7
- Ну пойдем, Мишка! - шумел красный уже Фаткуллин. - Пойдем теперь к Надьке, в кафе! Там готово…
Ах, как ему неохота было примыкать к этой компании! Всех здесь он знал - кто когда начнет пьянеть, кто о чем будет говорить… Носов снова взялся за трубку, набрал номер военной прокуратуры.
Славка отозвался моментально:
- Мишка! Я тебе звоню, звоню - занято, черт побери… Я ведь тебя жду, учти! У нас уже смотались все. Поддали и отвалили. А я тут сижу, давай скорей, выпить страсть охота.
- А у тебя есть?
- Осталось полбутылки… Да мы возьмем, если надо, верно? У меня, между прочим, новость для тебя. Идешь? В темпе давай!
- Гони коньяк, - Михаил протянул руку к Фаткуллину. - Я отваливаю.
Фаридыч с бурчаньем выставил принесенную потерпевшим бутылку. Шампанское Косковой пришлось оставить. Носов оделся и выскочил на улицу.
Когда бежал мимо двора, услыхал вдруг:
- Эй, следователь!
Ему маячил рабочий - из тех, что рядом с установленными уже воротами мастерили теперь вторые, дополнительные.
- Я слушаю вас, - откликнулся Носов. Рабочий подошел к нему, облапил и начал целовать в щеку. "С праздником… это радость…" - мычал он. От него густо пахло перегаром. Михаил с трудом освободился, оглядел пальто: не запачкал ли грязной своей телогрейкой.
- Ты что? Откуда возник? И с чего вдруг взял, что я следователь?
- Дак ведь мы-ы… - рабочий разводил руками и смеялся. - Мы вас все-ех… Ты следователь. А еще участковые, дежурные, из вытрезвителя ребята… Вы смотрите только у нас! Чтобы все по совести, понятно?! Чтобы - у-ыххх!.. - Он поднял кулаки к небу, раскорячился и запрокинул вверх лицо.
"Э, у меня же нет денег! - вспомнил Носов. - Могут понадобиться, запросто!" Вернулся в отдел. Куда толкнуться? Лилька утром специально выгребла почти все, чтобы не напился, оставила какую-то мелочь.
Стукнул в дверь начальника БХСС Кочева:
- Виктор Андреич, ссудите червонец!
Майор открыл сейф, вынул радужную бумажку, протянул следователю:
- За баян!
Летом Носов расследовал квартирную кражу, там баян был приобщен к делу как вещественное доказательство и два месяца простоял в кабинете. В свободные и тихие часы майор уносил его к себе и играл в свое удовольствие. Или выпрашивал его на свои дежурства.
8
Славка сидел за столом, строчил какую-то бумагу. Свои дела он мог вершить в любом состоянии. В углу тесного кабинета, между столом и стеной, валялись кровавые тряпки, большой щербатый топор лежал сверху.
- Опять душегубство? - кивнул в ту сторону Михаил.
- Да, хватает этого добра…
Парень, удмурт из дальнего таежного села, дезертировал из стройбата; месяц бродяжничал, пробираясь домой. Когда явился, мать - отца у него не было - рассказала со слезами, что начальник лесопункта не дает машину привезти дрова, обозвал ее прилюдно прогульщицей и пьяницей. Распив с матерью купленную ею бутылку, парень залез ночью через ограду в дом начальника и зверски перерубил топором всю семью вместе с ним самим.
- М-да… Кругом мрак и туман… Так какая новость-то, не томи!
- Не очень хорошая новость… Серега Гулевич умер. Рак, загнулся в два месяца. Помянем раба Божия, дорогого однокурсничка…
С Серегой Носов не был никогда близок - тихий хохол, сильно себе на уме, - как-то тихо, полузаметно жил, полузаметно учился, полузаметно женился на невзрачненькой девице с географического; выхлопотал свободный диплом, уехал в райцентр, где жена работала в школе, устроился юристом в потребсоюз. Однажды Михаил был там в командировке, заходил, - Гулевичи жили в большом каменном доме с усадьбой, Серега не мог им нахвалиться, все говорил, что садят на грядках, какое у него самодельное вино, вечером подливал и подливал нежданному гостю, хоть сам пил очень мало. Жена суетилась тут же, гордясь своей хозяйственностью, расторопностью. "Вот человек и обрел все, что ему надо, - подумал еще Михаил. - И проживет так жизнь в простых хлопотах, в труде и детях. И все у него будет, ничего уже сейчас не пропадает. Не то что мы, обязательно надо чего-нибудь еще: то звездочку, то должность, настоящее положение мало кого устраивает". А получилось-то - вон как получилось. Суета, все суета, всяческая суета…
- Хорошо пошла! - крякнул Славка, с тоской глядя на пустую стеклопосуду. - Куда бы теперь кости бросить? Может, к бабам? У тебя есть? Нету? Ну, найдем. Айда в кабак, что ли.
- Да ради Бога, только вот - попадем ли? Сегодня там и ваш брат, и разные штатские… непобедимая и непромокаемая, как не выпить!
- Это уж закон. А попасть… ну попробуем, где наша не пропадала!
Однако попасть оказалось не так просто: рестораны были забиты, швейцары даже не открывали. Лишь однажды мелькнул лучик надежды: за стеклянными дверями ходил по вестибюлю старый кореш, Володька Цой. Они вместе работали сезон в студенческом стройотряде, делили, как говорится, кров и пищу. Цой закончил годом раньше Носова с Мухлыниным романо-германское отделение филфака, но окопался почему-то в ресторанных администраторах. Что ж, тоже служба! Во всяком случае, сейчас это могло сыграть на руку друзьям. Они заколотили в дверь, умоляя швейцара позвать Цоя. Тот помялся, но пригласил. Вальяжно, надменно закинув голову, бывший соратник приблизился, глянул через стекло. "Володька! Это же мы, Володька! - замахали руками следователи. - Впускай нас скорей!" Он медленно повернулся и пошел прочь. "Куда ты? Ах, св-волочь!" - заскрипел зубами Славка.
Убедив себя в том, что надо еще выпить, они не могли уже отказаться от этой мысли. Но в самом деле - куда? Носов подумал, и решительно потянул Славку за рукав шинели: "Айда! Есть одно место; полагаю, нам там будет неплохо В кафе, в закутке у Надьки".
9
Дикий случай спас его от утренних скандалов, разборов, упреков: в четвертом часу в дверь позвонили. Лилька вышла, спросила: "Кто там?" - и с другой стороны ответили: "Тревога. Скажите следователю Носову, чтобы немедленно шел в отдел. Поняли? Тогда я поехал дальше". Она растолкала мужа: "Вставай, у вас тревога, был посыльный, велел немедленно бежать на работу". - "А, ну их к аллаху, - пробурчал он. - Больно мне надо, тревоги какие-то… Обойдутся!" - "Смотри, как знаешь…"
Но сон был уже не тот, - полшестого он вышел на улицу.
Перед дверью в райотдел ходил с автоматом помощник дежурного, сержант Пискунов. Оказывается, трое этапируемых, разобрав или пробив чем-то выложенный кирпичом свод камеры, выбрались наверх, на чердак, оттуда - на крышу, с крыши - на прилегающую к зданию стену. Самое интересное - их заметили, еще когда они были на крыше. Но покуда звонили дежурному, покуда будили его, покуда пытались чего-то организовать… Внизу, на внутреннем дворе, несколько человек из охраны и контролерского состава следили за манипуляциями бегущих, и хоть были вооружены, стрелять все-таки никто не решился, твердо памятуя, что за бездействие здорово не накажут, а вот если убьешь - могут взгреть так, что не скоро и очухаешься. Наверняка среди них были и нетрезвые: праздник только-только набирал силу. Беглецы спокойно прошли по стене к самому низкому месту, чтобы не разбиться, спрыгнули на снег - и были таковы. Сразу затрезвонили звонки, завыли сирены, помчались по городу машины с мигалками, всюду ставилась охрана с автоматами… А те - как в воду канули.
- Они теперь залегли, их не найти! - возбужденно шумел Фаридыч, расхаживая по тесному кабинету. Ему не сиделось на месте. Он и в отдел прилетел одним из первых, несмотря на похмелье - чистенький, свежевыбритый. Кобура с пистолетом лежала на столе. Успел даже куда-то выехать по сигналу.
По ориентировке, все трое сбежавших были уроженцами Горьковской области - следовательно, все силы бросят теперь на железную дорогу, вокзалы, станции, поезда. Установят контроль над местами, где те раньше жили. Так галдели собравшиеся в кабинетах люди. И лишь немногие, Фаткуллин в том числе, рассуждали иначе:
- Не надо считать их дураками. Здесь не тайга, а огромный город. Там залечь некуда, хочешь не хочешь - надо идти. Я полагаю, кто-нибудь с этапа дал им наколку, где тут можно укрыться и пересидеть. А потом, когда все стихнет, двинуться дальше.
Фаридыч побегал, посновал по кабинетам, потрепался и - сгинул, пропал куда-то. Оделся и ушел. Из следователей остались лишь Бормотов, Носов да Анна Степановна. Фудзияму дома не застали, заплаканная жена сказала: "Не приходил со вчерашнего дня"; Хозяшев жил слишком далеко, до него было попросту не дотянуться.
Михаил сидел один и маялся. Болела голова, хотелось спать. Все эти ночные массовые вызовы ничего, кроме лишней бестолковщины, не дают. Он торкнулся к начальнику отделения:
- Что мне делать?
- Работай по своим делам. Что, и заняться уже нечем? Я могу подбросить, смотри… Эй, погоди! Присядь на минутку.
Лицо у него было серое, рыхлое.
- Ты пил вчера?
- Вам-то что за интерес?
- Ладно, ладно, не серчай… Праздник ведь. Ну, спрошу так: отмечал?
- Допустим… дальше что?
- В компании?
- Да вы говорите прямо - чего надо-то?
- Этот… Фудзияма там был или нет?
- Если да - то что?
- Ты меня не понимаешь… А я вот что хочу выяснить: говорит ли он про дело Мошонкиной, и в каком смысле: может, жалобу хочет на меня писать в облпрокуратуру, начальнику управления… Он вчера заходил еще раз ко мне, обещался.
- Если обещался - значит, хочет…
- И накатает, наверно… Что-то сильно они на меня взъелись, наши друзья: Фаткуллин, Хозяшев, Фудзияма этот, мать бы его… Чем я им не угодил? Тем, что вино с ними не пью, что ли? Так станешь пить - еще быстрее залетишь. Сами же еще и настучат, сволочи.
- Зачем вы мне-то это говорите?
- А с кем тут еще поговоришь? Вот что, Миша: похоже, у меня снова все грозит накрыться. И как раз тогда, когда наверху решается вопрос о моем продвижении. А если я залечу снова, как раньше, то капец: не только подполковничьих погон не видать, а как бы и вообще из этой системы не вылететь. Ты подумай, какая может случиться беда: ведь мне всего три года до полной выслуги осталось, и вдруг - все псу под хвост…
10
Да, Петр Сергеич давно был бы на высоком посту, в подполковничьем звании, не окажись он жертвой милицейской статистики, по которой кровь из носу - дай только раскрытие! И собственного служебного ража. Он работал раньше в следственном отделе управления, начальником отделения, прочился уже на полковничью должность - как вдруг все пресеклось скоро и безжалостно. Из средней России поступили сведения, что задержан вор-рецидивист, домушник, гастролировавший и по здешним местам. Уголовка обрадовалась, вора срочно этапировали сюда. Собрали нераскрытые дела по квартирным кражам. Бормотова прикомандировали к бригаде - скорей, для того, чтобы он смог лишний раз отличиться, ибо это пахло повышением положительной отчетности, а такие дела начальство не забывает - и, помимо разовых знаков внимания в виде премий, благодарностей и т. п. - осеняет отличившихся дальнейшей благосклонностью. Нераскрытые кражи вор брал на себя охотно и даже подбадривал суетливо-радостных оперативников: "Давай-давай! Десятком больше, десятком меньше - не все ли мне равно?" Так оно и было, в сущности: на верхнем сроке количество краж уже не сказывалось, если их было много. Однако преступник сразу же заявил: "Только от одного, ради Бога, избавьте: конкретный адрес, что взял, как добирался… Мало ли где я не был! Я этого не запоминаю. Сами ведите, сами кажите. А я все признаю".
И вот почти ежедневно Бормотов в очередном протоколе допроса строчил: "Не вы ли, такой-то, совершили тайное хищение личного имущества путем подбора ключа (или взлома замка) в доме таком-то на такой-то улице, в такой-то квартире, такого-то числа, месяца, года, где похитили то-то, то-то и то-то?" - дальше переписывались данные очередного нераскрытого дела. Ниже следовало подтверждение вора: "Да, я, такой-то, действительно…" После чего преступник вывозился на так называемый показ. Фотографировали его рядом с домом, подъездом, в квартире, где совершено было преступление. Намотали таким образом около полусотни краж, и все были очень довольны: и сам вор, и расследователи. Он - тем, что на виду, им интересуется столько людей, они его подпитывают, снабжают хорошим куревом, срок идет, впечатлений масса, не то что в зоне. Областное милицейское начальство потирало руки: процент раскрываемости не рос, а прямо-таки прыгал вверх, министерство гукало в трубку одобрительные слова, и даже прошел слух, что кому-то надо досрочно вертеть дырки в погонах…
Первым готовился к этому, понятно, Бормотов: как-никак, в бригаде он считался основным специалистом. Но решено было дождаться суда.
И правильно: там все воздвигнутое здание рухнуло самым жалким образом, вор просто-напросто отказался от всех предъявленных ему в обвинении здешних краж: он-де и был-то в городе всего неделю - заехал, возвращаясь из заключения, к раньше освободившемуся корешу. И всю неделю они беспробудно пили с такими же блатными матрешками и ни на какие кражи не ходили.
"Но вы же признавали на следствии факты совершения преступлений?" - спросил обескураженный судья. "А куда было деваться? Они как взяли в оборот - да, думаю, какая мне разница! Лишь бы отвязались. Все там просто было: и адрес подскажут, и привезут, и сфотографируют - знай только показания подписывай!" Никаких других доказательств в деле не фигурировало. Его вернули на доследование. Милиция ощетинилась было, но тут последовал удар, окончательно смешавший карты: задержали троих ребят, школьников, квартирных воров, и они взяли на себя несколько краж, приписываемых ранее рецидивисту. На сей раз следствие (по малолеткам его вела прокуратура) было проведено тщательнее, вину пацанов доказали полностью, удалось изъять часть вещей. И не спрятать концов, не оправдаться втихую - не станешь же шустрить в другом ведомстве. Грянул гром! Все получили по рогам: в основном строгачами, предупреждениями о неполном служебном соответствии и понижениями в должности. Майор Бормотов стал начальником отделения в окраинном городском райотделе. С того случая прошло довольно уж времени, прошедшее затянулось дымкой, и где-то наверху, видно, снова стали прочить Петру Сергеичу повышение: не могли же они забыть старого служаку!
11
- Только ты меня можешь выручить…
- Я?! Как?..
- Очень просто. Если спросят, был или нет при тебе такой разговор - скажи, что не было ничего подобного, все это со стороны Вайсбурда ложь и клевета. Нас двое, я все представлю в нужном свете, компромат по низу идет на него сейчас капитальный - кому поверят, как думаешь?
Носов топтался, перерабатывая введенную информацию. А майор зудел вкрадчиво, убедительно:
- Если мы и х одолеем - ты не пожалеешь. Я уйду в управление - вытащу тебя, у меня связи надежные, да и сам я кое-что буду там значить. Я вообще считаю, что ты перспективный. Ну, это все от нас не уйдет. Обещаю провернуть в течение года. Как ты смотришь?
- Нет, Петр Сергеич, как хотите, а я не могу. Не умею врать. Отец с мамкой сильно за это били. Не могу, извините. И рад бы, как говорится, да вот видите…
- Н-да? - лицо майора снова стало багроветь: он, видно, уверен был в другом исходе разговора. - Оставляешь, значит, в пасть кидаешь… Ну ничего, я живуч, как-нито выплыву. Только ты не пожалей, смотри. Лучше подумай.
Носов понимал, конечно, что нажил в лице Бормотова смертельного врага, на всю жизнь - но его такой факт мало сейчас волновал. Это чепуха, что он там наплел: насчет неимоверной честности своей, неумения врать и так далее. Врать он умел отлично. Но здесь, в том вранье, какое предлагал ему майор, не было у него никакой заинтересованности. Ну, наврет он какому-нибудь проверяющему, комиссии - кто вообще этими делами занимается, Бог его знает! Бормотов сразу взмоет в верха, куда его прочат, - а он, Миша Носов? Останется со своими друзьями и сослуживцами: теми же Фаридычем, старым Коляном Хозяшевым, Фудзиямой. А они не потерпят такого предательства, сожрут, создадут невыносимые условия в коллективе, - зачем это ему надо? Даже если и переведешься после в другой отдел, с повышением, как сулит Петр Сергеич - там уже все будет известно, взаимная информация у следователей поставлена - будь здоров. И станешь так скитаться, с репутацией подлеца. Нет уж… Добро бы он был карьерист, куда-то стремился. Ему и этого покуда хватает. Так что не стоит пачкать себя. Пускай Бормотов сам выбирается, как может. Его проблемы. Будет знать, как учить подчиненных неправильным вещам. Взял бы да и сделал сам все потихоньку. Зачем сунул дело Борьке? Хотел остаться в стороне, все оборудовать чужими руками, знал, что дело горячее, может рвануть - подставлю, мол, вместо себя другого человечка. Вот начальство - всегда почему-то считает, что подчиненные глупее его. Все равно ведь для его отделения эта квартира шла мимо. Поддался монинской агитации, ложному патриотизму: мы должны обеспечивать своих работников! Вот и обеспечил… Однако Носов не считал правильным и Зинкино оправдание - ведь был же, был там притон, в ее квартире! И чепуху Машка спорола насчет корыстных интересов, якобы обязательных для этого состава преступления. Там, в статье, в описательной части, сказано так: "Содержание притонов разврата, сводничество с корыстной целью…" Она просто неправильно истолковала эту статью, подумала, что "с корыстной целью" относится к обоим составам преступлений. А на самом деле, если судить здраво, притон - он и есть притон, никакой корысти из его содержания владелец может и не иметь. Вот сводничество - другое дело, там преступник сводит определенных мужчину и женщину именно за деньги. И законодатель, скорее всего, подразумевал именно такое толкование. А вот - поди ж ты! Ясно не выразил свою волю - и заскок, превратное толкование на практике. Конечно, судья, если не совсем понимает статью, лучше подстрахуется, чтобы избежать потом обвинения в неправильном осуждении человека. Но если ориентироваться на тот же здравый смысл - позицию Маши нельзя признать верной. Как и во втором пункте: о том, что необходимо решение райисполкома о признании помещения притоном. А почему сам суд, исходя из материалов дела, не может признать его таковым? Райисполком может сто лет не знать о существовании подобного заведения. Перед судом же вся картина, он допрашивает подсудимого, свидетелей, у него документы собраны в уголовном деле. Сама Маша говорит: по такому пути идет судебная практика. Ну, пускай идет. Что это - закон? Может быть, и обычная отговорка от нежелания брать на себя ответственность - кто ее собирал и обобщал, эту практику о притонах, ведь дел-то по этой статье из-за их склочности и неопределенности - считанные, поди, единицы…
И здесь, едва возникнув, тяжким грузом это дело надавило на Бормотова; но наиболее капитально оно приложилось к Монину: то, что Зинкину квартиру сразу, еще до суда, занял сотрудник его отдела, говорило о нечистых замыслах организаторов. Хотя - что Монин! - Монин всегда оправдается, и перед собой, и перед кем угодно: квартир-то нет, а тут сразу - такой подарок! И люди поймут его и вряд ли кто осудит. У нуждающегося ведь совсем другой взгляд на вещи, чем у того, кто имеет.