- А хозяева дома? - спросил я Ларри и указал на снимок. - Звонил им по домашнему еще вчера, но никто не подошел.
- Нет, - ответил он. - Уехали в Кентукки на аукцион, ну а потом - на Дерби. Вернутся только на следующей неделе.
- Можно походить и посмотреть? - спросил я.
- Конечно, - ответил Ларри и снял ноги со стола. - Только смотреть сейчас тут особенно нечего.
Мы обошли новый комплекс родильных боксов и другие стойла, размещались они аккуратными рядами, повсюду камеры слежения.
- Большой у вас штат? - спросил я Ларри.
- Примерно с дюжину в разгар сезона, а теперь пара человек, не больше, - ответил он. - Ну, и еще в сезон у нас тут постоянно дежурит целая команда повитух, если так можно выразиться, но лотом они уезжают. В данный момент здесь всего несколько лошадей, почти все принадлежат Рэдклиффам. Две кобылы разродились в начале марта, к июлю их жеребята подрастут и будут готовы к аукциону.
Мы прошли мимо рядов пустых стойл, заглянули в боксы для новорожденных. Там были бетонные полы без мягких соломенных подстилок - их обычно выкладывают перед самым рождением нового жеребенка, когда на свет должна появиться суперзвезда вроде Перешейка.
- А где родился Перешеек? - спросил я.
- Без понятия, - ответил Ларри. - Где-то здесь. Но с тех пор тут многое изменилось.
- А вы случайно не знаете, тот конюх все еще работает здесь? Ну, который помогал с Перешейком.
- Без понятия, - повторил он. - Вы хоть имя-то его знаете? Конюхи, они приходят и уходят, как летняя сырость.
- Когда-нибудь слышали о человеке по имени Джулиан Трент?
- Нет, - ответил он. - А что, должен?.. Словом, то была не слишком удачная экскурсия, решил я. Да и вообще весь день сложился как-то неудачно. Оставалось лишь надеяться, что к вечеру все исправится.
Примерно без четверти восемь Боб высадил меня на Рейнло-авеню, и, несмотря на то что было еще светло, я попросил его подождать, пока не поднимусь по ступеням и не скроюсь за входной дверью.
Но как только он отъехал, я понял: дома что-то неладно. Поднявшись на несколько ступеней по внутренней лестнице, я услышал журчание воды.
Она лилась прямо с потолка моей гостиной, заливая нижний этаж. И не какой-то там тоненькой струйкой, хлестала просто потоком. И то была не единственная проблема. Дом мой был разгромлен полностью.
Стуча костылями, я поспешил подняться на верхний этаж, чтоб выключить воду, но убедился, что сделать это не так-то просто. Раковина во второй ванной комнате была вырвана "с мясом" из стены, вода хлестала из дыры, оставшейся от сломанной трубы. С каждой секундой воды на полу становилось все больше, она уже затопила лестничную площадку и сбегала по ступенькам, точно водопад.
Господи, где же у нас вентиль?
Я осторожно спустился по залитой водой лестнице, взялся за телефон позвонить соседям снизу и попросить о помощи. Но там никто не подходил. Что, собственно, и неудивительно. Ведь сегодня среда, а по средам они всегда приходили поздно, руководили занятиями по бадминтону в вечерней школе, которую оба посещали. За последние шесть недель я успел хорошо ознакомиться с их расписанием. После уроков они останутся в школе и придут домой не раньше девяти. А может, и позже, если решат где-нибудь перекусить по дороге, а это означает, что могут появиться и в десять, и в половине одиннадцатого. К этому времени, подумал я, весь их нижний этаж зальет, и квартира на первом этаже превратится в плавательный бассейн.
Я опустился на изодранный подлокотник кресла и огляделся. Все, что можно сломать, было сломано. Мой новенькой дорогой плазменный телевизор с огромным плоским экраном уже никогда ничего показывать не будет. Коллекции вустерского фарфора, которую с такой любовью собирала Анжела, больше не существовало. Кухонный пол был завален осколками стекла и фаянса.
Я посмотрел на телефон, зажатый в руке. По крайней мере, хоть он работает. И я набрал 999 и попросил оператора вызвать полицию.
Они пообещали прислать наряд как можно скорей, но по тону, каким говорила со мной девушка, у меня создалось впечатление, что мой вызов не относится к разряду срочных. Никто не ранен, не умирает, так что придется подождать. И тогда я судорожно начал листать пухлый справочник "Желтые страницы", нашел телефон срочного вызова водопроводчиков и обещал щедро заплатить, пусть только приезжают как можно быстрей. И как раз заканчивал разговор с ними, когда потолок в гостиной, в центре, где крепится люстра, решил сдаться под напором воды, и огромный пласт грозно набухшей и вздувшейся штукатурки обрушился на пол. А следом из дыры в гостиную хлынула вода и начала с невероятной стремительностью растекаться, ринулась в кухню приливной волной. Поток пронесся мимо меня, я едва успел приподнять ноги. Дежурный из водопроводной компании заявил, что ко мне уже выезжают.
Я ковылял по комнатам, оценивая нанесенный ущерб. В доме не осталось почти ни одной целой или пригодной к употреблению вещи. Все или сломано, или разбито, или изрезано в лоскуты неким острым предметом, ножом для разрезания картонных коробок или лезвием Стэнли. Кожаный диван буквально выпотрошили, из глубоких разрезов торчали куски белого наполнителя. Зеркало, еще утром висевшее на стене в гостиной, было разбито вдребезги, сверкающие осколки смешались с обломками журнального столика из бронзы и стекла. Картина с изображением морского пейзажа - подарок друга, довольно успешного художника, - была истерзана в клочья, а рама разбита пополам ударом о спинку стула.
Матрас в спальне наверху тоже не избежал печальной участи - его исполосовали чем-то острым, как и одежду в шкафу. Словом, атака на мои личные вещи и предметы обстановки была долгой и яростной, почти ничего не уцелело. Но хуже всего было то, что владелец этой собственности ничуть не сомневался, чьих рук это было дело. И больше всего ему было жаль фотографии в серебряной рамочке, стоявшей на туалетном столике в спальне. Стекло разбито, рамка скручена и сломана, фотография Анжелы изорвана на мелкие кусочки.
Я стоял и смотрел на эти крохотные обрывки, устилающие пол, и ощущал не тоску по умершей жене, но бешеную слепую ярость за то, что над образом ее надругались.
Зазвонил телефон. Просто удивительно, подумал я, что и его не сломали. И тут же выяснилось почему.
- Я же сказал, ты пожалеешь об этом, - в голосе Джулиана Трента слышались злобные угрожающие нотки.
- Да пошел ты на хрен, урод поганый! - рявкнул я в ответ и бросил трубку.
Но телефон тут же зазвонил снова, и я схватил ее.
- Я сказал: на хрен, тварь ты эдакая! На том конце линии повисла пауза.
- Джеффри, это ты? - прорезался удивленный голос Элеонор.
- О, извини ради бога, - пробормотал я. - Просто принял тебя за… другого человека.
- Надеюсь, что так, - немного обиженно заметила она. - А знаешь, у меня для тебя хорошие новости.
На сегодня плохих новостей мне хватало с лихвой.
- Я нашла копию того снимка, где Милли с жеребенком.
Глава 13
Бригада слесарей-водопроводчиков прибыла на Рейнло-авеню через сорок пять минут, к этому времени успел обвалиться не только потолок у меня в гостиной, но и два потолка этажами ниже. Я узнал об этом по диким возмущенным крикам, их издали вернувшиеся в половине десятого соседи. Жаль, подумал я, что они не поели где-нибудь в ресторане. В таких условиях сготовить ужин дома будет проблематично. И лишь когда они поднялись и увидели, в каком состоянии пребывает моя квартира, поняли, что это не простая протечка, не переполненная водой ванна, что это не я оставил кран открытым.
Полиция появилась лишь через час после того, как водопроводчики перекрыли воду в сломанной трубе и удалились с чувством выполненного долга. Двое копов в униформе прибыли в патрульной машине и бродили по разгромленному жилищу, удрученно качая головами и вполголоса проклиная современную молодежь.
- Имеете хоть малейшее представление, кто это сделал?
Я отрицательно покачал головой. Лучше уж вообще ничего не сказать, чем соврать. Хотя я и сам до конца не понимал, что мешает мне сообщить им, что погром учинил Джулиан Трент и что я, возможно, даже смогу найти его адрес. Или самого Джулиана, или его родителей.
Но я также знал, что Джулиан Трент далеко не дурак и наверняка не оставил у меня в доме никаких там отпечатков пальцев или других улик. И что добрая половина Лондона будет готова поклясться под присягой, что весь сегодняшний день он к моему району и на пушечный выстрел не подходил. Если уж ему удалось ускользнуть от наказания за покушение на убийство, то, несомненно, он с той же легкостью отвертится и от обвинения в нанесении вреда чужому имуществу. И сказать полиции правду означало, что у Трента появится еще одна причина вернуться и причинить новый вред - мне, отцу или, чего я больше всего боялся, Элеонор.
Полицейские еще раз обошли помещение, и внутри, и снаружи.
- Кто бы это ни сделал, но пробрался он через окно, - заметил один из них, указывая на выбитое стекло в кладовой. - Должно быть, влез по водосточной, трубе.
После предыдущего визита незваного гостя с камерой я сменил замки и укрепил входную дверь. Жаль, что не поставил сигнализацию.
- У вас что-нибудь пропало? - осведомился один из полицейских.
- Понятия не имею, - ответил я. - Но вроде бы нет. Просто все перебито и сломано.
- М-м-м… - пробормотал он. - Бессмысленный вандализм. Такое в наши дни частенько случается. Еще скажите спасибо, что в комнатах не нагадили.
- Спасибо, - саркастически заметил я. Джулиан Трент ни за что бы не стал этого делать, просто из боязни оставить хоть какую-то улику, позволяющую определить ДНК. - Итак, что же дальше? - спросил я офицеров.
- Если ничего не украдено, департаменту уголовного розыска тут делать нечего, - устало ответил один из них. - Можете позвонить в отделение полиции Ричмонда, завтра, прямо с утра, они присвоят вашему делу номер. Пригодится для страховщиков.
Для этого, собственно, я их и вызывал.
С этим они и удалились. Ни снимков, ни тестов, ни поисков отпечатков пальцев, ничего. Никто не пострадал, сказали они, ничего не украдено, а страховая компания займется всем остальным. И конец их проблемам и заморочкам. У них не было ни малейшего желания ловить ответственное за вандализм лицо или лиц. Да и я, если честно, повел себя не лучшим образом, ничем не помог, никаких зацепок не дал.
Я сидел на металлическом стуле в кухне и осматривал развалины своего рухнувшего замка.
Как ни странно, электропроводка, похоже, ничуть не пострадала от потоков льющейся с потолка гостиной воды. Я ожидал, что за наводнением последует полная тьма, но затем все же попробовал, щелкнул выключателем, и наверху ярко вспыхнули две лампочки. Оставшимся, тем, что были в настенных бра, крепко досталось от бейсбольной биты. Я сделал для себя вывод, что Трент явился ко мне со своим фирменным оружием. Столь серьезные повреждения некоторым предметам обстановки голыми руками не нанесешь. Даже мраморная столешница на кухне треснула пополам. У молодого Джулиана явно наметился прогресс во владении этим видом оружия.
Элеонор подъехала к десяти. Она так огорчилась, услышав от меня по телефону, какой разгром учинили в доме, что примчалась из Лэмбурна сразу же, как только смогла. Впрочем, она заезжала туда совсем ненадолго, всего на час, ей нужно было успеть на лондонский поезд, на закрытие ветеринарного симпозиума.
Я спустился по лестнице открыть ей дверь, и мы, стоя внизу, в прихожей, обнялись. Я даже поцеловал ее в губы. Начало было положено.
Она ужаснулась, увидев разрушения, и я оценил это. Элеонор за меня переживала. Что же касается меня, то за последние часа два с лишним я даже как-то успел привыкнуть к этой разрухе и беспорядку, видно, выработался иммунитет. Но, конечно, на свежий "незамыленный" взгляд, разрушения и беспорядок казались просто катастрофическими.
И не то что мне было не жаль своего имущества - страшно жалко. Однако потеря всего этого вполне соответствовала ощущению, что пора менять жизнь, двигаться вперед. Возможно, это в каком-то смысле даже облегчит дело.
- Полицию вызывал? - спросила Элеонор.
- Только что уехали, - ответил я. - Не высказали особой надежды поймать тех, кто это сотворил.
- Но, Джеффри, - озабоченно начала она, - здесь не какое-то там нападение наугад протестующего против всех и вся вандала. Это направлено против тебя лично. - Он умолкла, ощупала дыру в диване. - Ты должен знать или догадываться, кто это сделал.
Я промолчал. Уже своего рода ответ.
- Расскажи мне все, - попросила она.
Мы просидели среди развалин дома часа два, за это время я поведал ей все, что знал о Джулиане Тренте и его очевидной связи с убийством Скота Барлоу. Я рассказал ей, что мне вообще не следовало браться за это дело. И о том, что утаил информацию от полиции и коллег. Я рассказал ей о Джозефе Хыозе и Джордже Барнете. О том, что видел Трента, стоявшего рядом с ней на скачках в Чел-тенхеме, перед началом стипль-чеза. Я даже показал ей фотографию, которую получил в узком белом конверте, где она идет по тропинке от дома к зданию больницы в Лэмбурне. Она лежала у меня во внутреннем кармане пиджака и потому не пострадала во время налета на квартиру.
Элеонор держала снимок в дрожащих пальцах и вдруг страшно побледнела.
На кухне после долгих поисков мне удалось найти две уцелевшие пластиковые кружки, из холодильника я достал бутылку минералки.
- Я бы вина выпила, - пробормотала Элеонор. Дизайнерский стеллаж из хромированной стали для вина, где лежали около дюжины бутылок дорогого кларета - подарок клиента, с которого я помог снять обвинение в вождении в нетрезвом виде, хотя на самом деле вина была очевидна, - был изломан, бутылки разбиты. На полу расплывалось огромное красное пятно, светло-коричневый коврик в прихожей был безнадежно испорчен.
Я вернулся к холодильнику и обнаружил в дверце уцелевшую бутылку шампанского. И вот мы уселись на изорванный диван рядом с кучей сырой, обвалившейся с потолка штукатурки и стали пить винтажную "Вдову Клико" из пластиковых кружек. Ну, разве не романтично?
- Почему же ты раньше не сказал мне о снимке? - с укоризной спросила Элеонор. - Ведь это означает, что я в опасности.
- Не думаю, что тебе угрожает реальная опасность, пока Трент, или тот, кто стоит за ним, считает, что я сделаю то, что от меня требуется. Все угрозы направлены в мой адрес.
- Ну и что же ты собираешься делать? - спросила Элеонор. - Как победить этого Трента? Нет, ты должен пойти в полицию и рассказать им все.
- Не знаю, - нерешительно протянул я.
- Милый, - это слово она произнесла в первый раз. И у меня брови полезли на лоб от удивления. - Ты должен сообщить обо всем властям, это единственный выход. Пусть займутся этим чудовищем.
- На самом деле все не так просто, - возразил я. - Если б мы жили в идеальном мире, тогда да, конечно, то был бы единственно верный путь. Но мы живем в далеко не идеальном мире. Начать с того, что это может стоить мне карьеры…
- Ну, нет, глупости!
- Ничего не глупости, - сказал я. - Я не желал говорить правду в ситуации, где признается правда, только правда и ничего, кроме правды. Я лгал полиции, а законом ложь не приветствуется. Я виновен в утаивании фактов от суда. Я лгал суду, а это в среде барристеров считается самым злостным преступлением. Одного этого достаточно, чтобы упечь меня за решетку.
- Но у тебя были веские на то причины, - возразила она.
- Да, самые веские, - согласился я. - Меня напугали. Я до сих пор боюсь. Вчера, увидев Трента у дверей нашей конторы, едва не обмочился со страху. Но все это суду неинтересно. Точно знаю. Чуть ли не еженедельно на протяжении карьеры мне доводилось сталкиваться с угрозами, и до недавнего времени я, как и любой другой адвокат, говорил в этих случаях клиенту: "Знаешь что, не будь идиотом, лучше расскажи суду всю правду, и неважно, к каким это приведет последствиям". В судах не прощают тех, кто не сказал всей правды, пусть даже люди эти и напуганы до полусмерти. Сам видел, как свидетелей берут под арест и отправляют на сутки в тюрьму - только за то, что они от страха не сказали судье то, что знали. И люди этого не понимают до тех пор, пока с ними не случится то же самое. И вот теперь это случилось со мной. Да ты посмотри, что творится в доме! Думаешь, мне это надо?
Я чуть ли не плакал. Слезы отчаяния душили меня.
- Так что же делать? - повторила она.
- Собираюсь победить его, добившись оправдания Стива Митчелла, - ответил я. - Тут только одна проблема. Не знаю, как это сделать.
- Но если даже ты выиграешь это дело… - начала она. - Он ведь не отвяжется, верно?
- Буду решать проблемы по мере их поступления, - усмехнулся я. Смех вышел невеселый.
- Но разве это не приведет к новым, еще более серьезным неприятностям? - спросила Элеонор.
- Возможно, - ответил я. - Если Митчелла признают виновным и приговорят, у него будут основания подать на пересмотр дела. А я убежден: он никого не убивал.
- А фото с Милли поможет? - спросила Элеонор.
- Есть шанс. Кстати, где снимок?
- Здесь, - ответила она и достала из сумочки цифровой фотоаппарат. - Правда, качество не очень. Он на заднем плане того снимка, который я сделала в комнате Милли, на вечеринке в день ее рождения. Сидела утром на скучнейшей лекции, думала о том, что ты мне сказал, и тут вдруг пришло в голову проверить. Ну, приехала домой, нашла фотоаппарат, просмотрела, и он там был, - она торжествующе улыбнулась.
Потом включила камеру и начала перебирать снимки, пока на маленьком экране не возникло изображение трех девушек с бокалами, стояли они перед камином. Между головами двух из них было видно фото в рамочке на каминной доске. Элеонор увеличила изображение.
- Все же потрясающая штука эта камера, - заметила она. - Свыше восьми миллионов пикселей, что бы там это ни означало.
Это означало, что она могла увеличить снимок во весь экран, и его заполнило изображение Милли Барлоу. Рядом Перешеек, опустил ей морду на колени. А на заднем плане кобыла и конюх. При таком увеличении изображение было размытым, но в целом соответствовало тому, что говорила о снимке Элеонор.
- Ну? - нетерпеливо спросила она, пока я рассматривал снимок.
- Не знаю, - вздохнул я. - Он определенно важен, этот снимок, иначе зачем его было красть из дома Барлоу? А вот почему, не понимаю. Должно быть, все дело в конюхе, но я его не узнаю. И лицо видно вполне отчетливо, несмотря на размытость, но я уверен, что никогда прежде не видел этого человека. И уж определенно это не Джулиан Трент. - Почему-то я ожидал увидеть на снимке именно его.
Элеонор провела вторую ночь у меня в доме, но на этот раз спать ей пришлось не в комнатке, украшенной нарядными обоями с плюшевыми медвежатами. Она спала в моей постели, вернее, в том, что от нее осталось, я же, полностью одетый, устроился на изодранном диване внизу, в гостиной, и костыли держал поблизости. Оба мы понимали: сейчас не лучший момент для перехода к более близким отношениям, а меня больше всего беспокоило выбитое стекло в окошке кладовой, теперь замок мой нельзя было назвать неприступным.
Проснулся я с рассветом, и обстановка выглядела все так же удручающе.