4
- Ну, как вы теперь живете? Не обижает он тебя?
- Нормально живем… Не обижает… Но вы его все-таки отпустите, закройте дело-то: вместе ведь, под одной крышей - а каково ему знать, что я на суде против него показания стану давать!
Легко ей говорить: закройте! Возбудил дело - как его закроешь? Тебе так закроют…
- Ладно, станем думать. Но спутницу твою я все-таки допрошу. Как ее… Савочкина, что ли? Проходи, милая.
Подружка была вальяжная, крашеная блондинка в дубленке, дорогой шапке. Ну конечно - торговый работник… Она лениво оперлась на косяк, чуть выпятив бедро - даже под одеждой угадывалось, сколь богата она телом. Носов засопел - Савочкина улыбнулась и села, не ожидая приглашения.
- Ну что… данные ваши давайте запишем.
- Давайте запишем. Дальше что будет?
- Дальше… дальше дадите показания по существу дела.
- С чего вы взяли, что я вам что-то показывать буду?
- Почему бы нет? Обязательно будете.
- Ну, если вы меня хорошо попросите, я вам, может быть, и действительно чего-нибудь покажу. Но совсем не то, о чем вы сейчас думаете.
- Перестаньте! - задохнулся Носов. - Вы… чего это тут?!
Савочкина засмеялась, подбоченилась и вынула сигарету.
- Аня! - крикнула она в коридор, приоткрыв дверь. - Иди сюда! И растолкуй еще раз товарищу, что от него требуется.
- Закройте, закройте дело… - заныла опять Коскова. - Ой, пожалуйста, Михаил Егорыч. Уж мы так переживаем! Всю ночь вот с Людой просидели… разговаривали…
За такими разговорами они всю ночь, видно, поклонялись Бахусу - утратившие четкость черт физиономии, припухшие глаза, запах перегара.
- Все, все в ваших руках… - смеялась Савочкина, грозила пальчиком.
- Надо было раньше думать, - угрюмо сказал Михаил. - Ладно, давайте кончать это дело. Я должен Савочкину допросить.
- Вам же ясно сказано, - отозвалась та вдруг сварливо и раздраженно: - Ничего не знаю. И ничего не услышите.
- Зна-аешь… ска-ажешь… - Носов почувствовал, как начинают дрожать пальцы: накатывал припадок бешенства. - Сейчас ты дашь мне подписку, что предупреждена об уголовной ответственности за заведомо ложные показания и за отказ от дачи показаний…
- Не дам я никаких подписок, и не думайте!
- Не дашь - еще лучше… Я позову тогда двух понятых и в их присутствии зафиксирую, что ты отказываешься давать показания. Отправлю тот протокол в прокуратуру, возбудив дело - и пускай разбираются, это их подследственность. Покатишь, милая, по Владимирке…
Наступило молчание. Только слышны были шаги и голоса в коридоре. Наконец Коскова коротко и горестно выдохнула:
- Это… кажись, все… А мы-то с тобой, Людка, сидели, кумекали…
- Ничего. Еще покумекаем. Мы им Тольку просто так не отдадим.
- Да! - убежденно сказала Коскова. - Он ведь не виноват. Это я виновата. Во всем.
- В чем именно?
- Ну, во всем вообще. Я ведь гуляла от него, совсем совесть потеряла в последнее время…
- Замолчи-и… - протянула Людка.
- Сама замолчи! Правильно он меня бил.
- Вы ее не слушайте, товарищ следователь. Она сейчас так говорит, выйдет - по-другому скажет. У нее ведь сто пятниц на неделе.
Еле уже сдерживая себя, Носов пробормотал:
- Ступайте отсюда обе, прощелыги… Чтобы я вас… я вас…
Потерпевшая, всхлипнув, толкнулась в дверь и выскочила в коридор. А Людка встала и усмехнулась, сыто и красиво:
- Работа у вас, Михаил Егорыч… Вы кто по званию будете? Такой симпатичный и такой нервный… Хотите, полечу? Я средство знаю. Нет, ей-богу! Давайте договоримся: или я сюда подъеду, или вы мне на работу позвоните. Спокойный сразу станете, ласковый, ровно телок. Я это умею. Ну-у?..
Она сделала шаг к столу, и приближение этого сильного, обольстительного, уверенного в себе животного подействовало на следователя гипнотически: он глядел на нее, не отрываясь, и желание пробуждалось в нем. Савочкина протянула ладонь к его голове - он резко отклонился. Продавщица, звонко хохотнув и качая бедрами, покинула кабинет.
Когда туда зашел отсутствовавший какое-то время Фаткуллин - то сказал, вглядевшись:
- Ты чего закоченел-то, Миш? Сидишь, белый весь. Замучили бабы, а? Х-хе-е…
Вот ведь Людка, с-сучка… Со слов Балина он представлял ее совсем не такой. Тот ненавидел ее всей душой, звал не иначе как коммунистка. Она и вправду недавно вступила в партию.
- Пришла к нам с партсобрания, - рассказывал Балин, - приперла литр водки и давай с моей на радостях понужать. Нажрались, встали на полу на четвереньки и ну бодаться. И мекают. Словно козы…
Он вспомнил соблазнительный изгиб бедра, помотал головой. Что за чепуха лезет в башку!
- Скоро адмиральский час, - заметил Фаридыч. - Опохмеляться пора придет. Ты как, готов?
- Черт знает… засекут же.
- А мы в кафе, к Надюшке, пойдем. Она, кстати, знает, ждет. И не надо дрейфить. Сегодня ведь праздник, наш день. Ты дела-то кончил? А то давай вонзим по махонькой! - он кивнул на сейф, куда поставил Фудзиямову бутылку.
- Нет, погодь маленько…
Надо все-таки потолковать с Бормотовым о балинском деле. Это ведь не шутка - отказываются от показаний и потерпевшая, и главный свидетель. И что ты ни говори им сейчас, как ни угрожай - в суде-то дело может прогореть. Вот будет скандал! Может, прекратить его, пока не поздно?
5
В майорском кабинете ерзал на стуле красный, взъерошенный Борька, а Бормотов стоял перед ним и втолковывал:
- Тут и дел-то всего - чепуха, самая малость. Ты только составь и отпечатай текст, как бы от комиссии райисполкома - что она ходатайствует о признании квартиры Мошонкиной притоном. Рапорты участкового тебе будут, с соответствующими датами и резолюциями. Будут жалобы соседей, этим тоже занимаются… Потом сочинишь решение: мол, исполком районного Совета депутатов трудящихся, рассмотрев ходатайство… и так далее. У тебя высшее образование, чему тебя учить? И сходишь в исполком, они поставят печати, договоренность есть.
- Какое время будет на исполкомовской бумаге?
- Какое сам захочешь. Но не позже, учти, даты возбуждения дела. Лучше подстраховаться, пусть будет пораньше: мол, у нее было время одуматься. Внизу надо приписать: "С решением ознакомлена" - и расписаться за Мошонкину. У тебя в деле образцов ее подписи навалом, потренируешься и сделаешь.
- А если она на суде упрется: не моя подпись, и все!?
- Да кто ей поверит! - Бормотов презрительно фыркнул. - А по второму пункту сделай так: передопроси ее и свидетелей, ее собутыльников. Не платили ли? Не делали ли подарков? Ну, и… сам понимаешь.
- Всякий допрос есть следственное действие. В таком случае надо дело возобновлять, продлять срок по нему…
- Ни в коем случае! Что ты! Кто нам продлит срок по делу с оправдательным приговором! И - разве я сказал: "допросить"? Извиняюсь! Надо просто переписать старые протоколы в соответствии с новыми требованиями, заменить одни листы другими - только и дел! Заделать подписи… Давали, мол, деньги, тащили подарки, жратву, вино…
- Денег и подарков ей никто не таскал, это все туфта. Не такой к ней ходил народ. А вино, жратва… это не тянет на корыстный мотив.
- Еще как тянет! Ты делаешь мне услугу - к примеру, сдаешь комнату на ночь, - я ставлю тебе бутылку. Кормлю. Разве это не плата? Ты не волнуйся, на этот счет переговорено с кем надо. Твое дело все правильно оформить, перепредъявить обвинение и написать новое обвинительное заключение. Времени нам хватит.
- Нет, не стану я этого делать, - замотал головой Борька. - Не по совести, и не по закону. Переписывать протоколы, подделывать подписи, собирать задним числом документы… это же фальсификация, самая натуральная!
- Подумаешь, фальсификация! - осклабился начальник отделения. - Все это, друг мой, высокие слова. Люди делают так испокон веков. И ничего - мир не перевернулся. Так что перестань выступать, иди и делай, что велят.
- Подведем черту! - Фудзияма встал, поднял палец. - Вы принуждаете меня к фальсификации материалов уголовного дела с целью добиться осуждения невиновного человека и завладения его жилплощадью. Этому есть свидетель. Миша, ты ведь подтвердишь разговор? - обратился он к Носову.
"Вот так влип!" - похолодел тот.
- Нет, ну ты подтвердишь, подтвердишь? - Борька уцепился за его рукав, потянул к себе.
- А ну пош-шел вон отсюда! - загремел вдруг майор.
Вайсбурд сделал строевую стойку, весело усмехнулся, и - "Есть, товарищ майор!" - покинул кабинет.
- Чего у тебя? - устало спросил Бормотов.
Михаил рассказал ему о визите Косковой с ее подружкой.
- Так… и что теперь?
- Ну, отказываются же… как бы дело не полетело начисто, Петр Сергеич? Может, прекратить его, покуда не поздно?
- Дай-ка его сюда… - начальник перелистал папку, нашел листок с указаниями, - он писал в них то, что считал наиболее важным. Ткнул в строку: - Читай, что здесь написано.
"Мерой пресечения в отношении Балина избрать - содержание под стражей".
- Что тебе было велено? А ты что сделал? Ты почему его отпустил? Вот теперь и аукается. Крепкое было ведь дело, крепкое! Нет, взял, разрушил все… Вместе живут - как они не договорятся, конечно! Нет, друг мой, ты у меня так просто не отделаешься: пусть идет в суд, и никаких больше хренов! Обнаглели, в самом-то деле! Тот на дежурстве нажрался, тот не слушается, преступников отпускает, этот хамит в глаза… Как хочешь, а готовь дело в суд. Прекращать его я не дам.
- Ну я же не могу арестовать сейчас Балина, если сам отпустил его на подписку.
- Это твои заботы. Я же сказал - поступай, как знаешь, но чтобы все ушло в суд.
- А если его оправдают?
- Пускай оправдают! - взорвался снова Бормотов. - Может, вы тогда хоть опомнитесь немного, уважать меня станете, халатничать прекратите!
Носов ушел с тяжелою душой: в недобрую минуту попал он к майору!
В кабинете царили оживление и ликование: Фудзияма рассказывал Фаткуллину и живо прилетевшему на жареное Хозяшеву о том, какую их начальник затеял аферу и как он его на этом лихо подсек.
- На-раз! - кричал он. - На-раз уделал! Вон, Мишка видел. Миша, скажи, а? Здорово я его? Скажи, а?
- Да уделал, уделал, успокойся… Только мне вот непонятно, с чего ты так яро за это дело уцепился? Ведь Зинка с ее квартирой - целый преступный очаг, одних судимых у нее сколько бывает! Давно пора прикрыть этот вертеп…
- Не в этом, не в этом дело, - важно сказал Фаткуллин. - Главное - закон, разве ты не понимаешь? Его нарушать нельзя, нельзя.
- Да, да! - охотно поддержал его капитан. - Нельзя, нельзя! И Рыжего нашего давно пора… мешалкой по одному месту. Хватит ему здесь царствовать.
- Закон! - буркнул Носов. - Сами-то, можно подумать, мало его нарушаете…
Фаридыч внимательно поглядел на него и сказал:
- Ты кончай, Михаил, ерундой не занимайся… Тут, кстати, пока тебя не было, тебя поздравлять приходили. Коньяк оставили.
- Ты взял, конечно?
- А конечно! Человек от чистой души! И нам пригодится, верно?
- Бог с тобой… - вздохнул Михаил. - Кто хоть был-то?
- Да этот парень… таксисты которого ограбили.
Ясно. Потерпевший по делу Давлетшина. Парень поддал с получки, взял такси и поехал домой, в пригородный поселок. Его развезло в машине; когда шофер Мусихин спросил адрес, он очнулся: "Вези, шеф, плачу по любому счету", - и вытащил пачку купюр, всего двести двадцать шесть рублей - он работал на КРАЗе-самосвале. Тут же машина остановилась, сидящий рядом с шофером тип вытащил пассажира, ударом кулака свалил на дорогу и выхватил деньги. Но потерпевший успел запомнить номер. Грабителем оказался Давлетшин, он раньше был сменщиком Мусихина, теперь учился заочно в торговом техникуме и товароведствовал в универмаге. Преступление считалось очевидным, доказанным, и Носов арестовал его. Положим, благодарность со стороны потерпевшего и может быть, Михаил действительно много поработал по этому делу - но зачем таскать бутылки по праздникам? Он-то бы отбился, пожалуй - вот Фаридыч зачем их принимает?
Честная компания вовсю уже глотала водку; налили и Носову. Он выпил. Пропади все пропадом! Будем веселиться, пока молоды. Не каждый день бывают праздники.
6
Зазвякал телефон, Носов взял трубку.
- Алло, да?..
- Мне бы следователя Михаила Егоровича Носова, - сказал вкрадчивый голос.
- Я слушаю вас.
- О, какая у вас строгая дикция. Сразу видно, что человек при серьезной должности, выполняет важные государственные функции, связанные с судьбами людей.
Михаил терпеть не мог таких пустопорожних разговоров, - вдобавок бутылка манила, и товарищи делали нетерпеливые жесты. И он крикнул раздраженно:
- Что вы хотели?!
- С вами разговаривает секретарь парткома университета, доцент Кириллин… Не помните такого?
Еще бы не помнить… За пять лет учебы можно было усвоить четко: если где-нибудь очередная чистка или проработка - этот тип обязательно там трется, а чаще - ходит в организаторах. Работал он на филфаке, на кафедре русского языка. Но на ответственные посты в выборные органы его в те годы как-то избегали выбирать - боялись, видать, его прыткости, ретивости, вспоминали только в решающие моменты, когда возникала нужда в новой комиссии по проработке оппортунирующих, ревизующих или уклоняющихся. С ним шутки были плохи! Когда Носов учился на третьем курсе, Кириллин с единомышленниками обрушился на кафедру русской литературы родного факультета, шум был ужасный, все потонуло в ворохе разоблачений, обвинений и оправданий, заведующую кафедрой чуть не выгнали, дали строгача с занесением, сняли с должности за выявленную антисоветчину. Главных пунктов у комиссии было два: первый - низкий, не дотягивающий до общеустановленного процент цитирования в курсовых, дипломных работах, научных статьях, классиков марксизма-ленинизма, выдающихся партийных деятелей и руководителей, а также основополагающих директивных постановлений; второй - организация спецсеминара по изучению творчества писателя-эмигранта, не стоящего на четких идейных коммунистических позициях, идеологически чуждого классовой советской литературе, некоего Ивана Бунина. Когда это донеслось до студента-юриста Миши Носова, он не хотел сначала даже верить - однако все было опубликовано в университетской газете, вышло решение парткома - пришлось убедиться, что все на самом деле, все правда, гольная правда, ничего, кроме правды. Он долго еще удивлялся: это что же, ребята, такое творится?! Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе: средневековье дремучее, сорок восьмой год или семидесятый? У Бунина вышло уже два собрания сочинений, последнее - совсем недавно! Но не Кириллина же было убеждать, что это великий писатель, гордость русского народа. Скажешь ему такое - и тут же сам попадешь в антисоветчики.
- Да-да, помню, разумеется… - Носов поднял руку, унимая расходившихся сослуживцев. - Чему обязан звонком? Вроде у меня нет сейчас никаких дел по университету. Если по студентке-воровке с геологического - так я его давно сдал, ее уж осудили, дали три года химии. А что еще - не знаю, право…
- Ну запамятовали, запамятовали, бывает… У вас ведь лежит материал по нашей Татьяне Федоровне.
- Какой Татьяне Федоровне? Клюевой, что ли?
- Именно.
Тьфу ты!.. Вона чего. Две пухлых папки с описаниями помыслов и деяний сумасшедшей кандидатки наук, славного бойца идеологического фронта действительно вот уже неделю как перекочевали к нему из сейфа Бормотова. Начальник сбивчиво объяснял, виновато моргая: "Ты, Михаил, все-таки ближе нас всех к этой публике, недавно кончал, да еще дневное, многих знаешь, тебя там, как выяснилось, тоже помнят - действуй, давай!.". Носов пытался выведать - кто это его там помнит, знает, что за намеки - и майор раскололся: звонили из райкома, секретарь по идеологии и пропаганде, очень интересовалась ходом проверки и рекомендовала отдать материал на рассмотрение товарищу помоложе, желательно окончившему дневное отделение университета - ему, мол, проведшему пять лет в стенах данного вуза, легче будет вникнуть в ситуацию, найти нужный язык с людьми… "В общем, я понял, что она имеет в виду конкретно тебя". - "Зачем?" - "Спроси чего-нибудь полегче. Короче, бери и не рыпайся".
Пришлось взять. И вот - звонок. Да главное - от кого, вот чудеса!..
- Да-да, конечно… Но это ведь просто недоразумение, что я ею занимаюсь.
- Почему же, позвольте спросить?
- Потому что я следователь, понимаете? Лицо, занимающееся расследованием преступлений. А в материалах по Клюевой я не нахожу ни одного признака уголовно наказуемого деяния.
- Вы извините… это ваша терминология… я в ней совсем не разбираюсь, я ведь специалист в другой области… но, поскольку это в вашей компетенции…
- Поскольку это уж оказалось в моей компетенции, скажу вам так: я намерен в ближайшее же время вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Не прибегая к особенным проверкам. Что там проверять, скажите на милость? Копию его я выдам на руки самой Клюевой. Пусть делает с ней, что хочет. Если и вы тоже хотите ее получить - сделайте официальный запрос, мы вышлем.
- То есть вы хотите сказать - дело будет закрыто? Насовсем?
- А что вы хотите - мы настаивали на проведении психиатрической экспертизы, - нам отказали по неведомым причинам. Несмотря на то, что признаки психического расстройства налицо. Значит, буду ссылаться на вздорность и абсурд всех ее заявлений.
- Нам бы хотелось вместе с вами подработать формулировочки вашего документа…
- Че-го? - удивился Носов. - Нет уж, в эти дела вы, пожалуйста, не вмешивайтесь. Все бумаги, выходящие за моей подписью, буду формулировать только я сам, и никто больше.
- Какой вы… Не хотите оказать уважение родному вузу, пойти навстречу учителям…
- Ну, лично вы никогда, ничему меня не учили…
- Жаль, жаль, Михаил Егорович, что мы не находим общего языка. А ведь был специальный разговор, советовались, спрашивали о вас. Вот и Алла Венедиктовна Кокарева, и декан ваш, Мухин Федор Васильевич - все прекрасного мнения… Мы даже пошли на то, что обратились в райком КПСС и поделились мнением, что материал по Татьяне Федоровне нужно передать именно вам.
- Спасибо, удружили… - проворчал Михаил.
- Не стоит подходить к подобным вещам столь скептически. Может быть, мы как раз хотим сделать вам доброе дело.
- Ну, интересно… Какое же?
- Подождите немного. Я думаю, в скором времени случится нечто такое, что заставит вас переменить позицию. Будьте здоровы. Да! И с праздником, с праздником вас, Михаил Егорович. Желаю счастья, счастья, хорошо встретить, провести!
- Вас также. Всех благ.
Появился, возник в трубке, накрутил, напустил мути - и что к чему? Странный народ. Может быть, этому и положено быть таким: он ведь не только представитель вузовской публики, но еще и главный среди нее парткомовец!