8
Носов вынул из сейфа дело сифилитички Файки Вотиновой и сел писать по нему обвинительное заключение. Сроки кончаются, пора отдавать в суд.
Файка, Файка! Совсем еще молодая девка из околостанционных бараков. Едва ей минуло шестнадцать, как искушенная подружка отвела ее на бан - привокзальный притон для темного люда и темных дел; там некий освободившийся кент в тот же вечер сдул пыльцу Файкиной невинности, использовав при этом, наверно, весь арсенал извращенных приемов, - едва ли какая-то часть Файкиного тела оказалась неопоганенной. После такого крутого крещения Вотинова достойно вошла в ряды барачных оторв, - только ленивый не заваливал ее. Но у них, этих оторв, тоже была своя жизнь, не всегда простая: они делились на группировки, одни оторвы враждовали с другими, дрались в кровь, ходили стенка на стенку; в том супе скакала и Файка. Тем временем она кончила ПТУ, и ее направили токарем на завод, оттуда сразу - в деревню, на сельхозработы. Там вся заводская команда жила в свальном грехе, и Вотинова сошлась с сифилитиком Козневым. Сам он уже не подлежал никакому привлечению: через месяц после колхоза совершил убийство и был приговорен к "вышке". Файка же заразила уйму парней и мужиков; наконец медицина выявила ее и призвала к лечению. Но лечилась неаккуратно, пропускала сеансы, опаздывала, да еще, видно, грубила врачу - и документы на нее оказались в милиции. Бормотов наложил резолюцию: "Возбудить дело! Арестовать!" - и Файку ввергли в узилище. Материал - проще некуда: предъяви обвинение, допроси ее и врача - и отправляй дело дальше по инстанции; однако выяснился такой факт: оказывается, Файка, не закончив курса лечения, начала сожительствовать с парнем из соседнего барака, вернувшимся из армии. Тот сам явился к следователю и все рассказал. Парень был тоже дерганый, непростой, видно, не севший до службы лишь каким-то чудом. Но - заявил, что будет ждать Файкиного освобождения, и намерен жить с ней дальше. Носов направил его на обследование - все реакции отрицательные. И тем не менее своим появлением он добавлял еще один пункт обвинения: заведомое поставление другого лица в опасность заражения. Видно, начальными циклами лечения Файкину болезнь заглушили настолько, что она не могла передаваться другим. "Но ведь она же впринципе могла тебя заразить, - объяснял Носов парню (его пришлось признать потерпевшим по делу), - и ты еще собираешься ее ждать, стерву такую". - "Не твое дело! - крикнул сожитель, и лицо его стало хищным, злобным, жестоким. - Ты чего сюда суешься, падла, мусор?! Посадил человека и рад, да? Еще ухмыляется, г-гад!.". Михаила даже передернуло: вдруг пырнет ненароком, с такого станется… Пошел к Бормотову: так и так, Петр Сергеич. Но тот отрезал: "Ты-то чего за них опять переживаешь? Она арестована и будет осуждена по обоим пунктам. Что еще?.". - "Так парень-то… может, у них что-нибудь и получилось бы. Жили нормально, работали оба…" - "Не понимаю ни твоих рассуждений, ни чего ты хочешь. Ступай, заканчивай дело и передавай в суд. Хочет он ее ждать - ну и пускай ждет, тебе-то что за забота?" Тем и кончилось. Что ж, поедет в лагерь для сифилитичек. Какой-то вернется, там ведь контингент - будь здоров… А может, все и обойдется. Он еще сунулся к замначальника уголовки Сашке Поплавскому - тот барачную вольницу в районе знал лучше всех, имел там надежных осведомителей. "Это ты про Тюрина? - спросил Сашка. - Он ведь с Файкой-то жил. Какой ей там срок корячится? Год? Нет, год он на свободе не протянет, он уже в старую компанию втесался - потрошат, штопорят, финки на работе точат, наборные рукоятки к ним мастерят… Не дождется он ее, точно".
Носов сунул исписанную бумагу обратно в папку. Успеется, ну его в баню! Сходил умылся, чтобы стряхнуть сонную одурь. Спустился вниз.
Не было уже ни Ивановой, ни других задержанных, - Князева сидела в дежурке одна. При виде следователя она встрепенулась, изогнулась как могла грациозно, широко раскрыла глаза и стала накручивать локон на виске.
- Гражданин следователь, Михаил Егорович, вы мне поесть принесете? - тоненько пропела она.
- Ну как же, обязательно. В магазине булку куплю, а чаю принесу из кабинета. Подожди только маленько.
- Ага…
Из задней комнаты дежурки, где стоял пульт охраны, выглянул дежурный от руководства, заместитель начальника по оперработе подполковник Федор Ильич Коротаев.
- Заходи, Миша! Ты зачем ко мне Клюеву подослал?
- А мне-то она зачем нужна? И мы у нее, по-моему, уже вышли из доверия. Она сейчас считает, что от следователей справедливости ждать не приходится. А вы - начальник все-таки, с вами другой разговор.
- Удружил, удружил, спасибо… - ворчливо отозвался подполковник. - Все готовы на других свалить. Нет уж, взяли ее на себя - сами отпурхивайтесь. Когда хоть разберетесь-то с ней?
- Да никогда. После каждой проверки выносим постановление об отказе - и каждый раз его отменяют в связи с новой жалобой. Словно бы нам больше и делать нечего, кроме как этой подружкой заниматься.
- Ну вы же у нас самый квалифицированный народ! У вас процессуальная самостоятельность, право выносить решения. Если уж следователи ничего с Клюевой сделать не могут - что ж, значит, это наш крест, будем его нести, доколе возможно…
- А вам не кажется, что все это сильно смахивает на абсурдный анекдот: сумасшедшая терроризирует нормальных людей, всем все ясно, - а поделать ничего не могут. Даже психиатрическую экспертизу провести - и то, оказывается, проблема! Ну почему, почему, почему?
- Тут, брат Михаил, не так просто: тут политика, идеология замешаны, что ты, шутишь! - важно, снисходительно пояснил зам по оперработе, показывая, что ему известны вещи, недоступные иному смертному. Ну, Бог с тобой… Вообще-то к Коротаеву, по прозвищу Федя-комбайнер, в отделе отношение хорошее: он добр к своим, не держит камня за пазухой, с ним можно договориться. Взять хоть те же деньги: возникла необходимость перехватить - бегут к Феде. Хорошо, что сегодня собрался на дежурство нормальный народ.
- Прокурор звонил, - сказал Федя. - Он будет в час. У тебя все готово?
- А что надо? Дело в наличии, постановление на арест давно отпечатано. Пойти ей булку купить…
9
Ничего не хотелось делать, а времени на сон уже не оставалось. Он пил чай, тоскливо глядел на двор. Железный забор, вместо железных же дверей, все-таки возвели, после долгих мытарств. Но примерно за неделю до Нового года начальство, прибывшее принимать эту работу, осенила мысль: какое прекрасное место для вывоза продукции! И почему его не использовали раньше? Было принято решение: ворота ставить обратно, но не там, где стояли раньше, а чуть поодаль. Снова объявилось трое знакомых рабочих и не спеша принялись копошиться. Ладно, что хоть сами ворота уцелели, так и провалялись на райотдельском дворе. А ведь их могли и просто украсть, и Монин, которого безжалостно трясли за сдачу металлолома, мог их вывезти втихомолку…
Наконец по коридору кто-то тяжко затопал, зарявкал гнусаво: это прибыл прокурор Ваня Таскаев. Ввалился в кабинет, плюхнулся на фаткуллинский стул, замигал красными глазками: видно, вчера приложился крепенько!
- С Новым годом, Михаил! Ну, где твоя подружка?
- Вас также, Иван Степаныч. Она в дежурке сидит.
- Дай-ка дело, гляну…
Стал читать - и сразу же зазевал:
- А поч-чему она до сих пор на свободе?! Ну куда ты, Носов, катишься? Нет у меня больше сил говорить с тобой на эту тему!!
Случись это в другой раз - он долго бы еще разорялся, бранил следователя за гнилой либерализм и слабодушие, - сейчас же в дверь заглянул Коротаев, спросил сладким голосом: "Иван Степаныч, вы скоро освободитесь?" - и Ваня, алчно хрюкнув, махнул короткой лапой:
- Веди!
Настроение у него поднялось; Валька, представ пред его очами, мигом оценила обстановку и решила попридуряться.
- Что же это ты, Князева, такое натворила? - хрипел Ваня.
- А поматерилась маленько с соседкой!
- За что же тебя в тюрьму-то хотят упрятать?
- Ни за что, ясное дело.
- Бедная девка. И милиционера, скажешь, не била?
- Неужели била? Пальцем не тронула. Врет внаглую.
- Хе-х-хе-е… Но вот ты еще год не работаешь, безобразничаешь всячески - это как понимать?
- Неправда, работала я, мы с матерью на одну ставку дворничали: когда она уборку делает, когда я…
- О, так ты еще и трудилась, оказывается! Может, тебя уже и к ордену пора представлять? Нет, этого мы делать не будем, а пойдешь ты, голубушка, отсюда прямым ходом в тюрьму. Там, и только там твое место.
Он взял большую печать.
- Меня, гражданин прокурор, помощник дежурного Арбузов изнасиловать здесь хотел! - сложив бантиком губы, вдруг заявила Князева.
- Чев-ва? - выпучил глаза Таскаев.
- Да-а… Когда в прошлый раз меня привезли, то на ночь в зало спать отправили. На стульях я там спала, а он ночью пришел и давай меня всяко щупать: давай, мол, Валя, сделаемся скоренько! Я его прогнала, конечно: ну его к черту, противного!
- Ге-ге… - прокурор осклабился, шлепнул печатью по постановлению. - Ах он, этот Арбузов, озорник! Когда он дежурит?
- Да как раз сегодня и дежурит, - ответил Носов.
- Зови сюда! - Ване, видно, понравилась предложенная Валькой игра.
Вошел сержант Женька Арбузов.
- Звали, Иван Степаныч?
- Ага, заходи давай. Вот и скажи теперь, Арбузов, только честно: было у тебя намерение, попытка изнасиловать эту гражданку или нет? Ну-ка давай!
У того сперло дыхание; продышавшись, воскликнул тоненько:
- Да что вы, товарищ прокурор! Зачем она мне нужна, драная шишига?! Пускай ее Бобик пялит!
- Ах, не нужна! Я тебе покажу Бобика! То так лез ночью, а то так обзываться стал! - князевские пальцы с длинными ногтями метнулись к лицу сержанта, - тот успел выскочить и припер дверь, чтобы Валька не вырвалась.
- Сядь! - бахнул кулаком Ваня. Она опомнилась, мышкой пробежала на прежнее место. - Что… ге-ге… никому ты, оказывается, не нужна, даже Арбузову… ге-ге-ге… Уведи… уведи ее, Михаил… ге-ге… в тюрьму… в тюрьму пусть едет…
Оказавшись снова в дежурке, Князева спросила тоскливо:
- Теперь уж меня отсюда - прямо в тюрьму, да?
- Ты там не безобразничай, смотри! - наказал ей Носов. - Будь девочка-ляля. Я приду на днях, увидимся.
- Я вас буду очень ждать! - она заломила на груди руки и жадно, преданно уставилась на следователя.
- Ладно, хорош тебе… - он покинул дежурку.
Из запертого изнутри кабинета Феди-комбайнера доносились гнусавое рюханье Таскаева и дробный хохоток зама по оперработе: начальство отмечало Новый год. Пусто, казенные стены, холодный воздух, неяркая лампочка на потолке. Чем-то Лилька занимается? Хоть бы позвонила… Он поел захваченные из дома рыбные консервы, запил чаем. Если подумать да посчитать - дел до хрена и больше, все они свалятся после праздника, неплохо бы сейчас хоть что-нибудь подчистить - но так неохота, Господи, ни за что браться… Снова зарычало в коридоре - это утопал Ваня. Раскинуть койку да лечь, что ли? Но дробно застучали женские сапоги, и в дверь влетела судья Марья Алексеевна Киреева:
- Мишаня! Дядя Миша! Золотко! С Новым годом! Дай поцелую!
10
Она называла его - семейный следователь. Ибо дважды в его делах Киреевы фигурировали как потерпевшие: и она, и муж ее, капитан МВД Пашка Киреев. Началось с него: на втором году следовательской деятельности Носова, в Октябрьские праздники, Пашка позвонил ночью по 02 и заявил, что избит, раздет и ограблен, еле дополз до автомата… Опергруппа привезла его в управление. Он был не то чтобы пьян (хотя и это чувствовалось), но сильно возбужден, дрожал, словно в ознобе. На лице его, верно, не было живого места, пальто отсутствовало, пиджак порван, запачкан кровью. Днем Пашка отправился в гости к другу, сослуживцу по следственному изолятору, где Киреев работал оперативником, они выпили бутылку и еще чекушку, - дальше показания друга кончались, и приходилось полагаться на Пашкины слова: сел на такси, задремал и вдруг почувствовал удар по голове: сидящий рядом с шофером человек перегнулся через спинку сиденья, стал его душить; потом машина встала, его выбросили наружу, сорвали пальто, вытащили деньги, били кулаками и ногами до потери сознанья. Уехали…
Материал передали Носову, и он возбудил дело по признакам разбоя. Допросил Пашку, признал потерпевшим. А дальше уж поступил глупо: вызвал Машу к себе повесткой. Она сидела перед ним, зло сжимая губы: мало того, что молокосос копается в ее семейных делах, он еще и позорит ее, судью, заставляя ходить по этим коридорам, выполнять какие-то нелепые процедуры… С Пашкой тогда провели работу: вот еще, офицер МВД будет вешать на свое ведомство нераскрытое тяжкое преступление! Пускай напишет, что был абсолютно пьян, очнулся в кустах, ничего не помнит… Не напишет - уволим к черту! Задерганный капитан согласился с радостью; Бормотов начертал на деле: "Прекратить по п.1 ст.5 УПК"- в связи с отсутствием события преступления. А через неделю Марья Алексеевна вернула Носову дело на доследование, придравшись к очевидному пустяку, который можно было прекрасно выяснить в судебном заседании. Конечно, это была обыкновенная месть: полез, мол, не в свои дела, вел себя недостаточно деликатно. Запахло керосином: если у следователя задир с судьей - следователю надо искать другое место. Или переходить в другую службу (Монин даже поинтересовался тогда, что он думает о месте участкового). Но тут доспели другие события, вопрос решился сам собой. Из киреевского кабинета, прямо в суде, увели сумки ее и двух заседателей, обчистили карманы их пальто и утащили пару сапог - те, что были помоднее и подороже. Как раз сломался замок в двери - там все обветшало, как и само здание суда, - и Маша, уходя на процесс, оставила ее незапертой. Тем же вечером задержали воров, установить их оказалось просто: заседание, во время которого случилась кража, было по делу некоего Черногузова, он проник пьяный с черного хода в продмаг и украл плащ из подсобного помещения. Во время суда в зал заглянули двое парней, они крикнули подсудимому что-то ободряющее и скрылись, после того как судья велела им немедленно убираться. Набежавшие на крик обнаружившей пропажу Киреевой оперативники первым делом выяснили этот факт. Призвали Черногузова: кто заглядывал? Остальное было уже делом техники. Воры оказались соседями подсудимого, давними друзьями. Они с утра опохмелились, сунулись в суд - а им не дали даже зайти в зал. "Надо заделать ей козу!" - предложил один, а другой согласился. Подошли к кабинету, дернули незапертую дверь…
Узнав, что и это дело угодило к Носову, Марья Алексеевна раздражилась: "Ну что за наказание!" Однако это следствие и сблизило их: повстречавшись с Михаилом несколько раз, выведав то, что ей надо было - она поняла и его положение в ситуации с Пашкой: там следователь, по сути, не мог ничего ни решить, ни предпринять, дело лишь числилось в его производстве, а судьбу его вершили другие. Потом - в лице "дяди Миши" у нее появилась отдушина: раз уж силой обстоятельств он знал всю правду о ее семье - ему, не стесняясь, можно стало поведать свои горести, пожаловаться на непутевого Пашуньку, рассказать о трудностях с детьми, о их болезнях. Михаилу нравилось бывать с ней: если она распахивалась навстречу человеку - так уж всей не по-бабьи щедрой натурой, и дурак только мог не оценить ее ума, точности суждений, удивительного юмора. Носов дивился даже: как такая баба досталась вполне заурядному, даже убогому умом, хвастливому и вздорному Пашке?
11
- Те-етя Маша!
На совсем уж дружескую ногу они так и не перешли: сказывалась разница в возрасте (она была на пять лет старше Носова), в положении.
- А я приехала с хулиганами разбираться - да вот, решила заглянуть…
- Как Новый год встречала?
- Тут встретишь, как же… Сидела, слезы точила. Пару рюмок выпила, правда - да что за удовольствие, одной-то? Пашка сутки дежурил. Утром пьяный приперся - они, видно, там сменились да и нажрались. А может, на дежурстве еще. Пришел, давай дома выпить искать. Нашел, стакан хлобыстнул, спать завалился. Такие вот семейные радости. Дети по елкам убежали кто куда. Я сюда поехала.
- Много хулиганов-то?
- А я не знаю. С ними Анатолий Геннадьевич разбирается.
Зырянов, председатель суда.
- Чего так? - навострил уши Носов. - Вдвоем аж нагрянули.
- Так уж… - Маша пожала плечами. - Мы вчера еще договорились, что он меня свозит. А сейчас сказал: "Зачем тебе в праздник эти хлопоты? Я сам как-нибудь".
- Какой он у вас, оказывается!
- Вот такой… - Киреева вдруг начала краснеть. - Ты не думай, пожалуйста, чего не надо.
- Еще об этом стану думать! Больше не о чем!
Э, тюремный капитан Пашка! Не пил бы ты вмертвую, не заставлял жену плакать по праздникам… Как она запунцовела. Председатель суда ее ровесник, перевелся из района. Чего вдруг они заездили на пару? Михаил видел уже - мчались куда-то вдвоем на зыряновском "жигуленке".
- Давай-ко, дядя Миша, клюкнем маленько… - она вынула из сумки чекушку. - С Новым годом! Давай, милый! Чтобы у тебя все было хорошо.
Выпили половину, закусили Машиными же конфетами. Румянец у нее прошел.
- Такие дела, Миша. Катаюсь, вино пью… сама не понимаю, что делаю. Ну, и нечего судить…
Под окошком зашумела, засигналила машина.
- Зовут! - Киреева неуверенно, напряженно улыбнулась.
- Вы куда теперь?
- Не знаю… По домам, наверно.
- Может, он подкинет меня на Плоский поселок? Дело там есть. Надоело сидеть, проветриться хоть немного…
- Я думаю, не откажет.