Знакомство Котенева с Татьяной Васильевной Ставич состоялось совершенно случайно - бывает так, что судьба долго готовится свести вместе двух людей, но все никак не решается и даже сама ставит им преграды, разводя их в стороны, а потом вдруг наступает момент, когда промедление уже смерти подобно и каждый, если не встретит другого, пойдет по иному пути.
Отправляясь на очередное совещание к смежникам, Михаил Павлович не предполагал, что в этот день в его личной жизни произойдут определенные изменения, со временем приобретшие характер необратимых. Он тогда вообще мало задумывался над подобными проблемами - молодая, привлекательная жена, еще не успевшая стать привычной и волновавшая его как мужчину, не давала пока повода задуматься над необходимостью заводить интрижки. Нет, Котенев отнюдь не слыл праведником, но все проходило как-то так, не трогая сердце и оставляя лишь недолгие приятные воспоминания, быстро вытеснявшиеся Лидой, его Лидушкой - неизменно очаровательной, заботливой хозяйкой и любящей женой.
Когда ему представили Татьяну Ставич - нового экономиста у смежников, - Михаил Павлович только скользнул по ее лицу равнодушно-приветливым взглядом и одарил молодую женщину дежурной улыбкой. И тут же забыл о ней, вежливо кивнув и отойдя для разговора с главным инженером.
Второй раз они встретились тоже по делу - Котенев приехал отстаивать неотъемлемые права своего объединения.
Директор пригласил для разговора главного инженера и начальника планового отдела, вместе с которым пришла Татьяна Васильевна. Сидя напротив нее за широким и длинным столом в директорском кабинете, Михаил Павлович получил возможность приглядеться к новому экономисту - высокая грудь, красивые глаза, умело наложенный грим. Неброская, но очень привлекательная, уютная и располагающая к себе женщина. Когда Ставич выходила, чтобы принести необходимые документы, Котенев успел убедиться, что и ноги у нее высший класс. И тут же вспомнил присказку давнего приятеля, философски рассуждавшего: если вижу красивую бабу, думаю: почему не моя, а когда станет моей, не дает покоя другая мысль: зачем она мне?
Действительно, зачем она Михаилу Павловичу? Ставич явно не из тех, кто готов на недолгие, ни к чему не обязывающие связи. Она не станет благосклонно принимать подарки-откупы при расставании, а потом шарить вокруг глазами в поисках нового достойного приключения, способного принести шубку, цветной телевизор или нечто подобное - хотя бы продвижение по службе или теплое местечко. Нет, она явно не из таких, и надо ли топтаться вокруг в брачном танце, как мальчишка? Слава богу, пятый десяток разменял, повидал кое-чего в жизни. Но отчего же тянет к ней и хочется ощутить ее ладонь на своей щеке, зарыться носом в пушистые волосы, прижать к себе, чувствуя, как податливо-упруго изгибается стройное тело?
После совещания он специально завел разговор, позволивший Ставич задержаться и принять в нем участие. Почему-то не хотелось, чтобы она ушла, исчезла за высокими дверями кабинета, обитыми коричневым дерматином.
Месяц или два они не виделись - не было причин ездить к смежникам, и все ограничивалось телефонными звонками.
Когда Лиду в очередной раз положили в больницу на обследование, Котенев промаялся несколько дней, потом решился и набрал номер служебного телефона Татьяны Васильевны. Растягивая слова, сбиваясь и ругая себя за нерешительность, Михаил Павлович пригласил ее поужинать. К его удивлению, она согласилась.
В ресторане он сунул метру четвертную и получил столик на двоих, заказал ужин и, неожиданно для себя, начал выкладывать Ставич все как на духу - про неудачную женитьбу в молодости, долгое одиночество, счастливо обретенную Лиду и про ее ужасную болезнь, лишившую его последней надежды иметь детей.
Татьяна слушала не перебивая. Не кокетничала, не строила из себя черт знает что, а приняла его исповедь просто и естественно, словно они были старыми добрыми знакомыми или случайными попутчиками, доверившими друг другу самое сокровенное в полной уверенности, что оно не пойдет дальше гулять по свету. Она тоже рассказала о себе: недолгое и неудачное замужество, детей не было, разменялись и живет теперь одна, в новом районе. Сама родом не из Москвы, дома остались родители, и вообще, ее жизнь как у среднестатистической Марии Ивановны.
- Почему Марии Ивановны? - не понял Котенев.
Михаил Павлович после ужина отвез Ставич домой, вернулся к себе и долго курил, сидя на кухне, - какие бесы толкают его в пропасть страстей и как понять самого себя: неужели он любит одновременно двух женщин? Бывает ли такое, чтобы влекло к жене, прошибала слеза от умильной жалости к ней, чтобы хотелось ее успокоить, приласкать и в то же время чтобы в крови полыхал пожар при виде другой женщины, везде мерещилась она и приходила к тебе во сне? Чтобы желал слышать ее голос и упивался им, не вникая в суть произносимых слов, чтобы перед мысленным взором везде и всюду она - ее руки, губы, волосы?..
После того вечера они начали встречаться, тщательно скрывая это от всех. Через год Татьяна родила ему дочь. Михаил Павлович зарегистрировал ребенка на свою фамилию, но настоял, чтобы девочку отправили к родителям Ставич. Если выдавалось свободное время, они вместе ездили на машине проведать дочку, скрывая и от Татьяниных родителей, что не состоят в браке. Он видел, как двойственное положение тяготит ее, да и Лида о многом догадывалась, но не находил в себе сил поставить точку на семейной жизни, а Татьяна терпела и не подталкивала его. Он умасливал ее подарками, завалил деньгами и роскошными игрушками дочь, а на душе день и ночь скребло - ну, когда же ты наконец решишься? А тут еще посадили брата Лиды - дурака Виталия, - связавшегося с валютными операциями. Жена была просто не в себе, и он серьезно опасался за ее психическое состояние. Так и жил на два дома, разрывая сердце на части и не имея сил ни на что окончательно решиться…
Татьяна встретила его в длинном черном халате с вышитой на груди фиолетовой розой - его подарок, привезенный из загранкомандировки. Поцеловав ее в шею и ощутив тонкий запах духов, он в который раз дал себе слово презреть наконец давно обременявшие его правила приличия и переехать к ней окончательно. Совсем не хочется уходить отсюда и возвращаться к скандалам и просьбам. Но, видимо, еще не созрел, не произошел тот последний толчок, готовый побудить сорваться с места и, как камень, катящийся с горы, лететь вперед, не имея возможности вернуться.
- Поужинаешь? - Она помогла ему снять пиджак и подала тапочки.
- Нет, пожалуй, только чаю. - Он поймал ее руку и поднес к губам.
Боже, от чего он заставляет себя ежедневно отказываться и, главное, зачем? Идет на поводу собственной непонятной раздвоенности, страха потерять то, что есть в Лиде, не найдя этого в Татьяне? И в то же время потерять в Татьяне, не найдя в Лидии? Неужели он так и будет ходить от одной к другой, боясь сознаться себе, что его это почему-то устраивает? Но почему?
На кухне Котенев с удовольствием принял из ее рук чашку и почувствовал, что он дома, в тихой обители, защищающей от любых невзгод. Татьяна что-то негромко рассказывала о своих новостях, а он, мелкими глотками прихлебывая чай, наслаждался покоем и звуком ее голоса, совершенно не вникая в то, что она говорит, - главное, она здесь, рядом.
Зазвонил телефон, и Михаил Павлович досадливо повернул голову - как некстати нарушают тишину их вечера. Татьяна сняла трубку и, недоуменно подняв тонкие брови, сказала:
- Это тебя.
- Меня? - искренне удивился Котенев. Он никому не давал номера телефона этой квартиры. - Кто?
- Какой-то мужчина. - Она пожала плечами и отдала ему трубку.
- Да, я слушаю. - Михаил Павлович вновь ощутил легкий запах ее духов, исходящий от телефонной трубки, и сердце обдало теплой волной нежности. Но это ощущение быстро пропало.
- Извините за беспокойство, уважаемый Михаил Павлович, - голос явно незнаком, - но не хотелось беспокоить вас на работе или дома. Поэтому пришлось позвонить сюда. Еще раз извините.
- Кто это? - поинтересовался Котенев. - Чего вам надо?
- Вас беспокоит Лука Александриди. Хотелось бы с вами встретиться, предположим завтра, и обсудить некоторые взаимоинтересные вопросы. Надеюсь, не откажетесь?
- По-моему, мы с вами незнакомы. - Михаил Павлович тянул время, с лихорадочной поспешностью прокручивая в голове сотни возможных вариантов, кем инспирирован этот телефонный звонок. Жена отпадает: она уже получала анонимные письма, и даже присылали фото, на котором был он, Татьяна и их маленькая дочурка. Конечно, не обошлось без слез, упреков и скандалов, пришлось уезжать из дома, чтобы не присутствовать при очередной истерике. Тогда кто? Партнеры по "деловым играм"? Им-то зачем, они давно и хорошо знают друг друга. Милиция или более серьезное ведомство? Нет, те предпочитают действовать иными методами, заранее не предупреждая о своем интересе. Но кто же тогда? - Как вы получили номер телефона, от кого?
- Что мы пока незнакомы, верно, - с готовностью согласился невидимый собеседник, назвавшийся Александриди… Голос у него был глуховатый, принадлежавший явно пожилому человеку, и это несколько успокоило Котенева. - А насчет номерочка позвольте оставить вопрос открытым. Считайте это маленькой тайной.
- Вот как? - несколько озадаченно отозвался Михаил Павлович. - О чем вы хотите переговорить и где предлагаете встретиться?
- У меня есть к вам ряд предложений, которые не хотелось бы обсуждать по телефону. А встретиться я предлагаю на нейтральной площадке. Предположим, в "Арбате", часов в семь. Устроит?
- Возможно. Оставьте номер своего телефона, я вам перезвоню завтра и скажу, буду ли свободен в это время.
- К сожалению, я гость столицы и звоню из автомата, - вздохнул Александриди. - Поэтому и хочу договориться заранее. Поверьте, у меня нет никаких дурных намерений.
- Хорошо, предположим, я приеду, но как вас узнаю?
- Все предельно просто: подходите к метру, и он вас проводит к столику. И еще, хочу заранее попросить о маленьком одолжении. У меня множество дел в Москве, и потому могу несколько запоздать. Так вы не откажите в любезности подождать минут десять-пятнадцать. В таком случае простите заранее.
- Хорошо, - решился Котенев. - Постараюсь.
- Всего доброго, Михаил Павлович. - И в трубке раздались короткие гудки отбоя.
Допивать чай расхотелось. Отправившись в комнату, Котенев разделся и лег в постель, закурил сигарету - откуда взялся этот Александриди? Судя по фамилии, он грек, но каким ветром занесло его в Первопрестольную, если, конечно, он не врет, что приезжий, и действительно звонил из автомата?
Пришла Татьяна, медленно снимая халат, тихо спросила:
- Тебя расстроил звонок?
- Не знаю, - примяв в пепельнице сигарету, честно ответил Михаил Павлович. - Звонил какой-то Лука Александриди.
- Александриди? Кто это?
- Завтра узнаю, - успокоил ее Котенев и выключил свет…
Утром, приехав на службу, Михаил Павлович долго сидел за столом, раздумывая, позвонить ли жене. Часы показывали половину десятого, мерно урчал кондиционер, было слышно, как за дверями кабинета тюкала на машинке секретарша - недавно взяли новенькую. Смазливая, хорошо умеет варить кофе, нравится посетителям, но до умения и опыта Маргариты Александровны, ушедшей на пенсию, ей еще ой как далеко. С Маргаритой вообще не возникало никаких проблем - она почти не болела, в самые сжатые сроки готовила деловые бумаги, прекрасно владела пишущей машинкой и знала стенографию, но потом вдруг слегла. Да и то, не девочка, за шестьдесят уже. Пришлось искать другую секретаршу, а хорошую разве сразу найдешь?
Звонить Лиде не хотелось - одна отрада, что она сейчас на работе и не будет устраивать скандал, начав выяснять отношения в присутствии сотрудниц. Лидия вообще довольно скрытная, а на работе тем более постесняется трясти на виду у всех грязное белье семейных неурядиц. Ну, звонить или нет? Жалко ее, почему-то жалко до сих пор, или это не дает покоя совесть, заставляя сохранять хотя бы призрачную видимость того, что было когда-то, но безвозвратно прошло?
Решившись, он все же позвонил жене, поговорив с ней довольно сухо и ничего не объяснив - такой тон уже вошел в привычку, да и она старалась сохранить на работе реноме замужней женщины и не пустилась во все тяжкие по телефону. Мы вообще давно приучили женщин к тому, что они считают себя счастливыми только в том случае, если у них есть штамп в паспорте о регистрации брака и диплом о высшем образовании. Но счастливы ли они этим на самом деле?
С облегчением положив трубку, Михаил Павлович вытер вспотевший лоб и закурил - одно тяжкое дело свалено с плеч. Теперь, прежде чем погрузиться с головой в работу, стоит решить еще один вопрос - ехать сегодня на встречу с неизвестным Лукой Александриди или воздержаться от посещения ресторана "Арбат"?
Вдруг вспомнилось, как еще совсем сопливым мальчишкой, копаясь в куче песка, сваленного с грузовика около стройки, Михаил нашел несколько монеток и принес их домой, отстояв право владеть ими в драке со сверстниками. Мать заметила его находку, когда он раскладывал свои сокровища на полу, и взяла одну монетку. Это были действительно сокровища - пять золотых царской чеканки. Вот тогда маленький Котенев впервые понял власть и силу золота - мать аж задохнулась от счастья и устроила ему допрос с пристрастием: где взял, у кого, кто видел? Не вполне понимавший, в чем дело, Мишка честно рассказал о находке. Мать взяла у него все монетки, дав взамен красивые блестящие пятаки, пошла по делам и вернулась с большой бутылью постного масла, пакетами с крупой и картошкой, шматком сала и хлебом.
Время было тяжелое, послевоенное, карточная система, жили все голодно, а тут вдруг привалило такое счастье. И с той поры навсегда осталось у Михаила ощущение сытости, связанное с золотыми монетками, а детские впечатления самые сильные.
Позже он дал себе слово стать независимым человеком, богатым и обеспеченным, приложив для этого все силы. По-разному поворачивалась судьба, мотало по свету, служил в армии, учился, но упорно добивался своего и, наконец, добился. А дуралей Виталик, братец богоданной супруги, чуть было не пустил все по ветру, связавшись с проклятым Зозулей и добывая для него валюту.
Котенев был зол на Виталия, но в то же время не собирался полностью отказываться от него - парень смышленый, оборотистый, отношения с его сестрой в делах роли не играют, еще можно использовать мальчишку, когда отбудет срок. А пока пусть помучается. Выйдет, оглядится, опять придет к зятю, но уже битым и пуганым. Начнет, как та ворона, от каждого куста шарахаться. Но пусть он знает, кому обязан, и не забывает этого никогда.
От дел он оторвался, когда в приемной затих стук пишущей машинки - неужели уже шесть? Да, действительно, шесть часов, а секретарша никогда не задерживается.
Ну что - ехать на встречу в "Арбат" или послать грека Луку Александриди по известному адресу? Если ехать, то, наверное, надо бы позвонить Лиде, предупредить, что задержится. С другой стороны, начнется тягостный разговор, а дома все равно предстоит объясняться. Лучше отложить противное и неизбежное мероприятие на поздний вечер, когда можно будет завалиться на кровать и повернуться к супруге спиной. Тогда пусть выговаривает все сразу, выливает накопившееся.
Итак, выбираем встречу в ресторане.
Собрав со стола бумаги, Котенев открыл сейф, положил в него папку и закрыл дверцу. Немного подумав, открыл ее вновь и достал небольшой японский диктофон. Положил его рядом с сигаретами - полез за куревом и включил запись, а потом ее можно не раз прослушать, проанализировать, не надеясь, что память сохранит все нужные подробности долгого разговора. Если беседа будет короткой, тем лучше. В любом случае пленки хватит.
Найти место на стоянке оказалось делом сложным, и Михаил Павлович прилично покружил, высматривая, где бы поставить жигуленок. Наконец, припарковавшись в глухом переулочке, пешочком отправился к ресторану, поглядывая по сторонам - обычная толпа, люди спешат с работы домой, ныряют в стеклянные двери магазинов, глазеют на витрины, выстраиваются в очереди к лоткам и киоскам, без толку снуют по вечно продуваемому всеми ветрами проспекту в поисках дефицита. Ближе к ночи толпа рассосется, закроются магазины, останутся только кучки желающих попасть в кабаки, стойко ожидающие у закрытых швейцарами дверей.
Поднявшись по ступенькам, Котенев вошел в вестибюль ресторана. Если по лестнице вниз - попадешь в "Лабиринт", а двери верхнего зала "Арбата" слева - видны длинные ряды сервированных столиков, пустая эстрада, лаково блестит паркет в проходах.
Отыскав взглядом метра, Михаил Павлович направился прямо к нему:
- Мне здесь назначено свидание.
- Минутку, - молодой метр достал блокнот и перелистал страницы, - фамилия ваша?..
- Котенев.
- Да, пожалуйста. Прошу!
Он повел гостя к столику у окна и предупредительно подвинул стул. Михаил Павлович сел. Пока все идет так, как обещано неизвестным греком - действительно заказан столик на двоих, а шустрый официант уже несет закуски и бутылку коньяка. Признаться, у Котенева имелись сомнения, и он думал, что метр только недоуменно вытаращит глаза в ответ на вопрос. Тогда можно было бы слегка посмеяться над собой и отправиться восвояси, недоумевая - кто же столь ловко разыграл его, заставив приехать сюда? Однако Александриди, похоже, совсем не шутник.
- Скажете, когда подавать горячее? - доверительно наклонился официант.
- Ладно, - небрежно махнул рукой Михаил Павлович. - Откройте пока минеральную.
Официант ловко откупорил бутылку и налил воду в фужер. Отошел и встал в стороне.
Котенев оглядел зал. Обычная публика: приезжие из республик Закавказья, размалеванные девки, компания пожилых людей, видимо решивших отметить какое-то торжество, многие столики еще не заняты. Сам зал - длинный, стеклянный, неуютный - напомнил ему зал ожидания аэропорта. Сравнение царапнуло по душе, вновь вызвав мысли о Виталии Манакове, - ведь дурака поймали именно в аэропорту.
Закурив, Михаил Павлович поглядел на часы - неужели прошло всего десять минут? А показалось, что прошла чуть не вечность, так медленно тянется время.
За окнами сновала бойкая московская толпа, по проезжей части проспекта неслись автобусы, плыли переполненные троллейбусы, у стеклянных павильончиков остановок возникали стихийные очереди на посадку в транспорт.
"Все правильно, - покуривая, усмехнулся Котенев, - чисто русское изобретение - очередь, возникшая практически везде и всюду. И полное бессилие перед кастой жрецов очереди, раздувающих и создающих ее, поскольку нет никаких прав. Не записаны они в законах. Вот и встает народец в очередь на квартиру, детский сад, зимние ботинки, пошив платья, за сахаром и мылом. Стоит, думает, мрачнеет и идет переплачивать, чтобы без очереди. Умные люди на этом уже целые состояния сколотили. Пусть говорят, что на людском горе, слезах, пусть говорят те, у кого нет состояния. Очередь у всех нравственность давно искалечила: у тех, кто берет, и у тех, кто дает. И даже у создающих очереди. М-да, но сколько можно ждать этого Луку Александриди? Время зачастую дороже денег".