- Тут ещё не все его прелести засняты. Представь - под два места ростом, стройный, мускулистый. И в то же время - умный, интеллигентный. Может очаровать кого угодно. Вот смотрю на него - и сам себе не верю. Ну, не мог такой симпатяга заниматься зачисткой Пресни! Тем не менее, приходится верить. Те, кому не посчастливилось, как нам, уйти по коллекторам, на своей шкуре познали, сколь он милостив. В течение нескольких суток Ронин проводил инспекции в легавках* Центрального округа. Я встретился с одним парнем, угодившим под раздачу. Он рассказал, как их там прессовали. Поверь - меня даже затошнило, при всём-то опыте.
- Ты только что встретился с тем парнем? - догадалась я.
- Вот прямо от него сюда приехал, - подтвердил Андрей. - Думал Сашка хоть чем-то пронять. На диктофон записал показания. Видно, зря…
- Не зря, - возразила я. - Мне всё это очень интересно.
- Просто интересно? - тут же прицепился к слову шеф. - А юноша, между прочим, при мне семнадцать раз в туалет бегал. Почки ему "посадили" очень грамотно. Бедняга вспомнил, что утром пятого октября всё отделение встало на уши. Явился какой-то полковник в камуфляже и краповом берете. Вот так и живёт юный защитник Конституции - от больницы до больницы. Думаю, что долго он не протянет. Навсегда запомнил того полковника. Вернее, его приятный низкий голос. Поставленный, между прочим, как у артиста. Говорил начальник не быстро и не медленно, совсем не матерился, как другие. Слова произносил чётко, грамотно. Но от этого было ещё страшнее. Ведь не дебил косноязычный, не пьяный солдафон. Беспримерная жестокость умного человека намного страшнее дурацкого куража…
Я рассматривала фотографии полковника, его жены и дочки. Убеждала себя в том, что верю Озирскому, ненавижу картелей. И надо рассчитаться с каждым, кто тогда пролил кровь наших товарищей. И в то же время понимала - этого человека я убить не могу. Особенно сильное впечатление произвёл на меня семейный снимок. Полковник сидел в центре. Справа от него устроилась жена, слева - дочка. Гета даже положила голову на отцовское плечо, а руки запустила в густую шерсть ньюфаундленда. А на заднем плане - два огромных шкафа с книгами.
Может быть, Андрея обманули? Он думает, что Ронин - подлец и мучитель. А на самом деле это не так… А вдруг полковника оклеветали? Лично мы его там не видели, когда бегали по дворам. А голос? На слух и ошибиться можно. Самое главное, что в семье Ронина любят. Полненькая уютная женщина с глазами, похожими на чёрную смородину, вся светится от счастья. И дочка, точно с такими же глазами, очень похожая на мать, прильнула к отцу, словно ища защиты. И это - изверг, убийца? Или я совершенно не разбираюсь в людях?
А если меня ещё как гостью примут, за стол посадят? Нет, не смогу ничего капнуть в тарелку или в бокал! Никогда в жизни. Пусть Андрей даёт любое другое задание - только не это. Не может жить, не отомстив - пусть мстит сам. Прийти в тот дом, что вижу на снимке, разбить счастье ещё одной семьи… И как я после этого жить буду?
А если откажусь? Тогда предам не только Андрея, но и всех других - погибших, искалеченных, сошедших с ума. Надо попросить у шефа другое задание - их всегда много в агентстве.
- Ещё с одним мужиком говорил, - продолжал Андрей. - Всего тридцать пять, а весь седой. Его тогда же привезли в другое отделение. Задержанных складывали в автобусы, как дрова. Штабелями - одного на другого. Нижние задыхались, а верхних всё время били. А потом тушили о тела сигареты, чтобы проверить - живой или мёртвый. Так вот, этот мужик также опознал голос Ронина. Он стоял лицом к стене, как и остальные. Повернуться не мог - сразу били. Но как только услышал роман "Гори, гори, моя звезда" в исполнении полковника, тут же закричал: "Он! Он, сволочь!" Ведь Ронин прекрасно поёт под гитару. В его репертуаре романсы и русские песни. Всегда украшает своими концертами застолья. Между прочим, великолепно готовит. Но это так, к слову.
Андрей на меня стеклянными глазами. Вернее, нет, скорее хрустальными. И в каждом глазу - зрачок, как горошинка чёрного перца. Его губы исчезли, будто растаяли. А ноздри, наоборот, превратились в большущие дырки. В них со свистом втягивался воздух, а потом выходил наружу.
Я поняла, что наступил момент истины. Или я сделаю так, как хочет шеф, или он меня отринет. А у меня на руках - четверо детей. Родственники куда-то пропали, давно не дают о себе знать. Получается, я останусь одна, как была когда-то. Не смогла обойтись без Андрея, обратилась к нему, попросила спрятать нас всех, поклялась в верности. А теперь что?
Исчезнет мощная опора, источник жизни. И каково придётся всем нам? Я не смогу вырастить даже Отку, не говоря о сестре и братьях. Им столько всего нужно, а цены ползут и ползут. С Нового года Андрей нас содержит, не требуя ничего взамен. Он фактически стал главой нашей семьи. Я исполню любой другой его приказ. А с полковником пусть разбирается Брагин. У него ни совести, ни души - ничего нет…
- Так что ты решила?
Андрей, кажется, и так всё понял. В голосе его звенела сдерживаемая ярость. Сначала Саша, а потом и я отказываемся выполнить его приказ. И при этом оба живём фактически его милостью. Если Озирский выгонит нас из агентства, в другое ни за что не возьмут. Кроме того, шеф не привык отступать. Он может сам взяться да дело и сгинуть.
Может, всё-таки попробовать? Но в таких делах пробовать нельзя. Надо или идти с ясной головой и твёрдой рукой, или вообще не подставлять фирму. Ведь тогда всем будет только хуже. И зачем торопиться, пытать отомстить именно четвёртого октября этого года? Ведь и вторая, и третья годовщины будут. А Ронин не старый - он доживёт.
- Сколько ему лет? - шёпотом спросила я, хотя нас никто не слышал.
- Скоро будет сорок шесть, - отрывисто ответил Андрей. - Не тяни кота за хвост. Идёшь?
Я упала на колени, пытаясь заглянуть в лицо Андрею, и замотала головой. Андрей молчал. Мы объяснились без слов, и этого вполне хватило.
- А я-то думал, что ты за мать рассчитаться хочешь! Может, боишься? У тебя ведь теперь дочь…
- Не в этом дело, Андрей. И ничего я не боюсь. Ты же знаешь.
Мой голос то звучал громче, то пропадал вообще - как в испорченном приёмнике. Но я ведь говорила, как обычно - только слегка саднило в горле.
- Мне главного не хватает - злобы, силы. Понимаешь?
- Встань, - устало приказал шеф, поднял меня с пола. - Сядь рядом. - И потянул меня на стул, что стоял около его кресла. - Я пытаюсь понять. Тебе, получается, мало того, что я рассказал? Не веришь, что так было?
- Я верю. По крайней мере, тебе так рассказали. Но, знаешь, для выполнения заданий такого рода нужно вдохновение, как для творчества. А если его нет, ничего не получится. Моё сердце не хочет ненавидеть. Мне не пересилить его головой. Я понимаю, что дыма без огня не бывает. Значит, полковник, так или иначе, виновен. Но я смотрю на него и не чувствую никакого желания убить. Или даже поспособствовать убийству. И знаешь почему? Мне их жалко…
- Кого? - зло перебил Андрей.
- Рониных. Я чувствую, что горе придёт в их семью. И не хочу, чтобы оно пришло через меня. Если он виновен, своё получит.
- "Мне отмщенье и аз воздам?" Бог накажет? - усмехнулся шеф. - Что ж, удобная позиция. Только не для тебя и не для меня.
- Андрей, возможно, мы чего-то не знаем. У этого полковника семья. А вдруг ему угрожали? Не каждый может вот так взять и плюнуть на близких людей. Вот мне бы сказали: или Отку убьют, или…
- Оправдываешь, выходит? Адвокатом дьявола выступаешь? Ну-ну! Значит, Сашок не ошибся. Ты простила. Возможно, в этом виноват и я. Не дал тебе почувствовать всей горечи одиночества. Тебе показалось, что и так жить можно. Это называется - зажралась. Уже и ребёнка забывать начала. Отка тебе мешает загулять снова.
- Андрей, ну ты не прав! Я люблю дочку больше жизни. И подлецов чую с первого взгляда. Но, мне кажется, что Ронин не из них.
- Жаль, что у полковника нет сына в возрасте Божка! Мальчишки, с которым тот мог бы подружиться, - с невероятной горечью сказал Озирский. - Вот кто не отказался бы!
- Да, конечно, - сразу же согласилась я. - Божку ведь нет и девяти. Он не отвечает по закону. И совесть у него, вероятно, пока не проснулась.
- Тебе не совесть мешает прикончить полковника, а женская доминанта. Ты видишь в нём не врага, а самца. Когда ты была беременная, вела себя совершенно по-другому. Тогда тебе, вероятно, мужик был не нужен.
- Наверное, ты прав. - Я не нашла, чем возразить. - У меня случилась трагедия в семье. Но я не хочу, чтобы то же самое пережила и эта девочка с собакой. Сама удивляюсь, но переломить себя не могу. В какой-то книге читала, не помню… Там один герой так это выразил: "Жало у меня есть, а яда нету". Но чтобы ты не думал, будто я струсила, дай мне другое задание. Неужели меня больше некуда послать? Совершенно не собираюсь отсиживаться дома. Сама тебя просила дать серьёзное задание. Так дай, умоляю!
Приоткрылась дверь, и появилась Липка с племянницей на руках. Та ещё не ревела, но уже собиралась - пришла пора ночного кормления.
- Подождите немного, - бросил им Озирский, махнув рукой. - Мы скоро кончим.
- Честное слово, Андрей, поеду куда угодно! Хоть в глухую деревню, хоть в чужую страну. Соглашусь на всё…
- Есть у меня один бандит на примете. И живёт далеко - во Владивостоке…
Андрей улыбался, глядя на меня. Похоже, что и сам обрадовался моему предложению. Я ничего не знала о его проблемах, но, похоже, попала в цель. Возможно, шеф найдёт для меня другого "клиента". И я постараюсь показать себя, чтобы между нами снова всё стало безоблачно.
- Помни, что ты сама об этом попросила, - вполголоса сказал Озирский. - И знай - это всё очень опасно…
- Всё равно я поеду! Ты мне расскажешь, кто этот бандит?
Похоже, я действительно рехнулась. Готова была отправиться во Владик хоть сейчас, лишь бы оправдаться перед Андреем.
- А как же! Конечно, расскажу. - Шеф выглядел таким довольным, что я невольно задумалась.
Вдруг он разыграл всю сцену с Рониным только для того, чтобы привить мне комплекс должника? А если бы я согласилась? Или Озирский рассчитал всё, до мельчайших деталей? Теперь получится, что он не на смерть меня послал, а лишь позволил искупить вину? Наплевать, слово - не воробей. И нечего теперь себя жалеть - всё равно обещание не взять обратно.
- Ладно, о задании поговорим потом. Работать будешь не со мной, а с другим человеком. Я вас скоро познакомлю, - быстро заговорил Андрей. - А пока ответь вот на какой вопрос. Ты не считаешь Ронина преступником? Только потому, что он носит погоны?
- Скорее всего, он нас преступниками считал, - наконец-то сформулировала я свою мысль. - И поступал, как с бандитами. У меня такое впечатление, что полковник тогда ошибся. Я не знаю, что думает про это сейчас. Или, например, не мог изменить присяге. Захотел продвинуться по службе. Или знал что-то такое, чего не знали мы. Бандит - он и есть бандит. А с полковником милиции всё очень сложно…
- Интересно ты философствуешь. - Озирский наклонил голову набок, со всех сторон оглядел меня.
- Андрей, ты ведь сам считаешь, что с преступниками все средства хороши! Их можно заманивать в ловушки, обманывать без жалости. Но это не значит, что ты - плохой отец или друг, что тебе нельзя доверять. И дети твои за тебя отвечать не должны. Пусть этого Ронина "братва" замочит. Но не мы, понимаешь? Вот бы вам встретиться! Поговорили бы, обсудили проблемы…
- Не знаю, кто из нас первым прикончил бы другого, - заметил Озирский.
- А вдруг нет? - с жаром возразила я. - Ты ведь тоже не всегда поступал по закону - с точки зрения окружающих. Ты был свирепым, беспощадным. Всё подчинял одной идее…
Я боялась, что Озирский сейчас прервёт меня или просто выйдет из комнаты. Но он сидел и барабанил пальцами по своему колену.
- Попались бы мы тогда к этому миляге в лапы… - начал Андрей и внезапно замолк.
Он явно выдохся и хотел скорее завершить тяжкий разговор. Тем более, своего добился - я согласилась выполнять другое задание.
- Я боролся с преступниками, а Ронин - с защитниками Конституции. Он из правоохранителя стал жандармом, карателем. И присягал он не Президенту и не министру, а стране и народу. Ну, да ладно, проехали. Чего зря воздух сотрясать? А я тебе клёвого "клиента" нашёл. Зовут его Никита Ковьяр. Ты тысячу раз пожалеешь, что сейчас развела здесь кисель. Ведь в Москве работала бы. А так ещё неизвестно, куда из Владика денешься…
Отка уже ревела в коридоре во всё горло, требуя молока. Но я почему-то стеснялась прервать разговор с шефом и пойти кормить.
- Вот там ты круто погуляешь, - пророчески произнёс шеф. - На всю жизнь хватит. А за Октябрину не беспокойся. Я пришлю сюда домработницу - за счёт агентства. Она и будет следить за детьми. Всё равно ребёнка пора переводить на искусственное вскармливание, - со знанием дела продолжал Озирский. - А суть задания объяснит Прохор Гай, подполковник ФСК. Они с Севкой Грачёвым и с твоим любимым Сашком вместе в Университете учились.
- С Сашей? - обрадовалась я.
Мне почему-то казалось, что этот человек должен быть воспитанным, образованным.
- Ага. - Озирский потянулся, несколько раз присел. - Ладно, корми ребёнка. Мы ведь хоть к ночи, но с одним вопросом разобрались. Правда, не с тем, что я планировал. Не знаю, чем всё кончится. Может, Гай тебя забракует. Но я слово своё сдержу - кандидатуру ему представлю. А понравишься - тоже неплохо. Тогда о детях будут и чекисты заботиться. Они слово держать умеют - несмотря ни на что. Ты - человек опытный. Знаешь - всякое может случиться. Надо, на всякий случай, любые варианты обговорить.
- Скажи хоть несколько слов… В чём суть задания? А потом я пойду кормить Отку.
- Вместо девушки по имени Дайана Косарева ты станешь сводной сестрой начальника охраны крупного дальневосточного "авторитета". С этой стороны он подвоха не ждёт. Всё, ступай, мать! - махнул рукой шеф. - А то твой младенец сейчас весь дом перебудит. А я пойду на балкон, покурю пока. Подумай ещё раз, на досуге. Пока есть возможность отказаться…
17 сентября. Шоссе петляет по золотой берёзовой роще. Мы мчимся на джипе "Ниссан-Патроль" куда-то в сторону Ярославля. Я знаю только то, что едем мы с Прохором Гаем на секретный объект, где сейчас находится Дайана Косарева. Именно её я должна буду изображать не на сцене, а в жизни.
Небо высокое, без единого облачка. Солнце бьёт в глаза, несмотря на то, что стёкла джипа тонированные, а я ещё и в очках. В эту поездку надела кожаную куртку песочного цвета, мужскую полосатую рубашку, голубые джинсы и белые кроссовки "Адидас". Волосы я закрутила узлом на затылке. У нас с Липкой есть специальные заколки из кожи. С их помощью можно делать всякие причёски, но я выбрала самую простую.
Позавчера случился тот самый разговор с Озирским. А я всё думаю, вспоминаю каждое слово и убеждаюсь, что поступила правильно. Всё то, что сказал Озирский о Ронине, запросто можно отнести и к нему самому. Умный, жёсткий, исполнительный, аккуратный. С готовностью берётся за трудное дело, не отягощает себя никакими комплексами. И про клопов или тараканов говорил что-то похожее. Похоже, Ронин среди своих сослуживцев пользуется таким же авторитетом, как Андрей - у нас.
Ладно, хватит о полковнике. Пусть Андрей сам с ним разбирается. У меня теперь другое дело, которому надо отдать все силы. Даже о ребёнке я должна вспоминать реже - чтобы не расслабляться. Мне предстоит провести много времени в обществе Дайны Косаревой - чтобы научиться подражать ей во всём. Фотку Дайаны Гай мне показал. Действительно, мы очень похожи - прямо Принц и Нищий. Мне нужно только волосы подкрасить и перенять взгляд этой девчонки.
Она смотрит рассеянно, туманно, как бы внутрь себя. Я так пока не умею. У меня, сказал Прохор Прохорович, слишком твёрдый, волевой взгляд. У наркоманки и бездельницы такого быть не может. Буду учиться делать такой вид, что мне всё до фени. И вообще я - под балдой. Ничего, Гай научит. Интересный дядька - наполовину японец. Даже интересно за ним наблюдать. Иногда кажется, что Гай - инопланетянин, и никогда не устаёт.
Он велел мне подражать Дайане во всём, стать её отражением в зеркале. Слушать в оба уха её рассказы. Следить за тем, как Дайана двигается. Сидит, лежит, ест, пьёт. Как интересно! Никогда мне такого не поручали. Прямо фильм про разведчиков. Впрочем, я ведь и буду разведчицей. Моя задача - войти в доверие Ковьяру и Косареву, а потом докладывать о них Гаю.
Озирский сегодня нас провожал. Сказал, что мне ещё много надо сделать, а времени в обрез. К примеру, необходимо выучить несколько песен Дайаны Косаревой, чтобы петь их под гитару. Гай спросил, какие у меня условия - кроме заботы о семье. Я ответила, что раньше четвёртого октября, дня памяти мамы, не могу уехать из Москвы. А после - пожалуйста. На новом месте легче забывать горе.
Никакой особой физической подготовки от меня не требуется. Да и та, что есть, избыточна. Дайана ленива, ко всему равнодушна. Ни о каких занятиях спортом и речи нет. Я ни в коем случае не должна показать бандитам, что умею обращаться с оружием.
- Нужно сыграть пацифистку, девицу с философией хиппи. Запомнить на всё время операции, что Бог есть любовь. Ничего не говорить о мести, ревности, зависти. Может, придётся и помолиться. Ты ведь раньше это делала. Надеюсь, не забыла, - продолжал наставлять меня Гай.
А сейчас и Прохор, и я. и шофёр всё время молчали. Странно, но грибники-ягодники ни разу не попались на шоссе. А потом - и на просёлочной дороге. Видно, мы двигались по какой-то спецтрассе. Не может быть, чтобы в субботу москвичи не болтались по лесу.
Гай предупредил, что Дайана слывёт доступной девицей в своей среде. Так что мне придётся перевоплотиться в такую же.
- Ничего, Прохор Прохорович. Я напьюсь! - А что ещё можно было сказать?
Кажется, подобный ответ устроил Гая. Напьюсь - и ладушки. Мужа нет, ревновать некому. Я молодая и красивая - немыслимо и дальше монашкой жить. Невинность давно потеряна, ребёночек рождён - и тьфу на всех. Если с Сашей Николаевым не вышло, то не судьба мне стать разлучницей…
Мы внезапно затормозили перед глухими серыми воротами. Я замечталась и не заметила, как доехали. Через минуту увижу Дайану Косареву и начну с ней усердно общаться, чтобы чувствовать себя ею. Сегодня получится что-то вроде первого урока - ознакомительного. На нём контрольных не пишут, и объяснений учительницы почти не слушают. Большей частью притираются друг к другу.
Я вспомнила, как шла в первый класс. В волосах у меня было целых три белых банта, а в руках - огромный букет гладиолусов. Папа - нарядный, в синем костюме "с искрой" - нёс на руках двухлетнюю Липку. Мама, в вельветовом американском платье от фарцовщиков, с элегантной причёской, волновалась. Всё боялась, получится ли "пощёлкать" фотоаппаратом торжественную линейку. Там я должна была стать примадонной.
Вышагивала я по улице, как гусёнок. На ветру трепетали крылышки белого фартука и огромный кружевной воротник. В руке гордо несла лакированный портфельчик с Чебурашкой. Все, кого мы встречали, охали и ахали. Лучшая первоклассница Москвы, а уж в районе-то - точно! Вместе с десятиклассником Лёшкой Скворцовым мы должны были дать первый звонок. Кстати, пришлось довольно долго репетировать.