Леонидов сидел, рисуя на бумаге непонятные значки и фигурки, и думал, какую же версию разрабатывать теперь. Мыслей в голове не было, мозг превратился в полость, из которой только что выкачали весь воздух, а новый еще не поступил.
"Сколько ж народу вздохнуло с облегчением, когда тело Александра Серебрякова опустили в гробу на двухметровую глубину и засыпали землей? Да, кто-то постарался избавить народ от неприятностей, но кто? Куда девался злосчастный полупрозрачный пакет? Кто знал, куда направляется Серебряков после работы? Что вообще послужило мотивом? Вопросы, вопросы… И надо начинать все сначала, искать новых врагов, новых должников.
Что ж, придется вновь посетить большой белый, храм пылесосов и холодильников под вывеской "Алек-сер" и заново плясать оттуда. Начать надо, пожалуй, с тех семи адресов, что дала секретарша Марина, и отработать версию убийства из мести. Конечно, здесь все не так просто и не так быстро, как с той злополучной любовью, но попробовать стоит. Девяносто процентов из ста, что этот лотерейный билет без выигрыша, но оставшиеся десять - хоть маленький, но шанс".
Алексей вздохнул.
Опять сидеть вечером после работы, поджав ноги, есть макароны и глотать неизменные щи. Ляле так и не позвонил. Стыдно: как улизнул тогда, не попрощавшись, так и не объявлялся. Позвонить, что ли? Сунуть голову в приготовленную петлю: нате, тяните. Ляля дернет, дважды просить не заставит. Что, рискнешь, трус? На выбор: макароны или пожизненная каторга, подслащенная вкусной кормежкой?"
Он вздохнул, так ни на что и не решившись, и потянулся к лежащему перед ним списку.
Семь адресов, семь фамилий, можно начинать хоть сверху вниз, хоть снизу вверх, нужная всегда окажется последней, таков закон падающего на пол бутерброда с маслом.
"Что ж, зачитаем:
Так, Никольская Лариса Михайловна, проживает в районе метро "Профсоюзная". И не так далеко, к тому же телефончик имеется.
Мильто Лилия Аркадьевна, Фрунзенская набережная… Неплохо, солидная девушка, можно навестить.
Анна Васильевна Гладышева, проживающая в Строгино.
Борис Аркадьевич Глебов, метро "Сокол". А, любимый "Сокол"! Вот куда хорошо бы заехать..
Следующим номером идет Коваленко Михаил Анатольевич, город Зеленоград. Ну, нет, туда ехать больше неохота, тащиться черт знает сколько, отложим до лучших времен.
Николай Петрович Иванов, Зеленоград. Что у них там, община? Или соседи по жилью решили состыковаться на работе? Тогда Зеленоград переносится на ближайшее обозримое будущее.
Последнее, что мы имеем, это Харламов Иван Александрович. Митино. Ну, там мы уже плавали, знаем.
Что ж, можно вырисовывать схему маршрута. Или вызвать их всех сюда? Адреса-то могли измениться, придется проверить каждый и, возможно, заняться розысками. Несколько дней на это уйдет, как пить дать, но других вариантов пока нет. Итак, начнем, помолясь".
Алексей набрал первый по списку номер телефона. Раздались многозначительные длинные гудки.
"Что ж ты хотел, еще не вечер. Люди наверняка на работе, будут они дома, что ли, сидеть, в надежде, что позвонит один такой молодой и красивый", - Леонидов вздохнул и начал набирать следующий номер. Телефон тоже не отвечал.
Наконец, на четвертом Алексею повезло, трубку взяла женщина:
- Алло, вас слушают.
- Это квартира Глебовых?
- Да, что вы хотели?
- Можно пригласить к телефону Бориса Аркадьевича?
- Он на работе. Что-нибудь передать?
- Вам звонит следователь Московского уголовного розыска Алексей Алексеевич Леонидов. Я расследую дело об убийстве хозяина фирмы "Алексер", где до недавнего времени работал Борис Аркадьевич, хотел бы задать ему несколько вопросов. Когда его можно застать?
- После семи часов вечера каждый день.
- Если я сегодня зайду, это нормально?
- Да, пожалуйста. .
- До свидания. - Леонидов положил трубку и поставил жирную птичку напротив фамилии Глебова. - "Зайду, пожалуй, сегодня, как говорится, на сон грядущий", - подумал он и набрал следующий по списку номер. Как и следовало ожидать, трубку никто не взял.
С шестым телефоном повезло больше: трубку взяла раздраженная немолодая женщина.
- Здравствуйте, - Леонидов постарался быть предельно вежливым, - Иванова Николая Петровича могу я услышать?
- А что случилось? Я его мама, - подозрительно сообщила женщина.
- Хотелось бы задать несколько вопросов, касающихся его бывшей работы.
- А кто вы? - не сдавалась женщина, не подпуская к телефону любимое дитя.
- Из уголовного розыска, - грозно заявил Алексей. Женщина сдалась и кликнула драгоценное чадо, но по недвусмысленному звуку он догадался, что мадам Иванова приникла к параллельному аппарату.
У Николая Петровича голос был совсем юным:
- Здравствуйте, я Коля Иванов.
- Очень приятно, Коля. Капитан Леонидов Алексей Алексеевич с тобой общается. Не слышали вы, случайно, об убийстве своего бывшего шефа, владельца магазина "Алексер" Серебрякова?
- Да, по телевизору передавали.
- Ведется следствие, нужно уточнить некоторые сведения у сотрудников фирмы. В том числе и бывших. Не можете нам помочь?
- А как?
- Зайдите завтра ко мне, если время найдется.
- Завтра мы с Ванькой вечером фуру разгружаем, если только утром могу зайти.
- А Ванька - это, случайно, не Иван Харламов, ваш бывший коллега по продаже утюгов и пылесосов?
- Что? Да, в "Алексере" мы вместе работали, а потом нас вместе и выперли. Сейчас мы с Ванькой на складах грузчиками подрабатываем.
- Значит, вместе и зайдите. Хорошо?
- Во сколько?
- Часикам к двенадцати я вас буду ждать. Договорились, Николай Петрович?
- Да, договорились.
- Ну, тогда до свидания. Маме привет, - не удержался Леонидов. Чего он не любил, так чересчур бдительных мамаш, опекающих единственное чадо до седых волос.
Перспектива допрашивать только-только достигших совершеннолетия пацанов его прельщала мало, но выхода не было: чем быстрее он покончит со списком, тем быстрее двинется дальше. А потом, кто знает, истина всегда прячется в самом неожиданном месте. Если эти юные Монте-Кристо затаили зло на бывшего шефа, то вполне могли сотворить подобную пакость. В юности чувство несправедливости особенно остро.
Леонидов вздохнул и опять принялся рисовать непонятные полугеометрические фигуры на клочке бумаги. Фортуна явно повернулась к нему тыльной стороной своего несговорчивого тела и недвусмысленно показывала пятую точку опоры. В поисках хоть небольшого светлого пятна Алексей пристально вглядывался в прошлое и будущее, но натыкался только на полумрак. И тогда его одолела жуткая лень, обычно имеющая привычку переходить в депрессию, если не удавить в зародыше гнусные мысли о никчемности бытия.
Леонидов вздохнул и пошел ставить чайник, чтобы заглотить немного бодрящего напитка, вливающего в жилы успокоение и оптимизм.
"Нет, пока есть на свете чашечка горячего кофе, Жить еще стоит, - решил он. - Вот и я сейчас сижу, чувствую, как пахнет кофе, и ситуация уже не кажется такой мрачной". Тут Леонидов вспомнил синие глаза Александры Завьяловой, и ему стало совсем уж хорошо. А на улице погода опять поворачивала в сторону лета, решив порадовать людей последним и оттого особенно сладким теплом.
Около шести часов вечера капитан Леонидов собрал бумаги, сдал табельное оружие и, выйдя на свежий воздух, почувствовал, что готов к свершению новых ратных подвигов. Он не спеша поехал в столь милый сердцу район "Сокола", где проживал незнакомый еще ему господин Глебов.
Солнце слегка изменило хмурый облик столицы. И люди казались уже не такими мрачными, и к ценам народ слегка уже начал привыкать, и некоторые магазины осторожно, с опасочкой, но начинали снимать зловещие таблички, отказывающие населению в покупке товаров. Уличные продавцы выглядывали из своих палаток, как улитки из раковин: мол, пока еще торгуем, но в любой момент можем быстренько все свернуть. Но торговлишка шла, народ покупал нужные мелкие вещички, охотно расставаясь с легчающими прямо на глазах рублями.
Дверь в квартиру Глебовых Алексею открыла молодая женщина с усталым лицом. Из-за ее спины выглядывал взъерошенный светленький мальчик лет шести.
- Здравствуйте. Борис Аркадьевич дома?
- Это вы сегодня звонили? - узнала Леонидова по голосу женщина. - Проходите, пожалуйста. Боря, к тебе, следователь.
Невысокий полнеющий мужчина в провисших на коленках дешевых тренировочных штанах появился в проеме кухни, что-то вяло дожевывая. Леонидов смущенно уставился на его заметно облысевшее темя, испытывая неловкость за собственную шевелюру. Алексей не любил иметь преимущества во внешности перед людьми, от которых ему что-то было нужно. Опустившийся Глебов вызывал у него только сострадание и потерю интуиции, потому что в душе начала поселяться вселенская жалость ко всем людям, несправедливо лишенным каких-то благ.
- Вы по делу? - наконец выдавил из себя Глебов.
- Да. Леонидов Алексей Алексеевич, сотрудник милиции. Вот удостоверение, ознакомьтесь.
Глебов неуверенно покрутил в руках кусочек картона, даже не пытаясь вникнуть в написанный текст.
- А чем я могу… - Он даже не утруждался договаривать до конца начатые фразы.
- Видите ли, вы работали до середины августа в магазине "Алексер", менеджером по продажам, если я не ошибаюсь. Об убийстве бывшего шефа наслышаны, конечно.
- Да, Миша мне звонил.
- Миша - это ваш уволенный коллега Михаил Коваленко? Вы поддерживаете с ним отношения?
- Он поддерживает, - отмахнулся Глебов.
- Может, пройдем все-таки в комнату,'Борис Аркадьевич. - Леонидов уже почти пожалел, что пришел.
- Да, да, конечно, проходите.
Они прошли в единственную комнату, которая служила одновременно гостиной, спальней, детской, кладовой и еще бог знает чем для этой семьи. Жена Глебова схватила за руку большеглазого любопытного мальчишку:
- Пойдем, Даник, почитаем с тобой книжку. Леонидов, конечно, был интересен пацану больше,
чем сказки братьев Гримм, но спорить тот не стал.
Когда большая часть семейства удалилась на параллельную территорию, Алексей продолжил:
- Чем же вы сейчас занимаетесь, Борис Аркадьевич?
Глебов обреченно посмотрел на темный экран монитора, стоявшего здесь же, в комнате, на столе. По нему медленно проплывали разноцветные рыбки. Сколько времени компьютер уже находился в режиме ожидания, одному Богу было известно.
- Работаю, - вздохнул Глебов..
- В какой-нибудь фирме, менеджером?
- Что вы, разве сейчас такую работу найдешь? Я на оптовом складе, все больше коробки двигаю. По части чернорабочей силы.
- У вас же высшее образование?
- А у кого сейчас не высшее? С этим нынче разве проблемы?
- И не пытаетесь найти что-нибудь получше?
- Знаете, я просто устал. Все это бессмысленно. Миром, к сожалению, управляют дураки, которые мнят себя божками и царствуют, создавая вокруг рай для себе подобных.
Услышав такую пространную и неглупую речь, Леонидов воспрянул духом и стал надеяться, что беседа все-таки состоится.
- Вас очень обидели, Борис Аркадьевич?
- Да не только меня. И всем оказалось плевать, что моему ребенку есть скоро будет нечего. Серебряков-то и так не шибко много платил. Хватало, конечно, чтоб неплохо жить втроем. Жена у меня не работает, ребенок. Да и жили-то как? Одним днем - все казалось, что так оно и будет. Что я, себе в банке импортного пива отказывал, что ли, или мальчишку в этот "Баскин Роббинс" не водил? Накопить ничего не удалось, конечно, все хотелось пожить, как людям. Не думал, что буду вышвырнут, как ненужная тряпка, за дверь. Лишнего я никогда не просил, работал сколько требовалось, и выходные, и проходные, с начальством не спорил, по субботам, если надо было, народ заменял. За что? До сих пор не понимаю. Если пахать, как я, и не угодить, то как же надо поступать, чтобы тебя ценили?
- Если вы так добросовестно работали, как говорите, отчего же Иванов вас невзлюбил?
- Да потому, что дело здесь не конкретно в моей персоне. Мы с Мишей были заодно, знали, что надо в первую очередь продавать, чтобы товар не залежался, как клиента убедить, как план выполнить. Короче, знали, как надо. А Валера столько ляпов начал делать, что никакого терпения не хватало. Ну, разве он допустил бы, чтобы под носом у него народ стучал начальству, что он дурак и ничего не понимает?
- А вы стучали?
- Мы - люди Паши Сергеева. Он нас на работу брал, он с нас и спрашивал. Ну и Серебряков время от времени интересовался, как дела, что лучше продается, как повысить оборот. Прибыль магазина - это моя прибыль, я с нее проценты получал, зачем же мне покрывать дурака, который ничего не смыслит в торговле?
- Если бы я что-то понимал в ваших делах! Один хороший, умный, начальство с ним советуется, а другой дурак, ничего не понимает. Первого гонят взашей, второй получает высокооплачиваемую должность и нанимает себе подобных. Это не логично.
- Зато это жизнь. Миром всегда правит серая посредственность, которая никого не затмевает и всем угодна, потому что не конкурентоспособна.
- Вам сейчас очень тяжело, Борис Аркадьевич?
- Да мне, собственно, немного нужно. Ношу что придется, ем что дают. Не в этом дело. Душе тяжело, не телу. Веры в людей нет. Как Паша ко мне относился, как хвалил, чуть ли не дифирамбы пел, а время пришло, и открестился, как черт от ладана. Теперь живу с опаской, на одной работе работаю, другую приглядываю. Да и сам я никогда больше никому верной собакой не буду, под себя надо грести, под себя.
- Обижены вы были тогда на Серебрякова?
- Да, было. Возненавидел, можно сказать. Даже одно время хотел сделать бомбу и взорвать его "сааб" вместе с владельцем… Спать не мог по ночам, так ненависть била. А когда узнал, что его и без меня шлепнули, так сразу и бессонница прошла. Подумал, что бог шельму метит, нашелся удалец. Покойничек особый талант имел врагов себе наживать. Хорошо, что я взрывчатку тогда не достал, все ж семья, ребенок. Подождать только надо. А там, может, и до Паши очередь дойдет…
- А как насчет "возлюби ближнего своего"?
- Так это ж "как самого себя". А если ты себе противен до омерзения, какая ж может ко всему остальному быть любовь? Нет, господин до всего дознающийся, этим вы меня не проймете. Я теперь человек из самых низов, а в примитивных слоях и желания примитивные: водки напиться да обидчику морду набить.
- Где вы были вечером двадцать девятого августа?
- Естественно, дома. У меня жизнь теперь верный курс имеет: дом - склад, склад - дом. В семь часов и приехал, как обычно.
- Что, и в гости никуда не ходите?
- А знаете, что бывает такая болезнь: "аллергия на людей" называется. Так вот, у меня самая острая форма. Любая человеческая особь чесотку вызывает. Только внутреннюю. В метро еду и озираюсь - не дай бог, кто-нибудь разговоры начнет заводить, даже от безобидного "извините" шарахаюсь.
- Что ж, в таком случае простите, что зашел.
- Ничего. - Его запал явно начинал проходить, Глебов на глазах сдувался, как проколотый воздушный шарик.
- А кто все-таки вы по специальности, Борис Аркадьевич?
- Я? Программист. Пытаюсь, конечно, немного подрабатывать, но поверьте, на складе, с моими безмолвными коробками, куда легче. За компьютер даже не тянет. Компьютер - это информация, а мне сейчас чем меньше знать, тем лучше. К тому же нынче безработных программистов куда больше, чем безработных чернорабочих. Время такое пришло.
- Что ж, позиция спорная, но вполне понятная, остается уточнить маленькую деталь: не видел ли кто-нибудь из соседей вас дома в тот вечер.
- По-моему, именно в тот вечер, ну, в понедельник, приходил Василий, мой сосед из сорок восьмой квартиры, принес магнитофон посмотреть.
- Вы что, занимаетесь на дому ремонтом бытовой техники?
- Ничем я не занимаюсь, просто у человека неприятность, отчего же не помочь? И мне занятие, и ему хоть маленькая, да радость.
- Денег не берете?
- А вы что, налоговая инспекция? Нет, не беру, тем более с тех, у кого и так взять нечего. У человека трое детей и работа не мед. Баранку крутит весь день, а какие у наших водителей автобусов заработки, так про то и сами знаете: они не в долларах получают, и никто им ежемесячно по новому курсу зарплату не пересчитывает.
- Что ж, зайду я к вашему соседу, не возражаете? Если он сей факт отрицать не будет, надеюсь, не придется больше вас беспокоить, Борис Аркадьевич.
- Пожалуйста. От меня все равно польза невелика.
- А кстати, с Коваленко вы хоть изредка общаетесь?
- Нет. Он звонит иногда, новости о наших сообщает: кто куда устроился, кто женился, кто развелся. Думает, что мне это интересно. Мишка - оптимист, не унывает, суетится, подрабатывает, клиентов находит. И мне предлагал помочь. Но мне неприятно общаться с людьми, которые меня раньше знали. Будут, знаете ли, сравнивать, жалеть. Как вспомню прежнюю работу, так тоска берет: скучаю по своему магазину, по ребятам. А, пропади оно все! - Глебов махнул рукой и ссутулился на продавленном диване.
- А не подскажете, когда Михаила можно застать дома?
- Лучше с утра. Раньше десяти он не поднимается и раньше часу ночи домой не приходит. Все по барам где-то, по танцулькам. Я таких мест и не знаю. Да только Мишка здесь тоже ни при чем, палить в Серебрякова не будет. Вот если бы Валеру кто-нибудь пришил, тогда Михаил - первый кандидат. Я-то мужик тихий, мирный, дальше фантазий не пойду, а Мишка, когда злющий, себя не контролирует. Один раз управляющему даже по морде съездил.
- А тот что же?
- Утерся и пошел Серебрякову жаловаться. Не знаю, чего он там наговорил, только Михаила скоро поперли, а потом и меня, за компанию.
- Нет, на Иванова никто пока не покушался, - почти с сожалением вздохнул Леонидов. - Значит, среди своих бывших коллег вы не видите человека, который способен воплотить чувство мести, так сказать, в реальность?
- Знаете, благородные разбойники в наше время перевелись: наверное, все клады закончились, да и люди стали помельче. А у мелких людей и чувства мелкие: колесо там у машины проколоть, слово похабное нацарапать или зеркало отвернуть. Можно еще отравить любимую собаку, это уж если совсем достало. Да, другой век, другие нравы. За большие деньги еще могут шлепнуть, но чтоб за большие чувства?
- Ну, это вы по себе мерите, Борис Аркадьевич. Как работник милиции, могу сказать, что всякое бывает. Могут и из-за большой любви прирезать.
- Разве только спьяну.
- А если это человек с больной психикой?
- Больная психика сейчас перерождается в депрессию, а не в агрессию. Проще забиться в свою конуру и обидеться на весь мир, чем попытаться его исправить.
- Не буду с вами спорить. Вас действительно здорово обидели, Борис Аркадьевич, тут уж переубеждать в чем-то бесполезно. А все-таки подумайте на досуге об исправлении мира, хотя бы своего. Не смею больше задерживать.
Глебов поплелся провожать Алексея до двери. Из кухни тут же выглянул любопытный Даник.