- Ты такой гадостью всю жизнь занимаешься, - прервал его Андрей. - И хоть бы раз сделал это с пользой.
- Она тебя не знает, между прочим! - скрипнул зубами Саша. - Если тебе надо, делай всё сам.
Он поднялся и хотел выйти из комнаты. Озирский догнал его и развернул лицом к себе.
- Генриетта не виновата? Согласен. А семья Бабенко виновата, что уже почти год сиротствует? Да, приходится поступать некрасиво. А они с нами красиво поступали? Скольких девушек и женщин изнасилованы подчинёнными Ронина, знаешь? Сколько мужиков, парней избиты до смерти, покалечены? Ты Октябрину-старшую без головы не видел. Безумного Борьку Добина - тоже. В дуло танковой пушки не заглядывал. Валялся в мягкой постели, в ВМА. А в это время вот здесь, в пресненских дворах, трупы лежали. И ведь у каждого убитого, как правило, тоже семья была…
- Андрей, не желал бы я тебе так поваляться! - перебил Саша, тяжело дыша. - И упрекать меня этим…
- А ты меня упрекаешь тем, что я хочу мстить! - возвысил голос Озирский.
Я быстро подошла к двери и проверила, не подслушивает ли Липка. Но нет, она ушла к братьям смотреть телевизор. По уму-то, их уже надо спать укладывать, но сейчас не до того.
- Посидел бы ты в Доме без еды, без воды, без света, без отопления! Поспал бы на полу в холле, на портьерах и коврах, укрывшись одной курткой! А вокруг всю ночь "Желтый Геббельс" ездит и орёт так, что череп лопается… Ты морги переполненные нюхал, Сашок? Ты видел этот пожар, где горели мёртвые вместе с живыми? Я могу допустить, чтобы в годовщину всего этого Ронин был счастлив? И достану его обязательно. Если не сейчас, то потом. Итак, ты отказываешься?
Андрей набычился, словно собираясь ударить Сашу головой в подбородок.
- Отказываюсь. И тебе не советую, - отчеканил Саша. По-моему, он немного пижонил передо мной.
- А срал я на твои советы! Ты по коллекторам в дерьме не ползал. Над шахтой лифта - вонючий, голодный, раненый - не ночевал. Слушай, Сашок, тогда ты мне здесь и вовсе без надобности. Катись-ка в Питер, к Инессе. Только не думаю, что она будет очень рада…
- Отвези меня завтра на вокзал, - попросил Саша. - Я куплю билет и уеду. Может быть, Ксюша меня проводит?
Саша пристально посмотрел на меня. Я кивнула. Что же делать? Не судьба нам, так не судьба.
- Никаких билетов! Брагин завтра джип в Питер погонит, и тебя прихватит. Удивлюсь, если живым довезёт. Ты мне здесь ни к чёрту не нужен. Выполнять приказ не желаешь. А кобелиться можешь и за свой счёт. Оксана, обращаю твоё внимание. Смотри всегда не на слова, а на дела. Языком работать всякий может. А вот ответственность на себя брать - это увольте. Ты - человек смелый, гордый, неглупый, наконец. И мне не хочется видеть твоё унижение, твой позор.
Слёзы неожиданно покатились по моим щекам. Ведь Андрей ударил в самую больную точку. Тут уж я не могла возразить. Тысячу раз Саша мог сказать мне те слова, которых я так ждала. Мог, но не сказал. Значит, не любит он меня, даже несмотря на московскую прописку. С одной стороны, это хорошо. Но, с другой, ужасно. Ведь в жёны берут всяких - косых, кривых, бедных, детных - если хотят этого. Там, где имеются сомнения, где ставятся условия, нет любви.
Да, Андрей давно его знает, может судить, без сомнения. Саша не ставил мне никаких условий. Он, похоже, и в мыслях не имел, что на мне можно жениться. Меня допустимо только пользовать - как обычную шлюху. Господи, как больно, как стыдно! Или Саша так любит Инессу, что готов всё терпеть, всё прощать? Он хочет сохранить место в агентстве ради благополучия семьи.
Почему Андрей не допускает такой вариант? Только потому, что Саша отказался соблазнить Гету? Вообще-то Андрей до такого никогда не опускался. Или он очень изменился за последнее время? Упрекает Сашу в том, что он великодушно простил убийцам, карателям прошлогоднюю трагедию. Конечно, Саша ничего этого помнить не может. Он, тяжелораненый, тогда лежал в госпитале.
Но зато я вижу, как сейчас, трупы у баррикад на Горбатом мостике - под парниковой плёнкой. Помню раненых, которых далеко не всех привезли в больницы. А потом на Пресне долго бродили сумасшедшие люди, ступая по лужам, грязи и опавшей листве. И мою мать Саша им простил? Шептал, что я - святая, раз поднялась над чувством мести. А как я смею подняться над этим чувством? Разве я могу позабыть те кошмары? Неужели Саша простил бы убийц на месте Бориса Добина, который потерял всю семью?
Тогда он - бесчувственный, равнодушный, елейный святоша! Как только сегодня я не стала очередной его глупенькой жертвой? Не знаю, кто меня спас. Может быть, родители с того света…
- Оксанка, слышишь? - Андрей похлопал меня по спине.
Я, лежа ничком на постели, рыдала и грызла подушку. С моих ног давно свалились шлёпки. Кажется, распахнулся халат, но мне было наплевать. Неужели я настолько не разбираюсь в людях?
- Чего? - невнятно спросила я.
- Сашок тебе всё рассказал, конечно?
Я подняла голову и увидела, что Саши уже в комнате нет. Андрей смотрел не на меня, а на светильник, состоящий из семи искусственных тюльпанов. Его сделал ещё папа - в единственном экземпляре. В каждом цветке зажигалась лапочка - как на новогодней ёлке.
- Ну, рассказал. - Я понимала, что врать бессмысленно.
- А я добавлю! - ничуть не удивился шеф. - Никогда не скрывал, что твоя квартира стоит на прослушке. Мало ли, что здесь произойдёт. Я должен быть в курсе. Поспешить, к примеру, на помощь, если потребуется. И Сашка знал. Но, видно, в пылу страсти позабыл. Или, наоборот, всё помнил. И таким образом решил мне ответить. Но теперь с ним вопрос ясен. Оксана, а ты могла бы познакомиться с Генриеттой Рониной? В отличие от первого варианта, ничего предосудительного в этом не будет.
- То есть? - Я не сразу поняла смысл сказанного.
- А чего здесь непонятного? Ты якобы находишь собаку дочери полковника Ронина, а потом становишься её подругой. Разумеется, завершать дело будет другой человек. Но твоя задача - подготовить акцию.
Я задрожала под халатом, поняв, что приказ переадресуется мне. Шеф считает, что жажда мести за мать позволит мне переступить через закон, через инстинкт самосохранения. Саша Николаев не видел тех ужасов, а я видела. И должна отомстить одному из убийц, хоть он практически неуязвим.
- Если же всё пойдёт хорошо, ты и сама сможешь сделать это…
- Что?! - в смятении спросила я.
- Ну, капнешь в бокал, в рюмку, тарелку… Куда будет удобно. И всё, порядок. Полковник покончит с собой. Застрелится, например. И комар носа не подточит. Лучше всего использовать именно это средство - чтобы пострадал один Ронин. Теперь главная задача - чтобы привести приговор в исполнение в октябрьские дни. Сашок, конечно, сказал бы целую речь, взывая к совести и милосердию. Но, повторяю, не ему так говорить! Сашок называет всё это бессудной расправой. А я отвечаю: "Что посеешь, то и пожнёшь". Не надо было расправляться с нами тогда. Понимаешь?
- Понимаю. И тоже не могу осуждать - сама грешна.
Я вспомнила тех четверых, которых лишила жизни. И оба раза именно Озирский помог мне скрыться, уцелеть.
- Нельзя требовать соблюдения законности там, где она и не ночевала, - продолжал шеф. - Я вот вчера узнал ещё одну жуткую историю. Девчонка день рождения справляла. Стала цветы в вазу ставить, на подоконнике, и ей снайпер прямо в лоб выстрелил. Окна выходили на улицу Красная Пресня. Ровно восемнадцать лет прожила студентка. И - прямо при гостях…
- Ровесница моя, - всхлипнула я, вытирая лицо рукавом халата. Носовой платок опять куда-то подевался.
- Вот именно! Верно мыслишь. Это не только её трагедия, но и твоя тоже. Так что усвой навсегда: существуют "они", и существуем "мы". Если каждый мститель начнёт искать именно того, кто виноват лично перед ним, мы ничего не добьёмся. Много воды утечёт, и всё быльём порастёт. Любой защитник Конституции обязан рассчитаться с любым карателем, где бы они ни встретились. Должен только представиться удобный случай. Мы давали такую клятву. Помнишь?
- Помню. - У меня пересохло в горле. - Но Саша тогда не клялся.
- А я не ему и напоминаю, - усмехнулся Озирский.
Я понимала, что не смогу пойти на такое задание. И в то же время буду последней сволочью, если отвечу Андрею отказом.
- Обещание беспрекословно повиноваться хранишь в сердце? - сквозь зубы спросил Андрей. - Или освежить?…
- Нет, я не забыла. - В тексте клятвы не было никаких оговорок и исключений.
- Вижу, ты не горишь желанием знакомиться с Гетой. - Озирский точно уловил мои мысли. - Но я не просил тебя заниматься оперативной работой. Сидела бы в секретаршах - и ладушки. Но ты разве что в ногах у меня не валялась. Было?
- Было. - Я изо всех сил старалась говорить ровно. - Но…
- Никаких "но" моим уставом не предусмотрено. И хватит чистоплюйствовать! Хочешь, расскажу, кто такой Ронин?
- Интересно, конечно, - промямлила я.
Андрей вдруг стремительно вышел из комнаты. Я не знала, что он сейчас притащит. Может быть, человеческую голову в пластиковом мешке. Но шеф всего лишь снял пальто и разулся. Потом пришёл с большой картофелиной в одной руке и ломтем хлеба с солью - в другой.
- Итак, я использовал разные каналы, - жуя, начал Озирский. - но все - одинаково надёжные. Мелкие отклонения общую картину не меняют. Как известно, на стороне Кремля в те дни железно стояло только МВД. Кадры для наиболее ответственной и грязной работы брались именно оттуда. Министерство безопасности явно противилось происходящему. А потом вообще отказалось выполнять преступные приказы. У всех на памяти случай с группой "Альфа". Водились за чекистами и более мелкие прегрешения. Армия тоже колебалась. Министр обороны долго занимал выжидательную позицию и определился лишь в последний момент. А режиму требовались жёсткие умелые исполнители, умеющие хранить тайны.
Озирский доел картошку и хлеб, вытер пальцы носовым платком. Двинув своим мощным кадыком, он продолжал.
- Служащие двух других силовых ведомств в решающий момент могли подвести. Я не сбрасываю со счетов использование других формирований, которым поручались провокации и даже убийства. Это боевые отряды коммерческих структур. Например, уголовники, переодетые в камуфляж, изображающие милицию и ОМОН. Ну, и всякие прочие вооружённые группы…
Андрей замолчал и внимательно взглянул мне в глаза. В принципе, всё это я знала - кроме разве что мелочей. Но понимала, что всё сказанное - только вступление, а главное впереди.
- Только сейчас я выяснил, что самое страшное осталось за кадром. Насилие, творимое в пресненских дворах и подъездах, так и не стало достоянием гласности. Что же касается свидетельских показаний, наших с тобой впечатлений… Чем мы докажем, что говорим правду? Как убедим следствие, что не придумываем, не приукрашиваем, не преувеличиваем? То есть, официально всего этого как бы не было.
Андрей запрокинул голову на спинку кресла. Теперь он говорил, словно читал написанное на потолке.
- Я ещё пятого октября, когда мы возвращались из Дома на Звенигородку, заподозрил, что вся вакханалия - не случайность. Не обычная оргия пьяных победителей, которым отдали если всю Москву, но один её район на разграбление. Всё происходило по дьявольскому плану, над которым поработал мощный, безжалостный мозг. Подумай - под покровом темноты, в подвалах, в подъездах, за заборами… Тут и свидетели не страшны. Всегда можно сказать, что они не разглядели, не поняли, не расслышали. Просто люди очень нервные. Днём танки стреляли, вот им вечером со страху и померещилось.
Шеф опять сделал паузу. Я молчала - не знала, что говорить. Тем более, до главного он пока не добрался.
- Я намывал эти сведения, как старатель - золотой песок. И, наконец, выяснил - дикими расправами непосредственно руководил некто Андронов. Полковник Андронов Антон Александрович. Вместе с прочими многозвёздными лицами он заседал в гостинице "Мир". Кстати, за все эти подвиги он был удостоен звания Героя Российской Федерации…
- Значит, ты нашёл его? Вычислил? - Я буквально задохнулась. - И что теперь будешь делать?…
- Погоди, дай договорить. Я проверил всех людей с таким именем и понял, что никто из них не мог быть тем полковником. То грудной младенец, то подросток, то пенсионер, то инженер. Короче, получалось, чтототАндронов в Москве не прописан. Я особенно не удивился. Тогда в Москву нагнали ОМОН и милицию из других регионов. Все подразделения были сводные - комплектовались с бору по сосенке. Я приготовился разыскивать Андронова в каком-нибудь другом городе. И вдруг, через друзей на Петровке, неожиданно выяснил его настоящую фамилию.
- Ронин? - догадалась я.
- Именно. Слог "рон" объединяется эти фамилии. А звать его действительно Антоном… Чёрт, даже спокойно говорить о нём не могу! - признался Озирский. - Он и разработал тот самый сценарий. Фишка была в том, чтобы привлечь к расправам с мирными людьми натуральных отморозков. Он лично договаривался с главарями банд о сотрудничестве. Всё увиденное покажется людям страшным сном, о котором лучше не рассказывать. Всё равно никто не поверит. Чудовищная реальность отторгается человеческим сознанием. При дневном свете ветер разорвёт все воспоминания в клочья. Они растают, как туман. Как грязные сугробы по весне. Ведь не может быть такого в Москве, не может! Чтобы свои убивали своих, да ещё так жестоко…
Андрей взял со стула вязанные Откины башмачки, стал внимательно их рассматривать. Я выстирала их вчера и потом долго сушила над плитой.
- С третьего октября Ронин и его подручные были свободны от ответственности перед людьми и совестью. А уж о законе и говорить нечего. Вышел высочайший указ, который разрешал всё. За сутки полковник и компания успели свыкнуться со своей неприкосновенностью, неуязвимостью, всесилием. В те дни на подавление выгнали всех - и внутренние войска, и ОМОН, и простых ментов, а также МУР и РУБОП. Так вот, как оказалось, полковник Ронин - мой бывший коллега. Он тоже боролся с организованной преступностью. Кстати, этим он занимается и сейчас. А год назад он образцово справился с заданием. Руководил спецгруппой, предназначенной для выполнения особо важных поручений. Все члены группы имеют номера и псевдонимы. Они даже не знают настоящих имён друг друга. На их командира я вышел лишь чудом. Видно, ему судьба поплатиться за всё. Группа эта и похитит, кого надо, и обработает нужного человека. Разное ещё они делают - не в том суть. "Погружаются" ронинцы часто. Агентура у них мощная. Бандиты предпочитают с ними договариваться. Вот тогда и договорились. В спецгруппе есть пять женщин, выступающих, как правило, в роли приманки. Все они имеют спецназовскую подготовку. Структура подчиняется напрямую министру внутренних дел. По крайней мере, мне так сказали.
- Андрей, объясни, что тебе нужно! - взмолилась я. - Мне ещё бельё стирать…
- Ну, бабы! - присвистнул шеф. - Им такое говорят, а они - бельё стирать. Небось, когда с Сашком в постели кувыркалась, о белье не думала.
- Андрей, мы же не успели ничего, - призналась я. - Прости и забудь. Это больше не повторится.
- Прощение не только попросить, но и заслужить надо, - назидательно сказал шеф. - Да, я тебе не муж, и потому ревновать не могу. Но я год назад сидел с тобой в одном окопе. И потому отношусь к тебе, как к боевому товарищу. А с них всегда особый спрос. Так вот, службист и умник Ронин никогда не халтурил. Всегда выполнял задание только на "отлично". Знаешь, что он в те дни сказал коллегам?
- Что? - У меня уже гудело в голове.
Но нужно было заслужить прощение - любой ценой. Иначе я могу потерять Андрея навсегда.
- Он вспомнил, как жил в клопастых общагах. И потому был вынужден заниматься истреблением паразитов. "Когда моришь клопов, яд надо пускать в каждую щёлку. Иначе весь труд пойдёт насмарку". Это его подлинные слова. Так и на Пресне полковник работал. Аккуратно и вдумчиво, чтобы ни один баррикадник не ушёл. Да и простым жителям досталось, как следует. Своей группе и данным в подчинения уголовникам Ронин поставил предельно ясную задачу. Судя по отзывам коллег, он выделялся именно привычкой тщательно планировать любое своё действие, анализировать, обобщать, изобретать. Он схватывал каждую мелочь на лету и тут же встраивал её в цепь логических рассуждений. Мгновенно уловив суть профессии карателя, Андронов в очередной раз показал пример смекалки, выдержки и дисциплины. Он знал, что уголовники - самые подходящие исполнители. Озлобленные, засидевшиеся без привычных дел, просто сексуально изголодавшиеся, они пойдут на всё. Отсюда и столько случаев изнасилований…
- Ах, вот оно что! Значит, это были не омоновцы? - удивилась я. - Вот это да!
- Помнишь, когда мы над лифтом сидели? Один из них крикнул: "Ты что, язык в жопу засунул?" Так выражаются именно зэки.
- Эти голоса мне до сих пор по ночам снятся…
Я вдруг начала грызть ногти, чего никогда не делала, и сплёвывать на ковёр лак.
- А если так, не допусти, чтобы Ронин получил генеральские звёзды. Это - его голубая мечта. Надеть лампасы - наиглавнейшая цель карателя. Героем он уже стал. Так надо показать этому мерзавцу, что не все убиты не запуганы, не все смирились. Пока жив я, жива ты, не будет ему покоя.
Андрей вскочил с кресла, отдал мне Откины башмачки. Глаза его горели, переносицу прорезали три глубокие складки.
- Он сплоховал, упустив нас, и пожалеет об этом! Между прочим, поиски сторонников Парламента продолжались до самой амнистии. Их находили в разных городах. Под тем или иным предлогом тащили в милицию, заставляли признаваться. Сама понимаешь, какими способами… А что уж говорить непосредственно о тех днях! Андронов присутствовал везде. И на стадионе "Лужники", на "Асмарале" - тоже. Всегда появлялся со свитой. Часто - в сопровождении служебных собак. Не все его подчинённые были в камуфляже. Многие переодевались в гражданское, бегали по дворам. Предлагали свою помощь вышедшим из Дома Советов. Особенно отличились их женщины. Они якобы сочувствовали загнанным людям, обещали спрятать. А сами выводили прямёхонько к автозакам*. А ещё до этого выманивали под различными предлогами из Дома. Арестовывали, везли в отделения милиции…
- Андрей, какой он? - перебила я. - У тебя есть фотография?
Я ожидала увидеть что-то страшное - вроде Кинг-Конга. Этот людоед, холуй действительно не имел права ходить по земле.
- Конечно, есть. Держи. - Андрей достал из кармана несколько снимков.
С одной из них на меня взглянул голубоглазый, светловолосый, гладко выбритый мужчина с выражением лица Моны Лизы. Его полуулыбка могла означать всё, что угодно - и симпатию, и насмешку. Лобастая голова как-то очень ловко и красиво сидела на мошной длинной шее. Я была потрясена. Растерянно взглянув на Андрея, вернула ему фотографию.
- Я так и думал, что он тебе понравится. Ты ведь любишь аккуратных мужчин, верно?
Озирский, как всегда, понял меня без слов.