Шраму тема понравилась. Точнее, не понравилась жутко: "Хоть спи, хоть не спи…" Наверное, херово "не спали" пацаны, которые больше дня на этой Чужой Зоне протянуть не смогли.
Перст расправился с одной палкой сухой колбасы и стал прикидывать, не прикончить ли вторую?
- Гы-гы! - прыснул в жирный кулак Перст, - А ежели с этой кичи никто не вернулся, кто тебе за такую зону напел?
Всем захотелось осадить Перста. Ведь, гад, ломает стремную тягу от байки. Но и вопросец показался не пустым. Любопытно, как Юшка вывернется?
- Да Юстас один как-то под Воркутой повесился. Записку оставил, в ней все и разложил по полочкам. Дескать, промышлял он рытьем могил: зубы, кольца, да и шмотка порой приличная попадалась. И вот как-то он вскрыл свеженький гробик, а там баба красивая, и у нее цацки в ушах. Он только за цацками потянулся, а она его за грудки хвать! И пока правду про Чужую Зону не рассказала, не отпустила. И на последок наказала, чтоб весточку живым на волю донес. Только долго он прожить после такого тет-а-тета не выдюжил. Вот и шкертанулся, - и на таком полном серьезе Юшка ответил на подначный вопрос Перста, что у слушателей в натуре мурашки под шкурой заскреблись.
- А точно баба красивая в гробу лежала? - попытался понизить шуг Амадей. Свою кликуху этот нормальный пацан заслужил, когда попытался прямо из концертного зала "Октябрьский" на спор увести рояль. Подогнал машину, закосил со товарищи под грузчиков, только рояль в зилок, оказывается, не влазит. Обыкновенные гаишники тормознули и давай транспортную накладную спрашивать. И еле ноги со товарищи унесли.
- От баб все зло на этом свете! - подал голос Плафон, которого родная баба как раз сюда и сдала. Оказывается, он тоже байку слушал.
- Тогда следующий сказ за тобой, Плафоша, - решил Амадей и широко улыбнулся всеми своими последними тринадцатью зубами. Зубов он лишился не тогда, когда на рояль охотился. Большую часть своих зубов Амадей посеял, когда порожнил железную дорогу. Обычно внутри опломбированного вагона хранятся только предметы роскоши. Амадею же однажды подгадался вагончик, в котором десять бугаев что-то особенно ценное пасло.
- А че это я?
- А ты хотел сказки на халяву? Не тормози, раньше байку начнешь, раньше доскажешь, - вроде ласково повел Амадей, но так, что Плафон не рискнул отбрыкиваться.
- Ну ладно, - подмялся Плафон, - Про ядовитую маляву, про Синий фонарь или про вертухайские шнурки?
- Кто ж не знает про ядовитую маляву?! - фыркнул Амадей.
- Давай про Синий фонарь! - затребовал Перст.
- Нет, давай про шнурки, - выбрал Юшка.
Шрам рывком поднялся с нагретого места в полный рост, потянулся, расправляя косточки. Ежели так преть на одной точке, верняк отрубишься. А еще эта перепутанная луна навевает дурь на голову. А ведь никак не имел Шрам права уплывать в курортную страну снов. Он заплатил за эту камеру, и вроде бы здесь кентовались сплошь свои, но, как известно, свои первыми и продают.
Шрам сделал несколько вялых шагов по центру меж шконок. Картина, достойная кисти Айвазовского. Шрам нынче забашлял даже по его меркам кучеряво, и теперь камеру было не узнать. Всюду раздавленные пластиковые стаканчики, зеленые хвостики от клубники и вишневые косточки. Духан стоит водочный, как в грязной разливухе для последних синяков. Стены обклеены свежими девицами из еще только сегодня распатроненных журналов. Тут и рекламные соски в купальниках-тесемках, и Алсу, и Эдита Пьеха, и первая женщина-космонавт Валентина Терешкова. Но даже не в этом писк.
Самое шкодное - под потолком над шконками из углов к лампочке на нитках съезжаются вроде бы обыкновенные, но здесь конкретно неожиданные, новогодние бумажные гирлянды: снежинки, фонарики и флажки с "веселыми картинками". Шрам заказал, а других не нашлось.
И не только на нитках. Мишурой и прочими елочными дождиками народ украсил все болтающиеся провода. Получилось полное глюкалово.
- Типа того, пахал в семидесятых годах на Рижской киче один корпусной вертухай. Злющий презлющий. Хуже голодного цепного пса, - начал неспешно Плафон, - И шиз у него был любимый - лампочки в синий цвет красил…
Шрам сместился дальше к центру камеры, к обеденному столу. Здесь резались в буру Табурет, Прикус и молодой паренек первоходка, погоняло которого Сергей Шрамов даже не запомнил. Запомнил только его статью - хулиганка.
- Может подсядешь? - угодливо, но без особого энтузиазма предложил Прикус, шевеля кустистыми бровями. Он как раз мусолил колоду. На самом деле очень не хотелось приглашающему, чтоб старший поучаствовал в раздевании лошарика.
- Знаю я вас, хищников, обдерете, как липку, - шутканул Шрам.
Прикус первым, а Табурет вторым заржали, дескать, понимаем всю глубину прикола. А вот молодой смеяться не стал, сидел себе понуро. Видать, не до смеху было молодому.
- Ну как, все, или еще? - остро кольнул первоходку шустрыми глазенками из-под лохматых бровей Прикус.
- А сколько натикало? - безрадостно спросил молодой, будто сам не знал. Будто слепо надеялся, что обувалы хоть чуток ошибутся в нужную сторону.
- Мне триста зеленых, и Прикусу восемьсот пятьдесят, - конечно же не ошибся и даже показал засаленную исчириканую горелой спичкой картонку Табурет. Держал он картонку чуть в отдалении, словно дрейфил, что парень отнимет и уничтожит вещественное доказательство своего проигрыша.
- Давайте еще? По стошке? - несмело предложил парень.
- Брось, братушка. В долг дальше на бабки нам рубиться смысла нет. Когда они еще у тебя появятся? Ты давай, что-то вещественное ставь, у тебя дома телик какой? Ежели продуешь, своей бабе скажешь, а я - своей. Моя к твоей заявится и заберет под расписку. Катит?
- Телик у меня фуфлыжный, - признался парень, - А вот "восьмеру" во сколько оцените?
- Нафига нам восьмера? Вокруг лесоповала кататься? - презрительно хмыкнул Табурет, человечешко никчемный и трусливый, и от того опасный, способный на крайние подлянки.
- Восьмеру? Какого года? - неожиданно заинтересовался Прикус.
- Девяносто восьмого. Перед самым кризисом взял. А потом они крепко подешевели, - вспомнил былой промах первоходка и глубже всосал и так впалые щеки.
- А как она ваще? Гнилая? Битая?
- Да я за ней, как за лялькой ухаживал! - захлебнулся искренним негодованием молодой.
- Ну ежели как за лялькой, покатит в триста бачков, - типа сделал одолжение Табурет.
- Че пацана грабить? - прикинулся добреньким Прикус, - Нехай будет пятьсот. Устраивает?
Пацан напрягся возразить, но только ртом бессловесно, будто окунь, хлопнул.
- Вот и лады. Давай сразу по пятьсот. Шустрее отыграешься, - Прикус уже тасовал колоду, - А гараж у тебя есть? - как бы между прочим спросил он и раскинул по три карты.
Козыри - буби.
Шрам свысока вроде от скуки, а сам весьма пристально следил за пальцами Прикуса, тем более тот дал сдвинуть Табурету. Но ничего лишнего не заметил. Тасовка была, как честная тасовка.
Прикус не майстрячил врезку, не пытался удерживать несколько карт на одном месте во время липовых тасовок. Да и когда Прикус протягивал колоду сдвигать, не было похоже, что он откалывает какой-нибудь вольт, типа просунутого мизинца внутрь колоды, чтоб сдвинулось в нужном месте, как по маслу.
Шраму стало даже интересно, на каких таких разводках бомбят пацана Прикус с Табуретом? Не смешите, что на чистом везении.
Парень секунду поразмышлял и зашел с двух трефовых фосок. Табурет явно мог их покрыть, причем одинокой козырной десяткой и трефовой дамой. Но на пару играющим был нужен ход под молодого. И, прочитав немой сигнал по роже Прикуса, дескать берет тот, Табурет пропустил - скинул даму и червового короля.
Прикус сменил гримасу - плотоядно облизнулся. До этого же он четко таращился на партнера, держа губы сжатыми в ровную линию. Таким нечестным заранее условленным манером показывал, что имеет туза по масти, и все у него путем. И точно - Прикус покрыл заход трефовым тузом и козырной шохой. То есть Прикусу теперь до победы не хватало четырнадцать болтов. Вот только уже очередь выигрывать была за Табуретом - случайно разведет судьба по разным камерам, как потом выигрыш делить прикажешь?
Игроки по очереди дополнили до трех карты из колоды. Кстати, Шрам не заметил на рубашке никаких намеков на крап. Вот тут наконец и Табурет выдал себя:
- Ходи быстрее, ходи-ходи, шевелись, - вроде просто так подстегнул дружка Табурет, - Скорее, чего не ходишь?
Но образованный Сергей прочитал эти слова иначе. "Ходи" - туз, "быстрее" - пиковый, "ходи-ходи" - десятка, "шевелись" - бубновая. То есть почти внагляк объявил Табурет ожидаемую масть. А потом на всякий случай обозначил, что третьей картой у него червовый валет. Чтоб никаких случайностей.
И тогда Прикус смело зашел с пиковых короля и валета.
Молодой радостно покрыл валета пиковой десяткой, а короля восьмеркой бубен. Но тут же поверх его десятки лег пиковый туз, а поверх восьмерки - козырная десятка.
- Тридцать семь. Хватает с горкой. Теперь я за рулем! - довольно потер потные ладони выигравший, сгреб брошенные карты и зачем-то жженой спичкой мазнул по картонке, будто и так не все ясно.
- А ну-ка дай колоду пощупать, - на правах держащего камеру затребовал Сергей.
- Пожалуйста, - без запинки протянул карты Табурет. И по его роже сразу было ясно, что никто колоду спецом не заряжал, обыкновенная колода, не на этом Табурет с Прикусом всех обувают.
Впрочем, и Шрам принял колоду не токмо для проверки. Для проверки он туснул два раза, которых за глаза хватило, чтобы въехать - нет в колоде ни маркерных карт с подрезанным краем, ни карт с выпуклой и вогнутой подрезкой. И главное, что в колоде все тридцать шесть единиц, то есть никто не держит пальмированого туза в рукаве.
А следующие взмахи рукой Шрам уже делал колоду в нужную под себя сторону:
- А почему бы и не перекинуться от скуки? Давайте так, выкупаю я должок этого пацана. Сколько там всего? - лениво, как удав, полюбопытствовал Шрам.
Это был прихват конкретный и бесповоротный. Если бы Шрам сел играть просто, обувальщики могли бы тут же вспомнить какое-нибудь дюже срочное и неотложное отвлекалово. И слиться. Могли бы ставку приземлить до одного бакса, и молотись с ними пол ночи. А так - никуда не деться.
Молодой торопливо, пока не передумали, подвинулся. И Шрам присел на освободившееся место.
- Мне восемьсот и Прикусу восемьсот пятьдесят, - обречено вздохнул Табурет.
- Ну тогда по восемьсот двадцать пять. Сдвигай, - протянул Сергей отлистованную колоду Прикусу.
- Вообще-то я - выиграл. Значит, мой черед сдвигать, - проблеял Табурет.
- Чтоб непруху переломать - имею право? За сдачу с меня двойной банк, - отрезал Шрам с барского плеча так убедительно, что Табурет дальше ныть передумал.
Прикус засопел, задвигал пучками бровей, почесался, но сдвинул.
И Шрам честно накрыл нижней частью колоды верхнюю подснятую часть. Еще пока так, что одна половинка по длине на треть сдвинута ко второй. И тут же правой рукой барским жестом швырнул меж игроками пачку "Мальборо":
- Угощайтесь! - это он хитрым образом отвлекал, потому что в сей же миг чуть встряхнул кистью левой руки.
В замедленном показе это выглядело бы так: безымянным и мизинцем он захватил верхнюю половину карт. Распахнул колоду, будто книгу, а сложил уже в прежнем порядке. Как было до снятия. Но, ясное дело, наточенные пальцы шуршанули быстрее, чем глаза игроков от дармового курева вернулись к левой руке.
Табурет нервно задымил. Прикус не стал. Шрам раздал по три карты и обозначил козырь - трефа.
Прикус сменил тактику. Точнее, сменил систему подачи сигналов. Он взял свои жалкие три карты сразу в обе руки, причем оттопырив указательный левый палец. То есть просил зайти в пику. Шрам дал партнерам поменжеваться. Но только Табурет наконец решился зайти и полувынул из трех одну карту, Сергей расстелил веером три свои карты картинками наружу:
- Бура, - в натуре у Шрама состояли король, десятка и туз треф, - Четвертной переписываю с Табурета на Прикуса, как-нибудь разминетесь, - легко подхватился с лавки победитель и повернул шею к отмазанному первоходке, - Ты понял, чем обязан?
Просравшие Прикус и Табурет безмолвствовали.
- Понял, - заворожено прошептал молодой.
- Кстати, как там тебя?
- Китай.
- Не умеешь, не садись играть, Китай, - зевнул Шрам и побрел обратно. Туда, где продолжали травиться байки. Он и сам не мог понять, зачем спас сопляка. Наверное, луна во всем виновата.
А Плафон уже рассказывал за вертухайские шнурки:
- Ну, типа, не положено рядовым попкарям в ботинках со шнурками. Только офицерам дозволено. А тут один вертухай пошел к знахарке и говорит, хочу, мол, звание внеочередное. Та, типа, не удивилась, обсыпала ему лысину пеплом и дала пососать лягушечью косточку. И строго-настрого наказала в ночную вахту, когда командиры слиняют, переобуваться в ботиночки со шнурками.
Тот так и сделал. А в ночную смену редкий попкарь не прикимарит. Вот и наш под утро примостился на часок подавить харю. А как бы вот знахарка эта совершенно не собиралась попкарю погоны лепить. На самом деле у нее неделю назад с поличным зятя-щипача взяли, а она очень не хотела, чтоб дочка того с зоны ждала. Погубить, типа, зятя старая курва порешила и наворожила на шнурочки. И только припух вертухай, шнурочки сами собой развязались и в щелку уползли искать по камерам ненаглядного зятя.
Зятю-то подфартило. Его уже на пересылку отправили. А шнурочки обозлились, ведь не имеют права они наказ ведьмин забастовать. Ползают теперь по камерам и душат дрыхнущих невинных зеков, так что и следов не остается. По одному в месяц. А коновал как бы вот по тупости диагнозы лажовые ставит - то сердечный приступ, то грыжа, то туберкулез. И главная заковыка - неведомо, на какой крытке это деется. Может на какой другой, а может и у нас.
"Не спать, только не спать!" - в который раз приструнил себя Сережка Шрамов. Известно, не глупой байки испугавшись, просто она оказалась в жилу.
Шрам стал в проходе, несколько раз взмахнул руками, разгоняя спертый воздух и подкрадывающуюся дрему. А за окошком луна. Подглядывает, падла. И что-то неправедное в луне. Распухла, будто брюхо у собравшейся ощениться волчицы…
Глава восьмая. Раскрутка
Тупая красотка с ногами от плеч,
Смирновская водка и русская речь.
Животная радость - любить и гулять.
Чего еще надо от жизни желать?
1
А шрамовские нефтебаксы текли в "угловский" котел стремительным горным потоком. Подследственный Шрамов за один день (а день этот еще не закончен) растранжирил столько, сколько иной за жизнь не заработает. Холить и лелеять должны такого узника, а не мечтать, как прикончить поскорее и побольнее.
И в первую свою камеру под номером сорок семь (она же ставшая последним домом для Панаса) Сергей пришел не с пустыми руками. Да, именно пришел, а не силком привели и втолкнули. Ходить в гости - пункт в перечне услуг питерского СИЗО, на него имеется свой тариф. Если разобраться, не так уж и дорого стоит это удовольствие. Вот что стоит дорого - срочный заказ. Доплата за срочность умножает в три, а то и пять раз доставляемый товар, и без того нехило умноженный против нормальной цены.
Ящика горькой на камерную ораву было не густо, чтобы напиться, но в ровень, чтоб помянуть хорошего человека. В память о Панасе камера также получила коробку безфильтровых "Радопи".
Между прочим, сорок седьмая после отчаливания Шрама жила в безвластии не долго. Как прослышали, что из карцера Шрама перетасовали в другие хоромы, здесь восстановился прежний, дошрамовский статус кво. Заправлять вновь стали молдованин Гайдук и Боксер. Зачмыренного парашей губастого Кузю, получившего от Шрама погоняло Губа, у параши, понятное дело, и оставили. Мужика, неудачливого игрока на "просто так", за которого вступился Шрам, Гайдук с Боксером более не трогали, боялись.
Оба предводителя хаты предусмотрительно взлетели со своих мест, когда в сорок седьмой вновь проявился Шрам. Далеко от нагретых нар не отходили, переминались рядом, но ничего резкого не затевали. Шрам устроился на шконке Панаса, оттуда раздавал гостинцы, там вел беседы, оттуда послал лично Гайдуку и Боксеру бутылку на двоих. Не стал говорить при этом, мол, "день сегодня такой, не до разборов, кто на стенку выше писает, давайте помянем по-человечески". Нет, пускай принимают гостинец (и остальные в хате тоже) как признание их камерных привилегий. Потому Шрам не только пузырь выделил, а еще и рукой показал, дескать, возвращайтесь на места, я всего лишь в гости завернул.
Зачем Шраму враги под кликухами Гайдук и Боксер, когда можно держать их в союзниках? Очень запросто может пригодиться. Тем более, ничего особо непростительного против Шрама эти оба двое не совершили. Просто полезли, не разобравшись, вступаться за своего чаморошного кента. Теперь будут разборчивей при выборе дружбанов.
А сейчас Сергей интересовался последним днем своего кореша. Собственно не столько беспокоило обнаружение на койке часиков в десять утра бездыханно остывшего Панаса (тут ничего особенного: Панаса будили на чифирь, потрясли за плечо, откинули одеяло, вгляделись, окочурился!), сколько раннее утро того дня. Между шестью и семью, когда Сергей еще ставил рекорды в карцере, в камере номер сорок семь начался шмон. Ничего вроде бы странного: камера, до того тихая, небеспокойная, попала ночной шумилкой под надзирательский гнев. Если не мешаешь вертухаям нести их нелегкую службу, они по возможности не трогают и тебя. Их же побеспокоили - ах так, ну мы отвечаем. Все нормально.
Шмон крутанули на попкарьскую совесть. Обычно с таким энтузиазмом обыскивают, если имелась железная наводка на заначивание недозволенного.
Часть людей вывели из камеры, поставили подпирать стены, иначе по хате не пройдешь. А Панас? Панаса, ответили Сергею, оставили внутри, гоняли вместе со всеми с одной половины на другую. Не били ли вертухаи больного человека, тем самым вызвав смертельный приступ. Нет, ответили, не били, вежливо обходились. Лично досматривали? Да каждого общупали.
"А Панаса аж два раза", - неожиданно встрял в разговор Боксер. По его заискивающему взгляду Шрам срисовал, что бычку жуть как охота прогнуться пепред авторитетом, загладить давешнее недоразумение. А там, глядишь, серьезный человек сопроводительное на зону слово зашлет. "Надо запомнить, - завязал Шрам в мозгу узелок на память, - может, и пригодится его рвение".
- Два раза? Верняк? - переспросил Сергей.
- Да сдуреть мне! - с хачиковской горячностью воскликнул Боксер, разве что майку на груди не рванул. - Саам видел, сам удивился.
- И кто обшаривал во второй заход? Зафоткал, как тот выглядит?..