Она задумалась над этим вопросом, поглаживая пальцами белый дверной косяк, как будто ответ был записан на нем шрифтом Брайля.
- Не знаю, - призналась она. - Наверное, я слишком боюсь это узнать.
- Чего ты боишься?
- Я понимаю, что мои ожидания были сумбурны. Но знаю, что, даже если я - вторая Анни Лейбовиц, времени все равно потребуется много. Но что, если и все остальное во мне под стать моим ожиданиям? Что, если все остальное - тоже сплошной сумбур?
- Что - все?
- А вдруг надо мной просто пошутили? Вот какой вопрос задавала я себе весь вечер. Вдруг все вокруг просто потакают моим причудам? Твоя семья. Наши друзья. Мистер Хобарт. Что, если они принимают мои работы из милости? "Да, мадам, ваши работы очень милы, мы повесим их в нашей галерее, где они никому не помешают, особенно в декабре, когда люди не ходят на художественные выставки, а бегают по магазинам и запасаются подарками к Рождеству, и вообще, нужно же нам чем-то прикрывать свои стены целый месяц, когда никто не думает выставляться". Что, если в этом все дело?
- Ты оскорбляешь всех. Семью, друзей. Всех, Дебора. И меня тоже.
И тут слезы, которые она так долго сдерживала, наконец пролились. Она прижала кулак к губам, словно понимала, каким ребячеством была ее реакция на разочарование. И все же он знал, она ничего не могла с собой поделать. В конце концов, Дебора - это просто Дебора.
"Она ужасно чувствительная крошка, не правда ли, дорогой?" - заметила однажды его мать с таким выражением, как будто близость к Дебориным эмоциям была сродни приближению к очагу туберкулеза.
- Мне это необходимо, понимаешь? - всхлипнула Дебора. - И если мне не суждено здесь ничего добиться, то лучше мне это знать, ведь должна же я иметь хоть что-нибудь в жизни. Понимаешь?
Тут он все-таки подошел и обнял ее, понимая, что слезы лишь отчасти вызваны тягостным вечером на Литл-Ньюпорт-стрит. Ему хотелось сказать ей, что все это совсем не важно, но он не желал лгать. Ему хотелось взять все ее проблемы на себя, но хватало своих. Ему хотелось сделать их совместную жизнь проще, но он был не в силах. Поэтому он просто взял и прижал ее к себе.
- Мне ты не должна ничего доказывать, - произнес он в ее упругие медно-рыжие пряди.
- Проще сказать, чем сделать, - ответила она.
Он едва успел набрать в грудь воздуха, чтобы ответить, что нужно жить так, будто каждый день - последний, а не бросать на ветер слов о будущем, которое никому не ведомо, как дверной звонок громко и протяжно зазвонил, точно кто-то снаружи навалился на него всем телом.
Дебора отошла от него и вытерла щеки, глядя на дверь.
- Наверное, Томми и Хелен что-нибудь забыли… Они ничего не оставили?
И она огляделась вокруг.
- Нет, по-моему.
Звон продолжался, пока не разбудил домашнего пса. Когда они подходили к двери, из кухни на полной скорости вылетела Пич, гавкая, как подобает разъяренному охотнику на барсуков, которым она, собственно, и была. Дебора подхватила извивающуюся таксу на руки.
Сент-Джеймс открыл дверь.
- Вы решили… - начал он, но тут же осекся, не увидев ни Томаса Линли, ни его жены.
Вместо них на верхней ступеньке стоял, привалившись к железным перилам, человек в черной куртке, со слипшимися от дождя волосами, в насквозь промокших джинсах, которые прилипали к его ногам. Щурясь от света, он обратился к Сент-Джеймсу с вопросом:
- Здесь живет…
И замолчал, увидев Дебору, которая с таксой на руках стояла позади мужа.
- Слава богу, - сказал он. - Меня, наверное, раз десять заворачивали. Я сел в метро на вокзале Виктория, но не в ту сторону, и понял это, только когда… Потом промокла карта. Потом ее унесло ветром. А потом я потерял адрес. Но теперь все. Слава богу…
С этими словами он вышел на свет и сказал:
- Дебс, Вот это, блин, чудо. Я уже начал думать, что никогда тебя не найду.
_________
Дебс. Дебора сделала шаг вперед, не веря своим ушам. Воспоминания о том времени и месте накрыли ее, как волна. И конечно, о людях. Она сказала:
- Саймон! Господи боже. Глазам своим не верю…
Но вместо того чтобы закончить мысль, она решила сначала убедиться в том, что все это реально, хотя и совершенно неожиданно. Протянув руку, она втащила незнакомца в дом.
- Чероки?
Первая ее мысль была о том, что брат ее старинной подруги просто не может стоять сейчас на крыльце дома. Убедившись, что это не обман зрения, что он и вправду здесь, она воскликнула:
- О господи, Саймон, это же Чероки Ривер!
Саймон пришел в некоторое замешательство. Он запер дверь, а Пич бросилась обнюхивать ботинки гостя. Видимо, они ей не понравилась, потому что она отпрянула и залаяла.
- Тише, Пич. Это друг, - утихомиривала собаку Дебора.
- Кто? - переспросил Саймон, взял на руки таксу и успокоил ее.
- Чероки Ривер, - повторила Дебора. - Ты ведь Чероки, правда? - спросила она у гостя.
Хотя она почти не сомневалась в том, что это он и есть, с их последней встречи прошло шесть лет, да и тогда, во времена их знакомства, они встречались всего раз пять или шесть. Не дожидаясь ответа, она продолжила:
- Пойдем в кабинет. Там огонь горит. Господи, да ты насквозь мокрый. Что у тебя с головой, порезался? Как ты сюда попал?
Она подвела его к оттоманке у огня и заставила снять куртку. Та когда-то была непромокаемой, но те времена давно прошли, и с куртки лились на пол реки воды. Дебора развесила ее у огня, и Пич тут же бросилась ее обнюхивать.
Саймон задумчиво повторил:
- Чероки Ривер?
- Брат Чайны, - уточнила Дебора.
Саймон посмотрел на гостя, которого начинала бить дрожь.
- Из Калифорнии?
- Да. Чайна. Из Санта-Барбары. Чероки, что, черт возьми… На, держи. Да садись же. Пожалуйста, садись к огню. Саймон, у нас одеяло есть? А полотенце?
- Сейчас принесу.
- Побыстрее! - поторопила Дебора, потому что освобожденный от куртки Чероки трясся, как человек, у которого вот-вот начнутся конвульсии.
Его кожа так побледнела, что приобрела какой-то синюшный оттенок, а зубы выбивали дробь и даже прорвали кожу на губе, так что кровь закапала на подбородок. И это не считая довольно неприятного пореза на виске, осмотрев который Дебора заметила:
- Тут нужен пластырь. Что с тобой стряслось, Чероки? Тебя что, ограбили? - И тут же добавила: - Не надо, не отвечай. Сначала я дам тебе чего-нибудь согреться.
Она метнулась к старому столику на колесиках, который стоял у окна, выходившего на Чейни-роу. Там она налила в стакан чистого бренди и вернулась с ним к Чероки.
Тот поднес стакан к губам, но его руки тряслись так сильно, что стакан просто стучал о зубы и большая часть бренди пролилась на черную футболку, которая была такой же мокрой, как и вся его одежда.
- Черт. Прости, Дебс.
То ли его голос, то ли состояние, то ли напиток, пролитый на футболку, снова возбудили подозрения Пич, которая оторвалась от изучения его куртки и залаяла.
Дебора шикнула на таксу, но та не успокоилась, пока хозяйка не выволокла ее из комнаты и не отправила на кухню.
- Воображает, что она доберман, - с кривой усмешкой сообщила Дебора, вернувшись в комнату. - Когда Пич рядом, смотри в оба.
Чероки усмехнулся. Но тут его страшно затрясло, и бренди, который он держал в руках, заплескался в стакане. Дебора опустилась на оттоманку рядом с ним и обняла его за плечи.
- Извини, - сказал он. - Я что-то совсем расклеился.
- Не надо извиняться. Пожалуйста.
- Я долго бродил под дождем. Налетел на сук там, у реки. Думал, кровь перестала течь.
- Пей бренди, - сказала Дебора. Она была рада, услышав, что он не попал в какую-нибудь историю на улице. - Потом я посмотрю твою голову.
- Там все так плохо?
- Просто порез. Но посмотреть все равно нужно. Вот, держи. - У нее в кармане был носовой платок, и она вынула его и стала вытирать им кровь с раны. - Ты нас удивил. Что ты делаешь в Лондоне?
Дверь кабинета распахнулась, и вошел Саймон. Он принес одеяло и полотенце. Дебора накинула одеяло на плечи Чероки, а полотенцем начала вытирать его волосы. Они стали короче, чем в те времена, когда Дебора жила с его сестрой в Санта-Барбаре. Но вились так же буйно, как прежде, - в этом они с Чайной были не похожи, да и в остальном тоже: у него было чувственное лицо, глаза с тяжелыми веками и пухлые губы, за которые женщины платят огромные деньги пластическим хирургам.
"Все гены сексапильности унаследовал он, - говорила о брате Чайна, - а мне оставил внешность средневекового монаха-аскета".
- Сначала я вам позвонил. - Чероки плотнее закутался в одеяло. - Это было часов в девять. Чайна дала мне ваш адрес и номер телефона. Я думал, они мне не понадобятся, но вылет из-за погоды отложили. А когда буря наконец немного утихла, идти в это чертово посольство было слишком поздно. Вот я и позвонил вам, но никого не было.
- В посольство? - Саймон взял у Чероки стакан и налил еще бренди взамен разлитого. - Что-то случилось?
Чероки взял стакан, кивнув в знак благодарности. Его руки уже не так дрожали. Он залпом выпил напиток.
- Тебе надо переодеться, - сказала Дебора. - И ванну принять тоже не помешает. Я сейчас пойду и все приготовлю, а пока ты будешь отмокать в ванной, мы бросим твою одежду в сушилку. Ладно?
- Э, нет. Я не могу. Это же… Поздно ведь.
- Об этом не беспокойся. Саймон, отведи его, пожалуйста, в комнату для гостей и дай что-нибудь переодеться. Не спорь, Чероки. Никакой проблемы тут нет.
Дебора поднялась наверх. Пока ее муж искал сухую одежду, чтобы дать гостю, она начала набирать ванну. Достала чистые полотенца, а когда появился Чероки в халате Саймона, с его пижамой, переброшенной через руку, промыла порез у него на виске. Он поморщился, когда ватка со спиртом коснулась его кожи. Твердой рукой она придержала его голову и сказала:
- Терпи.
- Пулю прикусить не даешь?
- Только когда оперирую. А это не считается.
Выбросив ватку, она взялась за пластырь.
- Чероки, откуда ты прилетел сегодня? Не из Лос-Анджелеса, точно. Ты ведь без… А багаж у тебя есть?
- Гернси, - ответил он. - Я прилетел с Гернси. Вылетел сегодня утром. Думал, до вечера все успею и к ночи вернусь, поэтому и оставил все вещи в отеле. А вышло так, что я большую часть дня проболтался в аэропорту, дожидаясь улучшения погоды.
Из всего сказанного Дебору заинтересовало только одно.
- Что успеешь?
И она прилепила полоску пластыря на порез.
- В смысле?
- Ты сказал "все успею". Что успеешь?
На мгновение Чероки отвел глаза. Всего мгновение, но его было достаточно, чтобы Дебора встревожилась. Он говорил, что сестра дала ему их лондонский адрес, и у Деборы сложилось такое впечатление, что она сделала это еще в Штатах, как бывает, когда кто-то собирается в Англию и ему дают адреса знакомых.
"Будешь на каникулах в Лондоне? Загляни к моим друзьям, они очень хорошие люди".
Но, подумав хорошенько, Дебора поняла, что такой сценарий попросту невозможен, ведь ее контакт с сестрой Чероки не возобновлялся последние пять лет.
Это навело ее на мысль о том, что если с самим Чероки ничего не стряслось, но тем не менее он примчался с Гернси в Лондон, вооруженный их адресом и твердым намерением как можно скорее попасть в американское посольство…
- Чероки, с Чайной что-то случилось? Ты поэтому здесь?
Он посмотрел на нее. Его лицо было бледно.
- Ее арестовали, - ответил он.
- Больше я у него ничего не спросила.
Дебора нашла мужа в полуподвальной кухне, где он, предусмотрительный, как всегда, ставил на плиту суп. В тостере сушился хлеб, а исполосованный шрамами кухонный стол, на котором ее отец за последние годы приготовил несколько тысяч обедов, был накрыт на одного.
- Я решила, пусть он сначала искупается… Мне показалось, что надо дать ему отдохнуть. Потом расскажет… Если, конечно, захочет…
Она нахмурилась, скользя ногтем большого пальца по краю столешницы. Торчащая щепка была воспринята ею как укол совести. Дебора пыталась убедить себя в том, что ей нечего стыдиться, все дружбы когда-то начинаются и кончаются, такова жизнь. И все же именно она первой перестала отвечать на письма, которые приходили из-за океана. Потому что Чайна Ривер относилась к той части жизни Деборы, которую ей очень хотелось забыть.
Саймон, стоя у плиты и мешая деревянной ложкой томатный суп, бросил на жену беглый взгляд. Видимо, он истолковал ее неразговорчивость как тревогу, потому что сказал:
- Все может оказаться совсем просто.
- Что значит "просто", когда речь идет об аресте?
- Я хочу сказать, ничего страшного. Какая-нибудь авария. Или похожее на кражу недоразумение в универсаме. Что-нибудь в этом роде.
- Зачем ему идти в американское посольство из-за кражи в магазине, Саймон? И вообще, она ведь не воровка.
- Ты в самом деле хорошо ее знаешь?
- Я хорошо ее знаю, - сказала Дебора. Но этого ей показалось мало, и она с нажимом повторила: - Я очень хорошо знаю Чайну Ривер.
- А ее брата? Этого Чероки? И что это за дурацкое имя?
- Так его назвали при рождении, по-моему.
- Родители из лета "Сержанта Пеппера"?
- Ммм. Их мать была радикальной… что-то вроде хиппи. Нет. Погоди. Она боролась за охрану окружающей среды. Вот. Это было еще до того, как я с ней познакомилась. Она сидела на деревьях.
Саймон посмотрел на нее искоса.
- Чтобы их не срубили, - объяснила Дебора просто. - И отец Чероки - у них разные отцы - тоже боролся за охрану окружающей среды. Или нет?
Она задумалась, пытаясь вспомнить.
- Он, кажется, привязывал себя к рельсам… где-то в пустыне.
- Вероятно, рельсы тоже нуждались в защите? Видит бог, они вымирают со страшной скоростью.
Дебора улыбнулась. Из тостера выскочили тосты. Она взялась намазывать бутерброды, а Пич выбралась из своей корзинки в надежде, что и ей немного перепадет.
- Я не слишком хорошо знаю Чероки. Не так хорошо, как Чайну. Когда я жила в Санта-Барбаре, то ездила на праздники к ним домой, там я с ним и познакомилась. Семейные праздники. Рождественские обеды. Новый год. Банковские праздники. Мы приезжали в этот… Ну, где жила ее мать. Город, как цвет…
- Цвет?
- Красный, зеленый, желтый. А, оранжевый. Ориндж. Ее мать жила в Ориндже. Она всегда готовила индейку с соевым творогом на праздники. Черные бобы. Бурый рис. Пирог из морских водорослей. Гадость кошмарная. Мы притворялись, что едим, а сами под каким-нибудь предлогом сматывались из дома и ехали искать какой-нибудь ресторанчик, где было открыто. Чероки знал несколько весьма сомнительных, но зато замечательно дешевых мест.
- Это его положительно характеризует.
- Тогда я с ним и встречалась. Всего раз десять, наверное. Правда, один раз он приезжал в Санта-Барбару и провел пару ночей на нашем диване. Их с Чайной тогдашние отношения можно назвать любовью-ненавистью. Он старший брат, но всегда вел себя как младший, а Чайну это бесило. И еще она пыталась его опекать, а это бесило его. А их мать… она, в общем-то, и не была им настоящей матерью, если ты понимаешь, о чем я.
- Слишком занята была деревьями?
- И не только. Она была, и в то же время ее не было. И это… как бы роднило нас с Чайной. То есть не только это. Фотография. И другие вещи. Но мы обе выросли без матери.
Дебора резала хлеб, а Пич сидела, с надеждой уткнувшись мокрым носом ей в лодыжку.
Саймон выключил газ и прислонился к плите, глядя на свою жену.
- Тяжелое было время, - сказал он негромко.
- Да. Но, - она моргнула, и на лице промелькнула улыбка, - мы, кажется, уцелели.
- Это верно, - подтвердил Саймон.
Пич оторвалась от ноги Деборы, подняла голову и навострила уши. На подоконнике над раковиной большой серый кот по кличке Аляска, до сих пор безучастно наблюдавший за тем, как дождь рисует на стекле дорожки, похожие на червячков, встал и с ленивой кошачьей грацией потянулся, не сводя глаз с лестницы у старого буфета, на котором проводил иногда целые дни. В следующий миг где-то наверху скрипнула дверь, и такса подала голос. Аляска соскочил с подоконника и удалился в поисках спокойствия в кладовую.
- Дебс? - позвал Чероки.
- Мы здесь, внизу, - крикнула она. - Приготовили тебе суп и бутерброды.
Чероки присоединился к ним. Вид у него стал куда лучше. Он был на пару дюймов ниже Саймона и шире в плечах, но халат и пижама сидели на нем превосходно, и дрожь прошла. При этом он был бос.
- Ой, что же я про тапочки не подумала, - сказала Дебора.
- Не надо. Я привык, - ответил Чероки. - Вы меня так хорошо приняли. Спасибо вам большое. Обоим. Кто угодно напугался бы, когда я так ввалился сегодня вечером. А вы молодцы, глазом не моргнули.
И он кивнул Саймону, который поставил на стол кастрюлю с супом и стал наливать его в миску.
- Ну что ты, для нас это почти праздник, - сказала Дебора. - Саймон даже открыл пакет с супом. Обычно мы довольствуемся консервами.
- Спасибо тебе большое, - ответил Саймон.
Чероки улыбнулся, но как-то машинально, словно человек, который едва держится на ногах под конец тяжелого дня.
- Ешь суп, - сказала Дебора. - Между прочим, ты у нас ночуешь.
- Нет. Я не могу…
- Не глупи. Твоя одежда в сушилке, скоро будет готова, но ты ведь не пойдешь среди ночи на улицу искать отель.
- Дебора права, - подтвердил Саймон. - Места у нас много. И мы рады компании.
Несмотря на усталость, Чероки благодарно просиял.
- Спасибо. Ну, я прямо как… - Он тряхнул головой. - Прямо как в детство попал. Знаете, как с ребятишками бывает? Заглядится на что-нибудь в универсаме или комиксами зачитается и не знает, что потерялся, а потом поднимет голову, а матери нет, тут он и забегает. Так же и я. То есть до того, как попал к вам.
- Зато теперь все в порядке, - уверила его Дебора.
- Мне не хотелось оставлять сообщение на автоответчике, - сказал Чероки, - когда я звонил. Не хотел, чтобы вы расстроились, когда вернетесь. Поэтому решил попытаться найти ваш дом. Но эта желтая линия в метро меня совсем задолбала, я еще понять не успел, что сделал не так, как уже оказался на Тауэр-Хилл.
- Кошмар, - шепнула Дебора.
- Не повезло, - добавил Саймон.
Ненадолго наступила тишина, прерываемая только шумом дождя. Капли шлепались на мостовую у черного хода и бесконечными струйками скользили по стеклу. Была полночь, на кухне сидели трое - не считая полной надежд собаки. И все же они были не одни. Там же присутствовал Вопрос. Он притаился меж ними, точно живое существо, которое сопит так, что его нельзя не услышать. Ни Дебора, ни ее муж не решались произнести его вслух. Но как оказалось, в этом не было необходимости.
Чероки зачерпнул ложкой суп. Поднес ко рту. И тут же медленно опустил, даже не отведав содержимого. С минуту он смотрел себе в тарелку, потом поднял взгляд сначала на Дебору, затем на ее мужа.
- Вот что случилось, - начал он.
Виноват во всем он один, сказал он им. Если бы не он, Чайна никогда не оказалась бы на Гернси.