* * *
Он лежал под выступом платформы и к нему вместе с болью возвращалось сознание. Хотя ему показалось, что с того мгновения, когда его ударило поездом, прошла целая вечность, на самом деле все заняло лишь несколько секунд, так как за его спиной все еще двигался товарный состав. Он встал на четвереньки и пополз под платформой, ища выход. Он в безопасности до той поры, пока не прошел товарный поезд. После его прохода сюда сбегутся с десяток болванов с фонариками, и уж второго случая они ему не представят.
* * *
И вновь ему повезло: едва он подошел к автобусной остановке как показался автобус. Пока он, собрав все силы пытался войти, автобус собрался отходить. Он втиснулся в него, выложив все свои силы до последней капли, после того, как был зажат дверями.
– Гляди куда лезешь, смотреть надо, – заворчал в микрофон водитель.
Валерий, извиняясь, развел руками. Черт бы побрал этот автобус, этот поезд, эту электричку, эту работу…
– Я говорю не город, а сплошной бомжатник! – крикнула через весь салон кондукторша. – Какого хрена ты, спрашивается, под колеса лезешь, блин, урод толстомордый?
На помощь Барскому поспешила дородная тетя, сверток которой занимал большую часть заднего сидения, и которая только что успешно отстояла свое право провозить его бесплатно.
– И как это вы смеете здесь хамить людям! – заговорила она громко, обращаясь как к кондукторше, так и к остальным пассажирам. – Знаем мы вас "лимиту" автобусную, – продолжала она. – Тащитесь, как на похороны, по часу на остановке вас ждать приходится, и все лишь бы поменьше работать, отъезжаете от тротуара, когда видите, что старичок или старушка очень спешат. И все лишь бы не возить их бесплатно! А я видела, что случилось. Вы слишком поторопились, гражданочка, и я бы не обвиняла товарища, если бы он потащил вас в суд. Более того, если вы немедленно не дадите ему билета, я напишу жалобу и отправлю ее в префектуру. Будьте уверены, я запишу ваш номер маршрута и автобуса.
Она по-матерински улыбнулась Барскому, когда кондуктор поспешила удалиться.
– Ну, проходите и садитесь рядом со мной, бедняжечка. Ничего, мы их проучим. Я же видела – этот наглец специально закрывал двери как раз, когда вы собрались сесть…
Хотя автобус был наполовину пуст, эти слова встретили громкое одобрение.
– Благодарю вас. Право же, я весьма признателен. Вы так добры. – Барский, слегка поклонился и подумал, что к "лимите" во всем мире относятся неприязненно. – Если вы не возражаете, я немного постою, меня чуть крутит, понимаете.
Он уставился в заднее окно автобуса. Далеко сзади в линии ползущего транспорта черная машина пыталась обогнать грузовик и он слышал звук, который мог быть милицейской сиреной. В тот же миг автобус снова остановился, и он увидел желанный знак метро.
– Благодарю, – проговорил он дородной даме, которая, возможно, спасла ему жизнь. – Благодарю вас от всей души.
Он соскочил с автобуса и поспешил к метро.
Всю лестницу эскалатора он пробежал вниз и это было, словно нисхождение в ад – боль теперь локализовалась. Боль была резкая, грызущая, как хищный зверь. Но, как бы то ни было, ему удалось улизнуть, и теперь он уже не мог допускать ошибок. Он трижды менял поезда и на каждой станции тщательно оглядывался.
Затем он посидел в закутке на "Новокузнецкой", в таком месте, где ему легко удалось бы удрать от преследования – но никто к нему не подходил. Правда, когда он уже собрался уходить, двое ребят с "демократизаторами" из метровской охраны подошли глянуть на его документы и, увидев удостоверение сотрудника транспортной милиции, быстро отстали, правда посоветовав ему почиститься и поменьше пить.
* * *
Только удостоверившись, что его не преследуют, он подумал о собственном теле и на "Чеховской" выполз наружу и побрел в туалет, чтобы исследовать повреждения. Однако в центре Москвы в десять часов вечера проще купить пистолет, снять гея или приобрести пакетик героина, чем найти обычный туалет, хоть мужской, хоть женский, пусть даже за большие деньги.
Постояв возле лавочки, он ощупал себя. Да, вероятно, сломана пара-тройка ребер, но непосредственной угрозы нет. Разрывы выгнуты наружу и не разорвали кожу, не задели ни легких, ни артерий. Если только удастся остановить боль, он продержится долго. Был бы у него морфий или хотя бы выпивка, это помогло бы ему. Да, именно это и надо, выпивка – вот, что локализует боль и сыграет роль наркоза. Это стало навязчивой идеей, как поиски деревянных обломков корабля для тонущего моряка. Ему срочно требовалось выпить или он развалится на куски. Итак, затянув плащ потуже, он размашисто пошел к вывеске с надписью "Выход".
Помимо маленького, озабоченно выглядевшего человечка с пачкой завтрашних газет, в тоннеле никого не было и, не будь его мысли так далеко, газета его немного позабавила бы. Она была открыта на первой странице повернутой к нему и аршинный заголовок гласил: "Насколько можно верить словам президента? Будет ли девальвация? Кризис стучится в каждую дверь…"
Но Барского больше не интересовали ни кризис, ни девальвация, его интересовала только собственная боль. Он огляделся и увидел, что как раз на углу примостилось кафе, к которому он, не торопясь, и направился. Но уже тронув дверь, он понял, что все это напрасно – заведение заперто.
– Привет, командир. Ты чего скучаешь? Хочешь повеселиться? – Девица или, скорее, женщина стояла в подворотне рядом с кафе и, хотя на улице дул пронизывающий ветер, на ней не было, казалось, ничего, кроме облегающего черного платья. Лицо ее казалось распухшим от холода, а улыбка застывшей и автоматической. Барскому же она показалась добрейшей и наиболее теплой душой из всех, что ему когда-либо встречалось.
– Повеселиться? Смотря что ты под этим подразумеваешь? Если у тебя есть что-нить выпить, то я с удовольствием.
– Выпить? Ну ты даёшь!? – Женщина чуть нахмурилась, рассматривая его лицо и пошатывающуюся походку. – Ты и так уже достаточно набрался. – И она опять скривила лицо в маске профессионального гостеприимства. – Ну, да все равно, почему бы и нет? – задумчиво проговорила она. – Ты мне-то дашь на пузырь или как? Всем надо выпить в этот тяжкий день. Иди и присоединись к нам. Выпивки навалом и масса девушек, ищущих тепла. Еще и согреешься.
Она чуть вздрогнула, протянула ему руку и повела в подворотню.
Выяснилось, что то же самое кафе изнутри было вполне открыто и исправно функционировало.
На вечеринке присутствовали печальный смуглый официант-грузин за маленьким баром, перезрелая дамочка на правах хозяйки, явно видавшая лучшие дни, три молодые шлюхи родом из доброй Хохляндии и парень по имени Кузя, который полагал себя "ну-очень-крутым". Они все по-разному улыбались Валерию. Официант криво, хозяйка так, словно увидела марсианина, господин Кузя суровой улыбкой закоренелого убийцы из вестерна. Надменная ухмылка ему не удавалась и за ней чувствовались поколения недоедания, плохих жилищных условий или вообще бездомности.
Хозяйка радушно приветствовала Барского:
– Добрый вечер. А вы сами нездешний, нет? Командировочный, да? Ну, присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. Мы ведь здесь все друзья. – Она засуетилась вокруг него, явно почуяв в нем пьяного простофилю, рожденного для того, чтобы его "обували". – Миленький, а нас намеднись налоговая прикрыла, придрались, что без кассового аппарата работаем. А он у нас был, был, просто испортился, мы сразу же за мастером послали, а они в это самое время – звездык! – и цепанули нас, мля, суки. И ведь приличные молодые ребята, парень с девушкой, никогда не скажешь что из налоговой. Вот мы и чешем репку, назавтра надо двадцать шесть лимонов платить, а денежек-то нетути-и-и… Ну вот, а вечерком согреваться-то как-то надо, ну мы и сидим тут, кукуем на птичьих правах. А как ты насчет того, чтобы угостить девочек?
– Девочек?
– Ну, и мальчиков тоже.
– С удовольствием.
Барский оглядел небольшой залик. В ней доминировал огромный подвешенный к стене телевизор, на котором демонстрировался телефильм, а стены были оклеены фотографиями кинозвезд разных степеней раздетости.
– Стакан водки, – заказал он. – И кусочек лимона.
– У нас только осетинская, – заулыбалась хозяйка.
– Тогда… не дадите ли вы мне виски, – продолжал он. – Большой бокал, без воды, льда и всякой содовой.
– Виски?! Извините, но этого у нас сроду не бывало. Да у нас и лицензии-то на спиртное нету. Впрочем, если хотите… – она ухмыльнулась официанту, и он завозился за баром, – у нас есть кое-что получше. Только для гостей заведения. Будете довольны. Коктейль "Русская березка".
– Отлично. Все, что угодно, лишь бы покрепче.
Барский откинулся в своем кресле, глядя на женщину, которая приветствовала его из соседнего сиденья. Платье ее имело очень глубокий вырез и между грудями примостилась крупная розовая родинка.
– С тобой все в порядке, цыпа? – спросила она. – Ты не болен? Когда я увидела тебя на улице, то подумала…
– Нет, нет. Все в порядке. – Барский покачал головой и улыбнулся, когда официант поставил бокал с пурпурной жидкостью. – Просто мне надо выпить.
В Москве частенько попадаются такие притончики под видом баров, рюмочных и столовок. Обычные забегаловки работали до семи-восьми вечера, а потом функционировали до рассвета "только для своих клиентов". Сколько их ни закрывали, им удавалось возродиться снова. Спрос и предложение, печально подумал он. В его случае спрос был чисто алкогольный. Единственная женщина, которая его интересовала, красовалась на рисунке Крюкова.
Он принюхался, и воображение подсказало, что самогон был достаточно крепким и обжигающим. Вероятно, если его нахлебаться до бровей, то можно ослепнуть. Как они его назвали? Ах, да "Русская березка" – примитивный мутноватый подкрашенный брюквой первач. Он согрел стакан в руке, но выпил не сразу. Он хотел сжиться с болью, зная, что очень скоро она притупится. Он был человеком выдержанным, желудок его был пуст, так что это зелье сработает быстро. Он вытащил бумажник и рассеянно и забывчиво развернув его на глазах у присутствующих, вручил официанту сотенную бумажку.
В телевизоре раздалась стрельба. К столу подсела девушка и рассеянно, словно скучая, положила руку ему на ширинку. На это он сейчас был настроен меньше всего, но неожиданно вдруг почувствовал эрекцию. "Надо же, подумалось рассеянно, порой не допросишься, а тут вдруг… Ну нет, только не с этой…"
Но девушка вдруг легонько сжала пальцы и посмотрела ему в глаза столь призывным и манящим взором, что он испугался, что через секунду с ним случится эякуляция на ровном месте. Девушка прошептала:
– За полсотни можно в рот, а за сотню – в это место.
– А за две? – рассеянно пробормотал он поднимаясь.
– Куда угодно, – улыбнулась она и прыснула.
У нее не хватало трех зубов, кожа была угристая, нос крупный и туфлеобразный, но его тянуло к ней таким мощным призывным импульсом, что он сам себе казался кобелем, унюхавшим текущую сучку.
Они прошли в глубь кафе по коридору. Длинный темный коридор пропах кошками, пережаренными овощами и хламом. В конце его были еще три двери, одна из которых выходила во двор, и в которую его сюда привели, а две других были помечены буквами "М" и "Ж".
"М" оказалось мрачной комнатушкой, выложенной грязным серым кафелем и содержавшей два писсуара, кабинку и умывальник, почти переполненный окурками.
Шлюха села на унитаз, привычным движением спустив бретельки платья с плеч и обнажив крупные груди с уныло висящими сосками, каждый, наверно, величиной с его кулак.
"Да здравствует хлюпанье влажных влагалищ!" – прочел он надпись над головой дамы и ухмыльнулся.
"Писать на стенах туалета, увы, мой друг, не мудрено… – вспомнился ему его афоризм, начертанный на клозетах Высшей школы. – Среди гавна мы все поэты. Среди поэтов мы – гавно".
Он дернул цепочку, отвернулся от девки и двинулся к умывальнику.
– Ну ты шо, охренел, чи шо? – изумилась та.
Хотя раковина была завалена всяким хламом, но по крайней мере кран работал. Запустив два пальца в рот, Барский очистил желудок от выпитой бурды, затем он начал мыть лицо, но, услышав шаги в коридоре, остановился и поднял голову. Дверь открылась, пропустив парня с лицом убийцы.
– Лучше бы ты не травил, – посоветовал ему Кузя, входя в туалет
– Слышь ты, – несмело пискнула девица, – не мешай работать…
– Ладно, с меня получишь.
Девка тут же быстренько вышла, закрыв за собой дверь.
– Я бы на твоем месте еще выпил, – продолжал Кузя. – В отключке все это воспринимается как-то проще. Не понятно? Ладно, мужик, у меня сегодня хорошее настроение, поэтому давай договоримся? Дай-ка посмотреть, что у тебя в карманах, и ты выйдешь отсюда живым и здоровым.
Он двигался к Барскому мило, легко и непринужденно, именно так, как его учили телевидение и кино. Он все еще выглядел безобидным столичным пацанчиком, несмотря на то, что пришел грабить пьяного. В руке он держал нож, но не простой складной или перочинный ножик, нет, это был подлинный, импортный стилет итальянской работы, рекомендуемый "для охоты и самообороны", так его рекламировал журнал "Солджерс оф Форчун" – тридцать пять с половиной долларов в Штатах, пятнадцать фунтов плюс шиллинг и шесть пенсов в Англии, почти что лимон в России. Кузя чуть поднял лезвие и, поводя им из стороны в сторону, играючи начал подходит к Барскому.
– Да, старик, я видел приличную пачку баксов в твоем бумажнике, так что выкладывай ее, да побыстрее. Я давно не поил свою птичку и она уже жаждет… Ты ведь не хочешь, чтобы я напоил ее твоей кровью?
Голос звучал как надо: твердо, холодно и цинично. На его тренировку пошла не малая часть дохода этого предприятия. "Молодцы, девчонки, – подумалось Барскому, – неужто они этого гавнюка в складчину нанимают? И сколько же, интересно, лопухов он уже тут положил и спустил в сортир?"
– Пошевеливайся. Ручки, ручки вверх, крысиная рожа!
– Полегче, сыночек, – простонал Барский слезливо. – Ради Бога, забирай мой бумажник, бери все, что у меня есть.
Он скорчился в пьяной плаксивой гримасе. Черт с ним с сотрясением мозга, переломами ребер и всем прочим, что там с ним стряслось – встряска оставила его мозг трезвым и ясным, все происходящее даже забавляло его. В принципе, хотя он и не был убийцей, с его стороны было бы актом высокого благородства избавить родной город от одного мерзкого паразита. Этих тварей он ненавидел еще со времен работы в уголовном розыске и воспринимал это как часть своей работы.
– Черт с ними с деньгами – еще заработаю. Возьми все, только, пожалуйста, убери свой нож. – Он глупо захихикал и полез во внутренний карман пиджака, нащупывая свое портмоне. Он раскрыл его и заветные зеленые купюры посыпались на пол. У Кузи загорелись глаза. Он ощерился, пригнулся как бойцовый пес и вытянул вперед нож.
– А ну – собирай все, пьяная скотина, если жить хочешь!
Барский взглянул на парня и сразу же понял, что бы он ему ни предложил, Кузя не оставит ножа, который стал почти частью его самого. Он резал людей больше для удовольствия, чем ради добычи, хотя и она, конечно, была необходима. День был для него отличным: бумажник, полный баксов, исколотый, порезанный пьяный и парочка шлюх, с которыми вполне можно удовлетворить свои сексуальные фантазии. Что еще желать от этой бренной жизни?
И больше того, Барский по манере его держать нож и по нескольким движениям понял, что видит перед собой не мальчишку сопляка, но бывшего профессионального десантника с опытом диверсионной работы. Каким образом он попал на улицу, не пошел в спецназ, в охранное предприятие – это теперь детали его биографии. Но в сорок семь лет противостоять такому двадцатипятилетнему бугаю, тем более имея пару сломанных ребер… И все же Барский не мог просто так хладнокровно убить его. Что бы ни диктовали правила, как бы мерзок он ему ни был, убивать дурака только за то, что тот дурак, было непрофессионально. Он же на своей работе считался экспертом, и платили ему не за расчистку столицы от люмпен-пролетариата. Однако стоило оставить после себя хоть какое-то поучительное воспоминание.
– Ладно, сынок, посмотрим, чем ты дышишь. – На этот раз говорил он совсем иначе, от трусливой пьяни не осталось и следа. – Спецназ час назад меня взять не смог. Думаешь, это удастся тебе? Тогда иди, возьми меня, если думаешь, что сможешь… Разве ты не этого хочешь? – И он призывно зацокал языком и подрыгал языком во рту, подразумевая, что имеет дело с педиком.
– Ты – покойник, козел! – заорал тот, нацеливая жало стилета.
Барский следил, как напряженный, ненавидящий все и вся верзила с интеллектом и замашками павиана начал приближаться с блестящим клинком в руке.
– А ты – евнух! – И Барский сунул руку в карман, нащупал курок пистолета и нажал кнопку предохранителя, а затем и собачку. Пистолет гулко бухнул, подпрыгнув руке и снова замер. Ну вот, теперь плащ будет пахнуть гарью. Да и дырка – как такую заштопаешь? Скорее всего, плащ теперь придется выбрасывать. Согнувшись пополам, Кузя запищал, прижимая пальцы к окровавленному пятну на месте ширинки, затем рухнул на колени и заерзал ногами по кафельному полу.
– Извини, – сказал Барский. – Это несколько не по-спортивному. Но мы с тобой сейчас в разных весовых категориях.
Секунду он стоял, глядя на свою работу, а затем вышел наружу. "А теперь забудь об этом, – сказал он себе. – Ты нанес удар во имя закона и порядка и будь доволен собой. К тому же ты избавил генофонд родной страны от генов опасного придурка – на том свете тебе за это спишут один-два греха".
Следующим ему в коридоре попался официант, и Валерий с удовольствием двинул его головой в нос, а когда тот повалился, еще и походя ударом ноги сломал ему ребро.
Шлюхи с визгом побежали к двери, но он перекрыл им дорогу и встал на пороге с пистолетом в руках.
– Считаю до трех. Или вы немедленно нальете мне стакан нормальной водки, или я перережу вам глотки и напьюсь вашей крови.
Хозяйка заведения трясущимися руками выставила на стойку початую бутылку коньяка "Самтрест".
– И сигарету! – потребовал Валерий.
Ему поднесли сигарету, услужливо чиркнули зажигалкой.
– А теперь убирайтесь все отсюда! – рявкнул он, опорожнив полбутыли. – Я закрываю ваш сраный гадюшник.
Шлюхи все поняли и бросились наружу. Валерий с яростью шваркнул бутылью об пол и швырнул в лужу зажигалку.
Самодельный коньяк занялся не хуже бензина.