* * *
Возвращался в погранотряд - дремал в седле почти всю дорогу: все-таки укатали сивку крутые горки. Его мучил тревожный сон: то на него замахивается прикладом - борода лопатой - контрабандист, то кто-то убегает, оставляя на рыхлом снегу глубокие, словно колодцы, следы…
Но каким бы коротким сон в седле ни был, он согнал острую усталость: в погранотряд Сурмач вернулся собранным, подтянутым. Такое состояние его охватывало каждый раз перед трудной операцией. Он теперь может забыть о еде, об отдыхе и будет всюду думать только о том, что предстоит.
Воскобойников "расчихвостил" окротделовца, как суровый отец блудного сына:
- Я ему завтрак держу, а он - исчез. А ты тут думай разную чертовщину: уехал - сгинул. И коня увел.
Оставив свой пост возле телефона, он отвел Сурмача в столовую и проследил, чтобы тот поел.
- Там, на заставе, тебе окочуриться с голоду тоже не позволят. Я уже позвонил заму по оперработе. Мужик надежный.
Аверьян с благодарностью пожал руку дежурному помощнику.
- "Воскобойников сказал - считай, что сделано!" - процитировал он любимое изречение головастого парня.
Тот удивился:
- А похоже! Посадил бы тебя, за аппарат, и там, на заставах, поверили бы: говорит Воскобойников. Голос мой.
На заставу Сурмач с сопровождающим выехали около десяти часов.
Лошади шли шагом, у них под ногами фонтанами взрывалась грязь. Она забрызгивала Аверьяна до самых ушей. Вначале он еще стирал лепки с лица, но вскоре понял, что это бесполезно. Отпустил поводья и ехал, думая все об одном и том же. Прорыв границы… Ярош и погибшие пограничники.
Вдоль узкой лесной дороги - два конника рядом не проедут, - упираясь острыми макушками в низкое ватное небо, стояли сосны. Могучие, степенные, они со снисходительностью мудреца посматривали па все, что делалось у их ног, под их негустой кроной. Время подпалило их бока, а осень навела рыжий глянец. Над соснами и елями времена года не властны. Лес пах хвоей и живицей. Но жило в этом запахе для Аверьяна что-то таинственное, грозящее опасностью.
Он терпеть не мог осени, он всей душой любил пробуждающийся по весне лес. Его тонкие запахи, его призывные голоса заставляли сердце биться в истомном, радостном предчувствии, вселяли огромную, всепобеждающую надежду на свершение необычного, давно желанного…
В родном Донбассе деревья для Сурмача были друзьями: они помогали укрыться от зноя, они кормили вкусными яблоками и вишнями, грушами и абрикосами. А здесь, в этом сумрачном осеннем лесу, деревья помогали бандитам и контрабандистам. Это они укрыли от глаз пограничников нападающих, это они помогли скрыться убийцам…
НА ТРЕТЬЕЙ ЗАСТАВЕ
Застава номер три.
В продолговатой комнате - Ленинском уголке - стоят рядом два гроба, обитых кумачом, обвитых черными лентами. Пахнет хвоей и живицей, как в лесу.
Застава - в трауре, застава сегодня хоронит своих героев…
Почтить память и разобраться в происшествии, которое привело к их гибели, приехало начальство из погранотряда, из полка, из губотдела ГПУ…
Сопровождающий, видя такое дело, забрал коня и подался восвояси, дав ему напоследок добрый совет.
- Подождите малость, - сказал он Сурмачу. - Вы тут - чужой, а на чужого на погранзаставе обязательно обратят внимание и спросят: кто таков и по какому праву на территории.
Сопровождающий красноармеец оказался пророком. Пока Сурмач искал, к кому бы обратиться, все от него отнекивались: "Подождите!", "Не до вас!", "Вы что, не видите, чем все заняты?" Но стоило ему присесть на деревянные ступеньки, ведущие в помещение штаба, как перед ним появился пограничник в желтоватом полушубке, заеложенном на локтях, словно бы его владелец постоянно ползал по-пластунски. Широкий ремень располовинил его по талии. Он встал уверенно, по-хозяйски, ноги чуть пошире плеч, втоптался в землю. Вот так основательно ладятся, прежде чем рубануть по сучкастому полену. Показал па Аверьяна коротким сильным пальцем и решительно, словно бы произносил приговор, не подлежащий обжалованию, сказал:
- Воскобойников дважды уже звонил. Приметы сходятся: в кожанке командира бронепоезда, который всю гражданскую тер ее по узким люкам и неудобным переходам, маузер - трофейный, ремень засупонен до предела, сапоги каши просят. И если молчит, то брови друг о друга на переносице бьются, и хмуринка - через весь лоб свальной бороздой… Значит, Сурмач из окротдела.
Аверьян невольно посмотрел на свои сапоги. Действительно, они изрядно потрудились. И если бы к ним относиться по-людски, то следовало подбить подметки да и латку пришить: протер почти насквозь самодельное шевро бугристый мизинец правой ноги.
Пограничник в полушубке представился:
- Свавилов. - Он, видимо, официальным, уставным отношениям предпочитал простоту, которая ведет к взаимному доверию. - Павел, - назвал он имя. - Зайдем ко мне, потолкуем.
Свавилов открыл дверь, пропустил гостя. Сорвал с себя надоевшую фуражку, тряхнул головой. Получив свободу, озорно рассыпались длинные, словно бы из вымоченного льна, волосы. Свавилов - типичный русский парень из какой-нибудь северной губернии: лицо - клинышком, глаза небольшие, зеленовато-голубые, с открытым, приветливым взглядом.
Пододвинул окротделовцу стул, сам плюхнулся на другой, привычно подтолкнув ножку носком сапога. Ловко это у него вышло.
- Как наш-то работник попал в секрет? - поинтересовался Аверьян.
- Я перестарался. С Турчиновским окротделом мы постоянно контачим: то они нам полезные сведения принесут, то мы им работенку подбросим… А накануне мы тут у себя задержали одного… Возвращался.
- Григория Серого? - уточнил Сурмач.
- Он, - подтвердил замнач. - На допросе проговорился, что на ту сторону уходил с каким-то. Степаном. А по имеющимся сведениям в районе заставы через границу челноком ходит един из белояровских. Ну я и поставил на тропе самых надежных ребят. Из погранотряда приехал ваш Ярош. Просится: "Пустите в секрет, авось пригожусь: половину белояровских в лицо знаю". Я клюнул на это. Само собою, проинструктировал окротделовца… Ярош - работник со стажем, по части засад и секретов сам любому инструктаж выдаст. Но ждали одного, а их шло на прорыв до десятка. Словом, мы караулили лису, а напоролись на медведя…
Свавилов был откровенен, и это вызывало в Сурмаче чувство доверия.
- Уж очень зло разделались с секретом, - высказал он мысль, которая давно тревожила его.
- Ребята там были цепкие. Иващенко - бывший конармеец, на границе с первого дня. Куцый против него - новичок, по тоже второй год на заставе. У каждого не по одному задержанию. От таких не отвертишься, - пояснил Свавилов. - Вот с ними и разделались.
- Такие опытные, а… позволили, чтобы с ними разделались, - усомнился Аверьян в характеристике.
- Что уж упрекать погибших! - вздохнул Свавилов.
Аверьян и не думал упрекать, просто он увидел в этом нечто особенное, необъяснимое для себя: опытные пограничники, хваткие чекисты - и попали впросак. Один Ярош чего стоит! Трое лежали в засаде. Не в открытом поле, а в засаде! И все трое пострадали. Контрабандисты атаковали, они должны были понести более ощутимые потери… И всего один убитый. Разве что остальных убитых и раненых унесли с собою, а этого, последнего, не сумели. Но тогда - почему? Что помешало? Секрет перестреляли, застава по тревоге только поднималась… А контрабандисты оставили, можно сказать, "свидетеля". Убитого опознают, потянется ниточка…
- Как там получилось, - продолжал Свавилов, - мы сейчас можем лишь гадать. Разве что Тарас Степанович, очухавшись, прольет свет.
- Был я у него в больнице, спрашивал. Толком ничего не помнит: все дело в секунды уложилось, а кроме того, саданули его прикладом, ну и поотшибло память.
- Прикладом? - удивился Свавилов. - Это он сам сказал?
Аверьян смутился. "Насчет приклада…" Уверовал в слова медсестры. Но она так убедительно говорила: "Не с размаха, мол, ударили, а ткнули - размахнуться не было возможности".
- Нет, не сам… Медсестра определила.
- А… Тогда считай, что это пока не факт. С карабинами и винтовками могут быть лишь бывшие петлюровцы… А по имеющимся у меня сведениям, в районе нашей заставы таких гостей пока не наблюдается.
- Значит, сведения не точные, - предположил Сурмач.
Свавилов прищурил глаза, посмотрел на окротделовца долгим взглядом и ничего не ответил на это.
- Сейчас покажу заключение врача… Но там об ударе прикладом, по-моему, ни слова. Впрочем, Яроша почти сразу увезли, оказали первую помощь - и на тачанку.
Действительно, о ранении окротделовца в медицинском акте была всего одна фраза: "Тяжелое ранение в голову". А вот об убитых - подробнее. Оказывается, одного из пограничников убили выстрелом в упор, в затылок, даже волосы обгорели, завились от огня. А второго - в лицо. Пуля вошла в подбородок и вышла в затылок.
- Выходит, в этого, второго, стрелял лежачий? - удивился Сурмач. - Пограничник нападал, атаковал, а контрабандист сидел или лежал на спине и отстреливался?!
- А я на это не обратил внимания, - признался Свавилов.
Они с разных точек смотрели на происшествие. Для заместителя начальника погранзаставы случай прорыва границы был рядовым явлением. Необычное для него заключалось в том, что прорывая границу, контрабандисты уничтожили секрет (двух убили, а одного, случайно там оказавшегося, тяжело ранили). Для него инцидент на этом, в основном, и заканчивался. Конечно, в случившемся можно усмотреть и его, Свавилова, личные упущения. Но кто от подобного застрахован? Граница беспокойная, всего можно ожидать…
Для окротделовца, не искушенного в делах пограничников, прорыв границы и гибель людей представляли одно целое. На этом событии главное для него лишь начиналось. Теперь ему предстояло как можно больше собрать на месте происшествия фактов и так их выстроить, чтобы они повели по следам исчезнувших в глубине территории контрабандистов.
- Нельзя ли глянуть на место, где все стряслось? - спросил Сурмач.
Свавилов поморщился:
- Граница… За каждым нашим шагом с той стороны наблюдают. - А потом вдруг согласился: - Добро, сегодня у нас тут людно, да и секрет в глубине. Сам я пойти не смогу, дам в сопровождающие толкового парня, Леонида Тарасова. Когда началась катавасия, он со своим отделением первым прибежал на место происшествия. Но никого из живых не застал.
Леонид Тарасов был угрюмым и неразговорчивым. На голову выше Сурмача и в плечах пошире раза в полтора. Посматривает на окротделовца в кожаной куртке с явным недоверием.
- Покажешь секрет, - сказал ему Свавилов.
А он - бука букою:
- Не положено посторонним… Тут граница, а не сенная площадь.
- Р-разговор-р-чики! Тарасов! - прикрикнул на него незлобиво замнач и уже совсем иным тоном досказал: - Леня, тех, кто прорвался, надо найти.
- Пусть ищут… в своем округе… А на границе тех, кто убил Иващенко и Куцого, уже нет.
- Тарасов! - повысил голос командир, - Покажешь уполномоченному окротдела место происшествия и ответишь на все вопросы. А по возвращении - доложишь.
"Ну и тип!" - подумал Аверьян, испытывая взаимную неприязнь.
Свавилов, поняв, что из этих двоих не получится побратимов, решил:
- Для пользы дела - и я побываю на месте.
Они отправились втроем.
Опять все тот же лес. Но теперь Аверьян присматривался к каждому деревцу. Сосны-великаны стояли редко. Идущего человека в таком лесу видно издали.
"Впрочем, это днем. А ночью?"
- Ночью видно хуже, зато слышно лучше. Снег, выпавший неделю назад, превратился в болото, чавкает под ногами, - пояснил Свавилов.
- Почему же, в таком случае, прорывавшиеся сумели подойти к секрету впритык? Пограничники не дремали?
Тарасов мгновенно рассердился:
- Если и дремали, то за компанию с вашим окротделовцем!
- Наши встретили их на подходе, - примиряюще начал рассказывать Свавилов. - Убитый контрабандист лежал метрах в двадцати от секрета. Так, Леня?
Тот кивнул: мол, все именно так.
- Иващенко с Тарасовым давнишние друзья: в Конной армии служили. И па границу их судьба вместе завела. Переживает.
Вот теперь Сурмач этого бирюка начал понимать. Но все равно чувство неприязни осталось.
- Контрабандиста уложили - убегал, что ли?
- Нет, пуля встретила, - буркнул Тарасов - В грудь, под левый сосок.
Секрет - это два огромных пня метрах в пяти друг от друга. Присев сначала за один, а потом за другой, Сурмач осмотрел подходы и по достоинству оценил прозорливость тех, кто выбирал место для засады.
- Да, обзор - вся округа как на ладони. Застать врасплох сидящих в секрете невозможно. - И это была оценка работы командира отделения Леонида Тарасова. - Отделённый, - обратился Аверьян к угрюмому пограничнику, стараясь втянуть его в свое дело, - я лягу в секрет, а ты пройдись "контрабандистом". Только осторожничай. Сможешь?
Тарасов не спешил откликаться на просьбу окротделовца, который принес с собой новые хлопоты. Но Свавилов притронулся к рукаву его шинели:
- Леонид! Для пользы дела.
И Тарасов отправился топтать тропу, по которой шли прорывавшиеся.
Аверьян лег в снег. Рука пробила остекленевшую корочку и попала в холодную жижу. "Как же ребята в секрете в этой мокрой стуже - всю ночь? Грелись, поди… Вставали, на ладошки хукали. Уж не таким ли способом себя и обнаружили?"
Но говорить пограничникам о своих догадках не стал.
Из-за пенька было видно, как от сосны к сосне перебегает пограничник. Чавкал под сапогами жидкий снег. У земли все звуки усиливались, становились четче, приобретал свой характер и голос. "А ночью - хуже видно, но лучше слышно…"
Когда Тарасов подошел к тому месту, где был убит контрабандист, Аверьян крикнул:
- Стой! Руки вверх!
Пограничник прыгнул за ближайшую сосну.
Сурмач подумал, что если бы держал прорывавшегося на мушке, то успел бы выстрелить.
Аверьян встал, отряхнул с куртки и штанов липкий снег.
- Если бы каждый из наших сделал по прицельному выстрелу, и то троих бы положили. Невозможно промазать из винтовки, если стреляешь лежа, с упора, а цель в пятнадцати-двадцати метрах.
Свавилов хмыкнул неопределенно, ткнул пальцем в козырек фуражки, сдвинул ее чуть на затылок. И сразу стал похож на сельского сорванца.
- Невозможно, - согласился он. - Тем более Иващенко был на заставе лучшим стрелком, а Куцый все упражнения по стрельбе выполнял на "хорошо" и "отлично". Как, Леонид Иванович, - обратился не без подспудного смысла замнач к командиру отделения, с которым они, по всему, были большими приятелями.
- Закавыка! - пробормотал тот, как бы заново озирая место происшествия.
- А закавыка в том, - высказал Аверьян свою догадку, - что прорывавшихся было две группы: одна отвлекала внимание сидевших в секрете, а вторая напала на них сзади.
Тарасов закрутил в досаде головой: "Нет и нет!"
- Чтоб обойти секрет, надо знать, что он есть и где именно.
- Знали! - стоял на своем Сурмач.
Молчун Тарасов взорвался. От возмущения не может найти подходящих слов, несет какую-то околесицу.
- Пока посторонних на границе не было, про наши секреты контрабандистам и на ум не приходило.
"Вон куда он гнет! Камешек - в Яроша, а второй, поувесистее, в Сурмача".
Свавилов тоже не согласился с окротделовцем.
- Никто, кроме меня да Тарасова, о секрете не знал. Я его замыслил. Начал разбираться в оперативных сведениях. Идет контрабандист. Челнок. Опытный, от удачи пообнаглевший. Границу переходит, как коридор в собственном доме. Такой за семь верст киселя хлебать не станет, постарается перед самым нашим носом пройти. Я пять постов дополнительных и выставил. Является командир отделения ко мне на развод. Я ему: "Пост номер два - Иващенко и Куцый. Выставляй". И он повел. Просочиться за пределы заставы сведения о секрете не могли: времени на это не было.
- А секрет был атакован с двух сторон! - стоял на своем Сурмач.
Пограничники переглянулись. Свавилов подергал себя за мочку уха.
- Леонид Иванович, как ты считаешь?
- Я уже сосчитал… убитых. Пограничный секрет - не сенной базар, куда доступ для всякого.
Он был упрям и объяснял все случившееся одним: в секрете был посторонний.
- Как лежали пограничники и окротделовец? - спросил Сурмач командира отделения.
Медлительный Леонид Тарасов долго присматривался к месту происшествия, потом ответил:
- Иващенко так и присох к винтовке за пеньком.
- Иващенко, это которого в затылок? - переспросил Аверьян.
- Да. Он и свалил контрабандиста на подходе. А Куцый… Куцый почему-то лежал на Иващенко, лицом вверх, - вспомнил и удивился при этом Тарасов. - Видимо, пятился, запнулся и упал.
- Что его подняло из-за своего пенька? - выспрашивал Аверьян. - Он же был дальше от нападающих, чем Иващенко?
- Ну, дальше… - вконец растерялся Тарасов, чувствуя, что его припирают какими-то непонятными ему фактами.
- Где была винтовка Куцого?
- У пенька, за которым он был в секрете.
Сурмача поразила догадка: "Яроша ударил прикладом Куцый!" Но он понимал, как это должно прозвучать, и хотел, чтобы пограничники самостоятельно пришли к тому же выводу.
- А как лежал окротделовец?
- Тоже на спине… Я подбежал - кровь из разбитой головы хлещет - снег вокруг потемнел.
- Могли его садануть контрабандисты? Вырвали у Куцого винтовку… - вел Аверьян расспросы в нужную ему сторону.
В разговор ввязался посуровевший Свавилов. Маленькие глазки заискрились синими холодными зарницами. Он понял, к чему клонит Сурмач, постарался быть объективным.
- Контрабандист привык к пистолету. Отбирать винтовку у пограничника - на это нужно время. А тут мгновение цена жизни и свободе. Расстрелять патроны им было некогда… Так что… - Но его мысль билась о другое. И это "другое" было чудовищным. Он восстал: - Да не мог Куцый, не мог!
- Чего не мог? - притворился Сурмач непонимающим.
- Ударить окротделовца прикладом, - чеканя каждое слово, произнес замнач. - Во имя чего?
И Сурмач понял, что приобрел в лице Свавилова недоброжелателя. Но Аверьяном уже владело упоение исследователя: "А что? А как? А почему именно так?"
Свавилов колупнул носком сапога снег, поддав его, словно детский мячик. Руки в карманах полушубка. Поелозил на месте, как бы вдавливаясь в землю. Почмокал недовольно губами, выражая всем этим высшую степень возмущения.
- Как это ловко получается: мы здесь, па границе, "выращиваем" шпионов, "пестуем" диверсантов, а вы, территориальники, у себя в округах их вылавливаете.
"Ну, чего он лезет в бутылку! - с сожалением подумал Аверьян. - И неглупый человек…"
- Я за Куцого ручаюсь головой! - резко, словно бы и в самом деле отдавал голову, чиркнул Тарасов ребром мясистой ладони по бугру кадыка. - Два года с ним хлеб-соль делили… Тут у нас человек раскрывается…
Аверьян получил разрешение осмотреть убитого контрабандиста. Ему помогал Свавилов.
"Здоровяк!" - подивился Аверьян.
Лицо у контрабандиста белое, чистое, без веснушек. А глаза должны быть голубыми.