12
Михаил бухнулся в машину.
- С Новым годом!
Зырянов оглянулся с переднего сиденья:
- Ответно! Ну, как вы? Причастились маленько? За что хоть пили-то?
- За то, чтобы дел на доследование нам не слали.
- Чего захотел! - хохотнул председатель суда. - Ничего… будем слать… а то вы и мышей ловить перестанете… Куда тебе?
- На Плоский поселок. Как хулиганы - прилично вы их отоварили?
- Кого как. Одному - десять суток, другому - тридцатку штрафу. Между прочим, там и твой один клиент затесался. Я отдал материал дежурному.
Следователь насторожился.
- Он вчера жену избил. И ни участковый, ни дежурный не разобрались, зашуровали его по мелкому хулиганству. Какое же это мелкое! Я сказал Мельникову, чтобы послал машину, привезли ее. Надо возбуждать, какого хрена, жалеть еще…
- Ладно, посмотрим…
Зырянов вел "жигуленок" легко, уверенно, быстро. "Наверно, у вас богатая практика вождения", - заметил Носов. "Шоферю с восемнадцати лет. В армии пол-Европы, наверно, исколесил. Между прочим, служил в Венгрии во время путча, в пятьдесят шестом - ох и пролилось крови…" На поворотах Киреева клонилась набок, на мягкую дубленку председателя.
Носов ехал на Плоский по делу сестер Орловых и Сашки Мартемьяновой. Сроки по нему кончаются, надо сдавать, но есть там один изъян.
Сестры были обыкновенные поселковые воровки, однажды уже судимые за это дело и снова после освобождения принявшиеся за свое. Ходили по баракам, по частным домам, подбором ключа проникали внутрь и брали то, что им надо. Замухрыжки, развратные, - поселковые парни делали с ними все, что хотели, в любое время ночи шли к ним в барачную каморку, и никто не получал отказа. К моменту ареста обе были беременны, неизвестно от кого. Мартемьянова - "и примкнувшая к ним Мартемьянова", как называл ее Носов - казалась девчушкой почище, раньше особенных грехов за нею не числилось, вообще не очень было понятно, как Сашка попала в эту компанию. Ладная, белокурая, с круглым простым лицом, спокойными серыми глазами. Девки такого типа даже в жестких поселковых условиях умудряются порой сохраниться: нормально выходят замуж, работают, рожают и растят детей…
Что же ее заставило?
Если этот вопрос возник у него, он обязательно возникнет и у прокурора, и у суда. Тем более, что сейчас такая полоса: требуют со всех сторон выяснять "причины и условия, способствующие совершению преступления". По делу Сашке вменялось всего два эпизода, но этого хватало, чтобы к одному квалифицирующему признаку - предварительному сговору - добавился еще и другой - повторность; ее арестовали и отправили в тюрьму вместе с сестричками. При аресте она выглядела растерянной, заплакала; Носов тогда пожалел ее искренне: сломается девчонка, исподлится вконец…
Зырянов высадил следователя неподалеку от дома, где жила Мартемьянова. Дом стоял в частном секторе, рядом с бараками. Подходя к калитке, он услыхал равномерное металлическое повизгивание. Вошел во двор. На крыльце лежал, распластавшись, мужчина в телогрейке, подшитых валенках. Лицо было отвернуто в сторону, и Носов не мог различить возраст - отец это или брат Сашки. Дверь в ограду, откуда доносился визг, была открыта, и он заглянул туда. Девочка лет двенадцати с пухлым неподвижным лицом дебилки раскачивалась на качелях, не давая им замедляться. Наверно, она могла так качаться и час, и два, и больше. У Носова защемило сердце, он вышел к крыльцу. Постоял немного: заходить или не заходить? В доме пикнула гармошка, заголосила песню пьяная баба. Да, отсюда можно сбежать не только к сестричкам Орловым… Михаил прикрыл калитку и двинулся обратно по улице.
13
Хулиган, которого "приготовил" для Носова судья, томился в дежурке: лет тридцати, мрачный, с одутловатой рожей, характерной для много пьющих людей.
- Вот его жена, - Коля Мельников указал на сидящую в вестибюле бабенку с подбитым глазом. - Она тут такое заявление на него накатала - хоть сразу под расстрел станови! Держи, читай…
Носов просмотрел листки. Господи, какая тоска. Пьет, бьет… Незарегистрированные, конечно. Сожители.
- Это точно мое дело, Коля?
- Ну я же работал на следствии, маленько разбираюсь. Там, не считая вчерашнего фингала, еще три факта ее избиения за прошлый год. Чистая сто тринадцатая! Ну, и злостное хулиганство прилепишь: он же ее на глазах у подружки ударил. Ничего, забирай, все будет в цвет…
Сто тринадцатая, истязание. Вот тебе и Новый год. Не удалось посачковать.
- Идемте со мной! - сказал он женщине.
В кабинете привычно заполнил бланк протокола: Коскова Анна Федоровна, пятьдесят первого года рождения, продавец поселкового промтоварного магазина.
- Так. Теперь я записываю: "Я, такая-то, сожительствую с…" Его фамилия-имя-отчество, место работы?
- Балин, Анатолий Петрович, с сорок шестого года, работает шофером в мехколонне…
- Дети есть?
- Мальчик, три с половиной года.
- Его ребенок?
- Да.
- Поехали дальше… Сколько вы живете?
- Шестой год. Почти сразу после школы с ним сошлась. Я давно его знала, правда - он тоже наш, поселковский. Он и тогда уже пил, он ведь меня старше… но молодая когда, знаете - кажется, что особенно плохого в этом нет: ну выпьют парни, шутят, танцуют… А сошлись - он по-черному начал понужать. В колхоз отправили - заразу там у кого-то подхватил… лечились оба ходили. Мальчик родился - и тоже…
- Чего?
- Три с половиной годика - а у него еще ни одного зуба нет! - она всхлипнула, полезла за платком.
- Вырастут, не плачьте. Так ведь не бывает, чтобы человек всю жизнь - и без зубов. А чего ж вы этого вашего Анатолия лечиться не отправили?
- Он лечился раз, специально куда-то ездил. Три месяца не пил. И - снова загудел…
- Есть еще принудительное лечение. Поможет, не поможет - а бывает, что и одумываются…
- Я ходила к участковому, говорила. Нет, мол, лучше не рассчитывайте. Работает? Работает. Да еще шофером, где с этим делом строго. Вещи из дому пропивает, чтобы водку купить? Нет, пьет на свои, заработанные. Не подходит под ЛТП. А мой нажрется, накомандуется вечером да ночью, утром поднимется, чего-то пожует, чтобы с утра перегаром не воняло - и на работу тащится. Если выходной, праздник - сразу опохмелиться норовит. Так-кая вот жизнь, копейка… Выгонять его - бесполезно, он все равно придет, еще пуще исполосует. Мы в своем доме живем, он нам после моей бабушки достался.
- Расскажите о фактах избиения.
- Времени не хватит - все рассказывать…
- Время найдем. Но вот что, Коскова, имейте сейчас в виду: из этого здания - два выхода: один на улицу, к прежней жизни, другой - в тюрьму, в заключение, в зону. Вас с этим человеком связывает многое: если сошлись когда-то - значит, была и симпатия, вы ведь с виду, я гляжу, совсем недурны, несмотря на фингал… (Коскова ахнула негромко, закрылась платком). Как бы то ни было - годы прожиты, ребенок, общее хозяйство… И вдруг - отдаете под суд, своими руками. Некоторые женщины спохватываются потом, отказываются от показаний, вообще черт знает что творят, с собой кончают - да-да, бывали и такие случаи, психопатический тип распространен среди вашего брата, к сожалению…
Она покачала головой.
- Не-ет, я о нем жалеть не стану. Убирайте, куда хотите. Не могу больше. Ничего неохота: ни домой идти, ни на работу, ни стирать, ни готовить… Край!
- Яс-сно… Свидетели избиений есть?
- Ну, вчера вот Людка была, подружка моя по работе, еще как-то раз, осенью, он при ней руки распускал. Летом у своей матери избил.
Три факта, считай, доказаны. Уже система. На сто тринадцатую хватает.
- Ребенок присутствовал при этом?
- Вчера был.
Хулиганка, двести шестая, вторая часть, тоже чистая.
- Скажите, а убийством он вам не грозил?
- На Октябрьских достал свой перочинник, раскрыл: "Гляди, дождешься у меня, зафигачу. Так, что больше не встанешь".
- Никто не видел?
- Нет.
Ну, неважно. Устроить очную ставку - пройдет и эта статья. Двести седьмая, угроза убийством. Бытовые преступления обычно зыбкие, труднодоказуемые, в суде потерпевшие и свидетели, близкие обвиняемому люди, могут изменить показания - поэтому важно на следствии натянуть побольше статей, чтобы не было оправдательного приговора - это брак в работе, весьма чреватый для следователя. Но здесь, похоже, дело чистое. Обычно "бытовики" с таким букетом и уходили в суд: 206-я плюс 113-я.
Порой пристегнется еще какая-нибудь статейка. Больше, больше вали ему на загривок! Недавно в верхах утвердили новую систему следственной работы: там все учитывалось в баллах. За каждую статью, добавленную к той, по которой было возбуждено дело, начислялись дополнительные баллы. По графе "преступления, выявленные в ходе следствия". Нет, не перевелись еще в МВД умы пытливые и инициативные…
- Пришел, как заорет, - ныла Коскова: - "А, вот вы где, бляди!.". - да шварк меня кулаком! Подскочил да по новой… Людка видела, она все скажет…
Носов дал ей подписать протокол допроса, протянул повестку:
- Отдашь своей подружке Савочкиной. И имей в виду: чтобы назад - ни шагу! Оформим ему арест, отвезем в тюрьму - хватит, нагулялся!
- Прямо в тюрьму? - потерпевшая поежилась. - А надолго?
Начинается…
- Ну, года на три, я думаю, по первости потянет… Но повторяю: обратного хода уже нет. Так что не вздумай отлынивать и увиливать. Наведайся после праздников, узнаешь, кто будет вести следствие.
- А разве не вы?
- Не знаю… Начальство решает. До свиданья!
Выпроводив ее, он занялся Балиным.
14
- Оказывается, мы с тобой ровесники, Анатолий Петрович… Ты не судим?
- Раз залетал по малолетке, - хрипло ответил тот. - Сто сорок четвертая, вторая часть. С пацанами мотор на лодочной станции увели. Два года условно давали.
- Без ареста?
- Бог миловал. Только в КПЗ трое суток держали. И - на подписку.
- А неймется… Снова лезешь. Пьянствуешь, жену бьешь. Ножом ей грозишь.
Балин чуть дернул вбок углом рта - такая у него была усмешка.
- Это что… Ее, гражданин следователь, еще и не так надо было гонять. Другой на моем месте давно бы уже до смерти ее притырил. Закурить можно?
- Давай.
- Х-ху-у… Она ведь, Анька, паскудка давняя. Ее еще в школе кто из пацанов только не давил. А потом она с Санькой Гладышем сошлась, гуляла с ним, пока его не посадили. У нее как раз бабка умерла тогда, она в ее доме жить стала, - ну, я и затесался как-то… Пошло-поехало… Думал сначала - там, мол, видно будет… Да так четыре года и прожили. Вдруг - н-на! - Гладыш возвращается, отбыл срок. Я и в голову это не стал брать: все, думаю, кончено дело, раз баба со мной живет! Через сколько-то времени узнаю - гуляют! Мне пацаны говорили: ставь обоих на нож, кого тут жалеть! А я промедлил чего-то, запил, к матери ушел жить и пацана забрал… Гладыша снова скоро посадили, пятерку бросили, за грабеж. Она тогда на пузе ко мне приползла… с-сука…
Глубоко сидящие глаза, короткие черные волосы, ранние резкие морщины. Он был откровенен, конечно - но маленькие глаза блестели и щурились, в складках похмельно-дряблого лица прочитывались не только злоба и недоумение, но и - напряженность, замешательство, тяжкое желание понять: что случилось, почему я здесь должен все это рассказывать? Хотя раньше наверняка делился, выпив, с друзьями по гаражу и просто случайными людьми своими горестями. Но это тогда было обычным делом, не нарушающим ни жизни с Анькой, ни других привычных вещей… А сейчас прошлое с каждым словом обрубается, становится все дальше, дальше…
- Она не гулять не может уже. Припрется ночью или утром, шары красные, рожа красная… Они на пару с Людкой этой, подружкой ее магазинской - у той тоже свой дом, одна живет. Я сколько туда приходил, гонял обеих. Раз какие-то сверхсрочники выскочили, так уделали, что на больничной справке две недели сидел. А этим сучкам все нипочем, как с гуся вода…
- Чего же не ушел-то?
- Легко сказать… С работы придешь - надо, чтобы кто-то и пожрать сготовил, постирал, прибрался… Сам я не очень-то по хозяйству. А она вообще… когда не гуляет, баба добрая, заботливая, хозяйственная. А пацана куда? Ей отдавать - жалко, мать старая у меня, сам я - видишь какой отец… Пробовал с другими бабами сходиться - нет, все не то… Снова к ней тянет.
- Тянет, пацана жалко… Вот и дожалелся. Три статьи! На первый только взгляд. Может, по ходу дела и больше наскребется. Она ведь ничего не насочиняла, так я понимаю?
- Да нет, все верно… И бил я ее, и ножиком грозил, и пятнадцать суток сидел. Давайте, я готов…
- Готов так готов…
На улице снова падал снег, крупный и мягкий. За ним не было видно ни земли, ни неба. Следователь встал перед райотдельской дверью, закинул вверх лицо.
Вот Я.
Это Я, Господи.
Будем знакомы. Носов Михаил Егорович.
Бывший шофер, бывший студент, ныне старший лейтенант милиции.
Не состоял.
Не привлекался.
Матушка, пожалей своего бедного сыночка!
Характер нордический, стойкий.
Часть третья
- Ты бы хоть брился, - сказал Носову грозивший убить его человек. - Ведь не старый еще, а щетина седая торчит… это неприятно!
Но Михаил Егорович не слышал его. В меру опохмеленный, он плавал в немыслимой эйфории:
Пр-росто наш сосед играет
Н-на кларнете и тр-рубе!
Папф-папф, папараба-папф-папф,
Папараба-папф-папф,
Папараба-ра-а!..
Незнакомец вытащил нож с наборной рукоятью, обоюдоострым стальным клинком и всадил в щербатый стол.
- Мастер делал, - сказал он. - И дорого взял. Считай, что год я на него т а м отпахал. Так вот: специально для тебя точена штука.
- Убери, - брезгливо отозвался бывший следователь. - Что за глупость… позерство это. Немолодой - а таких вещей не усвоил!
- Много, много усвоил… - голос стал сразу хриплым, напряженным. - Твое счастье, что я тебя не прежним, в кабинете, а в пивной нашел - пьяного, рваного… А то не жил бы уже. - Он захохотал, выдернул нож, сунул обратно. - Дай-ко и я выпью. На радостях.
Налил себе, проглотил одним махом. Зажевал дряблой мокрой помидорой. Поглядел вверх. Оттуда, через крохотный оконный проемчик, шел в подвал слабый свет дня.
- Странная осень! То палит, то гроза за грозой…
1
День Советской армии и флота, как и родной день милиции, в отделе начинали справлять загодя. Тем более, что он в этом году приходился на выходной - поэтому торопились отметить великий праздник с друзьями и сослуживцами. В пятницу из закрытых изнутри кабинетов слышался легкий звяк граненых стаканов, приглушенные голоса, гуще обычного был табачный запах. Начальство в такие дни сидело тихонько у себя, молясь Богу, чтобы личный состав не натворил чего-нибудь по пьянке, а пуще того - чтобы скорее настал вечер и можно было бы самим приникнуть к заветному стакану.
Лишь следственное отделение пребывало нынче в глубоком унынии: головы болели у многих, а ранняя пьянка исключалась: вчера залетел на дежурстве Фаткуллин. Он после работы сбегал к своей подружке Надьке в кафе, нарезался там до совершенного опупения и вернулся таким в отдел, где его уже искали: на мясокомбинате задержали вора с колбасой, надо было разбираться. Из начальства этим делом решил заняться зам по службе майор Байдин, молодцеватый коротышка, вечно ходящий в сверкающих сапогах. Увидав "самого старого старшего лейтенента" - что-то бубнящего, с некоординированными движениями - Байдин закричал: "Вы в нетрезвом состоянии! Вы употребили! Я вас отстраняю!" - и Фаткуллин немедленно исчез, смылся. Послали машину за Бормотовым - тому пришлось ехать, самому разбираться с кражей, выслушивать байдинские крики. Поехали ночью к Фаткуллину - но там окна были темные и никто не открыл. Конечно! Уж не думали ли они, что напали на дурака? Он был мужик битый, тертый и умел прятать концы в воду. Рано Байдин потирал руки, предвидя любезное всякому начальству судилище. Утром Фаткуллин явился как огурчик и на разборе, проведенном в отделении, отперся ото всего внаглую: никак нет, вчера, на дежурстве, он был абсолютно трезв. Байдин даже растерялся: "Вы ведь и говорить-то толком не могли!" - "Так я нерусский… русский худо знаю…" - "От вас пахло!" - "Это может быть. В обед выпил бутылку пива - ну и что?" - "Почему не ушли сразу, исчезли?" - "Я обиделся. Смотрю - кричат на меня, обижают, отстраняют… расстроился, понимаешь…" - "Пойдете на экспертизу". - "Это пожалуйста. Только знайте, что я вчера от расстройства зашел к другу, там выпил, действительно…" Иди, подкопайся к нему! Взбешенный зам вызвал дежурившего вчера Колю Мельникова: "Вы ведь видели, в каком он был состоянии, подтвердите!" Однако Колю еще труднее было расколоть, чем Фаткуллина: он туго знал, что начальство начальством, а жить ему с коллективом. "Я почем знаю, чего с меня-то спрашивать? Нет мне больше дела, кроме как своих же сотрудников обнюхивать… Навезут шарамыг, хулиганья полную дежурку - от них успевай только отмахиваться. Не знаю, какой он был, и отвяжитесь от меня". Такой получился концерт. Вывернулся Фаридыч! Байдин аж взмок от ярости: он-то рассчитывал на принципиальную постановку вопроса в плане укрепления дисциплины, борьбы с пьянкой в отделе, на суд чести…
В кабинет Фаткуллин вернулся радостный.
Явился старый фаткуллинский дружок Хозяшев, и они захихикали, потешаясь над глупым начальством, так легко обведенным вокруг пальца. Этих двоих связывал возраст, в какой-то степени общая биография, общее дело: выслуга. Они воевали, кончили юридические школы, были следователями прокуратуры, оба вылетели оттуда в разное время за грехи, работали на заводах, а когда в милиции организовали следственный аппарат, угодили в него по партийной мобилизации, как опытные кадры. Но стаж прежней следственной работы им не засчитали в выслугу, соответственно отодвигалась и пенсия, и - прилично. Чуть не каждый месяц они писали и отправляли письма: министру, председателю Совета Министров, в Президиум Верховного Совета, Генеральному секретарю…
Внезапно дверь отворилась, и в кабинет вступил начальник БХСС отдела майор Кочев. Следователи притихли: Виктор Николаевич был председателем суда офицерской чести. Он работал здесь давным-давно, год оставался на пенсии.
- Ну что, пьяная рожа, получил по заслугам? - сурово обратился он к Фаридычу. - Ж-жалко, жалко, что ты ко мне в лапы не попал, я бы тебе врезал…
- Разве получил? - замямлил Фаткуллин. - Я вроде как не заметил…