7
В комнатушке для выводных горько плакала их старшая, толстая удмуртка, сержант. "Ты чего это, Феня? - спросил Носов. - Чего стряслось-то, ну?.". Феня заговорила, содрогаясь; из ее лопотанья можно было разобрать, что она сегодня ходила на прием к начальнику управления, генералу, просила жилье вместо сырого подвала, где она жила вместе с пятью детьми и мужем, тоже контролером следственного изолятора. Носов вспомнил этого сизоносого сержанта и посочувствовал бабе. А генерал отказал, да, видимо, как-то еще унизил ее, выказав презрение. И вот она плакала, а следователь, заполнив требование на вывод, растерянно вертел его в руке: так кто же теперь доставит ему из камеры Павлова?
На счастье, подоспела другая выводная, Наденька, крутобедрая и пышноволосая.
- Ой, Миша, привет! - она кинулась к нему. - Ну, когда в ресторан пойдем? Ты ведь обещал!
Опять… Как-то сидели вот здесь, трепались, и Надя стала рассказывать, какая сложная и ответственная у них работа. И Носова дернуло за язык: "Да… что бы мы без вас делали? Надо расплачиваться, надо… в ресторан вести, что ли?" Так вот поди ж ты: уцепилась и напоминает каждый раз. Не хватало еще связываться с тюремной девой…
- Некогда все, Надя! Еле, веришь ли, до дому доползаю…
- Да! - надулась она. - Ты вот старшего лейтенанта, я слышала, получил, и хоть бы хны. Смотри, как бы после не обижаться. Ладно, давай свое требование. Ты где, в четвертом? Ну, жди…
Раздевшись в кабинете, Михаил подошел к окну и стал смотреть на раскинувшийся за тюремным двором сад; деревья скукожились под первым зимним снегом, нечеткие еще тропки пробежали между ними.
Юрка Павлов впервые сел еще по малолетке, за целую серию групповых краж и грабежей; освободился нынче летом, водворился на родном поселке Промзона и снова взялся за прежние дела. Местное молодое ворье, уныло прозябающее в мелких кражонках и истерическом алкогольном мордобое, с приходом его заметно активизировалось. Начальник райотдела редкую оперативку не обрушивался на следователей: "Когда вы посадите Павлова? Он отвратительный человек!" - "К сожалению, - хладнокровно отвечал Бормотов, - такой статьи нет в Уголовном кодексе". Монин скрежетал зубами.
А попался Юрка глупо, можно сказать, на сущем пустяке. Сидел однажды вечером на квартире своей подружки, Наташки Масалкиной, Лисички, пил с ней водку, и притащились еще две юные профуры, Зойка Мансурова и Ванда Душкевич, Душка. Лисичка скоро отключилась, а Юрку в присутствии "дам" потянуло на подвиги, захотелось показать, чего он стоит. Втроем они вышли на улицу, остановили дядьку, довольно скромно одетого, Юрка показал ему нож; сняли старенькое пальто, кроличью шапку, отобрали 12 рублей денег. Купили на них две бутылки водки, поперлись пить обратно к Масалкиной. А ограбленный кинулся, в чем был, в милицию. Где искать Юрку, там знали, сразу полетели на Лисичкину квартиру. Зойка к тому времени уже храпела рядом с хозяйкой, а Юрка и Душка неистово предавались любви на полу, возле кроватки трехлетнего Наташкиного сына. Одежда, снятая с потерпевшего, валялась в прихожей.
Стукнула дверь.
- Здравствуйте, гражданин следователь.
Юрка сел на привинченный к полу табурет. Носов протянул ему сигарету.
- Давно не были! - круглое Юркино лицо расплылось в улыбке. - Давно… Я думал - может, следователя сменили? Нет, не сменили, оказывается.
- Соскучился, что ли?
- Эх… По кому ни заскучаешь, когда участь решается! Нудно до суда сидеть… нервы надсаждаются. Скорей бы уж. Как там дома-то у меня? Как-то бы матери сказать насчет передачки… Папиросы, хлеб белый, колбасу, сахар чтобы принесла. Я ей тут написал - отдадите?
- Отдам… Я как раз на днях должен к вам зайти. Опись имущества буду составлять.
- Зачем? - насторожился Юрка.
- Затем, что статья, по которой я предъявляю тебе сегодня обвинение, предусматривает в качестве дополнительной меры конфискацию имущества. Сто сорок шестая, вторая часть - знакома она тебе?
Павлов коротко вздохнул, схватился за горло и начал бледнеть. Наконец заговорил севшим, словно застуженным голосом:
- Ты чего… в натуре… мусор… Там же… до пятнадцати… ты что-о…
- При чем здесь я? Что я - сам эти статьи пишу, что ли? Здесь чистый разбой, и ничего больше. Нож-то ты забыл? Ну, вот и все.
- Не было ножа. Не было. У, загрызу-у!.. Не было ножа!..
- Не ори… И бесполезно отпираться. Если надо будет, я проведу очную ставку и с потерпевшим, и с подельницами, Зойкой и Душкой. Они тоже нож подтверждают.
- Ш-шалашовки… Через них и пропадаешь. Мне ведь Зойка тогда и сказала: давай, тормознем того фраера. - Юрка обхватил голову, застонал: - Сто сорок шестая, вторая часть! Нет, нет, не согласен я, ничего не подпишу!
- Это пожалуйста. Мое дело - ознакомить тебя с обвинением. А правильно оно или нет - в суде доказывай. Но здесь все чисто, статьи тебе менять не станут. Ты бери постановление-то, читай. Можешь написать внизу: "Ознакомился, со статьей не согласен…"
Закончив допрос - Юрка признавал все, кроме ножа, эту линию он решил, видно, выдерживать четко, - Носов отправил его обратно в камеру и пошел заглядывать в кабинеты, искать Фудзияму. Тот, завидев Носова, махнул рукой: "Заходи! Погоди маленько, я сейчас!" Что-то во внешности угрюмого, обрюзгшего человека, сидевшего перед Борькой, показалось знакомым, и Носов присел на стул, вглядываясь.
Где же, где я тебя видел?
И только когда Вайсбурд сказал: "Вот здесь подпишите, Тогобицкий", - Михаил вспомнил его: Коля Тогобицкий! Как же, знаем такого. Следователь отвернулся, когда тот, топая, прошествовал мимо него к двери.
Еще до вуза, работая в автоколонне, он попал в напарники к Коле Тогобицкому, на одну машину. Михаил ничего не имел против: шоферюга как шоферюга, работал в их бригаде, однажды двже выпивали вместе после получки, - Коля тогда затащил его к себе домой, в барак, где жил с какой-то женщиной, играл на гитаре, пел "Ой вы, кони мои вороные" и настырно упрашивал Носова: "Пойдем в кино! Ну пойдем завтра в кино!.". Тем днем, когда он сел на Колину машину, ему попался в гараже бывший сменщик Тогобицкого, остановил: "Ну и к гаду же тебя сунули! С ним же никто не срабатывается, все сменщики от него бегут". - "А, как-нибудь…" - отмахнулся Михаил. "Как-нибудь… эх ты, потема!"
Через неделю, работая во вторую, Носов на пересменке подождал, когда Николай выйдет из кабины, спросил о чем-то, улыбаясь… И вдруг ощутил сокрушительный удар в челюсть. Упал на землю, завозился на ней, поднимаясь. Тогобицкий уже стоял над ним и орал: "Как ты, сволочь, смотришь за машиной? Не успел на нее прийти, а уже гадишь!" - "Ч-что такое?" - держась за разбитую губу, вякнул Михаил. "Ты вчера нигрол в задний мост доливал?" - "Нет… забыл, закрутился…" - "Тебе же ясно было сказано: из моста гонит масло. Я утром пробку отвернул, гляжу - сухо почти! Ты что делаешь, сука?!" Носов уже опомнился - быстро кинулся к кабине, поднял сиденье и вытащил монтировку. "Брось! - крикнул Тогобицкий. - Брось! А то убью. Я не шучу, гляди". Он расставил ноги, сжал большие кулаки и стал медленно обходить напарника. Вдруг заревел мотор, одна из машин тронулась с места и поехала прямо на Тогобицкого. Тот кинулся к стене гаража, быстро скользнул вдоль нее и скрылся в дверях. Из кабины вышел бригадир, Ваня Марков, протянул Михаилу газету: "На, утрись. Опять Никола не сработался. Беда, что с ним делать! А ведь трудяга от и до, машину знает, смотрит за ней… Куда его девать?" - "А меня?" - "Ладно, пойдешь на "газон"!" Носову дали другую машину, и на Тогобицкого с тех пор он старался не обращать внимания.
- Чего он? - спросил Михаил, кивнув в сторону двери.
- Знакомый?
- Вместе когда-то работали…
- Да пил, пил как-то со своей сожительницей и давай к ней вязаться: почему ты не любишь мою собачку? Той надоело: пошел, мол, вместе с собачкой своей! Ах, так! Берет со стола нож, в бок ее - шмяк! Проникающее ранение. Так что вот…
- Что за народ… Из-за какой-то собачки - другого человека ножом резать!
- Так они же все трехнутые, наши клиенты! У меня вот шурин в армии в охране колонии особого режима служил. Спрашиваю, говорит, одного: "За что сидишь?" - "Да тещу убил". - "За что?" - "Лежу, мол, утром с похмелья, а она жужжит и жужжит над ухом: "Ты такой, ты сякой, ты пьяница…" Надоело, взял в сенках топор да и долбанул ей прямо по кумполу". Все перевернуто, чистое Зазеркалье, я уж сам сто раз в том убедился. Да теперь и везде, в общем, так. Ты-то этого Тогобицкого с какой стороны знаешь? Какой он раньше был?
- Да дурак. Без тормозов, абсолютно…
- Тогда все равно бы сел, рано или поздно. Удивительно, что только сейчас.
Борька оделся тем временем и стоял, потряхивая портфельчиком.
- Ну, куда теперь? Наш план, как я понимаю, остается без изменений?
Носов пожал плечами.
- Ага… - Фудзияма прищурился. - Дай сообразить. Так… Айда!
8
Они купили два "огнетушителя" с вином цвета слабого раствора марганцовки. Хотели выпить у Борькиной бабушки - она жила недалеко и сквозь пальцы смотрела на забавы любимого внука, - но ее не оказалось дома, и приятели заунывали. Забрели с отчаяния в Центральный райотдел в надежде встретить кого-нибудь из знакомых или однокашников и там воспрянули: дежурил от следствия Серьга Назин, однокурсник, друг Серьга! Теперь хоть помещение и стакан были обеспечены. С радостным жужжанием они расположились в Серьгином кабинете и уже готовились вытаскивать бутылки, но Назин остановил их:
- Вы минутку, ребята. Тут одна сучка прибежала, кражу заявляет… Посидите тихонько, я постараюсь быстро с ней разобраться. Тогда и сделаемся.
Крикнул в коридор, вошла женщина, села перед Серьгой и стала отвечать на вопросы. Тридцать один год. Сотрудница проектного института. Не замужем. Однокомнатная квартира. Знакомится в кафе с обходительным, интересным мужчиной. Ведет к себе. Едва вошли в комнату - он тут же завалил ее на кушетку. Затем она ставила на кухне кофе, извлекала из холодильника сухое вино, принимала ванну. Кавалер же исчез тем временем, прихватив двести рублей из изящной вазочки, а в прихожей - еще и сумочку, где были тридцатка и пропуск на работу…
Серьга вел беседу в четком русле:
- Он сам снимал с вас одежду?
- Ну… как же… да… - шелестела женщина, робко оглядывая кабинет. Наверно, в полусумраке затемненные фигуры Носова и Фудзиямы производили впечатление: инженерша могла даже принять их за представителей неких тайных неясных сил, благодаря которым милиция якобы держит всех на учете и раскрывает самые кошмарные и запутанные преступления. И думала: вот уж они немедленно побегут только им одним известными путями, живо изловят коварного вора и обманщика и предоставят ей: делайте с ним, что хотите! И она ответит без колебания: отведите в тюрьму! Но сначала выскажет ему все, что думает. Воспользовался женской слабостью! Это жестоко! Платочек ее окончательно вымок.
- Вы оказывали ему сопротивление?
- А? Да-а… Да.
- Значит, предварительной договоренности у вас не было? И он совершил половой акт с применением силы?
Невнятный, умоляющий шелест.
Никакой загадки Серьгина тактика не представляла: он упорно "тащил" на якобы имевшее место изнасилование - чтобы свалить дело в прокуратуру, которая вела следствие по этим преступлениям. Носов с Вайсбурдом скептически переглядывались: нет, не пройдет номер! Школа Бормотова и Таскаева сидела в них, а она считалась лучшей в городе. Дурак будет прокурор, если возьмет дело! Одинокая женщина ведет мужчину к себе на квартиру… Уже этим она его провоцирует на определнные действия. Потом ласкалась, пошла кофе ставить, шуровать в холодильнике… Нет, Серьга, дохлое твое дело. И тебе, милая, не стоит обольщаться, что кто-то станет здесь здорово стараться, чтобы изловить твоего краткого избранника. Пусть этот случай останется в памяти удивительным и неприятным казусом. Вспоминай его со вздохом. Еще лучше - с юмором. Так легче. И не ходи больше в милицию. Ничем тебе здесь не помогут. Не порти жизнь, не выставляй себя на позор.
Наконец ушла, боязливо оглядываясь. Но сколько Серьга ни бился - заявления об изнасиловании он так и не смог из нее вытащить. Она хотела только одного: вернуть похищенное. И - заглянуть в глаза этому человеку. Бог с тобой, золотая рыбка.
- Все-таки я этот материал сбагрю, - толковал Серьга, когда они уже махнули по стакану. - Повестку на завтра выписал… поговорим еще… На хрен надо… возись с ней, подвесишь еще глухаря, объясняйся потом с начальством…
- А ничего курочка, - заметил Вайсбурд. - Я бы и сам с ней на той тахте побарахтался. Старовата, но женщины, братцы, в этой поре - особый перчик! Я сам с таких начинал еще сопляком, они мне много дали…
Назин с удовольствием поддержал разговор: он еще в вузе числился в ходоках по женской части. Даже женитьба и рождение дочки не внесли особенных корректив в его поведение. Отец у него был полковник милиции, начальник отдела службы управления.
Под визгающий смех Борька с Серьгой травили друг другу анекдоты. Носова вино развезло, он сделался мрачен, все время помнил о ждущем его дома сыне.
- Слушайте, парни, - сказал он. - Нет у вас ощущения, что все время какая-то темная мура мозг обволакивает, топит? На меня как накатит иногда - хожу сам не свой, ватные и руки, и ноги, и голова.
- Пройде-от! - прищурился Серьга. - Отец говорит - лишь первые два года трудные, а после - как начнет год за годом отмахивать… Ты пускай все мимо себя. Делай, что положено, а остальное не бери в голову. А то действительно… Учти, здесь у нас тоже вредная сетка действует!
9
Домой он заявился в десятом часу. Лилька вышла в прихожую, горько сказала:
- Ну обещал же! Да еще и выпивши опять, Господи, вот горюшко!
Но ее уже оттеснял с дороги Димка:
- Папка, папка! - он бросился к отцу, обнял его ноги. Михаил поднял его, коснулся ладонью теплой, мягкой детской щеки.
- Ты ужинал?
- Да, усадишь его, как же! Разве он без тебя сядет? Знаешь ведь, как он тебя ждет.
- Ну давай, Димыч, за стол!
- Не-ет! - мальчик потащил его в комнату. - Сначала будем играть. Дай мне это… с погонами.
Носов достал из шкафа китель, надел на Димку. Тот важно заходил взад-вперед, волоча полы.
- Запачкает! - сказала Лилька.
- Ничего, очистится, пусть таскает. Иди, готовь там чего-нибудь.
- Пап, а ты кто? Я забыл. Старший капитан, да?
- Нет, сынок. Всего лишь старший лейтенант. Да и то недавний.
- Почему недавний? Что такое - недавний? Ты милиционер, да? Ты милиционером работаешь?
- Я работаю в милиции, но не милиционером, а следователем.
- Я тоже хочу следователем. Как ты. Давай в следователев играть.
- Нет уж, сынок, уволь. Что за игрушки! Я в них днем играю, а после - не хочу.
- Ну, давай играть в ГАИ.
Михаил устал на работе, да хмель еще ударил в голову, ему не хотелось вставать с дивана, но и отказать было нельзя: ведь кроме него, с мальчишкой, по сути, никто не играет. Старики только кричат на него с утра до вечера, читают нотации, воспитывают. Он надел болоньевую куртку, нахлобучил старую кроличью шапку, положил на диван плашмя детский велосипед и, рыча и завывая, подобно мотору, стал крутить баранку-колесо. Димка подождал немного в коридоре и вдруг выбежал в комнату, поднимая вверх полосатый жезл, стащенный отцом у райотдельских гаишников.
- Стойте! Ваши права!
Носов протянул ему служебное удостоверение. Мальчик раскрыл его, стал внимательно разглядывать.
- Да, правильно, это ваши права. Вы, товарищ шофер, нарушили правила. Правила ГАИ.
- Какие, товарищ милиционер?
- Ехали со скоростью на красный свет.
- Извините, пожалуйста, больше не буду. Это в последний раз.
- Нет, платите штраф.
- Хорошо. Вот, возьмите, - Носов дал ему рубль.
- Сейчас выпишу квитанцию. - Димка начеркал ручкой на листке бумаги какие-то каракули, отдал отцу. - А теперь идемте в тюрьму.
- За что? Я же уплатил штраф. И я же больше не буду.
- Ну, понимаете - я очень строгий милиционер. Вы не бойтесь, вы только посидите маленько в темной тюрьме, и я вас выпущу. В ГАИ так делают, понимаете?
Носов покорно встал и пошел в другую комнату. Выключил там свет, встал в углу. Димка закрыл за ним дверь и принялся четким шагом ходить возле нее - охранять. У Носова закружилась голова, он снял пиджак и свалился на постель. Вдруг дверь отворилась, зашла Лилька. За ней хныкал Димка, пытался утащить мать обратно. Увидав отца лежащим, а не стоящим в углу, он вообще заревел благим матом.
- Что это за игры у вас? Тюрьма, штрафы, квитанции… Ты чему его учишь, Миша?
- Я учу? - он даже растерялся. - Да ты что, Лиль! Я с ним о своей работе и не разговариваю никогда. Клянусь честью, он это сам все придумал.
- А ты поддерживаешь… Конечно, если папка служит в милиции - то и тюрьма обязательно, и все такое прочее… Не играй с ним, прошу, в эти игры, у меня от них душа болит.
- Хочу, хочу играть в ГАИ! - еще пуще заблажил Димка.
- Вы… ладно, идите… - глаза уже смыкались, голос сел. - Закрой, Лиль, дверь, устал я… вздремну маленько…
- Столько пить - как не устанешь! Хоть бы штаны снял. Думала, немножко хоть с нами побудешь.
- Я… сниму, ладно… полежу только…
Но сразу уснуть ему не удалось: Димка подбежал к кровати, прыгнул на отца и, больно упираясь ему в грудь острыми коленками, полез к стене, отодвигая Михаила.
Отключившийся было Носов очнулся снова, пустил мальчишку; тот прильнул к его уху и стал рассказывать про Чудище-Снежище из виденного недавно мультфильма - оказывается, он выработал целую программу на случай встречи с этим страшным существом: "Я ему, папка, всю свою слюню в рот задую!" - "Ум-м… М-мм…" - мычал Носов. Сознание то исчезало, то снова выныривало на поверхность. В соседней комнате Лилька смотрела телевизор: бубнили голоса, почему-то все время ухал филин. Так они и уснули: обнявшись, под уханье филина.