Девушки, разбившись на группки, оживленно обсуждая новость, разобрали разбросанный реквизит, скинули размокшие венки, похожие на кладбищенские, разошлись по гримеркам привести себя в порядок.
Охранники тем временем, по знаку менеджера, составили три столика в один, накрыли его на скорую руку. Такая щедрость шефа – в новинку, настораживает. Тем не менее вернувшиеся в зал девушки с веселым щебетом и неизбежной перебранкой расселись за столом. Во главе которого стоял шеф с бокалом в руке.
– Вам, девочки, особая роль в этом круизе. И сыграть ее нужно безупречно. Там, как говорится, под "фанеру" не споешь. Если вам это удастся, вы все обеспечены на всю жизнь.
– А вы, Серж, на все две? – ехидно уточнила вредная Нинка, самая старшая в труппе. Ей уже к тридцати, а ее карьере – к полуночи.
– Не дерзи, Нинель. Послушай, все слушайте. – И, понизив голос, он подробно рассказал о сути предстоящей репризы. Вернее, о сложном многоплановом спектакле, который им предстояло сыграть на острове в Тихом океане во славу искусства и денег.
Слушали его внимательно, замерев. В глазах попеременно: надежда и сомнения, недоверие и восторг, скрытая насмешка и нескрываемое восхищение. Но больше всего удивления.
– Да вы в своем уме, шеф? – вскочила Нинка.
– Не дерзи, Нинель. Если сомневаешься в себе или во мне – оставайся. Хоть в мюзик-холле, хоть просто в холле. Хоть на улице. Тебя за шиньон не тянут.
Один из охранников подходит к ней со спины, наклоняется и шепчет в самое ухо. Нинель бледнеет и прикусывает губку.
– Вопросы есть, лапочки-детки? – Шеф садится и раскуривает сигару.
Вопросов было много, но никто из девушек не мог решиться первой. И, несмотря на предупреждение, опять бухнула Нинка:
– И сколько нам до главного спектакля там припухать? Под вашими пальмами?
– Сколько надо. – Шеф дал исчерпывающий ответ. – Но скучать не будете, обещаю. У вас периодически будут гости…
– Клиенты? – зло уточнила Нинка.
– У тебя, Нинель, клиентов не будет, – так же зло отозвался шеф. – Ни по роли, ни по возрасту. – Он почмокал губами, пытаясь раскурить сигару. – Всех касается: без клиентов нам не обойтись. Это что-то вроде репетиций. Причем каждая из них – генеральная. Все должно быть натурально.
– Значит, переходим, девушки, – сказала, вздохнув, красавица Жанна, – с подиума в бордель. Со сцены – в койки.
– Можно подумать, – фыркнул шеф, едва не уронив сигару в тарелку, – можно подумать, что вы тут монашками жили. В строгом посту. – Он потыкал загасшую сигару кончиком в пепельницу, раскрошил. – Имейте в виду, детки-лапочки, все дни пребывания оплачиваются командировочными. Присутственные дни, при обслуживании клиентов, – по двойному тарифу. Вам такие ставки и в новогоднюю ночь не снились. И кроме того, все, что подарит клиент, – все ваше, до цента. Никаких отчислений, никаких комиссионных сборов.
Тут, как примерная школьница, подняла руку Милашка. Она же – Тутси, Малышка, Малявка, Литр-герл. Невысокая, даже маленькая, худенькая, как подросток, но с большой грудью, с наивным, хорошо отработанным взглядом больших голубых (кукольных) глаз – развращенная невинность. Она пользовалась особым успехом у пожилых, уже подпорченных мужчин.
– У меня – главная роль, – с легкой картавинкой произнесла она и потупилась.
– Да, Милашка, нужно будет раскрутить одного мужичка по полной программе. Так сказать, под расстрел его подвести. А потом помиловать.
– Пожилой, противный… Компенсация к окладу. – Голубые глаза приобрели стальной оттенок.
– А тебе мало обещано? – возмутился шеф, он не любил такой торговли. – Состав баксов в наследство! Тебе мало?
– Так вы ж все заберете, – с хорошо разыгранным простодушием хлопнула глазами Милашка Тутси.
– Ну… Как это все? Не все, конечно. Процентов семьдесят от капитала. Десять – тебе. Двадцать – на всех "таитян".
– Десять? – Опять глазки с лязгом, как у фарфоровой куколки, щелкнули. – Это скромно, Серж.
– Триста миллионов скромно? – искренне удивился шеф. – Такая кроха – и такой аппетит!
– Когда это будет… А если б прямо сейчас, мне бы и одного миллиона хватило.
– Все! – Шеф шлепнул ладонью по столу так, что даже подскочила раздавленная в пепельнице сигара. – Все! Аванса не будет! Еще вопросы?
Вопросы от "последних героев" посыпались чисто бытовые: жилье, питание, питие, развлечения. Шеф терпеливо отвечал, ни разу не проколовшись, – видно было, что все тщательно продумал и отчасти уже обеспечил. Во всяком случае, двухместные каюты на "Олигархе".
– И последнее. – Он достал сигару взамен раздавленной. – Главный клиент – лопух. Старый еврей. Богаче всех на свете. Но с ним будут еще двое…
– Охранники?
– В некотором роде. Опасные, крутые мужики. Не дай вам бог, девочки-лапочки, проколоться. Я бы посоветовал вам, вот тебе, Жанночка, и тебе, Мариночка, замкнуть их на себя. Взять на короткий поводок. Впрочем, все решите на месте. Работать творчески, с огоньком, с изюминкой. Ведь вы артисты, а не банщики. Возникающие по ходу проблемы разводим вместе – я буду все время рядом. – Тут он встал, все его терпеливое добродушие исчезло. Будто его и не было. Морщинки вокруг глаз исчезли, сменились холодным пустым взглядом: – Если не сделаете, все там останетесь.
– Утопишь, что ли? – криво усмехнулась Нинка.
– Зачем? – Шеф сделал вид, что безмерно удивился. – Оставлю без обеда. Месяца на два. И вы сами друг друга скушаете. Без следа. – Закурил, пустил в потолок колечко за колечком. – На этом все. Завтра в десять репетиция. Все свободны. – Подозвал взглядом охранника: – Декоратора, костюмера, реквизитора. И этого… Как его? Хормейстера.
– Хореографа, – поправила в дверях вредная Нинка.
Выйдя из здания, Нинка села в машину и, отъехав квартал, не останавливаясь, включила мобильник, ласково заворковала с холодными тревожными глазами:
– Это Дина. Сгораю от любви. Где? Когда? Целую, милый.
Оперативная информация: "Источник сообщает, что туристическая фирма "Колумб" (кругосветка для VIP-персон) ведет подготовку к организации на ряде островов Тихого и Атлантического океанов сети публичных домов. В этих целях интенсивно подбирается спецконтингент. Ник."
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
Смеркалось. В ветвях старых берез среди листвы уже посверкивали ранние звезды. Небо за лесом начинало зеленовато светлеть – вставала луна. Замелькали над крышей дома, робко, чуть слышно попискивая, летучие мышки.
Тишина и прохлада заполнили всю пустоту мира.
Старина Нильс, сидя на корточках, покряхтывая, ладил на крыльце самовар, щипал лучину, пихал ее в пропахшую гарью трубу. Янка где-то в доме чем-то брякала, звенела, стучала и отчетливо ругалась – воевала по обычаю с посудой и другой утварью. Давняя, незатухающая вражда.
Из трубы самовара густо повалил белый дым, старик Нильс закашлялся и стал протирать заслезившиеся глаза.
– Кто-то едет, – сказал он, вставая и всматриваясь в конец аллеи. – Похоже, к нам.
Свет фар становился все ярче и определеннее, метался по сторонам, чутко отзываясь на все неровности нашей дороги, прыгал по стволам и кронам берез. Они радостно вспыхивали в ответ ярко-белым и изумрудно-зеленым.
Я нащупал пистолет в кармане куртки.
– Кого это несет? – недовольно проворчала Яна, выходя на крыльцо. – Вот уж ни к чему. У нас и так бокалов всего два осталось. – Янка настолько втянулась в деревенскую жизнь, что большие чайные чашки называла по-местному – бокалами.
– А сколько их было-то? – невинно спросил я, закуривая.
– Ты на что намекаешь? Да они у тебя сами по себе на полке перелопались. От старости. – Янка кинула пытливый взгляд на остановившуюся у калитки скромную "девятку". – Семеныч приперся… Не сказочный принц, однако. Я не права?
Семеныч – мой старинный приятель, бывший офицер КГБ, порвавший со своей службой в эпоху перестройки. Мы немного дружили, несмотря на далеко не лучшие отношения наших ведомств. Но личных взаимных претензий у нас не было. Тем более сейчас. Когда мы оба – бывшие. Оба ли?
Семеныч вышел из машины, распахнул навстречу Янке обьятия.
– А у нас жрать нечего, – с откровенным гостеприимством предупредила его Яна.
– А выпить найдется? – Он достал из машины сумку, широко зашагал к крыльцу. – Кроме чая, разумеется, – опасливо обошел шумевший самовар.
– Смотря по тому – сколько, – уклончиво отозвалась Яна. – Ты, вообще, надолго?
– Я, вообще, навсегда. – Семеныч поклонился Нильсу, прижав руку к сердцу. – Приветствую вас, низверженный крысиный король. – И прямиком – на кухню.
– Э-э-э! – Яна придержала его за рукав. – Что значит – навсегда?
– Испугалась?
– Растерялась, – опять уклонилась Яна. – У нас всего два чайных бокала осталось.
– А мне они ни к чему. Рюмки-то не все перебила? – Семеныч стал разгружать на стол сумку.
Янка одобрительно следила за движениями его рук и прямо на глазах теплела.
– Все, что ль? – вежливо спросила она. – Негусто, Семеныч. Ежели навсегда.
Нильс, распахнув ногою дверь, внес самовар. Хорошо и уютно запахло дымком.
– Ты погоди, старина, с чаем, – распорядился Семеныч, выставляя бутылки.
За столом Янка трепетно ухаживала за ним, подкладывая лучшие куски с таким видом, будто все эти закуски она сама наготовила. Специально к его приезду. Три дня от плиты не отползала. Семеныч посмеивался.
– Серый, – сказал он, когда притормозили с водкой и Янка придвинула к нему один из уцелевших бокалов с чаем. – Ты ведь сейчас в отстое? Надо кое-куда сходить.
– Сходи, – сказал я. – Не заблудишься. За сараем. Будочка. Между рябинкой и кленом.
Семеныч хмыкнул. Янка с возмущением его поддержала:
– Ты что, Серый! Он в такую даль для этого, что ли, ехал? Да, Семеныч?
– Не под березку сходить, – объяснил Семеныч, – а на яхте. Кое-куда.
– А точнее? – Мне чашки не хватило, и я налил себе, что же делать, еще рюмку водки.
Семеныч завистливо глянул и прямо спросил Янку:
– Ты мне нарочно чашку подсунула? Да еще с трещиной.
– Позаботилась, – вежливо, но как-то двусмысленно объяснил король в изгнании. – Пока она еще цела.
– Так куда плыть-то? – не выдержал я.
– На острова Общества.
– Какого еще общества? Книголюбов, что ли?
– Нет, совсем даже наоборот. Это где Таити. В Тихом океане.
– И не выдумывай! – вспыхнула Яна. – Куда ты его тащишь? Он только-только остепенился. Смотри – хозяйство какое. – Она с гордостью повела рукой, указывая на старые стены. – Посуду новую купим, небьющуюся. Козу скоро заведем. Нам Нильс Хольгерссонович обещал.
– Яков Ильич, – мягко поправил Нильс. И застенчиво подтянул к себе рюмку, до чая он тоже не велик был охотник.
– Так я вас всех зову, – сказал Семеныч. – Без козы только.
– И меня зовешь? – ревниво уточнила Янка. – Это совсем другое дело.
– А посуда? Хозяйство? – попытался я ухватить ее за подол. Мне совершенно не улыбались какие-то там общественные острова в каком-то там Тихом океане. – А коза? Небьющаяся?
– На хрена она нам! – И в Янкиных глазах я прочитал откровенное продолжение фразы: "У нас козел есть!"
Но вот когда мы влипли в эту поганую историю, я действительно обозвал себя старым козлом за то, что в тот вечер не встал, не взял Семеныча под руку, не вывел его во двор и не усадил пинком в машину…
Семеныч, однако, неплохо знал свое дело. Вспомнил молодые годы, нестареющие методы вербовки агентуры – подливал, льстил и рисовал заманчивые картины. Обещания давал. Соблазнял жемчугами в море. Алмазами в пещерах.
И добился-таки своего. Янка вскочила, опрокинув стул, и пошла собирать вещи.
– Не спеши, – окликнул ее Семеныч. – Время еще есть. До осени.
– А чего откладывать? – возмутилась Яна, тут же забыв про хозяйство, козу и небьющуюся посуду.
– Нам на место надо в январе прибыть. В разгар лета.
– Не наливай ему больше, Серый, – посоветовала Яна. – Он уже времена года с месяцами путает.
Семеныч терпеливо объяснил ей, что в тропиках лето бывает, как правило, зимой.
– И что? – недоверчиво спросила Яна. – Там в это время тепло? В этих твоих тропиках? Купальник брать?
– И валенки, – посоветовал я. – Январь все-таки.
ТУРФИРМА "КОЛУМБ"
Вот, Серж, французы свой вклад внесли, – кивнул на стоящую на полу упакованную стопку книг. – Инструкция, так сказать. Ихний консультант посоветовал. Не хмурься, толково.
– Что это?
– Книга одного ихнего автора. Роман. В двадцати экземплярах. Раздать девкам. Пусть изучают быт, обычаи и прочее. Выберут имена. Подскажи дурехам, чтобы брали сценические кликухи поближе к своим собственным. Меньше будут путаться, быстрее привыкнут. По этой же книге составишь для них словарик.
– Лучше бы они деньжат подбросили.
– Будут и деньжата. – Достал из стола конверт. – Держи, баксы на реквизит. Постарайся уложиться в эту сумму. Она не так велика, как хочется, но и не так мала, какой кажется. Что ты брови морщишь?
– Виктор, начав работу по теме – так сказать, хоздоговорной, – я более глубоко рассмотрел свою роль. Оценил свое участие… Подожди, дай досказать. Мало того, что идея моя, так еще и роль у меня – главная, роль – опасная, к тому же играть ее с полгода придется в таких условиях, где требуется доплата за вредность…
– Молоком возьмешь?
– Не возьму. Ты, Виктор, будешь добираться до места в пятизвездном люксе, а я… на плоту "Кон-Тики". Да еще в такой компании.
– Я понял тебя. – Это было сказано, как ни странно, с одобрением. – Хочешь сказать, что твой процент от сделки не соответствует моральным и физическим затратам? Растешь на глазах, Серж. Моя школа. Убедил: фифти-фифти.
– А точнее?
– Фифти – тебе, фифти – мне.
– А девчонкам?
– Обойдутся.
– Не нравится мне твой подход. И вообще – не проще было бы его здесь тряхануть, а? В суфлерской будке?
– Криминал, Серж. Но главное не в этом. Тряханешь этот пенек, а он рассыплется. А так – по доброй воле. Никаких юридических претензий. И моральных терзаний. А что касается реальной опасности, я включу в твою группу пяток охранников из нашей фирмы.
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
– Дело, братцы, вот какое, – начал Семеныч, доставая сигареты. – В молодости увлекался я парусным спортом. У меня и яхта есть. Небольшая, старенькая, но вполне мореходная, чтобы побороздить океанские просторы… – Что-то больно издалека начал. – Я нынче не у дел, пенсию оформил, семьей не обременен. Ну и записался на участие в кругосветной гонке семейных экипажей.
– А где семья-то? Ты ж не обременен, – перебила его Яна. – Жениться, что ль, собрался?
– Какая вы непонятливая, Яна Казимировна, – деликатно вмешался догадливый Нильс. – Мы все – одна семья.
– Разве? – Янка подняла брови в недоумении. – Я и не знала. – Со значением глянула на Семеныча: – Ну, давай, сынок, ври дальше.
– Вру дальше, – кивнул Семеныч. – Вам, насколько мне известно, тоже делать нечего. Нильс вообще без жилья остался. Предлагаю кругосветку по трем океанам. Скучно не будет.
Это точно. В океанах только утопленники скучают.
– Ну что? – вопросил Семеныч. – Годится? Экипаж славный: Нильс – старый мореход, Серый тоже под парусом хаживал. Яна… Ну, что касается тебя, то тут есть вопрос…
– Никаких вопросов! – отрезала Яна. – Я буду об вас заботиться. Готовить буду всякую пищу.
– Лучше не надо, – деликатно возразил Нильс. – Эту обязанность я с удовольствием возложу на себя.
– Это как понять? – насторожилась Яна. – Меня не возьмете, что ли? По специальности не подхожу, да?
– Дело не в специальности, – осторожно пояснил Семеныч, – а в характере.
– Она легко переносит трудности, – вступаюсь я.
– Ну да, – бурчит Семеныч. – Одни трудности легко переносит, другие тут же создает.
– Я не буду, – обещает Яна. И тут же поясняет: – Преодолевать буду, а создавать – нет. Все?
Если бы все. А ведь это только начало…
Когда мы, дернув на сон грядущий, вышли с Семенычем на крылечко покурить (Яна тем временем, примеряя валенки, понуждала Нильса к мытью посуды: "Не видишь, как я занята!"), я, оглядев безумно звездное небо, протяжно зевнул и, загасив окурок, сказал:
– Имей в виду, я не поверил почти ни одному твоему слову.
Семеныч не ответил.
– В чем дело, Семеныч?
– В свое время узнаешь. – И его окурок падающей звездочкой мелькнул и затерялся в траве.
– А деньги откуда? На этот круиз?
– Дали.
– Кто?
– Друзья. В общем, твоя помощь нужна, Серый.
Поговорили…
"БИКИНИ"
– Слышь, хормейстер…
– Хореограф!
– Какая разница! Ты как считаешь, наши танцевальщицы, они не комплексуют? В интимных обстоятельствах.
– В каком смысле?
– Да в смысле всякой ерунды. Не обременены? В смысле чести там, достоинства всякого?
– Не знаю. Меня их личная жизнь не касается. Но я все-таки не понимаю сути ваших вопросов. У вас намечается какой-нибудь новый проект?
– Угадал, хормейстер. В самую точку сплясал. В общем, так. Весь наш "таитянский" компот переносим на натуру.
– Поясните…
– Ты тупой? Или в своем деле банщик? На натуру: остров, океан, пальмы, хижины. Эротические танцы под луной. Экзотика. Только ты должен поработать с девками. Все должно быть более отвязно. Не сцена – жизнь. Жизнь дикарей с первобытными сексуальными инстинктами. Это хоть понятно?
– Групповуха на сцене?
– Ты тупой, точно! Или опять с похмелья? Не на сцене, а в жизни! Под пальмами. Бурные откровенные танцы. Вовлекаются зрители. Увлекаются в кусты… Тьфу! Под пальмы. Под ихнюю сень. И при свете луны – процесс – отвязно, распущенно, по-первобытному. Без комплексов. Кто с кем придется. Свобода выбора. Простор для фантазии. Понял, наконец?
– И зачем мне это надо?
– Тебе это надо хотя бы потому, что ты мне должен штуку баксов. Кстати, вот эту книжку прочитаешь со всем вниманием, натощак и выучишь наизусть. Что ты глаза таращишь? Тебе повышение – вождем будешь. Жен у тебя будет без числа. И выпивки столько же. Все, отваливай. Позови мне реквизитора.
– Сергей Иваныч, – заявил реквизитор, положив на стол бумажку. – Вот это все нереально. Где я это возьму?
– Где-нибудь возьми. – Протянул конверт с деньгами.
– Вы отдаете себе отчет…
– Отчитываться ты будешь. Если не достанешь. Сейчас в Москве все, что хочешь, найдешь. Книжку прочитал? Все уяснил?
– Все… Кроме того, где я пальмовый кровельный лист достану…
– Ну, лапочка-милочка, кастинг вы прошли, поздравляю. Скорее всего, вас ждут ласковые волны Тихого океана. Золотой песок. Куча поклонников и большая куча баксов. Рады? Еще бы вам не радоваться. Я и сам за тебя рад, лапочка-милочка. Так, еще пара вопросов. Быстро раздевайся.
– Прямо здесь?
– А где ж еще? И до нагиша, до нагиша. Танец бедер делаем! Неплохо. Профиль! Годится. Повернись попкой. Прелестно. Теперь – фас. Неплохо, неплохо. Груди несколько жидковаты, европейские какие-то. Но это мы поправим. Завтра в десять – в контору, подписываем контракт и собираем тряпочки. Следующая!