Глава вторая ТИШИНА
Вода неподвижна.
Она будто задержалась на одном месте, застыла до весны, словно боясь спугнуть тишину и покой, царящие только здесь и сейчас.
Может быть, где-то в эту минуту катастрофы, пожары, войны... Но это в другом мире.
- Господи, хорошо-то как!
Это было похоже на счастье. Что-то мелькает похожее в воспоминаниях...
Глаза мамы на утреннике в детском саду, когда Андрюшка читал стихотворение про зайчика...
Первое прикосновение холодного носа щенка, его, Андрюшкиного, собственного, для него купленного...
Поцелуй девчонки, о котором Андрей мечтал не один месяц...
Первая улыбка, подаренная ему ночью из детской кроватки его ребенком...
Замершее дыхание во время первого парашютного прыжка...
Слова хирургической сестры: "Пульс есть!"
- Господи, как хорошо, - подумал Андрей Чесноков.
Господи, как плохо...
Он, капитан армейского спецназа, парень с крепкими руками, ясной головой, трудолюбивый и честный, сидит на берегу речушки. И не просто сидит, а ловит рыбку в проруби.
- М-да... - выдохнул Андрей и не узнал своего голоса.
После отъезда жены с дочкой он, и прежде мало разговорчивый, как бы онемел. На приветствия деревенских отвечал слабым кивком, отводя глаза в сторону.
Он как будто посмотрел на себя со стороны- серое, заросшее, дурно пахнущее существо. Онемел, обесчувствел, даже мороза не ощущает.
Андрей саданул кулаком по ноге, чтобы убедиться, может ли он испытывать боль и вообще остались ли у него хоть какие-то чувства.
Чувства были: обида и досада на самого себя.
А что, собственно, произошло?
Да, была грандиозная идея - создать рай в отдельно взятой деревне.
Рай под За-рай-ском.
И ведь поначалу все получалось: уговорил жену бросить город, получил разрешение районного начальства. И самое главное - деревенские поверили ему, что не за горами "молочные реки с кисельными берегами". Не просто поверили, а приносили свои малые крестьянские сбережения. Андрей брал эти крохи, хотя его собственных денег, полученных за последнее дело, хватило бы на то чтобы прокормить несколько таких деревушек, да и не один год. Он брал деньги не от жадности - это чувство у него было атрофировано. Был расчет. Расчет на человеческую заинтересованность - все хозяева. А он, Андрей, не денежный авторитет, а их лидер... А уж когда на берегу Чесни встала аккуратно вырубленная, освященная приехавшим из города священником часовня - все старушки деревни стали называть его сынком.
Да, идея была хорошая, только Андрей не учел: его рай земной - это малюсенький островок среди океана злобы, насилия и беспредела.
Он-то хотел все по-доброму, законно, честно. Поэтому искренне удивился, когда к нему в дом ввалились здоровые бритые "мальчуганы" с дебильными физиономиями и сообщили, что если он, Андрей Чесноков, хочет спокойно трудиться, то должен отстегивать "бабки" какому-то Марату.
Чесноков послал их подальше...
А когда однажды ночью берег реки осветился всполохами пожара, он не пытался вместе со всеми спасти часовенку, а, не дожидаясь утра, поехал "расплачиваться"...
Марата он не нашел, но "мальчуганы", что к нему наведывались, получили по "полной программе". Сначала он у них спросил: ребята, а часовня-то при чем? Вы же верующие, вон у каждого золотой крестик на цепи. Они даже не смутились, даже не наморщили хоть на секунду свои узкие лбы. Они нагло улыбались.
И тогда Андрей бил их долго и со смаком.
После этого ждал налета. Но налета не было. Видно, "мальчуганы" были мелкими сошками и никто за них не обиделся.
Но это были только цветочки.
Вскоре у Андрея Чеснокова и брать было уже нечего. Все деньги, собранные на "мечту" - строительство мясомолочного комбинатика по американской технологии: специально везли проект из Калифорнии, - тоже "сгорели", только уже вместе с банком "Стройпромторгдоргоринвест", в котором хранились.
И за это морду бить было некому.
Андрей ездил в город, ходил по инстанциям - пытался вернуть хоть что-нибудь. Пусто.
Тогда продал машину и вообще все, что можно было продать...
Люди захаживали к Андрею, кто с вопросом, кто с обидой, кто с утешением, кто с самогоночкой... Сколько мог, он им вернул. И тогда они стали проходить мимо его дома.
Чесноков начал попивать, замкнулся, осунулся.
- Андрей, это не может больше так продолжаться! Давай уедем! Дочке скоро в школу идти. Устроимся на работу, - просила жена.
- Я не могу бежать отсюда. Я не имею права.
- А чем ты можешь им помочь? Ты им не нужен... И вообще, что ты будешь здесь делать?
- Буду жить, как они.
Жена с дочерью уехали...
Андрей резко встал на ноги и дернул удочку. Леска примерзла, пришлось разбивать ледок.
Слух Андрея уловил вдруг знакомый звук. Звук, который он никак не ожидал услышать здесь. А через минуту нашел в небе приближающийся армейский вертолет.
- Вот, блин, разлетался! - подумал Чесноков. - Рыбу пугает.
И как бы в подтверждение его мыслей вертолет сделал боевой разворот надо льдом речушки и завис прямо над ним. Обдал его знакомым запахом отработанной соляры, снежной пылью и, отлетев чуть в сторону, опустился на землю.
Лопасти вертолета еще двигались, когда открылся люк и на снег спрыгнули громилы в камуфляжной форме.
- Вы, летуны! Делать больше не хрен? Всю рыбу распугали! - зло глядя на "камуфляжей", проговорил Чесноков.
"Камуфляжи" не ответили.
"Больно круто для Маратика вертолетные прогулки к моей персоне, - подумал Андрей. - Да и зачем я теперь этому самому Маратику? Пустой я!.."
Вперед шагнул один из них, голубоглазый, и, не отрывая глаз от глаз Чеснокова, расстегнул ширинку и начал мочиться в сторону Андрея.
- Ах ты, щенок! - И Андрей пошел на хама.
Но голубоглазый оказался далеко не "щенком".
Отведя в сторону прямой удар Андрея, он неуловимым и точно выверенным движением приложил свой жесткий кулак в середину лба Чеснокова, да с такой силой, что Андрей оказался сидящим на земле.
Как ни странно, но этот удар не "отключил" его. Наоборот, Андрей почувствовал: злоба и ярость куда-то пропали и на их месте появились ясность и холодный расчет. Ожившее вдруг тело сработало раньше мозга - захват ноги, рывок на себя, резкий подъем, и вот уже они поменялись местами. Андрей стоял и видел перед собой сидящего на заднице голубоглазого громилу.
Остальные не двигались с места, просто смотрели.
В следующее мгновение Андрей едва успел отклонить назад голову и ощутить запах гуталина от просвистевшего в миллиметре от его носа шнурованного десантного ботинка.
Чесноков отступил на шаг назад, как бы отдавая территорию противнику. "Камуфляж", решив занять эту территорию, послал свое тело вдогонку. Андрей поймал его на противоходе, высоко подпрыгнул и с разворотом в воздухе на триста шестьдесят градусов вогнал жесткую кожаную подшивку своего валенка туда, куда и хотел, - точнехонько в ухо голубоглазому. Голубоглазый хрюкнул и, долю секунды постояв в состоянии "неустойчивого равновесия", плавно опустился в сугроб.
- Ну и ладушки! - проговорил Андрей, наклоняясь к лежащему навзничь "камуфляжу", прислушиваясь к его дыханию и искоса поглядывая на остальных. Те по-прежнему не двигались. - Ты полежи пока, а я к проруби сбегаю, водички принесу. Мы тебя водичкой отольем и узнаем, по чью душу ты сюда явился!
- По твою! По твою, Чесноков! - услышал Андрей и увидел: в открытом люке вертолетной кабины сидит, свесив, ноги, полковник Савелов.
- А-а-а! Это ты, полковник. - В голове у Чеснокова мгновенно пронеслись все последние события, связанные с этим человеком. Но события эти не вызвали в нем прежней злобы и ярости: видно переболело, да и прощать Андрей научился. - Ну здравствуй! Так это твой бобик меня на вшивость проверял?
- Мой, Андрюша, мой.
- Тогда забирайте своего засранца, кладите его в "вертушку" и чешите отсюда.
- Нет, Андрей, не почешу. Да ты и сам этого не хочешь. И знаешь почему? - спросил Савелов и, не дождавшись ответа, продолжал: - Я тебе сейчас нужен, ох как нужен! Не скрою, ты мне тоже очень нужен, но я тебе - больше! Ты живой, сильный, жить хочешь! Поехали в Москву.
- Не поеду я никуда, - не очень уверенно сказал Чесноков.
- А чего тебе тут делать? - сказал полковник, махнув рукой в сторону деревни. - Ишь, выстроились!..
Андрей обернулся и обомлел. На пригорке стояли деревенские.
Даже детишки не подбегали к диковинной летучей машине. Люди стояли на почтительном расстоянии в каком-то напряженном ожидании. Они как будто понимали важность момента. И по-прежнему верили в него - Андрея Чеснокова.
- Нет, - помотал головой Чесноков. - Я не поеду.
- Как знаешь, - полковник даже как бы зевнул и коротко бросил "камуфляжам": - Берите его.
На Андрея навалились профессионально, как ни пытался он отбиться, через пять минут наручники уже сковывали его руки и ноги.
- Что-то новенькое, - сквозь разбитые губы прошепелявил Андрей Савелову. - Не мытьем, так катаньем...
- Все законно. - Савелов подошел к лежащему снопом на земле Чеснокову и ткнул ему под нос оформленное честь по чести постановление о задержании.
- А такой вот необычный вопрос, - снова сплюнул красную слюну Андрей, - за что?
- За убийство. И куча свидетелей. Это ведь ты приезжал в город разбираться?
- Я.
- Одного, Андрей, ты убил. Знаешь, что тебе светит? "Вышка". Грузите его, - обернулся он к "камуфляжам".
Глава третья ЭТО-СМЕРТЬ
Вода стала черной.
Казалось, все, что в Стране восходящего солнца держится на плаву, сейчас здесь, возле тонущего танкера. Матросов с "Луча" переправили на берег, но штурман и старпом остались. Сами напросились. Потом пожалели.
Поначалу японцы были с ними очень любезны, улыбка от уха до уха, братание и прочие похлопывания по плечу, но затем улыбки пропали, братания кончились, и если теперь русских хлопали по плечу, то очень больно.
Это было понятно: мазут из танкера - не самая лучшая приправа к рыбе и всякой морской капусте. А вылилось его в море предостаточно. Поэтому вода и стала черной. И никак не унимался шторм. Четырехбалльный, он теперь перевалил за шесть. Сейнеры раскачивало нещадно. Собирать мазут, посыпать его специальным порошком, который разложит нефтепродукт и опустит на дно - невозможно.
Вот японцы и злились. Они были рыбаками - заработок уплывал у них из рук.
А на следующий после спасения день штурман со старпомом и вовсе ахнули.
Мимо них, как огромная серая стена, проплыл американский авианосец.
- А эти чего тут делают? - спросил штурман.
- Кто их знает? Они теперь чего хотят, то и делают.
В самом деле, в Японское море вошел знаменитый "Индепендент-2". Дружеский визит у них там был, видите ли. Американцы были заняты своими делами, никакого внимания они на танкер, казалось, не обратили. Но уже через два часа низко над местом катастрофы пролетел мощный гидросамолет. Покачал крыльями.
Еще через час штурману и старпому объявили, что совсем неподалеку американские летчики видели спасательный бот. Возможно, в нем сидит и капитан.
- Ты его вообще знаешь? - спросил штурман у помощника, когда к вечеру, уставшие и промокшие, грелись в тесном кубрике.
- Кого? - не понял помощник.
- Ну кэпа нашего. Я его первый раз вижу. Он где до этого ходил?
- Говорил, в Балтике.
- То-то культурный больно.
Штурман выпил немного теплого сакэ, сказал несколько сочных слов и вдруг расфилософствовался, как и положено поддавшему.
- Вот какая е..ная штука - жизнь. Все на случае, блин, держится.
- Да, - согласился старпом, который - тоже все знал про жизнь.
- Надо было нашего кока не в Японию, эти его в раскудрявую мошонку, а домой везти. Подумаешь, срачка напала! Вот из-за этой срачки мы теперь тут дерьма объедимся.
- Да я ему говорил! - беспомощно махнул рукой старпом. - А он ни в какую...
- Я ж и говорю, мать его распроэтак, культурный, сука. А с другой стороны, сам же и влип. Вот так и получается - кока от срачки спас, а сам... Где он сейчас?! Ну скажи, не е... твою мать?
- Точно, - согласился и старпом.
Действительно, за два дня до катастрофы у кока танкера "Луч" вдруг начался сильный понос. Команда ждала, что и всех остальных пронесет, но нет, обошлось. И капитан вдруг отдал приказ заворачивать к Японии, чтобы сдать кока на берег. Его отговаривали все, но он стоял на своем - надо идти к Японии, к острову Ребун. Пришли туда ночью, и капитан вдруг отдал странную команду: всем матросам, вообще всему экипажу разойтись по кубрикам и не выходить до его приказа. Объяснил это тем, что кок может быть инфекционным больным. Как кока снесли на берег, никто не видел. Но продолжалось это долго. Потом капитан отдал приказ к отплытию. Теперь все эти события казались старпому и штурману какими-то загадочными. Что там вообще было - делать, на этом Ребуне. И почему кока сгружали на берег в такой тайне. Подумаешь - понос!
Старпом вдруг вскочил. Стукнулся головой о низкий потолок, но даже этого не заметил.
- Все!.. Ну, штурман, пиши пропало!.. - зашелся он вдруг, как баба. - Ну, еще этого не хватало!..
- Да че ты? Че ты? - встрепенулся и штурман.
- Бортовой журнал! Где бортовой журнал? Как мы теперь докажем, что заходили в Японию не видиками торговать?
- Ну так у капитана он... - штурман тоже заволновался.
- А где капитан? Где этот балтиец долбаный? Не! Все! Мне надо снова на танкер. Буду искать бортовой журнал! Надо же так лажануться! Это все, это - смерть!..
Глава четвертая ХОДОК
Хорошей традицией двенадцатого отделения милиции города Тюмени стало всю мелочь, изъятую из карманов временно задержанных, сбрасывать в аквариум, в котором плавали два вуалехвоста - Жеглов и Шарапов.
Кроме этого, начальник отделения милиции очень любил реалистическую живопись.
"Земство обедает", "Обнаженная Маха", "Иван-царевич на сером волке", "Утро стрелецкой казни", "Иван Грозный убивает своего сына" - вот далёко не полный перечень репродукций, вырезанных из журнала "Огонек" и вставленных в золоченые рамы, которыми были увешаны стены изолятора временного содержания.
Дежурил сегодня младший лейтенант Петров. На все телефонные звонки он отвечал мягким голосом, который больше подходил не дежурному по отделению милиции, а сотруднику телефонной службы "Доверие".
- ...Спокойно, бабуля, спокойно! Давай по порядку... Так, говоришь, дверь открыть не можешь? Видишь ли, бабуля, действительно, был у нас один специалист по открыванию дверей. Гвоздем любой замок. Так мы его, как бы это тебе попонятней сказать, в санаторий "Светлые Горы" послали. Нет, бабуля, нет. Ждать его не имеет смысла. Будет он не скоро. Дай Бог, лет этак через шесть с половиной появится. Короче, бабуля! Иди-ка ты в ДЭЗ, там тебе любой слесарь за бутылку дверь твою откроет. На бутылку тебе, конечно, придется раскошелиться, зато вещи, это я тебе обещаю, целы останутся. Бабуль, а кто тебе наш телефон-то дал?.. Так ты этому Витьке-хохмачу передай: пусть заходит, с нами и похохмит. Пока!
Лейтенант дал отбой и, посмотрев в окно, увидел - на крылечко отделения входит начальник.
- Здравствуй, Петров, - входя, поздоровался подполковник.
- Здравия желаю, товарищ подполковник!
- Сиди, сиди. Ну, что новенького? Докладывай.
-Да все как всегда. Ничего особенного. Шурку Глиста жена в пять утра домой забрала - пообещала к нам больше не обращаться. На его место к Серому Волку ребята цыгана какого-то привезли обкуренного, без документов - из палатки бутылку водки пытался украсть. "Бурлаки на Волге" в полном составе двор убирают. С ними сержант - Сидоренко. Бомжиху, которая Незнакомка, как вы и приказали, с утра отпустили. А минут сорок назад к нам насильника привезли.
- И что же он совершил? Зверское насилие над жопой деда Василия? - мгновенно скаламбурил начальник.
- Ну вы даете, Илья Ефимыч, - сквозь смех выговорил Петров. - Знаете вы прекрасно этого "насильника". Помните, он свой детдом отремонтировал? Ну "бабки" у него откуда-то взялись. Ну еще он детворе "джакузи" поставить захотел. Не хватило денег...
- А-а-а! Барковский? И какая же коза ему не дала? - очень заинтересовался подполковник.
- В том-то и дело: три месяца давала, а как деньги у него кончились, она на него заявление накатала, что он ее вроде как вчера изнасиловал всеми известными и неизвестными человечеству способами.
- Деньги были - полюбила, денег нету - посадила, - пошутил подполковник и, вдруг став серьезным, произнес: - Хреново: полетит, голубь, по сто тридцать первой статье лет этак на шесть. Хреново.
Подполковник лихо развернулся, с деловым видом подошел к аквариуму, постучал пальцем по стеклу, спросил:
- Все молчите? - и, не дожидаясь ответа, проследовал к себе в кабинет.
- Алло! Вас слушают! Дежурный двенадцатого отделения милиции младший лейтенант Петров. Да! Так, понятно. Кто говорит? А что ж ты, сосед, сам его усмирить не можешь? Ну ладно. Давайте адрес. Записываю...
Лейтенант записал в журнал, повесил трубку и крикнул:
- Колян, махни с кем-нибудь на Новопесчаную, шестнадцать, квартира два. Там какой-то козел пьяный жену и соседей гоняет.
К окошку подошел здоровущий, рыжий, весь в веснушках сержант и недовольно прогудел:
- А что, сами с ним разобраться не могут?
- Говорят - не могут.
- Вот, блин, только пожрать собрался! Ну ладно, ставь чайник, режь колбасу. Я там не долго...
Колян пошел к выходу и в дверях столкнулся с крепким парнем деревенского вида.
Парень подошел к окошку дежурного, ни слова не говоря, достал из-за пазухи и просунул в окошко бутылку темно-зеленого стекла с золотой блямбой.
- "Самус",- прочитал лейтенант, взяв бутылку в руки. - Это что же это такое? Взятка?
- "Камю", - поправил парень. - Коньяк.
- А-а-а, другое дело, - понял лейтенант, убирая бутылку. - И что ты за этот "Самус" хочешь?
- Поговорить хочу с Кириллом Барковским.
- Э, не, ничего не получится! Под следствием твой Барковский.
- А что за дела? Тайна следствия?
- Да нет, не тайна. Связался с б.., трахнул. Она заявление на него об изнасиловании. Взяли мы его. Допроса еще не было, хотя и так все ясно. С одной стороны, весь город эту Лариску знает. Б... еще та! А с другой стороны, заява есть заява.
- Ясно, - улыбнулся парень. - А если она заяву заберет?
- Она? Да ты офонарел! Она спит и видит, как бы кого охмурить, или на себе женить, или накрайняк из кого "бабок" вытянуть. Так что это дело - тухлое.
- Ну а если не тухлое?
- Не заберет!
- Ну а если? Мажем еще на один "Самус" - заберет! Тем более если ты мне ее адресок шепнешь.
- Вообще-то не положено... Нефтяников, одиннадцать, корпус два, квартира двадцать три. Лариса Аркадьевна Малинина. Привезешь отказ - забирай своего кореша, и валите отсюда на все четыре. У нас и так места мало.
- Заметано.
- А как тебя звать-то?
- Андрей. Андрей Чесноков.