13
Машина остановилась. Участок Матусевича располагался внизу двухэтажного барачного здания и был большой, довольно хорошо обустроенный - его отвоевал когда-то первый здешний участковый, Финкельман, который на этом посту сумел дослужиться аж до майорского звания. Тот на участке дневал и ночевал, вообще был бравый служака. И для своего ничтожного образования - у него был всего-навсего один законченный перед войной курс техникума - сделал все-таки неплохую карьеру.
Гришин же предшественник, лейтенант Петя Прошкин, отбывал в настоящее время срок в колонии для работников правоохранительных органов. Как-то Анна Степановна, будучи дежурной, выезжала на стройку, к подготовленному для сдачи дому. Рабочие и мастера обнаружили, выйдя на смену утром, что откручены смесители у многих ванн и умывальников, вскрыт и разграблен ящик с электроаппаратурой, да и напакощено изрядно: разбиты стекла, лампочки, повреждены двери. Ущерба - только от кражи - насчитали около трехсот рублей. Тут же бегал поднятый из дому Петя, разбирался, опрашивал… А через пару дней установили, что Петя-то все и натворил, с двумя дружинниками, выйдя вечером, после дежурства, из своей резиденции. Они там, оказывается, выпили на троих две бутылки водки, и выяснилось, что кому-то из дружинников позарез нужен смеситель. От замысла перешли к делу - и Прошкин тоже поперся на стройку, и тоже отвертывал, прятал по карманам, крушил… В отделе его жалели: парень он был неплохой, компанейский, умел работать с контингентом, считалось, что финкельмановский участок перешел в надежные руки…
Гриша служил сначала помощником дежурного в спецприемнике для бродяг и нищих, затем поступил в среднюю спецшколу милиции, выдвинулся в участковые и занял Петино место. Он тоже был ничего парнишка, хоть и со странностями: вместо того, чтобы наводить страх на пьяниц, проверять тех, кто находится под административным надзором, следить за порядком в микрорайоне, он больше любил потолковать на полушепоте об агентурной работе, отнюдь не входящей в его обязанности, о разных преступниках и способах их поимки, устраивал на участке какие-то засады и больше общался с оперативниками, чем с работниками своей службы.
Гостей он встретил с почтением, а Михаила даже - с некоторым подобострастием: всякий следователь был для него вообще невероятно большой человек. Они с Вовиком сразу зашушукались и скрылись в комнатке, где у Матусевича оборудовано было нечто вроде служебного кабинета.
Общее же помещение участка было грязновато и не отличалось, по сути, от подобных казенных квартир: стулья, два стола; холодный, нежилой, кислый запах. И соответствующая публика: двое резвых парнишек, готовых по первому сигналу бежать, хватать, заламывать руки, считать чужие зубы; восседающая за столом строгая остроглазая тетка; говорливый старичок, наставник-воспитатель. Интересно, где они ощущают себя истинно людьми: здесь, дома или на работе?
Один парнишка подошел и стал, заискивая, спрашивать у Михаила, не знает ли он, какую "пушку" дают инкассаторам и полную ли к ней обойму. "Не знаю, - ответил Носов. - Макаровский, скорее всего. Насчет обоймы вот - затрудняюсь сказать. Что, собираешься туда пойти?" - "Да вот… предлагают", - важно сказал парень.
Выглянул Гриша: "Все на сегодня, товарищи! Ко мне приехали следователь с работником уголовного розыска, сейчас начнем проводить оперативное совещание. Будем планировать операцию".
А когда общественность удалилась, запер дверь изнутри, откупорил бутылку, расставил стаканы. Вдруг, не закончив дела, сел за столом в позе стратега и замолол: "А не попробовать ли нам, Владимир, разработку вот какого рода…" - "Кончай, слушай! - рассердился Носов. - Надоели со своей болтовней. Офицерского закона не знаешь? Разжалую, будешь знать… За столом - ни слова о службе, понял?" - "А о чем тогда?" - "Можно о бабах. О погоде. О детстве босоногом. О том, как в школе учился. Впрочем, учился неважно, верно?" - "Ты почем знаешь?" - "Догадываюсь… Все МВД на троечниках замешано". - "Между прочим, - чванливо произнес Гриша, - кое-кто из отличников, с кем учился, сейчас неважно живет. А я - офицер органов, представитель власти. И имею свои права. Властные полномочия. Будет случай - перейду на оперативную работу. Верно, Владимир?" - "Все так. Только, боюсь, Моня тебя не отпустит. Участкового труднее найти, чем инспектора уголовки. Потом - у тебя ведь квартира служебная, пометут из нее сразу, чтобы другого участкового вселить - где жить станешь? Миша, ты разлил? Поехали!" Они выпили по полстакана, и Носова, протрезвевшего уже, снова охватило возбуждение. Он стал лихорадочно курить, а Синицын с Матусевичем - рассказывать анекдоты, разглядывать изъятые Гришкой у какого-то забулдыги порнографические карты. Носов подошел к окну, отодвинул занавеску. Капала вода, фонари освещали улицу. Спит Земля в сиянье голубом… Вернулся на свое место. По участку плавал сизый сигаретный дым, раздавался мужской гогот.
"Кончайте вы, кобели!" - прикрикнул Михаил. Участковый с оперативником умолкли; Вовик сказал: "Давай допьем, что ли…" Зазвонил телефон, Матусевич рванулся к трубке: "Да… да, у меня… Ага… А что такое? А? Ну, понял…" Сказал с досадой: "Фоменко. Велел вам возвращаться в отдел. Что-то там случилось, я не понял. Машина сейчас подойдет". Носов опасливо покосился на разлитую водку: "Может, не стоит тогда допивать?" - "Нет-нет! - Синицын схватил свой стакан. - Ты что, думаешь, мы от этого трезвее станем?" Подъехала машина, участковый пошел открыть дверь. "Фу, надымили, черти…" - забурчал, входя, старшина Шестаков.
"Что там стряслось?" - прожевав закуску, спросил Вовик. "Уж стряслось… Толька Никулин, дежурный по вытрезвителю, погорел. Нагрянул проверяющий из управления, глянул - Толька поддатый. Они там все сегодня поддавали - видно, денежного клиента зацепили. Я сам свидетель, как оттуда за коньяком гоняли. Ну, давай вязаться: "Вы употребили!" А тот знай лепит: вчера по холоду раздетым прошел, застудился, вот и принял для сугреву… "Какое для сугреву! У вас средняя степень!" Отстранил, короче. И правильно сделал. Что, скажите, за привычка дурная - пить на службе? Вот вас хоть взять: тоже ведь на дежурстве, а сидите тут, керосините… А если преступление?" - "Ну и что? - буркнул Синицын. - Мы как пьянеем, так и трезвеем: быстро, четко… Первый раз, что ли?" - "Первый не первый, раз за разом - и залетите тоже, обязательно… Ладно, поехали давай".
В машине Носов спросил: "Ты у Балина-то был, Веня?" - "Ездил. Полный мрак: у бабы дом на замке, опять, видно, гуляет, мать его пьяная, ничего толком вымолвить не может… прокол, Миша!" - "А Толик не погорит, не волнуйтесь, - пьяно гукнул сзади Вовик Синицын. - Дадут выговорешник - и все дела. Где они еще человека на такую подлючую должность сыщут?" - "Я не пойму, зачем он из участковых на нее пошел? - сказал шофер. - Что на участке-то не сиделось? Это ведь не в отделе, у начальства под носом". - "Ему должность начальника вытрезвителя в перспективе предложили, а она капитанская. Ему капитаном-то пора уж быть, срок два года как вышел. Вот и попал к черту на рога. Обрадовался… Забыл, что в кадрах тоже не дураки сидят. Они должность закрыли и тут же забыли о нем. Своего человека в начальники двинули. Вот Толик и стал попивать. Ну, и вылетит - тоже невелика беда. Где только они нового дежурного станут искать?.".
Машина остановилась у отдела. Носов тихонько, задним ходом прокрался в кабинет, поставил и застелил раскладушку. Хорошо, пожалуй, что вовремя уехали с участка, а то захотелось бы куралесить дальше, кинулись бы ночью искать выпивку, Вовик с Гришкой наверняка нашли бы ее, а конец один: легли бы все влежку на грязном полу участка. А утром по холодрыге, похмельные, поплелись бы в отдел.
Нелепый день. Ни то, ни се. Слава Богу, было еще более-менее спокойно. Что же он упустил, не сделал?.. А, не допросил потерпевшего от наезда зыряновского "жигуленка". Ладно, успеется. Все равно дело отдадут ему. А Зырянов… разорвал, гад, бумагу… как он изменился в лице, читая ее… Ничего, будешь знать, это тебе не то что крутить любовь с Машуткой Киреевой, пока ее Пашка гоняется по Союзу за сбежавшими из тюрьмы подопечными. Ничего… будет… будет… будет тоже знать, как ловить ворон… ворон…
14
Разбудил его Фаткуллин. Он пришел свеженький, бодрый, полез открывать форточку. Фаткуллин любит дежурить в праздники: детей у него нет, одна жена, скучная Сония. Квартира у них большая, богато убранная, много хрусталя, она на него пылинке не дает сесть, все там чинно-трезво-благородно… Поневоле затомишься и сбежишь. Да он еще надевает по праздникам мундир со всеми медалями, а среди них есть даже одна диковинная: с двумя цепочками. Медаль Ушакова. Для матросов, как объясняет Фаридыч, она значит больше, чем орден.
- Ф-фу-у, надышал ты тут перегаром… Что, здорово вчера колыхнул?
- Как… кого колыхнул? - Носов сел на раскладушке, замотал головой. - Мы это… службу несли… охраняли покой…
- Ладно, шуруй давай домой. Чаю заварить тебе?
- Нет, Фаридыч, побегу…
Дома в большой комнате спали на тахте Лилька с Димкой; дверь в маленькую была прикрыта, из нижней щели тянуло табачным дымом. Носов заглянул - там на их кровати устроились физик-лирик Родя со своей подругой Лидусей.
Видно, шатались, шатались вчера, своего жилья нет ни у того, ни у другого - и двинули к той, что всегда готова приветить и не помнит никаких обид. А увидав, что хозяина нет дома - его бы, может, и постеснялись - завалились спать. Да ладно, что теперь…
В холодильнике он обнаружил бутылку сухого вина и решил опохмелиться. Выпил фужер и хотел поставить бутылку обратно - он не любил пить один - как появился Родька. Они допили все; стало легко, приятно жить, словно острая льдинка в голове расплавилась и тепло затопила мозг. Михаил толмил растроганно:
- Родя… Родя… Ты молодец, спасибо…
- Все-таки люблю я вас с Лилькой! - сильной рукой физик-лирик сжал его запястье. - Как дети вы оба… Ин-фан-тильные. Да и все мы такие. Меня взять - прыгаю, как поплавок. А рисовал хорошо, выучиться - может, и дело получилось бы. Жизнь другая, люди другие…
- Дело не в этом, верно? Дело в том, что выучились, людьми стали, верно? Меня взять - кто я был? Шоферюга зачуханный.
- Ну, с собой, пожалуй, меня не равняй, - загадочно усмехнулся Родя. - Я, в отличие от тебя, закончил все-таки факультет нужных вещей… Что ты так смотришь?
- Нос тебе, собака, хочу откусить… - Носов оскалил зубы и полез к Родькиному лицу. - Чтобы знал… знал…
Физик толкнул его - он упал на пол, опрокинув табуретку. Завозился, страшно ругаясь. Прибежала Лилька, стала помогать ему подняться. Родька тем временем оделся и ушел. Вернулся он скоро. Носов сидел за столом на кухне и тихо скулил, утирая слезы. Родька поставил перед ним бутылку, хлопнул по спине: "Не будем сердиться… извини, старик!" Понемногу разговор снова наладился, они выпили вино и пошли спать, и спали до обеда. Проснувшись, сошлись в комнате, где Димка играл солдатиками. Лилька с Лидой о чем-то толковали на кухне. Родька глянул в заплывшее носовское лицо, подмигнул: "Не робей, корефан!" - и вытащил из сумки бутылку водки. На этот раз они окосели быстро, капитально, агрессивно. "Идем в ресторан! Я хочу еще! Одинова живем или нет - ты скажи, скажи!.". - клокотал Родька. "Т-ты-ы! Корефан! Я тоже… скоро в науку пойду, ты понял?! Идем, идем, Родя-а!" - вторил ему Носов. Лида заплакала и ушла. Лилька махнула рукой: "Делайте, что хотите, мы с Димкой едем к старикам".
Дальше - помчались в ресторан, еще там пили, выползли - и разбежались. Носов ринулся на квартиру тестя и тещи. Лилька с Димкой уже уехали, и он сколько-то просидел у стариков, пугая их своим видом и бессвязными речами. Еле доплелся домой, пытался там играть с сыном, но все падал и - так и уснул на полу под рев мальчика. Встал ночью, долго пил на кухне воду. Явилась Лилька: "Ну что за загул ты устроил сегодня?" - "Так, случайно… устал, что ли…" - "Больше не будешь?" - "Нет, не буду". - "Ты пойдешь на работу утром?" - "Да, надо…" - "Не забудь тогда взять справку на кредит".
15
Гохберг опоздал и в понедельник: к Носову успели привести Давлетшина, они выкурили по сигаретке, поговорили о том-сем, что творится на воле.
Против всякого ожидания, адвокат был сегодня тороплив: он скоренько перелистал оставшиеся страницы, что-то дописал к заготовленному уже ходатайству, протянул его Носову. Тот стал читать, хмурясь. Гохберг начисто отрицал сам факт преступления: мол, потерпевший был пьян, Давлетшин лишь вытащил его из машины, когда тот начал оскорблять его и шофера; Мусихин факта ограбления не подтверждает. Значит, никакого грабежа не было. Единственный состав преступления, который можно вменить обвиняемому - это статья сто двенадцатая, часть вторая, причинение легких телесных повреждений без расстройства здоровья - имелся в виду удар, нанесенный Давлетшиным потерпевшему. Жиденькая статейка - санкции по ней всего-то навсего до шести месяцев лишения свободы, или исправительные работы на тот же срок, или штраф до пятидесяти рублей, или вообще меры общественного воздействия. Ничего себе!
- А теперь, - торжественно заявил Исаак Абрамович, - читайте главное: вы должны немедленно вынести постановление об освобождении Давлетшина из-под стражи.
- Как это… вы чего?
- Ничего. Вы нарушили закон. Обвиняемый содержится незаконно в тюрьме вот уже тридцать пять часов. Я был с утра в прокуратуре области и принес официальную жалобу на ваши действия.
Так вот где таилась погибель моя… Так вот почему ты не пришел сегодня вовремя! Ход емкий…
- Но вы же обещали в пятницу подписать протокол седьмым числом! Выходит, не держите своего слова?
Гохберг поглядел на него с сожалением, как на дурачка.
- Но вы поймите и меня, - почти задушевно сказал он. - Неужели вы думаете всерьез, что я могу потворствовать такому вопиющему нарушению закона? Ошибаетесь, ошибаетесь… У нас тоже есть свои правила поведения. Вот вам бумага, садитесь и пишите постановление. Иначе вы многим рискуете.
- Напрасно вы пугаете меня. Знать бы раньше, что за подлость вы затеяли… Насчет постановления суетиться не стоит: на нем ведь должна быть печать, а где я ее вам сейчас возьму? Потом - неужели вы думаете, что я не посоветуюсь по этому поводу с начальством? Так что разрешите откланяться. О принятом решении вы будете извещены.
- Не нарывайтесь на неприятности! - зашипел адвокат. - Речь идет ведь всего лишь об изменении меры пресечения, замене ареста на подписку о невыезде, если вы не хотите прекращать дело. Иначе будет стоять вопрос о вашем привлечении к строгой дисциплинарной ответственности. Я полагаю, Ильдус, у вас все сложится нормально, - обратился он к радостно осклабившемуся "клиенту" - тот сразу усек суть происходящего.
Ненависть, опустошение, внезапная усталость… Носов еле разлепил непослушные губы:
- Вы не спешите… не спешите… - он вышел из кабинета и позвал выводную. Сегодня дежурила белокурая сержант Надя. "Уведи Давлетшина обратно", - сказал он. Надя танцующе подошла к нему, прижалась полной грудью:
- Миша, а когда в ресторан пойдем?
- Когда рак на горе свистнет, - угрюмо ответил Носов. Выводная отпрянула, всхлипнула; вдруг побежала в конец коридора и скрылась в одном из кабинетов. "Обиделась… - равнодушно подумал следователь. - Ну и пошла ты…" Он не мог сейчас никого жалеть. Надя появилась снова минут через пять, когда Михаил уже успел одеться. Встала у двери и тихо сказала, сделав жест рукой с зажатым в ней большим ключом: "Идем, Давлетшин".
По дороге в отдел, в трамвае, он пытался анализировать происшедшее. Удар Гохберг нанес точный, умелый, соответствующий его квалификации и опыту. Если ему удастся отвести обвинение в грабеже - это будет большая победа. И все психологически рассчитано: следователь выпускает из-под ареста человека, обвиняемого по такой серьезной статье! Суд обязательно усмотрит здесь сигнал: что-то нечисто, есть сомнения. А угол зрения много значит в подобных вопросах. И полетит все, закувыркается… Останется сто двенадцатая. Подумаешь, семечки! По ней и судимость-то погашается сразу после отбытия наказания. Так что Давлетшин окажется снова чист. Но сто двенадцатая хоть покроет брак в работе, если отпадет грабеж. Судья вынесет обвинительный приговор - возможно, даже ограничившись отбытым сроком заключения. Главное, чтобы не оправдали. Однако если Давлетшина отпустить до суда - он пойдет на все, чтобы заставить парня отказаться подавать заявление о привлечении к ответственности за телесные повреждения - ведь эта статья применяется только по жалобе потерпевшего. И тогда дело вообще лопнет. Нет, адвокат все предусмотрел и еще не все козыри, верно, выложил. Только вот - разве можно в таких ситуациях врать в глаза и держать камень за пазухой? Сволочь какая… Что-то еще скажет по этому поводу начальник отделения? Ваня Таскаев? Или за него все еще сидит та профура?..
На ближайшей остановке выскочил из вагона, отдышался. Соб-баки… А еще в праздник гады физики-лирики затащили в его квартиру занюханного поэта, не посчитавшего даже нужным поздороваться с хозяевами, закрылись с ним в комнате и не допускали, чтобы они с ним общались: прочь, мол, плебеи, чернь убогая… Тот же Родька вчера… Ты - пожалуйста, со всей душой, а тебе - в морду сапогом. И каждый думает только о том, как обмануть, оскорбить, унизить. А Лилька, простая, добрая душа, еще ищет положительных эмоций. Хоть бы подсказала: ему-то самому где их взять? Он сел на другой трамвай. Когда проезжал мимо одного из зданий, что-то закопошилось в мозгу, и лишь через две остановки он сообразил: управленческая бухгалтерия, там надо взять справку на кредит! Совсем выскочило из головы. Впрочем, какая сейчас справка… Может, потом, когда хоть что-то утрясется, прояснится с этим Давлетшиным.