- Шеф в банке. Сегодня вряд ли объявится.
- Ну, это нам знакомо. Теперь банки стали как бермудские треугольники: пошел и не вернулся.
- Чего-чего? Все шутишь, Леонидов?
- Нет, скучаю. Значит, у тебя сегодня работы мало?
- Ага, уже без десяти шесть. Пора сумки собирать.
- Я вот тоже так думаю. Предлагаю тебе поужинать вместе у тебя дома.
- Заманчиво. Что, макароны надоели?
- Откуда знаешь?
- Знаю, и все.
Путем несложных логических умозаключений сыщик Леонидов определил, что во время его телефонного молчания Ляля постоянно поддерживала связь с его мамой. "Ох уж мне этот бабий заговор", - грустно подумал он, но умозаключения эти оставил при себе.
- Ну так что, мое предложение проходит в первом чтении или приступим к прениям?
- Что я тебе, парламент? Я всего лишь слабая женщина, поэтому пойду сейчас в магазин и куплю чего-нибудь вкусненького. Ты чего хочешь?
- Все, кроме макарон.
- Понятно. Когда тебя ждать?
- Ну, к половине восьмого подъеду.
- Ночевать останешься?
- Всенепременно.
- Ну, целую. Увидимся.
- Пока.
Что ему больше всего нравилось в Ляле, так это ее кулинарные способности. Сама она вечно сидела на диете, но готовить любила, особенно для гостей, и не упускала случая продемонстрировать истину, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Поэтому Леонидов мысленно облизнулся и потянулся к надоевшим бумагам.
Через час он зашел в гастроном, купил бутылку красного сухого вина, коробку шоколадных конфет.
Спускались мягкие сиреневые сумерки. Вокруг, как обломки кораблекрушения, плавали витрины ярко освещенных магазинов. Начинали зажигаться огоньки квартир. Люди приходили с работы, прятались в уютные раковины диванов с газетами и наспех приготовленной едой. За окном оставался растерявшийся, смятенный город, комкавший ритм жизни развалившейся экономикой и обескровленными артериями банков. И Леонидову вдруг стало чертовски приятно, что где-то в маленькой квартирке его тоже ждут вкусный ужин, телевизор и мягкое, уютное женское тело…
…Ляля действительно его ждала. Вкусно пахло едой. ^^ Она уже переоделась в узкие джинсы, плотно обтягивавшие ее литое тело, и яркий трикотажный свитерок. Ее пышные мелированные волосы были стянуты резинкой в задорно торчащий хвостик, глаза подкрашены перед его приходом. В квартире стояла непривычная Леонидову тишина.
Ляля жила в коммунальной квартире. Комнат в ней было две, и неизменная Лялина компания состояла из почти выжившей из ума полуглухой старухи. Можно было, конечно, рассчитывать, что со временем бабка даст дуба и Ляля сможет, предварительно подсуетившись, остаться одна, если бы не многочисленная бабкина родня. И эта родня давно уже начала обхаживать бедную бабульку на предмет составления завещания, но родственников было слишком много, а комната одна. Все они всячески старались помешать друг другу, строили козни, плели невероятные интриги. Бабка колебалась, отдавая предпочтение то одному, то другому, а небольшая двухкомнатная квартирка периодически превращалась в место разборок родственников, отчего Ляля и приходящий к ней Леонидов неизменно страдали. Но сегодня родственнички, похоже, взяли тайм-аут, уставшая от их криков бабулька легла спать, а Леонидов и Ляля могли наконец спокойно насладиться ужином и общением друг с другом.
- Лешик, ты проходи, у меня тут как бы не подгорело.
В глубокой черной сковороде обжаривались баклажаны, вкусно пахло тушеными овощами и свежей зеленью. Ляля ловко нарезала лук на своем кухонном столе.
- Овощи еще не готовы, но у меня есть куриный суп. Будешь?
- Еще бы! Я голоден, как стадо мамонтов после столетней спячки.
- Иди мой руки, мамонт.
В ванной он блаженно слушал, как Ляля гремит кастрюлями.
Минут через десять Алексей с упоением ел обжигающий суп и разглядывал женщину, которая сидела напротив него, положив подбородок в домик крепких сложенных рук. Он в который раз с раздражением разглядывал ее яркие ногти и чувствовал, как плохое настроение возвращается к нему. Алексей смог бы простить Ляле любую измену, любой грандиозный проступок, но эти яркие ногти раздражали его. Ляля терпеть не могла ненакрашенных ногтей, но было бы здорово, если бы цвет ее лака хоть иногда соответствовал цвету губной помады. Леонидов в который раз ругал себя за привычку смотреть известную передачу "Что? Где? Когда?", из которой некстати узнал об этом основном законе декоративной женской косметики. Теперь он ради интереса всегда проверял, умеет женщина косметикой пользоваться или нет. Ляля "Что? Где? Когда?" не смотрела, поэтому не смущалась красить ногти в синий цвет. А помадой пользовалась коричневой.
- Вкусно? - Ляля заметила, что Леонидов застыл с поднесенной ко рту ложкой.
- Что? А, да, отлично, спасибо. А ты почему не ешь?
- Сегодня еще баклажаны. В них калорий меньше, я буду их. Кстати, у меня приготовлены перцы, фаршированные рисом, морковью и луком. Вчера готовила. Я с мясом не готовлю, от него поправиться можно.
- Поправиться можно от всего, смотря сколько съесть.
- Вот ты, Лешка, неужели не боишься, что у тебя появится такой жирненький маленький животик? После тридцати мужчины склонны полнеть, ты знаешь?
- Ну, мне это не грозит.
- Это почему еще?
- Потому что стресс - лучшая диета. А при моей работе можешь считать, что я постоянно ее придерживаюсь. Кстати - дарю. Можешь попробовать, никем не запатентовано, мое собственное изобретение.
- Прям, я в какой-то газете видела рекламу: худеем методом стресса.
- Вот видишь, значит, мы с медициной идем параллельными курсами.
- Философ. Так перцы есть будешь?
- Знаешь, когда я сижу напротив человека, который не ест, а смотрит голодными глазами, у меня аппетит пропадает. Положи себе, не мучайся. Давай дернем винца и баклажанчиками закусим. Как там у тебя с ними?
- Готово.
Алексей разлил в бокалы густое красное вино.
- За что пьем?
- За нас, конечно, за наше будущее.
Они чокнулись. Баклажаны действительно удались. Обильно сдобренные растительным маслом, обжаренной морковью и луком, восхитительные дары природы, они ласкали вкусовые рецепторы языка. Потом в ход пошли и щедрые осенние фрукты, пропитанные жарким солнцем уходящего лета.
Вино быстро согрело желудок и слегка затуманило голову. Ляля начала бросать на Алексея многозначительные зазывающие взгляды.
- Леш, давай возьмем конфеты и вино и пойдем в мою комнату?
Леонидов с покорностью обреченной на заклание овцы последовал за ней с подносом на жертвенный алтарь кровати.
Ляля занимала большую комнату в этой квартирке. Она тщательно и с любовью создавала в ней свой маленький мирок, подбирая и облюбовывая каждую вещь с истинным наслаждением созревшей для семейной жизни женщины. На окнах алели розами роскошные занавески, пол устилал ковер, с орнаментом таких же роз, и они же рассыпались гроздьями по светлым обоям. На столе в вазе стояло несколько любимых изнеженных пурпурных созданий, и Леонидову стало стыдно, что забыл купить Ляле цветы.
Они расположились на кровати посреди этого розового рая, Алексей наполнил бокалы вином.
- Нет, хватит пить, - уверенно отобрала у него бокал Ляля и начала расстегивать пуговицы на рубашке.
"Господи, ну зачем я это делаю?" - страдал Леонидов, отвечая на настойчивые поцелуи. Больше всего ему хотелось просто полежать на кровати, переваривая сытный ужин и вечерние новости. Но, как мужчина, он не мог допустить, чтобы жаждущая физической любви женщина не получила свое. Снимая с Ляли свитер, Алексей настороженно принюхался:
- Какими это духами от тебя пахнет?
- "Кензо". Подружка на работе купила, я слегка брызнула. Правда, обалденный запах? Я себе куплю с зарплаты.
- Нет.
- Да что с тобой? Ты чего нервный такой? Меня не хочешь?
- Хочу, - соврал он. - Мне просто не нравится запах этих духов.
- Не нравится так не нравится. Ты вечно критикуешь мой вкус. Можно подумать…
Леонидов понял, что дальнейшее продолжение диалога приведет к ссоре, и быстро снял с Ляли одежду. Когда они оставили друг друга, Ляля вздохнула удовлетворенно, Леонидов- с облегчением, и оба растянулись на кровати, отбросив смятое постельное белье.
- Ляль, я телевизор включу?
- Включай. Там все равно одно и то же, у нас в офисе весь день работает, так смотреть нечего.
- Ну да. Каждый час свежие новости. Мы с тобой живем в уникальное время, можем насладиться зрелищем.
- Мне-то какое до этого дело? Подумаешь, премьера никак не выберут.
- Ну и закроется ваша контора. Что тогда делать будешь?
- Замуж за тебя выйду. Или не прокормишь?
- Прокормлю, если ты оставишь свои дорогие привычки. Они мне не по карману.
- Интересно, что ж это за привычки?
- Тряпки из дорогих магазинов, например. Всякое "нуф-нуф", "гав-гав": и прочее от кого-то там. Ну и, конечно, "Кензо" и этот дурацкий разноцветный лак для ногтей.
- Дался тебе этот. лак. Вечно ты к нему цепляешься. И никак не пойму, чего ты так взбесился из-за духов. - Она явно пыталась на него рассердиться, а Леонидову было жутко лень сейчас выяснять отношения.
- Ладно, не злись. Просто я по уши увяз в одном деле… Убили одного небедного парня, ну, у него соответствующий круг знакомых, бизнесмены, женщины… И все блудливые бабы, с которыми я общаюсь, пахнут этой дрянью. Может, эти духи и хорошие. Может. Я не спорю. Но у меня вызывают определенные ассоциации. Ты уж не злись, зайчонок. Хорошо?
- Женщины, значит? Хорошо живешь, сыщик. Я, конечно, даже с моими дорогими привычками против них не потяну.
- Брось дуться. Эти бабы того не стоят. Глупая ревность и совершенно не обоснованная.
Леонидов вдруг совершенно отчетливо представил, как после заключения законного брака эта женщина будет предъявлять на него права, звонить на работу и проверять карманы, принюхиваясь к запаху чужих духов от пиджака. И ему захотелось выпрыгнуть из теплой постели и очутиться на улице под мелким холодным дождем. Вместо этого Алексей всего лишь пошел на кухню ставить чайник…
Когда чайник закипел, они уже снова помирились. Ляля, свернувшись клубочком, лежала на его плече и гладила спутанные светлые волосы:
- Леша, тебе хорошо?
- Мне тоже хорошо. - Она поцеловала Леонидова где-то возле уха.
- Щекотно.
- А тут не щекотно? - Ляля ткнулась ему в шею. Алексей заерзал:
- Еще щекотнее.
- А где не щекотно?
- А вот здесь. - Он потянул ее руку вниз.
- Ты что, еще хочешь?
- Нет, я уже сплю.
- А можно с тобой разговаривать?
- Попробуй.
- Я вот лежу, думаю: а где мы будем жить после свадьбы?
- Здесь, наверное.
- Здесь же эта бабка и ее родственнички. Мы свихнемся рано или поздно.
- Тогда у меня.
- А мама?
- Ну и что?
- Может, поменяем вашу квартиру и эту комнату на две однокомнатные квартиры?
- Не получится.
- Ну, надо придумать что-нибудь.
- Придумай.
- Может, твоя мама переедет сюда, а мы с тобой - в вашу двухкомнатную?
- А может, мы твоих сюда переселим, а сами поедем в вашу трехкомнатную? - проснулся Леонидов.
- Что ты несешь? Там отец, мать, сестра. Как они здесь будут?
- Ага, значит, моя мать может здесь жить с полоумной бабкой, а твои нет?
- Твоя же мать все равно одна…
- И поэтому должна отдать нам свою квартиру?
- Значит, ты ничего не хочешь для нас сделать?
- Не хочу.
- Значит, ты просто меня' не любишь?
"Не люблю", - чуть было не ляпнул Алексей, но удержался, хотя вдруг с внезапной ясностью понял, что не представляет свою жизнь рядом с этой женщиной. Он сказал только:
- Не болтай чепухи и ложись спать. Я устал, как собака.
Он отвернулся к стене и, несмотря на гнусное настроение, все же быстро уснул. Ляля немного подождала, что он обернется и начнет мириться, но, заглянув пять минут спустя через его плечо, увидела, что Алексей уже спит. Тогда она натянула на голову одеяло и тихонько заплакала.
…Плакала она оттого, что личная жизнь не устроена, что годы шли, а принц на белом "мерседесе" не появлялся. Объявился скромный работник уголовного розыска, помешанный на своей малооплачиваемой работе и непонятных ей высоких идеалах, да и он ее, Лялю, похоже, не любит. Плакала она оттого, что, видимо, все придется начинать сначала, снова с кем-то знакомиться, переживать период нерешительного ухаживания, проявлять настойчивость, чтобы склонить поклонника к мысли о браке. Но все это еще ничего не значит, потому что в самый последний момент так легко передумать и уйти от женщины, которая поверила в то, что главная задача ее жизни решена. И еще громче хотелось зареветь оттого, что врачи настоятельно советовали ей родить ребенка, чтобы избавиться от жутких болей во время месячных, а рожать так, без мужа, не имея иных средств существования, кроме пособия и скромной родительской пенсии, она не могла себе позволить. Вот и приходилось горько реветь от собственной глупости и неумения удержать мужчину.
Наплакавшись вдоволь, она вспомнила, что завтра на работу, что через несколько дней дадут зарплату и можно будет зайти в любимый магазин за понравившейся блузкой, что ей еще пока двадцать пять и у нее есть еще шанс. С этой мыслью она отвернулась от Леонидова и заснула тяжелым сном без всяких сновидений.
Глава 4 О ЧЕМ ПРЕДПОЧИТАЮТ УМАЛЧИВАТЬ ЛЮБОВНИЦЫ И ЖЕНЫ
Это утро было для Леонидова еще гаже предыдущих. Проснувшись, он не сразу сообразил, где находится, а слегка придя в себя, тут же метнулся в ванную, чтобы не разбудить Лялю. События вчерашнего вечера вовсе не располагали к общению с ней. В квартире было тихо, бабулька еще не вылезала, наслаждаясь покоем утреннего сна и отсутствием родни. Алексей умылся, тихонечко оделся, решив перекусить где-нибудь по дороге. Ляле на работу к десяти, по утрам она не очень спешила, и предусмотрительно поставленный на восемь будильник еще не зазвенел, он обрадовался и на цыпочках прокрался в комнату. Нагнувшись над кроватью, Алексей поцеловал женщину в плечо, пробормотал "спи-спи" и поспешил выйти.
Счастливой походкой освободившегося от кошмара человека, чуть ли не вприпрыжку, он скользил по тротуару, наслаждаясь утренней Москвой. Леонидов любил эти недолгие часы, когда на улицах было немного людей, немногочисленные прохожие спешили по делу, не заглядывая праздно в витрины магазинов. Вид занятых людей действовал на него успокаивающе.
План на сегодняшний день он составил, себе боевой. Для начала необходимо было посетить красивую девушку Лану, которая почему-то умолчала о том, что в день убийства ждала от Серебрякова крупную сумму денег, если, конечно, она действительно ее ждала. Но Леонидов решил действовать напористо и с полной уверенностью в том, что так оно и было. Интуиция его подводила редко, но иногда, как говорится, метко.
"Опять этот чертов подъезд, - подумал он, подходя к знакомому дому. - Хожу каждый. день, как на работу, и каждый раз меня обводит вокруг пальца какая-то шлюха. Уже омерзение чувствую к этим облезлым цветочкам", - накручивал он себя, поднимаясь на седьмой этаж. С Ланой на этот раз хотел обойтись жестко.
Каждый раз, поднимаясь в этом лифте, Алексей невольно втягивал голову и живот, представляя, как на седьмом этаже притаился убийца. И каждый раз он готов был тут же упасть на пол, пытаясь спрятаться от безжалостных пуль. Но сегодня лифт открылся как обычно, никакого убийцы на этаже не было, в лифте стояла приятная девушка, с каштановыми вьющимися волосами. День был по-летнему солнечный и ясный. Свет пробивался сквозь пыльное окно широкой полосой, от этого глаза девушки казались почти синими.
"Остановись, мгновенье. А ведь я ее знаю, - подумал Алексей, задерживая лифт.
- На похоронах пенсионеров Завьяловых она стояла рядом с Леной. Значит, старшая сестра, Александра Викторовна Завьялова".
- Здравствуйте, Александра Викторовна. День-то какой сегодня? - Тема погоды была достаточно банальной, чтобы познакомиться с девушкой, зато беспроигрышной.
- Мы знакомы?
- Пока нет. Леонидов Алексей Алексеевич. Веду следствие по делу об убийстве ваших родителей. Простите, ради бога, - пробормотал он, видя, что в чудесных синих глазах появились слезы. - Не; надо плакать, Александра Викторовна. Преступника я найду, его будут судить, хотя вам от этого, наверное, не легче.
Леонидов наконец посторонился, пропуская девушку в лифт.
Саша оглянулась:
- Вы к сестре?
- Нет, к ее соседке. А почему вы так подумали?
- Может быть, Лена что-то слышала. Неужели она ничем не может помочь?
- Я обязательно с ней побеседую. Мне очень жаль; что у вас такое горе.
- Лена должна была почувствовать. Она не могла сидеть спокойно в комнате, когда мама и папа… там, в этом лифте… Я бы обязательно вышла.
- И это вряд ли бы помогло; Убийце все равно, сколько свидетелей убрать: двух или трех, поверьте: И не вините сестру.
- Да-да, я понимаю. До свидания.
- Александра Викторовна, вы не будете возражать, если мне с вами придется побеседовать?
- Все, что знаю, я готова рассказать, если это поможет. - Она нажала на кнопку, и двери лифта закрылись.
- До свидания! - запоздало крикнул ей вслед Алексей.
Несколько минут он стоял перед железной дверью, надежно отделяющей квартирную секцию от площадки, на которой были расположены лифты.
"Какие у нее глаза! С ума можно сойти, какие глаза. И никакой косметики. Постаралась матушка-природа. И кто-то женится на таких девушках, делит с ними постель, завтраки и ужины и воспитывает совместных детей… А действительно, почему Елена Завьялова не подняла панику, когда в положенное время ее родители не вернулись из театра к началу любимого сериала?" - подумал Леонидов, нажимая кнопку звонка.
Сегодня Лана открывать дверь не спешила. А когда открыла, Алексей увидел, что шикарного пеньюара на ней нет. Она была одета в старенькие джинсы и свитер, лицо без косметики, слегка помятое, а его цвет нуждался в коррекции тональным кремом.
- Здравствуйте, Светлана Анатольевна.
- Пришел?! Ты пришел? - Она схватилась за волосы, не уложенные в прическу, и явно пожалела, что на лице нет макияжа.
- Як вам сегодня как лицо официальное. Все наши амуры оставим в прошлом, тем более что я обиделся и глубоко разочарован. Поэтому буду признателен, если ко мне будете обращаться на "вы" и "Алексей Алексеевич". Пройти разрешите?
- Ну-ну, Алексеевич. Что, начальство отчитало? А жаль, могли бы продолжить. Ты на всякий случай еще подумай.
- На "вы", если не затруднит, - напомнил он в прихожей. - Иначе я пришлю вам повестку, а потом, если не явитесь, потребую доставки в принудительном порядке. Не хотите разговаривать здесь - не надо. Что выбираем?
- Ладно, мент, пусть будет Алексеевич.
- Очень хорошо, особенно если проигнорировать "мента". Если вы согласны дать интересующие меня показания, Светлана Анатольевна Антонова, тогда будем составлять протокол. Со стола приберите, пожалуйста, а то тут с позавчерашнего дня мало что изменилось.