Я спросила Гая, когда же кончится обучение. Кроме того, что будут делать с Дайаной. Неужели так и позволят колоться и нюхать? Гай ответил, что Косареву попробуют избавить от наркотической зависимости по метадоновой программе. То есть постепенно переведут на метадон - слабый наркотик. На него переключаются даже с героина и ЛСД. Дайана всю эту пакость перепробовала, и теперь придётся попотеть.
Девчонке придётся подолгу находиться в сауне, проводить разную другую терапию. А жить придётся на объекте, так как для лечения необходим свежий воздух. Пусть болтается тут всю зиму - не жалко. Когда я уеду, Дайану покажут наркологу - он тоже из ФСК.
Я поймала себя на мысли, что искренне желаю девчонке поправиться. Правда, светлое и радостное чувство вскоре улетучилось, когда Гай предложил мне поближе познакомиться с героином и ЛСД. Разумеется, в малых дозах - чтобы иметь представление об их действии. Отку я уже не кормлю. Ей натащили разного детского питания - "Бону", "Туттели", "Симилак", "Новолакт".
После приёма наркотика я ощутила себя чем-то вроде бокала с шампанским, в котором лопаются пузырьки. Они отрывались от стенок и дна бокала, играли, переливались. Я долго хохотала, а потом уснула. И в забытьи услышала, как работает мой организм.
Желудок усиленно переваривал пищу, и мне вспоминалась наша стиральная машина. Спинной мозг подавал сигналы, похожие на азбуку Морзе. Головной мозг находился в относительном покое. Только время от времени вспыхивали разноцветные огоньки на табло - где-то под черепом. Меня охватил нечеловеческий ужас. Я вскочила с постели и увидела, как заходит красное мокрое солнце.
И вдруг я вспомнила, что сегодня - мамин день рождения. Ей исполнился бы сорок один год. Как я упустила такое? Наверное, из-за наркоты. Сегодня не получилось поехать на кладбище. Но ничего, послезавтра всё отметим. Так уж вышло, что две даты на её плите почти совпали - второе и четвёртое октября. Мама задолго начала готовиться к юбилею. И Боженька дал ей дожить до сороковничка…
Липка сказала, что на Звенигородку часто звонят мамины подруги и знакомые, набиваются в гости. Вчера некоторые из них нарвались на меня. Я сказала, что помянем маму сами, без их участия. Возмущённые вопли слушать не стала - положила трубку. Очень хотела спать.
Блин, как тошно-то после шмали! И зачем эти лбы травят себя. Ведь легче не становится - наоборот, депресняк идёт. И что кумушек интересует-то? Когда я замуж вышла, например. Судя по дате рождения ребёнка, ещё при жизни матери. А она им ничего и не говорила. Лучше бы спросили, как мы все выживали после событий. Да куда уж там! Чего доброго, я ещё помочь попрошу…
Очень уж им хотелось на Отку глянуть, чтобы потом языки чесать. Но я эти попытки пресекла. Ещё не хватало - показывать им мою радость, будто в зоопарке. А Оточке уже четыре месяца. Она упирается ножками в мои колени, ручонками забирается в волосы, хлопает меня по щекам и много хохочет. У неё две улыбки. Одна - радостная, открытая. Другая - кривоватая и скептическая. Кажется, что грудной младенец понимает в жизни куда больше меня. И как нежно, напевно она гулит! Век бы слушала, да нет времени.
А потом ведь у неё появятся первые зубки. К следующей весне она встанет на ножки. А потом будет бегать и говорить, играть во дворе с другими детьми. А ведь когда-то она и в школу пойдёт! Хоть бы увидеть это, хоть бы дожить! Её не оставят, что бы ни случилось, и всё-таки так хочется вернуться…
- Как, будешь употреблять наркотики? Испугалась?
Гай появился в дверях весёлый, свежий, с мокрыми волосами, в спортивном костюме. Я замотала головой так, что стрельнуло в шею.
- Теперь - быстро в баню и в бассейн. Дальше зовём Дайану и пьём чай с травами. Он полезен и ей, и тебе - хорошо очищает организм.
И Гай, буквально выдернув меня из постели, погнал в сауну, где уже уныло потела Дайана Косарева. Похоже, ей совсем не хотелось лечиться.
А потом мы пили чай, вернее, травяной отвар. К тому времени он почти остыл. Уже давно наступило третье октября. В вершинах сосен монотонно шумел дождь. Я старалась не вспоминать ясное звёздное небо над "Белым Домом". Год назад я сумела принять душ, и уже поэтому была счастлива. Казалось, что блокада Парламента вот-вот закончится, и будет победа. Мы с мамой пойдём домой, к семье, с чувством выполненного долга.
Между прочим, будущее рисовалось мне не в одном розовом свете. Ведь я уже чувствовала себя беременной, и нужно было что-то делать. Конечно, маме это не понравилось бы - ведь и так много ртов, а помощи ждать неоткуда. С другой стороны, нельзя губить живую душу, да ещё - внука или внучку. К сожалению, это ответственное решение пришлось принимать лично мне…
За чаем Гай был разговорчивым и предупредительным. Оказывается, мы с Дайаной ничего не знали о ниндзя. А ведь часто слышали это слово, употребляли его, не задумываясь. Мы обе слушали Прохора Прохоровича, разинув рты, забыв о времени. Гай делал так, чтобы я всё меньше и меньше видела Отку, Липку, братьев - не так тяжело будет прощаться.
Вот и сегодня Гай, не желая оставлять меня наедине с мыслями и сомнениями, устроил это чаепитие. Долго развлекал нас, рассказывая про ниндзя. В чём-то даже сравнивал меня с ним. Ведь "ниндзя" переводится с японского как "шпион", а именно шпионкой мне и предстояло сделаться. Подполковник называл и другие значения этого слова - "невидимый", "воин-тень", "соглядатай".
И, уж чего я совсем не знала - слово оказалось даже не японским, а древнекитайским. Один из иероглифов можно прочитать как "сердце-дух", "сердце-клинок". Появились они впервые именно в средневековом Китае. Универсальных воинов стали готовить именно там, начиная с тринадцатого века. Только это искусство называлось там иначе. А потом японцы перекрестили его в "Ниндзя цу". Это случилось уже в шестнадцатом веке.
Прохор Прохорович рассказывал, каким образом появились ниндзя, из кого получались такие шпионы. Дело в том, что самураев не судили, если они пробовали остроту своих клинков, убивая крестьян. Последние, не смиряясь с этим, уходили в горы - иногда целыми деревнями. И постепенно изобретали новые методы ведения боя, учились защищаться.
Жили и воевали они по принципу: есть в руках оружие - порядок. Лишился его - твоим оружием становится собственное тело. Так бывает, например, у каратистов. А потом уже сражается твоё сознание. Ты применяешь нечто вроде гипноза. Когда гаснет сознание, на помощь приходит подсознание.
Кстати, среди ниндзя было много женщин. Следовательно, я имею шанс. Если "погружение" окажется удачным, именно этим и займусь. Кстати, система предполагала такую таинственность, что семейные пары, принадлежа к одному клану ниндзя, даже не знали об этом. Они прыгали через пропасти на пути к трапезной, к роднику спускались по отвесной скале. В опасной ситуации говорили между собой изменёнными голосами. Гай заметил, что я могла бы сойти за юношу, если бы надела хаори - маску ниндзя.
Мы несколько раз кипятили чайник. Прохор подсыпал то одну, то другую траву, шурша целлофановыми пакетами. Мы с Дианой пытались распробовать особый вкус чая, но никак не могли оценить его прелесть. Потом Гай потащил нас вниз по лестнице, в сад, по пути сообщив, что все ниндзя делятся на три категории - пловцы, осведомители, шпионы. Кем буду я - осведомителем или шпионом - даже Гай затруднился ответить.
Перед разговором о боевом искусстве "Дзиссен кампо" он обещал нам, как ниндзя умеют исчезать, проваливаться сквозь землю. Я раньше думала, что это - киношные эффекты. Но Прохор Прохорович завёл нас под мокрые сосны, встал перед нами на тропинке. Мы отчётливо видели его в мутно-синем свете осенней ночи. А потом вдруг исчез. Мы с Дайаной потрясённо переглянулись, не понимая, как такое могло произойти.
Казалось, что сейчас разверзнется земля, и мы провалимся под землю, где нас никто не найдёт. Гай сжалился и вылез из-за кустов, показал дымовую шашку. Спросил, заметили ли мы, что над тропинкой сгустился туман. Оказалось, что в исчезновении ничего исключительного нет. Бросается дымовая шашка, а человек прыгает в ближайшие заросли. И стоит там, не шевелясь, сколько потребуется.
Куда труднее обволакивать себя вакуумом и перемешаться. Для достижения таких высот необходимо посвятить "Дзиссен кэмпо" всю жизнь. На всякий случай, Гай велел мне запомнить, как нужно исчезать - это вполне могло сгодиться. В третьем часу ночи он отправил Дайану спать - на мансарду, в её комнату. А меня лично отвёз на Звенигородку, в пути развлекая подробностями об искусстве ниндзя "Синоби дзютсу". Я так возбудилась, что не могла переключиться ни на что другое.
Поэтому и пригласила Прохора Прохоровича переночевать у нас на Звенигородке. Но он поехал е себе, на Комсомольский проспект. Когда мы прощались у дверей квартиры, я неожиданно для самой себя спросила Гая, живы ли его родители.
Постучав по перилам костяшками пальцев, подполковник ответил, что мать здорова, живёт в Нижнем Новгороде. Сводный брат, восемнадцатью годами моложе, служит на юге России срочную. Да и об отце из Америки ничего печального не сообщали. После этого Гай пожелал мне спокойной ночи и побежал через три ступеньки вниз, не вызывая лифта.
Я бросилась к окну, натыкаясь в темноте на стулья, на коляску, на сервировочный столик. Потом отдёрнула штору и увидела, как джип "Ниссан-Патроль" выворачивает на улицу 1905 года, зевнула и пальцами вытерла с ресниц слёзы.
3 октября. К духам "Пешн" я едва привыкла - мне их запах никогда не нравился. Но делать нечего - ими пользуется Дайана. А Эдик мог про такую привычку узнать - хотя бы ненароком. Только сегодня, проснувшись после всего в первом часу дня, я поняла - Дайана неплохая девчонка. И мне жаль будет с ней расставаться. Но, если нам обеим повезёт, мы будем перезваниваться, общаться, ходить друг к другу на день рождения. Ещё Дайана сказала, что хотела бы увидеть мою дочку. Я обещала - но после возвращения.
В пять часов вечера явились Озирский с Гаем, выпили по чашке кофе. А потом, кинув детей на новую нянюшку Нику, присланную Андреем, мы под проливным дождём поехали на объект. Я и шеф очень жалели, что не смогли побывать сегодня у "Белого Дома". Но мы оба понимали, что участвуем в подготовке секретной операции, и это невозможно.
- Все мероприятия завтра, - шепнул мне Озирский, утешая.
При запертых дверях Прохор Прохорович в присутствии Озирского ещё раз провёл компьютерный психоанализ. Без него меня нельзя было "погружать". Бедняга Гай, оказывается, забросил дом и семью, пока работал со мной. Венцом наших адовых трудов оказалось испытание на так называемом "детекторе правды".
Закончив возню с компьютером и немного подумав, Прохор Прохорович заявил, что я способна на криминальные поступки, к алкоголизации не расположена, а вот к наркотизации и суициду склонна. Мои психические травмы удалось если не устранить, то подлечить. Как выражается Озирский, Гай создал определённую фабулу. Он влез мне в душу, нашёл повреждения в психике. Для меня была разработана индивидуальная программа.
Все эти дни я почти не снимала наушники плейера. Неслышные команды капали мне на мозги и оседали в них. Глядя на Гая, я подумала, что с таким приборчиком, он может стать властелином мира. И Озирский со мной согласился, когда я сказала это вслух. Дважды, в начале и в конце процесса, к моей голове присоединяли электроды, связанные с прибором, называемым энцефалографом.
На мониторе мне показали разные символы, записывали биотоки мозга, исходя из показателей, Гай и делал выводы. Твёрдо знаю лишь, что я теперь другая. Не та, что целовалась с Сашей Николаевым на тахте, когда в комнату влетел взбешённый шеф. Интересно, что же он всё-таки решил делать с Рониным? Получается, что воздействием на подсознание Гай изменил меня. Я даже не представляла, что символы, слова и образы имеют очень важное значение.
Кроме того, что Прохор Прохорович работал со мной сам, он три раза привозил на объект врача с голубыми глазами, тоже кагэбешника. Я уже ни в чём не сомневаюсь, ничего не боюсь. Мне до дрожи в коленях хочется попасть во Владивосток. В моём кармане лежит паспорт на имя Дайаны Косаревой. А в сумочке я должна носить фотографии людей, которые якобы были моими родителями.
Я сказала, что у меня заболела голова. Я не смогла терпеть, едва не потеряла сознание. Может быть, сказывается воздействие на мозг? Озирский нырнул в свой "дипломат" и достал импортное лекарство "Оптальгин-теба". От лекарства мне полегчало. Гай сказал шефу, чтобы тот скорее вёз меня домой. Пока Андрей гнал "Чероки" от объекта до дома, я пришла в себя.
На сон грядущий я приняла ванну с ароматическими маслами. Только когда стояла под душем, боль из головы окончательно ушла. Потом Олимпиада принесла мне дочку, положила под бочок. Дала ребёнку соску-бутылочку в цветочек с тёплой "Боной". И в этот момент я окончательно поверила, что вернусь.
Прохору Гаю удалось избавить меня от многих комплексов, от душевной немощи. Прохор - волшебник! Он творит чудеса. Теперь мне кажется, что я проживу сто лет. И это чувство надо сохранить как можно дольше. В идеале - до того самого дня, когда задание будет выполнено.
4 октября 1994 года. Вот и прошли эти 365 дней. С утра идёт дождь - видимо, к счастью. В расстрельный день, наоборот, светило солнце. Я смотрю на забрызганное оконное стекло и пытаюсь запомнить каждую минуту, проведённую дома. Вчерашнего благодушия как не бывало. Я вся дрожу. Неужели Гай всё-таки не сумел меня закодировать?
Свет в квартире горит тускло. За окном темно - будто в полдень смеркается. Сильный ветер треплет деревья и кусты. На ветках не осталось почти ни одного листочка. Будь такая погода назад, "Белый Дом" не загорелся бы.
Ещё ко вчерашнему дню мы приготовили для поминок водку и кутью, а также собрали мою "отвальную". Готовили Липка с женой Прохора Виринеей, которая сама вызвалась напечь блинов. Несмотря на почти шоковое состояние, я всё же интересовалась стряпнёй. Виринея посоветовала приготовить курицу в соусе из антоновки с карри. Мы поджарили лук, чеснок, четвертинки антоновских яблок в подсолнечном масле. Подбавили немного порошка карри.
Потом оставили латку на плите и отправились купать Оту. Я старалась не думать о том, что этот банный день может стать для нас последним. Виринея расчувствовалась и даже всплакнула над ванночкой. Наверное, я плохая мать - слишком молодая и неумелая. А теперь и вовсе бросаю ребёнка на чужих людей. И Ота словно почувствовала всю важность момента. Она никак не желала уходить с моих рук, хныкала, кричала.
Я укачивала её, пела колыбельные, носила по комнате, но всё тщетно. Дочка так и не уснула до тех пор, пока мы не уехали на кладбище. С ней осталась Виринея Гай. Маленькая моя, кого ты будешь называть мамой, если я не вернусь?… За это время жена Прохора обещала довести курицу до совершенства, чтобы достойно нас встретить.
Пока мы делали горячий десерт из яблок - со сдобной крошкой и молочно-ванильным соусом, - пришёл Озирский и сообщил, что Саша Николаев попал в больницу. У него загноилась рана, и врачи побоялись заражения крови. Инесса его навещает, носит передачи, как и положено верной жене. Но это вовсе не значит, что их отношения окончательно наладились. Так уже было не раз, а потом снова начинались разборки.
На Николо-Архангельское кладбище мы выехали в час дня. Вёл джип Роман Брагин. Пассажирами были я, Андрей, Липка и братья. Если бы не отъезд, можно было перенести визит, но сейчас у нас не было выбора. Ночью я улетаю во Владивосток. Там меня встречает "братец" Эдик, который постоянно сопровождает главаря. Между прочим, мы с Косаревым два раза говорили по телефону. В это время я находилась в квартире Дайаны.
Вроде бы, Косарев ничего не заподозрил. Голоса у нас с его сестрой тоже одинаковые. Да Эдик никогда с Дайаной и не общался - разве что в детстве. Гай гарантирует, что с его стороны проколов нет. Но Ковьяр наводнил спецслужбы своими агентами. К тому же, нельзя оставлять без внимания возможность неожиданного развития событий.
- Пока они о подмене не догадываются, - твёрдо заявил подполковник. - Но за дальнейшее ручаться не могу. Я - не Господь Бог. Будем надеяться на лучшее - без этого нельзя работать…
Прохор сказал это сегодня, когда привёз жену на Звенигородку. Потом он уехал, оставив Виринею в нашей квартире. Руководитель операции срочно потребовал его отчёта.
У нас же оставалось очень мало времени на посещение могилы родителей. Кроме того, надо было проскользнуть незаметно - пока рядом никого нет. Да под таким дождём никто и не пошёл бы на кладбище - дураков нет. Конечно, как я и думала - ни букетика! Всё собирались поминать Рину, и ни одна свинья не появилась. Думали просто пожрать у нас на дармовщинку. И заодно поглядеть, как мы живём, какой у меня муж, если он есть. А для этого любой предлог сгодится, как известно.
Мы положили четыре белых букета по восемь цветов. Повесили красивый венок на ограду. Я смотрела на фотографии папы и мамы, до крови кусала губы. А родители смотрели на меня - с жалостью и надеждой. Лица у них были совсем живые и очень виноватые. Родители словно просили прощения за то, что так рано ушли, бросив на меня малышню.
Потом папа как будто подмигнул: "Ксанка, выше нос! Всё будет хорошо!" А по маминому лицу, как слёзы, катились дождевые капли.
Мы стояли под чёрными громадными зонтами. Но, тем менее, промокли. Особенно досталось ногам. Братья замёрзли, начали ныть и проситься домой. А ведь сегодня им позволили не ходить в школу, так что могли бы и потерпеть. А вот Липка, замотанная в чёрный платок, разревелась. Я опять удивилась, что причитает она точь-в-точь как мама - нежно и звонко.
На этом месте мы оплакивали отца пять лет назад. Только тогда братья сидели на руках у родственников. А теперь те не могут приехать с Украины - нет денег. Озирский обнял Липку, успокаивая её. Потом вытер глаза и носы мальчишкам. А моя сестрица сунула свои ледяные руки Андрею в рукава - погреться.
Я опустилась на колени, подстелив дождевик. Поцеловала лица родителей и серо-сиреневый гранит надгробья. На еловых лапах дрожали бусины капель. Цветы и венок тут же намокли.
- Андрей, если погибну, похороните здесь. Хотя бы фотографию, - шёпотом попросила я шефа.
Он молча кивнул и отвернулся.
- А сейчас провезите меня по Москве. Хочу с ней попрощаться.
- Не болтай! - Озирскому надоел мой пессимизм. - Ну, давай, прокатимся. Только недолго - нам ещё поминки справлять.
По дороге я так надоела Андрею просьбами позаботиться о детях, что он, наконец, взорвался.
- Кажется, я не давал повода сомневаться в своих клятвах!
Но тотчас же, сообразив, в каком я состоянии, тронул Брагина за плечо.
- Ромыч, вези, куда Оксана скажет…
Сестра и братья против прогулки не возражали. Дождь был нашим союзником - с улицы будто всех вымело. Да и примета добрая, опять же.
Мы объехали вокруг Кремля, потом рванули по Тверской. Оттуда уже свернули на Беговую. Поездку скомкали, потому что мальчишки захотели в туалет. Липка тоже шепнула, что у неё месячные, и она больше не может. Пришлось сказать, что с меня довольно, и направиться домой.