– Я даже анекдоты про Штирлица готова слушать, лишь бы поехать с тобой, – сказала Катя.
– А про ментов? Ты знаешь, что такое анекдоты про ментов?.. Пьяный милиционер не может открыть кильку в томате, орет: "Откройте, милиция!"… Мусоропровод – это проводы милиционера на пенсию… Преследуя преступника, сержант Полищук выстрелил в воздух, но не попал…
– Прекрати! Мне не до анекдотов.
– Водителя такими просьбами не проймешь, – заверил Хват сестру. – Он расскажет тебе все, что знает про ментов и Чапаева, а потом включит "Радио шансон" и начнет подпевать во всю глотку… "Мама-мама-мама, вот какая драма, поутру нас снова замели… Милая мамаша, жизнь-копейка наша, увезли меня на край земли…" – Прохрипев эти строчки, Хват сокрушенно вздохнул. – Через полчаса ты уже чувствуешь себя каким-то шелудивым уркой в автозаке, а через час начинаешь мечтать совершить побег. Некоторые просто выбрасываются из грузовиков на ходу, честное слово.
Катя с сомнением поглядела на веселящегося брата:
– Что-то ты расходился не в меру. Ой, чует мое сердце, что добром твоя командировка не кончится…
Ее голос был по-прежнему тих, но она слабо улыбнулась, и Хват поспешил закрепить успех, перебив сестру на полуслове.
– Мое сердце тоже кое-что чувствует, – бодро воскликнул он. – Придется мне отправляться в путь-дорогу несолоно хлебавши. Скажи, ты этого добиваешься?
– Ну Мишенька, пожалуйста, ну что тебе стоит, – взмолилась Катя, совсем как в детстве, когда уговаривала брата исполнить свой каприз.
– Не канючь, – строго сказал Хват. – Вот вернусь, тогда съездим куда-нибудь вместе. Хочешь?
– Куда? – ее глаза загорелись.
– Выяснением этого вопроса и займись в мое отсутствие. Обзвони туристические фирмы, выбери маршрут поэкзотичнее… Не Рио-де-Жанейро, но и не Судак.
– Нет, на море я не хочу.
– А куда же ты хочешь?
– В горы, – ответила Катя не задумываясь, после чего, совершенно по-детски, запрыгала на месте. – Ой, придумала! Давай поедем на Кавказ, а? Сто лет там не была, честное слово.
Хват отвернулся, запихивая в холодильник бутылку, которой почему-то долго, очень долго не находилось там места.
Вспомнился рейд вдоль грузинской границы, покинутый впопыхах лагерь боевиков. Как спецназовцы ни спешили, но все равно добрались до места трагедии слишком поздно. Почти никого из захваченных чеченцами туристов спасти не удалось, большинство из них были убиты, а было в группе ни много ни мало восемнадцать человек. Их навел на засаду проводник, колоритный такой горец в папахе и с седыми усами. Аксакал, мать его долб, кавказский Сусанин.
Обезглавленные трупы валялись на земле, их животы были вспороты, многим отсекли также конечности. Головы насадили на сучья сухого дерева, в стволе торчала старинная сабля, которой рубили пленников. Уцелели лишь две женщины, светловолосые, на свою беду. Их держали в одном из блиндажей, раздетых догола, чтобы сменяющие друг друга боевики не тратили времени даром. Когда их вытащили оттуда, они ничего не говорили, только выли страшными хриплыми голосами, слышать которые было невыносимо.
Давай поедем на Кавказ?
Непременно, сестренка, обязательно. Мы пройдем по всем тамошним чащам и ущельям, мы будем пить спирт с болотной водой вперемешку, будем жрать галеты и мокриц, будем спать как убитые и будем умирать наяву, а когда наш поход закончится, в горах не останется даже духа того зверья, которое именует себя воинством ислама. Вот тогда мы возьмем вас туда, милые женщины, но не раньше, нет, раньше никак нельзя. Мы сами пройдем по этим кругам ада, а вам ничего об этом не расскажем. Только не удивляйтесь потом, что лица наши носят печать нездешней угрюмости, и не корите нас за то, что слышите от нас по ночам скрежет зубовный, а не ласковые слова.
Давай поедем на Кавказ?
– В другой раз, – сказал сестре Хват. – А пока что давай посидим на дорожку. Если хочешь, можешь рассказать мне какой-нибудь увлекательнейший рецепт консервации кабачков. Или поведать мне о последних веяниях в мире высокой моды, где то линию талии завысят, то рукава укоротят, не соскучишься. Я даже готов выслушать историю развода любой из твоих подруг, на выбор.
– Но ты всегда терпеть не мог разговоров на подобные темы, – озадаченно воскликнула Катя.
– То было раньше, – подбодрил ее Хват. – Сегодня у меня начинается новая жизнь.
* * *
По пути на военный аэродром молчали. Водитель с совершенно деревянным на вид затылком крутил баранку, ни разу не взглянув на своих пассажиров. Генерал Конягин и отставной капитан Хват не глядели друг на друга, притворяясь поглощенными созерцанием ночной столицы, полыхавшей рекламным пожаром.
Наполеон не сумел взять Москву, но почти два века спустя это сделали рекламные ковбои "Мальборо" и мифические обладатели "Харлей-Дэвидсонов". "По своему воздействию реклама сродни нейтронной бомбе, – решил Хват. – Люди испарились, исчезли, вместо них остались бездушные оболочки, потребляющие навязываемые им сигареты, кофе и чипсы. Они предпочитают жевать, а не говорить. Не случайно любимым выражением россиян сделалось словосочетание "как бы".
Мы как бы вместе тусуемся, и это на самом деле очень здорово, как бы.
Призраки в мире иллюзий. Блуждающие духи. Зомби, понятия не имеющие, для чего они появились на свет божий.
Натолкнувшись взглядом на очередного плакатного счастливца, утверждающего, что он живет полной жизнью лишь благодаря питательному шампуню, Хват пожелал ему облысеть к чертовой матери. Может, тогда парень сообразит, что голова ему дана не только для отращивания ухоженных волос. Почешет он свою лысую репу и подумает: н-да, вокруг много вещей поинтереснее перхоти.
"Если это когда-нибудь произойдет, то не здесь", – решил Хват, обозревая потянувшиеся мимо московские окраины. Пустыри, заставленные бетонными коробками домов, заводские ограды, исписанные любителями кратких изречений, безлюдные автостоянки, темные арки и подворотни. Здесь начиналась настоящая Россия, лишенная столичного лоска, мишуры и макияжа.
– Это наша родина, сынок, – проворчал Конягин, на которого вид спальных районов подействовал еще более удручающе, чем затянувшееся молчание в салоне автомобиля. Не дождавшись от спутника ответной реплики, он счел нужным пояснить: – Хохма есть такая, про лягушек. Детеныш спрашивает, почему они в болоте живут, а отец ему отвечает: это, мол, наша родина, сынок. Люби такую, какая есть.
– С лягушек спрос невелик, – откликнулся Хват, притворившийся, что он не понял смысла нехитрой притчи. – Вот когда люди земноводным уподобляются, то это плохо.
– Ты кого имеешь в виду?
– Людей, уподобляющихся земноводным.
– Гм.
Так и не уяснив для себя, был ли это выпад в его сторону, Конягин на всякий случай насупился и оборвал беседу. Уже на летном поле, куда машину пропустили беспрепятственно, приостановившись возле трапа, генерал бросил на спутника испытующий взгляд, видимо, надеясь увидеть почтительное выражение на его лице. Но махина транспортного самолета, дожидавшегося двоих пассажиров, произвела на Хвата скорее гнетущее чувство. Для него это была машина времени, готовая перенести его в прошлое, одновременно проклятое и благословенное. Туда, где он превратится в того, кем он был на самом деле. В профессионального бойца. В человека без тени. В совершенное орудие уничтожения.
Тем не менее удаляющиеся огни Москвы не вызвали у него ни грусти, ни сожаления.
Его лучшие годы прошли не здесь. Да и были ли они, лучшие годы?
Когда самолет набрал высоту и лег на курс, мерно гудя моторами, Хват заставил себя уснуть. Это был лучший способ избавиться от той нервозности, которую испытываешь перед переломными событиями. Пробудившись ровно через сорок минут, как это и было запланировано, Хват встретился взглядом с нахохлившимся в дальнем углу генералом. Похоже, тот уже не раз приложился к своей пижонской серебряной фляге, и мускулы его лица обмякли, размазались, как на мутной фотографии. Но генеральские глаза еще не подернулись пьяной поволокой, и их выражение Хвату не понравилось. В них была усталость, затаенная боль и тоскливая обреченность человека, дошедшего до последней черты. Что разъедало и грызло его изнутри? Горечь утраты близкого человека? Предчувствие собственной кончины? А может быть, не до конца утопленная в алкоголе совесть?
Впрочем, самим собой Конягин оставался не дольше секунды. Стоило ему обнаружить, что спутник проснулся и наблюдает за ним, как от его хмельной расслабленности и следа не осталось. Приподняв фляжку, он спросил, перекрывая гул двигателей своим зычным, полным уверенности голосом:
– Отметить возвращение в строй не желаешь, капитан?
– А разве я вернулся в строй? – преувеличенно удивился Хват.
– Если успешно справишься с заданием, считай, так оно и есть.
– Тогда отметим это событие, когда я вернусь.
– Гляди, – пожал плечами Конягин. – Дело хозяйское. Только генералы не каждый день капитанов из личных запасов угощают. Знаешь, что у меня тут налито? – он потряс в воздухе своей флягой.
– Французский коньяк? – предположил Хват.
– Бери выше. Армянский, настоящий, по спецзаказу изготовленный. Бутылка обходится в триста пятьдесят долларов.
– Выходит, вы меня за ящик коньяку наняли, товарищ генерал?
Конягин, запрокинувший флягу, поперхнулся и долго откашливался, после чего пояснил:
– Я коллекционный коньяк ящиками не покупаю, капитан. Это подарок.
– Вам совсем необязательно передо мной оправдываться, – заверил его Хват. – Каждый решает сам, что ему пить и сколько. Вы можете хоть ноги в коньяке мыть, мне-то какое дело?
Произнеся эти слова, он уткнулся в иллюминатор, чтобы не слушать дальнейшие разглагольствования генерала. Вежливость и общительность в функции боевых машин не входят, извините.
Глава 9
Алиса в зазеркалье
Вечерело, облака на оранжевом небе сделались фиолетовыми, машины на шоссе еще не включали фары, но уже прибавляли скорость, как будто боясь оказаться застигнутыми темнотой в пути. Глядеть на мир сквозь лобовое стекло, усеянное следами погибшей мошкары, было неприятно. Напрашивалось невольное сравнение человека с этими козявками, которые среди себе подобных тоже считались сильными, умными, уверенными в себе созданиями. И где они теперь? Только мокрые кляксы от них остались.
"Интересно, что от меня останется? – подумала Алиса и тут же себе ответила: – Вот уж нет, ни капельки не интересно. Чего мне меньше всего хочется, так это знать, как именно я буду выглядеть после того, как настанет мой черед".
Она вздохнула.
Водитель внимательно посмотрел на нее в зеркальце дальнего вида, проехал пару сотен метров по прямой и неожиданно принял вправо, выводя машину на проселочную дорогу, тянущуюся вдоль чахлой лесополосы.
– Пора сделать остановку, – заявил он. – Перекусим, разомнемся немного. Как думаешь, Ильяс?
– Давно пора, – согласился парень, расположившийся на заднем сиденье рядом с Алисой. – Ты как? – спросил он у нее. – Не против?
– Почему я должна быть против? – равнодушно откликнулась она. – По-моему, все за меня давно решили.
– Умная девушка, молодец, – обрадовался водитель, продолжая зыркать на Алису сквозь зеркало заднего вида. – Я знал, что с тобой не будет проблем.
Ильяс, симпатичный кавказский юноша, поощрительно похлопал ее по колену:
– Главное, не перечь нам, и все будет хорошо. Доставим тебя заказчику в лучшем виде. Упражнения на свежем воздухе еще никому не вредили, согласна со мной?
– Какие еще упражнения?
– А ты не догадалась?
– Спортивные! – выкрикнул водитель.
Смех, последовавший вслед за этим уточнением, напомнил Алисе истерический хохот африканской гиены, виденной по телевизору. С той лишь разницей, что звук в автомобильном салоне не выключался. От лицезрения хохочущего водителя нельзя было отделаться, переключившись на другой канал. Все было взаправду. Все было очень и очень серьезно.
– Убери лапу, – потребовала Алиса, обнаружив, что пятерня Ильяса плотно прилепилась к ее коленке и продолжает оставаться там, как приклеенная.
Еще один персонаж из мира животных. Нежничающий павиан. Гамадрил, обуреваемый страстью.
– Убери, слышишь, ты, – повторила она, пытаясь разжать пальцы, обхватившие ее коленную чашечку.
Вместо того чтобы подчиниться, Ильяс неожиданно запустил руку Алисе под юбку и радостно загоготал, когда она взвизгнула, запоздало стискивая колени.
Такой милый чернявый паренек с кроткими оленьими глазами и красиво очерченными губами. До этого момента Алиса находила в нем лишь один изъян: то ли просто припухший, то ли великоватый от рождения нос. Теперь ее мнение резко изменилось.
– Эй, мы так не договаривались, – крикнула она, стремясь отодвинуться от веселящего соседа как можно дальше. – Гелхаев обещал, что меня никто и пальцем не тронет.
– Конечно, – подтвердил водитель, выруливая на облюбованную прогалину. – Разве кто-то собирается трогать тебя пальцем?
Эта реплика еще сильнее развеселила Ильяса, уже не просто хохочущего, а буквально изнемогающего от смеха. Он выкуривал папиросу с анашой примерно каждые полтора часа, так что поводов для веселья у него было хоть отбавляй. Корова дорогу перейдет – смешно, велосипедиста обгонят – еще смешнее, беззащитную попутчицу удалось вогнать в краску – так это вообще умора.
– Выходи, – сказал он Алисе, повзвизгивая от полноты чувств. – Сейчас ты убедишься, что в штанах у меня не палец, нет.
– У меня тоже, – похвастался водитель, пряча ключи зажигания в карман. – Ты как увидишь, так сразу ахнешь. Будешь до старости вспоминать…
В принципе Алиса знала о существовании группового секса не понаслышке. Когда ты выходишь замуж за личность типа Никиты Сундукова, нужно быть готовой ко всяким неожиданностям. Например, к тому, что твое сокровище, нанюхавшись кокаину, объявит себя бисексуалом и поведет себя соответствующим образом, путая собственную жену с другом детства. Или вообще предложит разделить брачное ложе с каким-нибудь совершенно посторонним мужчиной, неизвестно почему находящимся в их доме. Слава богу, сундуковские поклонницы под ногами у Алисы не путались – против участия женщин в маленьких семейных торжествах она возражала с самого начала, и никакие увещевания Никиты, никакие обвинения в ханжестве и половой закрепощенности не могли заставить ее изменить эту позицию. Что касается мужчин… Ну, это был не самый скверный вариант. Когда их двое, они еще чего-то стоят, непризнанные гении, тогда как поодиночке каждый из них тихий ужас. Сплошной Фрейд с фаллическим символом между ног. Проще говоря, законченные импотенты, обуреваемые тысячей и одним комплексом. До мозга костей порченные, капризные, самовлюбленные.
Надо быть последней идиоткой, чтобы связать судьбу с одним из представителей этого звездного племени, но Алиса поступила именно так, хотя считалась вполне разумной девушкой, неплохо разбиравшейся в программировании и поэзии, симпатичной, целеустремленной, честолюбивой. Честолюбие ее и подвело.
Началось все с текстов песен, которые удалось продать группе "Тип-Топ" по сходной цене. Для безвестной девушки из Костромы это было огромной удачей, во всяком случае Алиса полагала так, прибыв в столицу за деньгами и контрактом о дальнейшем сотрудничестве. Через полтора месяца пришлось наносить повторный визит, поскольку неожиданная беременность сама собой не проходила. Никита Сундуков, выслушав признание Алисы, не стал обзывать ее шантажисткой и вымогательницей, а сказал слабым голосом, что готов жениться. Он как раз переживал жесточайшую ломку, усугубленную суицидальными наклонностями, так что брак показался ему спасительной идеей. Кроме того, любимцу публики поднадоело лечиться от всевозможных венерических напастей, подстерегавших его на тернистом пути к славе.
Короче говоря, Сундуковы обвенчались. Ребенок у них так и не родился, поскольку вскоре у Алисы случился выкидыш, что было неудивительно при том образе жизни, который она вела. Бежать бы, бежать сломя голову из этого вертепа, да только обратно в Кострому не тянуло. Родители звали обратно, при виде фотографий улыбающегося Никиты плевались, твердили, что связь с ним закончится плохо. Алиса лишь отмахивалась, полагая, что хуже, чем есть, быть не может. Оказалось, еще как может. Это стало ясно сегодня, когда муж зазвал Алису в гости к Руслану Гелхаеву и в ходе дружеского застолья фактически продал ее в рабство. Может быть, лишь временно, на что очень хотелось надеяться. Но, учитывая то, как нахально вели себя люди Гелхаева, они уже считали Алису своей собственностью. Безраздельной.
– Выходи, – повторил Ильяс, гарцуя снаружи, как жеребец. Ширинку он успел расстегнуть и, судя по возбужденному виду, никаких просьб и уговоров слушать не желал. А хотел он только одного, хотел сильно, сомнений по этому поводу уже не оставалось.
Водитель, имени которого Алиса не знала, ловко перегнулся через спинку сиденья и ухватил ее за волосы, приговаривая:
– Ты что, русского языка не понимаешь, сучка? Вылазь. Если вздумаешь упрямиться, дальше в багажнике поедешь, а отдерем мы тебя по-любому, так что не упрямься.
– Пусти, – потребовала Алиса, чувствуя, как на глазах выступают слезы жгучей боли и такой же жгучей обиды. – Я сама.
– Другой разговор, – обрадовался водитель, разжимая пятерню. – Сама – это правильно. Снимай трусы, и всем будет хорошо, все будут довольны.
Но Алиса не оправдала ожиданий своих сопровождающих. Выбравшись наружу, она отпрянула от устремившегося к ней Ильяса и попятилась, не выпуская из виду обоих насильников.
Кричать и звать на помощь было бесполезно. Оставалось лишь маневрировать на открытом пространстве, не позволяя наброситься на себя с двух сторон одновременно.
– Ты чего? – обиженно спросил Ильяс, вторая попытка схватить жертву тоже не увенчалась успехом. – Лучше давай по-хорошему, слышишь?
– Она хочет, чтобы ее сначала немножечко побили по попке, – сказал водитель, расстегивая брючный ремень. – Я знаю, многие русские девушки это любят.
Ильяс вооружился кое-чем посущественней – уродливым на вид пистолетом, который был направлен Алисе в живот с дружеским пожеланием:
– Раздевайся и иди сюда. Нет, лучше ползи на четвереньках.
– И рот открой пошире, – посоветовал водитель, потрясая одновременно ремнем и той штуковиной, которую намеревался пустить в ход сразу после показательной порки.
– Слышала, что тебе сказано? – спросил Ильяс, многозначительно передернув затвор пистолета.
В ее груди стало пусто и холодно, но это было вызвано не только страхом. Теперь к нему присоединилась еще и решимость, то самое безрассудное упрямство, которое заставляет нас побеждать… и идти на верную гибель.
– Как я понимаю, вам невтерпеж, да? – спросила Алиса непривычным звонким голосом.
– Уй, невтерпеж, – признался водитель, приближаясь к ней довольно скованной походкой, вызванной тем, что расстегнутые штаны успели сползти до колен.
– Тогда вам придется трахать друг друга, мальчики, – сказала Алиса с веселой злостью. – Уж не знаю как: поочередно или одновременно.
– Что ты сказала? – Лицо Ильяса перекосилось, а пистолет в его руке опасно задергался. – Ты думаешь, мы с тобой шутки будем шутить?