Пригнувшись, под щелканье пуль, которые принимали на себя перила, он добрался до стеклянной балконной двери. Даже не потрудился выяснять, заперта она или открыта, ногой разбил стекло и кувырком вкатился внутрь. Пока враги разберутся, куда бежать, что перекрывать, пока основные силы, взорвав дверь ("Уже взорвали!" - по дому прокатился грохот), сообразят выскочить на балкон - он должен успеть оторваться. Так думал Пепел, кубарем вкатываясь в какое-то помещение. Вкатившись, понял, что все не так просто…
…А Витась сейчас бежал, петляя как мог, по крыше. Его, неторопливо пробирающегося по гребню к соседнему зданию, спугнули вывалившие из люка автоматчики. Они же подхлестнули беглеца очередями. Правда, очереди быстро затихли. Люди с оружием разобрались, что это вовсе не Пепел, а за подстреленных незнакомцев денег никто не обещал, чего ж гоняться бесплатно. И от Витася, загнав того на крышу соседнего дома, отстали…
…А на первом этаже шла ожесточенная пальба. От оконных стекол сохранились разве зубастые огрызки. Раскололись китайские вазы, не осталось ни единой мебели без пулевого отверстия, портрет Лауры Борджиа напоминал решето, повсюду валялись газетные клочья и щепа. Уже давно был мертв второй итальянец, которого привел с собой Лахузен и оставил возле дверей отеля. Пал итальянец когда ворвался в отель, заслышав звуки борьбы. Не мог же сицилианец Марко позволить застрелить себя, поэтому он выстрелил первым. А, уложив второго интерполовца, портье двинулся выручать хозяина.
Но Марко так и не суждено было помочь дону. Сицилиец уже поднимался по лестнице, когда в отель хлынула полиция.
- Стой, руки вверх! Бросай оружие!
Может быть Марко и бросил бы пистолет, и поднял бы руки. Но, оглянувшись, он услышал:
- Кому сказано, свинья! - Они не боялись оскорбить сицилийца, у которого в руках оружие. Они ни во что не ставили сицилийца.
Марко принял решение не умом. Ветерану вообще показалось, что оружие в его руках заработало само по себе. Два ствола поднялись и полыхнули огнем. И пули, похоже, сами по себе находили цели. Полицейские валились, как болинговые кегли. А кто не валился, спасался бегством, ответные перепуганные выстрелы уходили в молоко.
Прав был дон Джузепе, друг их семьи, приезжавший на выходные распить с отцом Марко кувшинчик домашнего вина. Дон Джузепе, катая во рту сигару и сверкая перстнями, говорил: "Чтобы метко стрелять, не обязательно месяцами торчать в тире. Достаточно просто очень сильно возненавидеть". Всю ненависть, накопленную к легавым в течение жизни, Марко отдавал им сегодня свинцовым дождем. Отдавал, не промахиваясь.
Теперь уже отступать было некуда. И Марко, отныне и бесповоротно уже бывший портье, не отступал. Он держал оборону, меняя позиции, подбирая оружие убитых. И, сам того не ведая, оттягивал на себя силы полиции…
…Пепел знал, что оказался в левом, закрытом аварийном крыле здания. И сейчас все вокруг него трещало и сыпалось. Все в этом крыле, видимо, держалось на честном слове, но от гранатных встрясок, честное слово оборвалось. Пробравшись по краю комнаты, в центре которой зияла дыра с неровными паркетными краями, Пепел взялся рукой за повисшую балку. Толстый кованый гвоздь, который спасал брус шириною со шпалу от последнего полета, со скрипом еще немного вылез из гнезда. Сергей рукой притормозил раскачивание балки, ему вовсе не нужно было, чтобы она упала так рано. Затем вытянулся над провалом и заглянул вниз - вход в крыло со двора был прямо под ним.
Наконец внизу захрустел руинный мусор, и наверх донеслись выкрики на немецком - два давешних дворовых хлопца забежали внутрь. Вот теперь Сергей толкнул балку. Он предполагал, что брус не упадет в одиночку, а потянет за собой рейки и, вероятно, часть паркета. Так и вышло. Только брус потянул за собой еще и ту часть пола, на которой стоял Пепел.
Рефлексы сработали - Сергей, почувствовав, как уходит из-под ног опора, сумел отбросить себя назад, ухватился пальцами за подоконник. Снизу сквозь грохот и треск донесся истошный крик - балка нашла жертву. А у Пепла соскальзывали пальцы. Он продержится разве несколько секунд. Сергей повертел головой, осмотрелся - есть ли внизу что-нибудь, способное смягчить удар? Наиболее подходящими показались остатки деревянной лестницы.
Сам себя благословив, Пепел оттолкнулся ногами от стены. Мимо лестницы пролететь было сложно, еще сложнее было уцепиться за что-нибудь. Пепел уцепился за столбик перил, съехал вниз и удержался за край ступеней. Теперь следовало подтянуться, забросить ноги и… Пепел увидел (а увидел, потому как сразу посмотрел в ту сторону) появившийся в оконном проеме силуэт. Оставшийся в живых немец, с испугу выскочивший наружу, просунул сейчас голову внутрь, крутил ею, высматривая преследуемого.
Оторвав одну руку, Пепел выхватил из-за пояса пистолет. А немец увидел зависшего на полуразрушенной лестнице человека, вскинул автомат. Дуэль получалась нечестная, но на честную рассчитывать не приходилось. Последний патрон покинул ствол, оставив после себя запах пороха. После чего Пепел выкинул бесполезный пистолет. Автоматная очередь завалившегося на спину противника ушла вверх, в стены.
Ободрав руки и джинсовую рубаху, Пепел спустился вниз. Обошел поверженных врагов и обзавелся автоматом, запасным рожком и двумя гранатами. Потом осторожно выглянул наружу и рассмотрел над балконом головы и стволы, положенные на верхний край перил.
Раздумывать было некогда, Сергей свинтил предохранительные колпачки у обеих гранат, резким движением извлек вытяжной шнур у первой гранаты. И тут же метнул. Так же поступил со второй гранатой. Оба яйцевидных снарядика попали на балкон. Первая граната покатилась по полу, по ней успел въехать носком ботинка Иоганн, она отскочила от перил и вернулась к Иоганну. Вторую поймала Матильда Доренкрафт, размахнулась, чтобы выкинуть… Запалы горели разное время и так совпало, что обе гранаты разорвались одновременно.
Пепел выглянул из укрытия и увидел, как трещина, которая снизу выглядела будто угольный рисунок молнии, ветвясь, разбегается и утолщается. Раздался треск, будто сломался в комеле великанский дуб, и балкон рухнул.
Когда все происходило, Лахузен находился в комнате, вызывая по мобильной связи внешние посты. Когда все произошло, он в сердцах он разбил телефон о стену. Андреас в это время стоял возле балконной двери, он успел заскочить в комнату и упасть на пол.
- Русская свинья! - закричал Оливер, который во время двойного взрыва находился вместе с Лахузеном, и, загнав в автомат полный рожок, двинулся к развороченному балконному проему.
Швейной машинкой прострекотала очередь, и Оливер, разбросав руки, рухнул на спину. Очередь после этого не смолкла, пули влетали со двора в окна и дверь, отбивая штукатурку с потолка. Андреас почти ползком подобрался к окну и, едва затихли выстрелы, поднялся, вскидывая помповое ружье. Но так и не выстрелил. Постоял, водя стволом, потом вернулся к Лахузену.
- Ушел, - Андреас вытащил мобильник. - Надо звонить Герту и Питеру. Он будет выбираться через ресторан.
- Они не отвечают, я звонил. Думаю, там уже полиция, им пришлось сдаться или отойти, - Лахузен сидел на полу, прислонившись спиной к кровати. - Это конец. Сейчас полиция нагрянет и сюда.
- Мы же должны что-то делать! - Андреас в возбуждении выхаживал по комнате.
- Бесполезно. У нас уже не осталось людей. Пока мы снова соберем силы, русский будет далеко. Мы проиграли, Андреас. - Отто фон Лахузен, казалось, постарел на десяток лет, сгорбилась его всегда прямая спина.
- Я все равно доберусь до него!
- А зачем? - Лахузен поднялся с пола, подобрал телефон. Тот несмотря на удар об стену работал - вот что значит немецкое качество. - Лопес снимет свой заказ. Лопес вообще не станет с нами больше иметь дело.
- Плевать на Лопеса! - Андреас бросил помповое ружье на кровать и стер с него отпечатки постельной накидкой. - Это дело чести! Пойдемте, герр Отто.
- Иди один, - устало махнул рукой Лахузен. - Поодиночке проще обойти полицию.
- Где мы встретимся?
- Я найду тебя.
Андреас внимательно посмотрел на шефа и, ничего больше не сказав, вышел из комнаты.
А Отто фон Лахузен, держа одной рукой телефон, достал другой рукой из плечевой кобуры свой верный "зауэр". Также честно поступили когда-то Геббельс и Гитлер. Надо уметь ставить точки в предложениях. Невозможно жить опозоренным. Да и жизнь, посвященная реваншу, теперь теряет смысл. Кто теперь станет иметь дело с их организацией после такого грандиозного провала!
Лахузен набрал номер "Канариса". Доложить он обязан. Доложить о том, что игра проиграна, и о том, что он, Отто фон Лахузен выходит из Большой Игры, выходит навсегда…
…Пепел в этот трагический для кого-то момент, просунув руку в форточку, опускал шпингалет на окне ресторанного туалета. Ресторан, из которого в гостиницу приносят еду, примыкал к отелю, но во внутренний дворик отеля выходило всего одно, закрашенное окно, - это Сергей тоже сумел установить еще вчера. Конечно, окнами туалетов обычно пользуются, чтобы незаметно улизнуть из заведения, однако не беда, если кто-то нарушит правило и поступит наоборот. Так кобра, если ее не преследуют, тихо уползает в щель.
Кое-какие события произойдут вскоре после того, как Пепел, послав ресторанного повара в нокаут, переоделся в его халат и колпак. После того, как, держа в двух руках над головой коробки с пиццами, Пепел пройдет мимо полицейских на набережную и сядет в лодку к скучающему гондольеру. Как гондольер высадит немого разносчика пицц, который будет изъясняться с ним жестами, а расплатится пиццами. События произойдут далеко от Венеции - в столице Германии, в берлинском предместье Шлахтензее на улице Бетацайле.
"Адмирал Канарис" (или по бундеспаспорту Ганс Цоккеброк) войдет в комнату к простуженной жене с дымящейся чашкой чая. Он даст выпить ей, свое верной спутнице, с которой прожил вместе почти тридцать лет, этого чая, зная, что она уйдет безболезненно, ничего не почувствовав. Затем уйдет он сам, выпив чашку такого же чая. А Германия останется. И когда-нибудь она все-таки возродится, не может не возродиться в четвертом непобедимом рейхе…
Глава восьмая. 6–7 мая 2002 года. Жажда
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
"Дороги"
Стихи Л. Ошанина, музыка А. Новикова
"Шаланды, полные кефали",
- пропел Пепел.
"В Одессу Костя приводил",
- подхватил Витась.
Куплет закончили дуэтом:
"И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил".
Это было еще не сумасшествие, хотя всепроникающий запах рыбы мог свести с ума реально. Запах въелся в одежду, забрался под ногти, запутался в волосах и просочился в мысли. Запах не выветрился ни после высадки с рыболовецкой посудины на причал чахлой ливийской деревни, ни по дороге в город Бенгхази, ни после лихой езды в натуральном "виллисе" времен второй мировой, взятом на прокат по документам "интерполовца" Оливера Хорста. Хозяин прокатной конторы первым делом сурово спросил: не болгаре ли европейцы, и, получив отрицательный ответ, успокоился. Проверять паспорт дальше ему помешали расслабляющий зной и исходящая от гостей вонь.
А запах рыбы не исчез даже после трех часов, проведенных в самом центре пустыни.
- Говорю тебе, что это была фелюга, - сказал Витась. Вялотекущий спор продолжался с самого побережья Средиземного моря. "Слушай, как называется эта галоша? - спросил Витась, когда они, босиком пройдя мостки, остановились, чтобы при сходе на песок влезть в горячие башмаки. - Он говорил - бригантина?" "Нет, бригантина, это двухмачтовое судно, на первой мачте несущее прямые паруса, а на задней - косые…". Он, то есть Тони, капитан суденышка под собственным именем "Дольче Вита", действительно называл тип своего рыбохода. И русский с белорусом мучительно вспоминали этот термин до сих пор.
- Фелюги, полные кефали. Подходит по ритму, - недовольно произнес Пепел. - А я точно помню, что настоящее название не подходило. - Сергей с удивлением обнаружил, что картографическая память его здесь подвела. Наверное, мозги от жары расплавились.
- Бригантины, полные кефали? - Витась привстал и передвинул автопокрышку, догоняя тень. - Торпедоносцы, полные кефали?
- Да, понимаю. Тонкий белорусский юмор. Ты мне лучше скажи, зачем увязался за мной на Черный континент?
- Скучно, - Витась, как Пифагор, начертил на песке железным прутом зловеще незаконченный овал. - Может, еще по глоточку? А то говорить уже тяжело. Шутка ли, в этой местности, если верить Бенгхазскому радио, последний дождь прошел тридцать семь лет назад.
- А ты зря языком не трепись, - посоветовал Пепел. - В пустыне воду нужно беречь.
Место, где они застряли, аборигены, вполне вероятно, величали заманчивым словом "оазис". Пепел под этим словом с детсадовских времен представлял нечто вроде трех раскидистых пальм, где под листьями-тентами хватает места всем верблюдам, а меж камней, в пальмовой тени, обязательно журчит родник.
Пальмы были, штук пять. Одна даже с подходящими, похожими на опахала, листьями. Но никакого родника в камушках, сплошной песок и мусор. Никаких тебе осколков кувшинов и осыпей древней мозаики, зато до дури грязной пластиковой тары. Из пальмовых стволов торчали крюки, над их предназначением не приходилось ломать голову - для натяжки белых полотнищ, которые Пепел с Витасем в отличие от предусмотрительных бедуинов с собой не захватили.
А вот родник оказался "виртуальным". Пепел сам помочился под одну из пальм, а так как оазис располагался на перекрестии караванных и автомобильных путей, то тут по несколько раз в день кто-то притормаживает на отдых. Пальмам этого хватало.
- Гляди, еще едут, - сказал Витась. - Машины, полные кефали.
Вдалеке показалось желтое облако. Будто бы по пустыне катился шар, слепленный из песка.
- Опять с наклейками, - разочарованно протянул Витась. - Сколько ж нам тут сидеть! До песчаных бурь досидимся! До мучительной жажды!
Белорус приставил ладонь козырьком ко лбу.
- Наши! - Потом, опомнившись, бульбаш хорошенько подумал и исправился, - Ваши.
И он был прав. Родной триколор полоскался над кабиной. К оазису подъезжал "КАМАЗ" без кузова, с выведенным на капоте и на дверцах номером "16" и залепленный трафаретами с названиями фирм-спонсоров. Еще один ловец дорожной удачи, участник ралли "Париж-Дакар". Трогательно, конечно, повстречаться с соотечественниками под палящим солнцем Сахары, но тем все равно налево от оазиса, когда Пеплу нужно направо. Так что помашем ручкой…
С визгом и скрежетом "КАМАЗ" залихватски затормозил перед пальмами. Отпрыгнула дверь, на песок соскочил крепыш в серебристом комбинезоне.
- Эй, селяне! Ду ю спик инглиш? Пурле ву франсе? Шпрехен зи дойч? - гонщик подошел, вытирая пот кепкой, к загадочным восточным людям, восседающим посреди пустыни на покрышках.
- Ай шпрехе бьютифул по-русски, мон колонель, - отозвался Пепел, поправив белую, под обручем бедуинскую накидку на голове. - Ну, и пошто ты к нам явился, голубь?
- Вы что русские?! - ахнул гонщик. - Ну ни хрена себе! Что вы здесь делаете?!
- Да вот, - Пепел обвел рукой оазисное хозяйство, - шайбу гоняем.
- Эй, Петя, вылазь! - закричал крепыш. - Слышь, тут наши!
Он вновь повернулся к людям пустыни.
- Второй раз участвую, но ничего подобного не видел.
- Второй раз - это мало, - наставительно сказал Витась, выводя железкой на песке пятиконечную звезду.
- На этой помойке вода есть? - спросил крепыш.
- Это не помойка, - обиделся Витась. - Это узловой пункт. Что-то вроде города Дно, что в вашей, кстати, Псковской области. Кстати, от Дно полтора часа до Витебска. Дно - железнодорожный узел, а это узел пустынный, барханный, караванный, понял? В Витебске-то бывал?
- Да погоди ты с Витебском, - перебил бульбаша Пепел. - Зачем вам вода, своя что-ли кончилась?
- Да хоть сколько-нибудь, - коренастый гонщик попробовал закурить, но после первой же затяжки выкинул сигарету. - Всю в радиатор залили. Хоть просто горло смочить.
- Горло, говоришь…
Пепел потянулся и взял прислоненную к пальмовому стволу пластиковую двухлитровку. Посмотрел на свет.
- При дележе на четверых, выходит по полстакана. Витась, вытаскивай стакан. А вообще - отстаете, парни, - покачал головой Пепел. - Нехорошо, державу позорите.
- "Татра" с Карелом Лопрайсом и "Татра" бразильца Андре ди Азеведо не проходили? Нет? Тогда все путем, остальные нам не соперники. Нам бы набор гаечных ключей, - это подошел гонщик Петя, долговязый нескладный субъект. При ходьбе он черпал песок носками кед сорок седьмого размера. Петя так и не смог оттереть руки тряпкой и протянул Пеплу и Витасю для пожатия локоть. - Тогда б мигом убрали отрыв. Наши ремонтники заблудились, а первая мастерская теперь только на краю пустыни.
- Набор ключей, говоришь? - Пепел улыбнулся и взглянул на солнце. Белое солнце пустыни подмигнуло ему сверху слепящим бельмом. - А они в автомобиле марки "виллис" водятся?
Гонщик Петя всплеснул руками, похожими на пожарные рукава.
- Они даже в "Оке" водятся. У нас на стоянке свой бедуины сперли. Наверное, ожерелий теперь наделают.
- Видишь, Петя, за последней пальмой ржавый корпус от автобуса? Вот за ним стоит "виллис". Берите, парни, от всей широты русской души.
- Славянской души, - откорректировал Витась.
- Русский русскому завсегда в беде поможет.
- Славянин славянину, - поправил Витась.
- И вода в радиаторе есть? - коренастый гонщик смотрел скептически, похоже, в чудеса он не верил.
- Что-то должно быть. Короче, что есть - все ваше.
- А вы-то как? - захлопал глазами гонщик Петя.
- Ничего, мы, Петя, на ковре-самолете, - заверил Пепел. - Мы джины, если вы еще не врубились. Сидим тут, проблемы решаем.
Не рассказывать же правду о том, что джип со всей водой в радиаторе, остатками бензина и набором гаечных ключей им с белорусом на фиг не нужен. Потому что на нем, даже забей баки под завязку, пустыню не одолеть. Значит, надо дожидаться, как говорит Витась, "верблюдовского" каравана в нужную сторону и покупать проезд на безотказном и неприхотливом "корабле пустыни".
- Джины пустыни, а рыбой воняете, - недоверчиво пожал руками механик. Но некогда ему было разгадывать загадку, побежал к подарку…
- Да, - сказал Витась, вместе с Пеплом наблюдая, как российские гонщики движутся пешим ходом от места последней парковки "виллиса" к "КАМАЗу". Те тащили на горбу, прижимали к груди, волокли на плече полезные части старенького джипа.
- Да, - еще раз сказал Витась и больше ничего не мог по этому поводу изречь, - А может "рыбопромысловый бот"?