- Я тебя переведу из Лас-Тангас, - сказал Скэки.
- Ладно.
- У меня для тебя другая работа.
И уж точно - работой он меня завалил, вспоминает Кэллан.
Луис Карлос Галан, кандидат в президенты от Либеральной партии, на много очков обогнавший своих противников, был сброшен со счетов летом восемьдесят девятого года - застрелен на предвыборном митинге в окрестностях Боготы. Бернардо Харамильо Оса, лидер левого движения Патриотический союз, был убит следующей весной, когда выходил из самолета в аэропорте Боготы. Через пару недель пристрелили Карлоса Писарро, кандидата от группы "Движение 19 апреля".
После этого в Колумбии для Шона Кэллана стало слишком жарко.
Но в Гватемале - нет. И в Гондурасе тоже, и в Сальвадоре.
Скэки передвигал Шона, будто шахматного коня, используя Кэллана для сбрасывания с доски других фигур. Гвадалупе Салседо, Гектора Оквели, Карлоса Толедо - и еще десятка других. Кэллан уже начал забывать имена. Может, он и не знал конкретно, что такое "Красный туман", но слишком хорошо понял, чем он стал для него: кровь, красная мгла, застящая ему мозг и глаза так плотно, что он уже и видеть ничего больше не мог.
Потом Скэки перебросил его в Мексику.
- Зачем? - спросил Кэллан.
- Уберем тебя из игры ненадолго, - ответил Скэки. - Поможешь обеспечить защиту кое для кого. Помнишь братьев Баррера?
Интересно, как он мог забыть? Ведь со сделки "кокаин за оружие" и закрутилась вся эта хренотень в 1985-м. После нее Джимми Персик рассорился с Большим Поли, и его собственная жизнь пошла выписывать такие странные загогулины.
Да, конечно же Кэллан помнит их.
И что с ними?
- Они наши друзья.
Наши друзья, подумал Кэллан. Так мафиози называют других мафиози в разговорах между собой. Но я же не гангстер, и эта парочка мексиканцев-наркодилеров тоже, так какого же черта?
- Они хорошие люди, - объяснял Скэки. - Они дают деньги на наше дело.
Ну конечно, и это, разумеется, превращает их в ангелов, подумал Кэллан.
Но в Мексику поехал.
Потому что - а что еще ему оставалось делать?
И теперь он сидит тут, в баре, на празднике в честь Дня мертвых.
Решил опрокинуть пару стаканчиков - ведь в святой день все убитые в безопасном месте и вряд ли оттуда выскочат. А даже если появятся какие, думает Кэллан, то лучше мне быть немного пьяным, чем трезвым как стеклышко.
Кэллан залпом допивает остатки виски и тут видит, как лопается огромный аквариум - из него потоком изливается вода, а двое парней валятся, сложившись пополам: так падают убитые.
Кэллан плашмя бросается с барного табурета на пол, выхватывая свой двадцатидвухкалиберный.
Не меньше сорока federales в черных униформах ворвались в парадную дверь, паля с бедра из винтовок "М-16". Пули вонзаются в стены пещер, сделанные под камень. И очень даже здорово, мелькает у Кэллана, что камни фальшивые, пули застревают в стенах, а не рикошетят в толпу.
Тут один federale отстегивает с наплечного ремня гранату.
- Ложись! - вопит Кэллан, как будто кто-то может услышать или понять его, и выпускает пару зарядов в голову federale. Тот обрушивается на пол, не успев выдернуть чеку, а граната, не причинив никому вреда, падает рядом с ним. Но другой federale тоже хватается за гранату, и она, приземлившись у края танцпола, взрывается, словно фейерверк на празднике, и несколько гостей падает, вопя от боли: осколки исполосовали им ноги.
Теперь люди стоят по щиколотку в кровавой воде, в ней снуют рыбки, и Кэллан чувствует, как что-то тычется ему в ногу, но это не пуля, это рыба-еж, очень красивая, отливающая ярко-синим под светом ламп, и он на мгновение забывается, наблюдая за рыбкой. А в "Ла Сирене" сейчас уже ад кромешный: истерично вопят и плачут посетители, стараясь пробиться к выходу, но выхода нет - потому что дверь блокировали federales.
Кэллан радуется, что немножко пьян. Он на алкогольном автопилоте ирландца-киллера, голова у него работает ясно, он уже просчитал, что ввалившиеся стрелки вовсе никакие не federales. Это не полицейский рейд. Это атака убийц. Если даже эти парни и копы, то они не на службе, а так, подрабатывают на предстоящие праздники. Еще Кэллан быстро соображает, что через парадную дверь выйти не удастся никому. Однако есть же и черный ход. И он, пригибаясь, ползет в воде в глубину клуба.
Адану жизнь спасла стена воды.
Вода обрушилась на него, сшибла со стула, сбросив на пол, и первые залпы пуль и осколки пролетели над головой. Он начал было приподниматься, но тут же инстинкт взял верх: он услышал свист пуль и снова упал на пол. Адан смотрит, как пули кромсают дорогой коралл, стеклянная стена аквариума перед ним разбита вдребезги. Он подпрыгивает, когда рядом с ним, извиваясь, проплывает ополоумевшая мурена. Оглядывается на другую стену: там позади водопада крутится, стараясь напялить брюки, Фабиан Мартинес; одна из немок-блондинок, сидящая на каменной полке, занимается тем же, а Рауль, со штанами, спущенными на щиколотки, вовсю поливает длинными очередями через водопад.
Лжефедералы сквозь водопад рассмотреть ничего не могут. И это спасает Рауля, который палит безнаказанно, пока у него не кончаются патроны, после чего он бросает оружие и, наклонившись, натягивает штаны. Хватает Фабиана за плечо и зовет:
- Пошли давай, пора выбираться отсюда!
Потому что federales уже проталкиваются сквозь толпу, разыскивая братьев Баррера. Адан видит, что они приближаются, и начинает пробираться к черному ходу, поскальзываясь, падая, снова поднимаясь, и, когда он поднимается в очередной раз, federale, ухмыляясь, целит из винтовки прямо ему в лицо. Адан успел попрощаться с жизнью, только вдруг ухмылка federale тонет в всплеске крови, а Адана кто-то хватает за запястье и пригибает книзу. Он оказывается в воде на полу, лицом к лицу с каким-то янки, тот кричит:
- Ложись же, болван!
Кэллан открывает пальбу по приближающимся federales короткими точными выстрелами - бенц-бенц, бенц-бенц: сшибает их, точно плавающих уточек в тире в луна-парке. Адан опускает глаза на мертвого federale, с ужасом глядя, как крабы уже подбираются на пир к зияющей дыре, образовавшейся на месте лица копа.
Кэллан ползет вперед, забирает пару гранат у парня, которого только что отправил к виновникам сегодняшнего торжества, быстро перезаряжает пистолет, ползком возвращается обратно, хватает Адана и, отстреливаясь, толкает его свободной рукой к черному ходу.
- Брат! - вопит Адан. - Я должен найти своего брата!
- Пригнись! - орет Кэллан - новый залп в их сторону. Адан валится на пол: пуля ужалила его в правую голень, и он растянулся в воде лицом вниз и лежит, глядя на собственную кровь, плывущую мимо его носа.
Теперь он, похоже, и двигаться не может.
Мозг приказывает: поднимайся! - но у него вдруг куда-то подевались все силы. Он так устал, что даже пошевелиться не может.
Кэллан, присев на корточки, взваливает Адана на плечо и, шатаясь, продвигается к двери с табличкой "Bafios" . Он уже почти дошел, когда Рауль освобождает его от ноши.
- Я понесу его, - говорит Рауль. Он появляется с Фабианом.
Кэллан кивает. Охранник Барреры прикрывает их с тыла, посылая пули назад, в хаос клуба. Кэллан распахивает ногой дверь и оказывается в относительной тишине небольшого коридорчика.
Направо дверь с табличкой "Sirenas" с маленьким силуэтом русалки; дверь налево помечена "Poseidones", и на ней - силуэт мужчины с длинными вьющимися волосами и бородой. Прямо перед ними надпись "Salida", и Рауль устремляется прямиком туда.
Кэллан кричит во всю мочь:
- Нет! - и оттаскивает его за шиворот. И очень вовремя, потому что в открытую дверь тут же, как Кэллан и боялся, полетели пули. Если у кого-то нашлись люди и время, чтобы организовать такой налет, то, уж конечно, он позаботился и поставил нескольких стрелков и снаружи у черного хода.
И потому Кэллан толкает Рауля в дверь "Poseidones". Охранник Рауля, пятясь задом, вваливается следом. Кэллан срывает чеку на гранате и швыряет ее в заднюю дверь - это отобьет охоту караулить за ней или входить.
Потом Шон влетает в мужской туалет и захлопывает за собой дверь.
Слышит, как с глухим басовым грохотом взрывается граната.
Рауль усаживает Адана на унитаз, а его стрелок охраняет дверь, пока Кэллан осматривает рану Адана. Пуля прошла навылет, но определить, задета ли кость, невозможно. А может, задета бедренная артерия, тогда Адан истечет кровью и умрет, прежде чем они успеют найти доктора.
А печальная правда в том, что им негде взять этого доктора; во всяком случае, пока атакующие не уберутся из клуба, они в ловушке. Дьявольщина, мелькает у Кэллана, почему-то я всегда так и знал, что подохну в сортире. Он озирается - нет, окон нет, как полагалось бы в американском туалете. Но зато прямо над ним - световой люк в виде иллюминатора.
Иллюминатор в мужском туалете?
Это еще одна деталь подводного стиля Рауля.
- Мне хочется, чтобы туалеты походили на кабины океанского лайнера, перевернувшегося набок, - объяснял он проект Адану, отстаивая иллюминаторы. - Ну понимаешь, вроде как корабль затонул.
Только этого человеку и не хватает, подумал Кэллан, если он нахлебался "Маргариты" и зашел пописать, - морской болезни. Интересно, сколько же студентиков вваливалось сюда в относительно приличном состоянии, а потом их выворачивало наизнанку, как только они кренились набок? Но долго на этом Кэллан сосредоточиваться не стал, потому что хренов иллюминатор над ним - ведь это выход. Он вскарабкался на раковину, открыл люк, подпрыгнул, зацепился и, подтянувшись, вылез. Он оказался на крыше, воздух тут солоноватый и теплый. Кэллан сует голову в люк и говорит:
- Давайте живо, вперед!
Первым к нему присоединяется Фабиан, потом Рауль поднимает Адана, и Кэллан с Фабианом вытаскивают его на крышу. Рауль с огромным трудом протискивается через небольшое отверстие, но все-таки ему это удается, и как раз вовремя: federales ногами вышибают дверь и поливают комнату дождем пуль.
Потом врываются, рассчитывая найти трупы и визжащих, корчащихся раненых. Но ничего не видят и растерянно озираются, пока один из них не поднимает глаза - он видит открытый люк и все понимает. Последнее, что он рассмотрел в своей жизни, - рука Кэллана, бросающая гранату. Люк захлопывается, и теперь тут и вправду есть мертвые и визжащие, корчащиеся раненые. В мужском туалете "Ла Сирены".
Кэллан идет по крыше к дальней стороне здания. Теперь черный ход охраняет только один federale, и Кэллан снимает его двумя короткими выстрелами в затылок. Они с Раулем осторожно опускают Адана на руки подхватывающего внизу Фабиана.
И поспешно уходят переулком. Рауль несет Адана, взвалив на плечо, к глухой улочке, там Кэллан выстрелом выбивает окно "форда-эксплорера", отпирает дверцу и за несколько секунд - соединив проводки - включает зажигание.
Через десять минут они уже в приемном покое госпиталя Девы Марии Гваделупской, где регистраторша и медсестры, услышав имя Барреры, обходятся без всяких вопросов.
Адану повезло - бедренную кость зацепило, но она не сломана, а артерия не задета.
Из руки Рауля берут кровь, другой он держит телефон, и через несколько минут одни его sicarios мчатся к госпиталю, а другие прочесывают квартал рядом с "Ла Сиреной" на случай, если кто из парней Гуэро замешкался. Но никого не находят, только сообщают, что десять federales убиты или ранены и мертвы шестеро посетителей.
Добраться до братьев Баррера киллерам Мендеса не удалось.
Благодаря Шону Кэллану.
- Все, что ты пожелаешь, - говорит ему Адан.
В этот День мертвых.
Тебе стоит только попросить.
Все, что ты пожелаешь в этом мире.
Девушка-подросток печет для дона Мигеля особый pan de muerto.
Хлеб мертвых.
Традиционные сладкие булочки, одна - с сюрпризом внутри, угощение, которое, как она знает, дон Мигель Анхель Баррера очень любит и предвкушает с особым удовольствием. А так как того, кому попадется булочка с сюрпризом, ждет удача, одну она печет отдельно, специально для дона Мигеля, чтобы сюрприз достался ему наверняка.
Она хочет, чтобы все его радовало в этот необыкновенный вечер.
А потому наряжается особенно тщательно: в простое, но элегантное черное платье, черные чулки и туфли на каблуке. Не торопясь, накладывает макияж, тушь погуще; расчесывает длинные черные волосы, пока они не заблестят. Оглядывает себя в зеркале и то, что видит, ей нравится: кожа у нее гладкая, бледная, темные глаза ярко выделяются на лице, волосы плавной волной падают на плечи.
Она идет на кухню и кладет специальный pan de muerto на серебряный поднос, рядом ставит свечи, зажигает их и направляется в его камеру-столовую.
Дон Мигель - настоящий король, думает она, в темно-бордовой домашней куртке поверх шелковой пижамы. Племянники дона Мигеля позаботились, чтобы у их дяди были все удовольствия, какие только он может представить, чтобы скрасить его существование в тюрьме: красивая одежда, вкусная еда, хорошее вино, ну и она.
Люди шепчутся, что Адан Баррера потому так заботится о дяде, что ему удобнее-де, чтобы старик подольше задержался в тюрьме и не вмешивался в руководство pasador Баррера. А злые языки даже треплют, что это сам Адан и засадил родного дядю в тюрьму ради того, чтобы заправлять всем самому.
Девушка не знает, есть ли хоть доля правды во всех этих сплетнях, да ей все равно. Она знает одно: Адан Баррера спас ее от грозящих мучений в борделе Мехико, выбрав подругой для своего дяди. Говорят, что она похожа на ту, что когда-то любил дон Мигель.
Ну, значит, мне повезло, думает она.
Требования дона Мигеля совсем необременительны. Она готовит для него, стирает, удовлетворяет его мужские потребности. Правда, иногда он поколачивает ее, но совсем не часто и не так жестоко, как ее родной отец. И секса требует не так уж часто. Дон Мигель бьет ее, потом трахает. И если не может удержать свой floto твердым, то злится и опять бьет, пока все не получится.
У других, случается, жизнь складывается и похуже, думает она.
И платит ей Адан щедро.
Но не так щедро, как...
Она побыстрее выкидывает эту мысль из головы и подает дону Мигелю pan de muerto.
Руки у нее трясутся.
Тио это замечает.
Ее маленькие ручки дрожат, когда она ставит поднос на стол, а когда он заглядывает девушке в глаза, они влажны, она того гляди расплачется. Это что же, она грустит? - спрашивает он себя, или боится? И пока он пристально смотрит на нее, девушка опускает глаза на pan de muerto, потом снова поднимает на него, и тут он догадывается обо всем.
- Какая красивая, - говорит Тио, глядя на сладкую булочку.
- Спасибо, - отвечает девушка чуть слышно.
В ее голосе Тио уловил нерешительность, будто она колеблется.
- Садись, пожалуйста, - приглашает дон Мигель, вставая и отодвигая стул для нее. Девушка присаживается, вцепляясь руками в края стула.
- Пожалуйста, попробуй. - Тио садится тоже.
- Нет-нет, булочка для вас.
- Я прошу.
- Я не могу.
- Я настаиваю.
Это уже приказ.
Ослушаться она не может.
Отломив кусочек, она подносит хлеб к губам. Во всяком случае, пытается поднести - рука у нее дрожит так, что она с трудом находит рот. И слезы, хотя она изо всех сил старается, все-таки наворачиваются ей на глаза, проливаются, и по щекам ползут черные потеки.
Она вскидывает на него глаза и хлюпает носом:
- Я не могу.
- Однако мне ты бы ее скормила.
Девушка шмыгает, но из носа у нее все равно течет.
Тио протягивает ей льняную салфетку.
- Вытри нос, - распоряжается он.
Та послушно вытирает.
- А теперь, - говорит он, - ты должна съесть булочку, которую испекла для меня.
- Ну пожалуйста! - вырывается у нее.
А мои племянники, интересно, уже мертвы? - гадает Тио. Гуэро не посмел бы пытаться убить меня, если б Адан, а уж тем более Рауль были живы-здоровы. Так что они либо уже мертвы, либо скоро умрут. А может, у Гуэро и с ними сорвалось? Будем надеяться, думает он и делает себе мысленную пометку связаться при первой же возможности с племянниками, как только будет завершено это triste дельце.
- Мендес заплатил тебе кучу денег, верно? - спрашивает Мигель Анхель девушку. - Новую жизнь для тебя устроил, для всей твоей семьи?
Та кивает.
- У тебя ведь есть младшие сестры? - спрашивает Тио. - И твой пьяница-отец бьет и мучает их? А с деньгами Мендеса ты могла бы вызволить их, купить им дом?
- Да.
- Я все понимаю.
Девушка с надеждой смотрит на него.
- Ешь, - бросает он. - Это легкая смерть. Я знаю, ты бы не хотела, чтоб я умирал медленно и в мучениях.
Она задерживает кусок у рта. Ее колотит дрожь, крошки липнут к ярко-красной помаде. Крупные тяжелые слезы падают на булочку, портя сахарную глазурь, которой она так старательно ее обмазывала.
- Ешь.
Девушка откусывает, но проглотить не может. Тио наливает бокал красного вина и всовывает ей в руку. Она отхлебывает, и это вроде как помогает, она запивает хлеб вином, еще один кусочек, еще глоток вина.
Дон Мигель, перегнувшись через стол, гладит ей волосы тыльной стороной ладони. И тихонько бормочет:
- Я понимаю, понимаю, - другой рукой поднося остатки булки к ее губам. Она открывает рот, запивает последний кусок - и тут стрихнин действует: голова запрокидывается назад, глаза широко распахиваются, и предсмертный хрип влажно булькает между приоткрытыми губами.
Тело ее Тио приказывает выбросить за ограду собакам.
Парада закуривает сигарету.
Затягивается, наклоняясь, чтобы надеть туфли, недоумевая, с чего вдруг его разбудили в такую рань и что это за "срочное личное дело", которое не может подождать до восхода солнца. Он велел своей домоправительнице проводить министра образования в кабинет и передать, что он скоро спустится.
Парада уже много лет знает Сэрро. Он был епископом в Кульякане, а Сэрро губернатором в Синалоа, он даже крестил двоих законных детишек этого человека. И как будто Мигель Анхель Баррера выступал крестным отцом на обеих этих церемониях? - старается припомнить Парада. И уж точно Баррера приходил к нему договариваться и о духовном, и о мирском для незаконного отпрыска Сэрро: губернатор переспал с молоденькой девчонкой из какой-то деревни. Ну хотя бы ко мне обратились, а не к акушеру, чтоб сделал аборт. Это уже говорит в пользу Сэрро.