16
Бормотов, выслушав следователя, сказал с болью:
- Чуяло сердце, что это дело гнилое! Если уж со сбоев началось - не жди удачи. Давай его сюда.
Полистал бумаги.
- Конечно, худенько тут все… И потерпевший тоже татарин. Поднажмут на него - он и сломается.
- Не должен. Он как раз парень крепкий. Но ведь четких доказательств, кроме его показаний, нет. Не считать же ими деньги, изъятые из давлетшинского стола?
- Как знать… Кто судить будет. Ну, наш-то суд мы, положим, уговорим - покуда у нас зыряновское дело, они сильно брыкаться не будут. Но есть ведь еще областная инстанция, Гохберг обязательно попрется туда, начнет клянчить, чтобы все рассмотрели по новой. Правда, тогда уже и спрос будет меньше. Интересно, сколько же он хапанул, собака, что так вдруг засуетился… Что станем делать, Михаил?
- Не знаю, Петр Сергеич.
- Не знаю!.. Заварите кашу, а потом бежите: ах, не получается, товарищ начальник отделения, давайте думайте, выручайте… Обязательно надо было это дело возбуждать? Кто тебя просил?
- Ну как же… Ведь это грабеж, серьезное преступление.
- Ладно, чего теперь об этом кукарекать… Придется, наверно, освобождать его из-под стражи. Позор!.. И все равно лучше сделать это самим, чем суд потом сделает, с оправдательным приговором.
- Да почему вы думаете, что его обязательно оправдают? - разозлился Носов. - Потерпевший там был выпивши, точно. Но не пьян же вусмерть! Я его видел, когда он приехал в отдел - говорил он связно, на вопросы отвечал толково. Отчетливо запомнил номер машины. Как же ему не поверят, если он будет стоять на своем?
- Надо рассчитывать на худшее. И ведь, словно назло, прокурор-то на больничный ушел! А эта мокрохвостка… лучше с ней не связываться: запутает все, такой накрутит ерунды, чтобы не отвечать. Домой ему позвонить… Попробовать разве, а?
Он набрал номер, и Михаил сразу услыхал раздраженный, гнусаво-хрипкий таскаевский голос. "Иван Степаны-ыч? - пропел майор. - Это Бормотов, извините. Как здоровье? Да-да… Да-да… Тут вот одно дельце у нас зависло…" Трубка заквакала потише. Разговор был долгий, и начальник заканчивал его весь красный, то и дело вытирая взмокшую плешь с редкими рыжими волосиками.
- Ну, ты понял?! - рявкнул он, оторвавшись наконец от телефона. - Либералы, говорит, вы ползучие. Садить, и никаких гвоздей! А этот… ох, нехорошо он тебя назвал, Михаил, - пусть немедленно пишет постановление об отказе в ходатайстве, подшивает обвинительное заключение - и везите дело лично ко мне домой, сам им стану заниматься.
- Кому… мне везти? - севшим голосом спросил Носов.
- Что, испугался? - ухмыльнулся майор. - Ничего, отвезешь. И сразу перечислишь дело за прокурором. Копию постановления закинешь в адвокатскую контору. Пусть Гохберг умоется. Начнет воду мутить - говори, что вопрос согласован и тебе объявлено устное замечание. Вот так…
Носов написал под копирку постановление, привел в порядок дело. Голова болела и кружилась, руки дрожали.
Фаткуллин, вглядевшись в соседа, сказал сурово:
- Иди домой, парень. А то ты весь белый. Отдохни.
- Не-ет… - вставая, отозвался Михаил. - Я еще не все сделал…
Он спустился в дежурку, показал папку другу-самосвальщику Васе Меркушеву:
- Я должен отвезти это домой к Таскаеву. Есть машина?
- Про тебя мне известно, ваш начальник звонил уже. Только придется обождать: Наугольных с человеком в КПЗ должен ехать. Подбросите их по дороге.
17
На улице было светло и слякотно. Час дня. Из кабины угрюмо таращился шофер-милиционер, старшина Иван Афанасьич. Старая, полузабытая мелодия "Маленького цветка" веялась из эфира по солнечному воздуху. В годы носовской юности она чаще других звучала на танцах - парни прижимали к себе девчонок, ширкали подошвы, стучали каблуки, блестели глаза. Милые подружки из строительных общаг…
В дверях показался Герка Наугольных, - он гнал перед собою тщедушного обтрепанного мужичонку в худой телогрейке, кирзовых сапогах, избитым лицом. Когда тот подтрусил, оглядываясь, к задней дверце машины, Герка догнал его и пнул. Мужичонка упал на снег и молча заелозил по нему.
Наугольных открыл дверцу, поднял беднягу и затолкал внутрь, тихо и страшно матерясь. Потом он влез в кабину. Михаил приткнулся за столиком, встроенным в средний отсек.
- За что ты его - так-то сурово?
- За дело… Будет знать, сволочь.
- А все-таки?
- У, п-падла! - старший инспектор стукнул по перегородке, отделяющей салон от закутка, где перевозили задержанных. - Уж я его бил, бил… Мой агент. Четвертый год на связи. Ш-шарамыга… Он ничего, работать может… но как пойдет вот так в раскрутку - все забывает, сволочь. Мы с ним сначала неплохо начали шебаршиться, - вдруг взял, ввязался в какую-то кражу, концы не смог спрятать - пара лет снова обломилась. Освободился - я ему паспорт выправил, штамп туда поставил, в общагу прописал - теперь работай знай! Нет, опять пропал. А как раз вот так, - Герка резнул пальцем по горлу, - был нужен! Интерес-сная могла получиться разработка… Чего глазеешь, мразь! - он замахнулся локтем. Прильнувшее к зарешеченному окошечку лицо исчезло.
- Что ж ты его так избил?
- Ничего-о… Теперь ему в камере больше веры будет… х-ха-ха-ха-а…
Наверно, никого в отделе не били столь часто и с таким удовольствием, как агентов-осведомителей. Идешь вечером по коридору и слышишь стукоток в запертом чьем-нибудь кабинете: опять гоняют кадра… Конечно, и публика того стоила: то был народ подлый и бесшабашный. Как-то Михаил спросил у Сашки Поплавского, главного агентурщика:
- Слушай, вы чего их все время колотите? Не боитесь, что они… ну предадут, например, или хуже работать станут?
- Да что ты! Им ведь назад хода нет. Они и нас, и своих пуще черта боятся. Своих - еще больше. Потом - все в наших руках. Пустим по тому же низу информацию, что такой-то стучит - и конец ему. Так что тут у нас служат и за страх, и за совесть. Да это людей ведь и затягивает, как-никак - мы им денежку платим, тоже немало значит; то, что от него судьба его ближнего зависит, нервы щекотит - бывают и такие любители…
18
С замирающим сердцем он нес папку к таскаевской квартире: вот сейчас встретит Ваня, начнет орать, топать ногами… Но дверь открыла жена. "Это… Ивану Степанычу… будьте так добры…" - он стал совать ей дело. Тут из глубины квартиры донесся хриплый, гнусавый прокурорский рев, и следователь поспешил скорее смыться. Пусть уж Ваня сам как хочет, так и переправляет это хозяйство к себе в прокуратуру - через курьера, шофера, машинистку, любого из подручных. В крайнем случае созвонится с отделом, они отвезут.
Выйдя на улицу, Носов ощутил невероятное облегчение, освобождение. Свободен! Пролететь бы сейчас на метле, как Маргарита, над этим мрачным задымленным городом, над тюрьмой и прочими невеселыми заведениями, над преступным людом, свидетелями, потерпевшими, над судейской, прокурорской и адвокатской кутерьмой и заорать во весь голос: "Свободны! Эй, свободны-ы!.".
- Свободе-ен!
У него возникло сильное желание выпить, отметить удачно завершенную давлетшинскую эпопею. Но сначала надо было раздобыть денег. Он отправился в КПЗ. Там от дежурного позвонил в кабинет оперативников:
- Наугольных там еще? Пригласите.
Герка недовольно заворчал в трубку:
- Ну, чего? Кому там меня надо? Это ты, Мишка? Я занят, а ты звонишь… Срочно, что ли?
- Да видишь, я там засуетился в отделе и совсем забыл, что мне надо будет деньги. Выручай.
- Сколько тебе надо? - спросил Герка.
- Двадцатку. До получки, как обычно…
- Сейчас я спрошу. - Он что-то задундел в стороне от телефона. - Ладно, жди, вынесу…
Катился уже третий час. День, считай, улетел. Носов забрел в кафе, заказал бутылку вина. Хлопнул фужер - сначала стало скверно, завспыхивало перед глазами, - затем сердце забилось мягко, легко, и он испытал блаженство. Закурил. Пришла и села за столик женщина лет тридцати - крепкая, с приятным лицом, модно и со вкусом одетая. Тоже взяла вина - двести грамм. Когда официантка принесла ей рюмку, Михаил налил туда из своей бутылки, чокнулся:
- С прошедшим праздником вас. Будьте здоровы!
Она выпила, не жеманясь.
- Я так устал, - сказал следователь. - Вот, решил расслабиться. А вы - просто так или для поднятия духа?
- Да! - она тряхнула крупно завитыми, ухоженными волосами. - Попросила неделю в счет отгулов - очертенело все, надо отдохнуть. Расслабиться, как вы сказали.
- Два взрослых человека сидят в кафе и мечтают расслабиться. Почему бы им не объединиться в своих желаниях?
Поначалу ее реакция была чисто женская: быстрый, оценивающий взгляд, незлая настороженность.
- Когда встречаются случайные люди и случайно о чем-то договариваются - это несерьезно. Ваше предложение не принимается. Кроме того, такой проблемы - с кем расслабиться - у меня нет. Да и у вас, кажется, тоже.
- Конечно, вы интересная, - он начал уже помаленьку пьянеть. - Но и я, между прочим, не какой-нибудь уличный… Я окончил университет. Я юрист.
- Ну и как оно?
- Да чушь, мрак сплошной. А вы кто?
- Специалист по физике быстрых процессов. Физика взрыва. Тоже ничего хорошего. Сижу, кукую в своем КБ… Ну, выпьем, - она разлила вино из своего графинчика. - На черта я это вам говорю? Наверно, потому, что у вас глаза какие-то тревожные.
- Моя жена тоже, между прочим, физик. Металлофизик. Не слишком ли много развелось вашего брата? Куда ни плюнь… Скоро все расщепите и взорвете.
- Зачем вы?.. - она взялась за сумочку. - До свиданья. И не напивайтесь сегодня сильно. У вас, я вижу, такое настроение.
- Иди, ступай… - глаза его смотрели уже тяжело. Глядя женщине вслед, Носов шумно вздохнул, ноздри его раздулись, кулак забил по столу. Допил вино, расплатился и из автомата позвонил в следственную часть тюрьмы, трубку взяла Надя.
- Надюша! Это Носов позвонил. Ну да, Миша Носов. Ты, Надя, не обижайся на меня, я утром был злой, сказал чепуху… С прошедшим, лапочка. Помнишь, ты все обижалась, что я тебя никуда не приглашаю? Ну так вот: давай сегодня, прямо хоть сейчас. Давай договоримся так: я подойду к вашей конторе. Минут через двадцать. И буду в скверике.
- Может, не надо, Миша, а?
- Надо. До встречи.
Дорогой хмель маленько рассеялся - настолько, что в некий момент Носов пожалел даже: назревала неясная, зыбкая и чреватая ситуация! Но подавленный уже рассудок сам выискивал оправдания: "Нехорошо обманывать женщину, это не делает чести"… Будь что будет! Я папа Мюллер.
Напротив следственных кабинетов Михаил прислонился к дереву и стал ждать. Вдруг одно из окон отворилось, выглянула Надя:
- Эй!
- Эге-эй! - откликнулся он. - Я тут!
К нему помчались любопытные ребятишки: что это за дядька кричит перед страшной тюрьмой? Мамаша, сидящая с ребенком на скамейке неподалеку, подхватила его на руки и пошла из скверика, опасливо оглядываясь. Сержант-контролер немедленно открыл окошечко будки, зорко вгляделся - однако увидав знакомого, часто бывающего здесь следователя, затворился опять. Надя махнула рукой и закрыла створки.
Носов сел на освободившуюся после мамаши скамейку.
Интересно все-таки - что приводит баб на службу в милицию, исправительно-трудовые учреждения? У мужиков другие дела - там встречаются такие особи, такие псы, которым только в этих учреждениях и место. Так ведь мужчина наделен от природы необходимыми для того качествами: крепкими нервами, физической силой. А они… Речь не о таких, конечно, как отдельский кадровик Валя Комарова - они сидят над бумагами, получают выслугу, звания, льготы, движутся к не столь уж далекой пенсии, не поступаясь, в общем, ничем, что имели бы в гражданской жизни; речь о тех, кто служит. Особенно на низовых должностях. Зарплата невысокая, работа собачья порою, на холоде, на зное… Так что их толкает туда и держит годами?
19
Она появилась из двери в каменном заборе - уже переодетая в гражданское, в старенькой цигейковой шубке. Обычная одежда, обычное лицо. Встретишь на улице - разве скажешь, что работает в тюрьме?
- А этот-то, твой-то - как его, Давлетшин, что ли? - заговорила она, взяв Носова под руку. - Такой, знаешь, радостный в камеру пошел, даже насвистывать чего-то стал. Я ему говорю: "А ну прекратить!" Он обернулся: "Все равно ты мне, - шипит, - настроение сегодня не испортишь". Я хотела на него рапорт писать, за пререкания, а теперь думаю: как ты скажешь. Ну, писать или нет?
- Не стоит, пожалуй. Он ведь зря радуется. И не знает еще, что зря. Так что не трогай - ему предстоит еще всплакнуть.
- Ну, ладно. А то посидел бы у меня в карцере…
Носов подсчитал мысленно оставшиеся деньги: пятнадцать рублей с мелочью. Должно хватить…
Кафе, куда они зашли, только открылось после перерыва и было пусто. "Что мы будем пить? - сверкнули глаза у выводной. - Миша, давай шампанского! Сегодня правда хороший день. Фенька даже не ворчала, когда я сказала, что мне надо идти. Она вообще вредная баба, а тут… Ей какое-то пособие на детей выписали, вот она радостная и ходит".
Официантка тащила бутылку, тарелки с салатом. "Гляди, какое у нее хитрое лицо, - заметил Михаил, когда она ушла. - Непременно должна нас обдурить". - "Пускай попробует. Я с ними строго. Меня не обведут. В случае чего - предъявим удостоверения. Они знаешь, как этого боятся!" - "Я не люблю по неслужебным поводам махать удостоверением". - "Ничего, пускай видят, что мы оба из органов, с нами жульничать нельзя". Носов хотел спросить: а с другими что, можно? - но не стал: обидится, зафыркает еще… Так она ничего, крепенькая, круглая, папа, старый волк из лагерной администрации, может гордиться дочерью. Не замужем - ну так и что за беда, какие ее годы! Придет время, явится и в ее жизни какой-нибудь бравый контролер из демобилизованных молодых солдат, и возникнет еще одна семья, где оба - из органов.
20
Они выкатились из кафе в десятом часу - на улицу, под капель - нетвердо ступающие, нетвердо соображающие.
- Куда мы теперь? - спрашивала выводная, зябко вздрагивая.
- К тебе… к тебе…
- Нет, что ты! Ко мне нельзя, просто никак… я же у тетки живу, с ума ты сошел?
Он бросился наперерез такси с зеленым огоньком. Назвал адрес райотдела. "Куда ты?" - трепыхнулась Надя. "Сид-ди-и!.".
Возле входа Носов велел остановиться и ждать его. Преувеличенно прямо, перед удивленным взглядом Васи Меркушева он прошел мимо дежурки, поднялся к себе, отпер сейф и достал ключи давлетшинской квартиры, изъятые у того при личном обыске. Обвиняемый жил один в отдельной квартире. Нор-рмальный ход!
- Извините… вот мы сейчас в милиции были… вы там работаете, да? - спросил вдруг таксист, когда мчались по городу. - Кем, если не секрет?
- Что, есть знакомые? - нехотя откликнулся Носов.
- Ну нет, просто интересно…
- Я следователь. Еще вопросы?
- О-о-о! Большой человек!
А когда машина подъехала к дому и Михаил стал копошиться с деньгами, шофер сказал:
- Да зачем все это? Вот моя путевка, напишите на ней: "Был задержан в порядке служебной необходимости с двадцати одного до… двадцати четырех часов". Такой-то. Номер удостоверения. И вам не надо тратиться, и мне хорошо. Тариф оплатят - ну и ладно. А я на себя пару хороших ездок сделаю.
- Н-нет… уж я… не ш-шути с этими делами, шеф…
- Кончай! - Надя наклонилась и выхватила у него деньги. - Сделай человеку, если просит. Жалко тебе? Есть права - значит, надо ими пользоваться. Что, деньги лишние? Где ваша путевка? Давайте, я за него напишу. Я ведь тоже из органов. А он распишется.
Таксист протянул лист, и она стала писать под его диктовку.
- Ну, ты… из органов… - в машине Носова развезло, и язык плохо слушался. - Брось, слышь… это дело…
Проворные женские пальчики влезли во внутренний карман, извлекли удостоверение; глянув номер, она сунула его обратно.
- Ничего-ничего, - шофер хлопал следователя по плечу. - Все нормально. Если, в случае чего, позвонят из нашей конторы - да они не позвонят! - скажите, что так и так, машина была нужна, а зачем - не ихнего ума дело. Во-от… теперь расписаться надо.
- Я распишусь! - сказала Надя. - Видите, какой он, намажет, начеркает еще… вот, держи! Айда, Миша!
Они вылезли наружу. Машина резко, с пробуксовкой, тронула с места, заелозила по льду; пошла, удаляясь огоньками.
- Зачем… зачем ты это сделала?
- Ничего, пускай парень катается. У тебя что, денег лишка?
- З-замолчи! - он топнул ногой, схватил ее за рукав и дернул к себе. Налетев, она толкнула его, и Носов чуть не упал навзничь.
- Что с тобой, Миша? - обиженно спросила выводная. - Мы что, ссориться станем или… ты зачем меня сюда привез, вообще?..
- Да, да… - он нашарил в кармане ключ, вынул его. - Пошли…
Они открыли дверь, зажгли свет. Чужая квартира, чужая обстановка, чужой раздвинутый диван… Хозяин как исчез однажды - так и не появлялся уже два месяца. Пахло пылью, запустением, долгим отсутствием человека. Они разулись и по пыльному полу, оставляя следы, двинулись в комнату. Носов сел на диван, притянул к себе Надю. "Что ты, подожди…" - слабо твердила она. Вдруг резко встала, выключила свет и начала проворно расстегивать и сбрасывать с себя одежду. "Сам-то чего сидишь? Давай быстрей", - услыхал он ее хрипловатый голос. Снял пиджак, приблизился к ней. Раздался звонок; оба крупно вздрогнули и замерли. Михаил пошел к двери, - Надя схватила его: "Не надо, не ходи, что ты, с ума сошел?" - "Видели же, что горел свет… что скрывать!.". - "Кто?" - спросил он, затаив дыхание. "Соседи, откройте". Отомкнул замок, выглянул сквозь узкую полоску. Девочка лет двенадцати, в платье. "Чего тебе?" - "Вам уже неделя как телеграмма пришла, возьмите". Носов выхватил бумажку, кинул на пол, закрылся. "Что там?" - послышался Надин голос. Сама она уже лежала под пыльным одеялом. Носов, однако, все не мог успокоиться: дрожали руки, зябко вздрагивали плечи.