Шиковцу было не легче. Какова-то будет реакция в управлении! Ведь осмотр теплохода потребовал всяческих начальственных санкций.
- Разрешите идти? - спросил я и, повернувшись, щелкнул каблуками.
Вечером мы с "боцманом" сидели в закусочной "Стадион". Стасик был прекрасным собеседником: он слушал, не перебивая, и аплодировал белесыми ресницами каждому слову. Закусочная покачивалась, словно за окнами свирепствовал шторм. Перед нами стояли пустые кружки, их ручки были похожи на оттопыренные уши Стасика.
- Ты боишься механика? - спросил я у "боцмана".
Реакция его была непосредственная, как у ребенка.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. За что все-таки он ударил тебя?
Фонари, установленные у форта, бросали отблеск на веснушчатое лицо Стасика.
- Если я расскажу, он добьется, чтобы меня списали.
- Чепуха!
- Он грамотный, а у меня четыре класса.
- Просто запугивает. Команда будет за тебя. За что все-таки?
- Позавчера он на яхте плавал и вернулся мокрый. Отдал китель и велел высушить. Ну…
Это уже было нечто новое. Оказывается, пока я летал в Ленинград, на "Онеге" произошла еще одна ссора.
- Я стал сушить на распялке, смотрю - в кармане матросская книжка. Совершенно сухая, даже чернила не расплылись. Я ему говорю: ты книжку где держал, когда тонул? Он почему-то рассердился и… В общем он очень вспыльчивый. Я пригрезился, что расскажу, как он дерется ни с того ни с сего. Он говорит: "Тебе, дураку, веры не будет, а я доложу как ты западный образ… это… пропагандируешь".
- Как это "западный образ"?
- А я жевательную резинку покупаю пачками, - сказал "боцман", потупившись. - Для ребятишек, в подарок. Они любят. Я и сам люблю.
Все же я не выдержал и рассмеялся. Глядя на меня, расхохотался и Стасик. По-моему после такой "исповеди" ему стало легче. Нет, механик зря не берет в расчет этого парня. Он прост, бесхитростен, но отличается завидной наблюдательностью!
В самом деле, как удостоверение осталось сухим? Если бы механик завернул его в непромокаемую оболочку, то "боцман" и нашел бы его в таком виде. Я вспомнил вдруг, как Прошкус жаловался по поводу пропажи полиэтиленовых мешков. А может быть…
15
И снова - будто прерванный и вернувшийся сон - неспешное движение по узкой протоке, кланяющиеся камыши, гул дизеля. Только палуба на этот раз пуста: сеет мелкий дождичек. Команда собралась в рубке.
Ленчик чуть пошевеливает штурвальное колесо, небрежно, двумя пальцами.
- Залив! - торжественно объявляет Валера.
Берега протоки начинают постепенно расступаться. Это уже прощание с родной землей. После десятичасового перехода, когда теплоход по диагонали пересечет залив, начнутся чужие края. Все смолкают на миг.
Дальше и дальше уходит от бортов земля - словно перед "Онегой" распахиваются зеленые ворота. Механик как будто дремлет, прищурив веки. Короткопалые мозолистые руки лежат на подлокотнике дивана. Они спокойны.
- Снимай колпак с компаса! - командует Кэп.
Валера снимает тяжелый медный колпак, похожий на каску. "Онега" набирает ход. Сзади стелется пенный след, над ним летают чайки, высматривая оглушенную рыбу.
Берега скрываются в пелене дождя. Ленивая волна бродит по заливу. Ветра нет, только дождь - затяжной, осенний. Если бы не могучий рев дизеля, мы бы слышали, как над заливом, а может быть, над всем морем стоит звон капель.
Кэпу предстоит вывести теплоход к цепи буйков, ограждающих опасные участки. На расстоянии тридцати-сорока километров от берега мели сжимают фарватер, а затем вновь расходятся. Коварен этот залив.
Как же все это будет? Механик спокоен. Видать, уверен, что и второй раунд за ним.
- Ленчик, передай штурвал Петровскому, - командует Кэп, - сам отправляйся на нос, впередсмотрящим. Как бы мимо буйков не проскочить.
Ленчик нахлобучивает зюйдвестку, на лице его явное неудовольствие.
Ленчик, зашевелившись, как медведь, в своем неуклюжем дождевике, поднимает руку. Кэп передвигает рычаг дистанционного управления на "малый ход". Справа по носу оранжевый буй.
- Хорошо. Так держи… Хорошо.
"Онега", дрожа корпусом, снова набирает ход. Мы оставляем буй по правому борту. Следующая отметка опять оказывается правее.
- Молодцом, - говорит Кэп. - Через десяток рейсов…
Я не успеваю узнать, что произойдет через десяток рейсов. Где-то в глубине судна раздается громкое шипенье, которое тотчас переходит в скрежет. Кажется, что обшивка рвется на части, как дерматин. Теплоход замирает. Невольно оглядываюсь на механика: это и есть ожидаемый сюрприз?
- Мы на мели!
Ленчик, скользя, бежит по мокрой палубе, в своих брезентовых доспехах, и размахивает наметкой, как копьем.
- Метр пятьдесят на носу, метр пятьдесят пять на корме! Втюрились!
- Сели крепко, - Кэп оглядывает серый залив. - Неужели нанесло песку? Или буй сбило штормом?
- Штормов давно нет, - замечает Леша. - Не иначе как нанос.
- Черт знает что, - ворчит Кэп. - Попробуем поработать задним ходом. Может, промоем.
Дизель сотрясает теплоход, по обе стороны "Онеги", от кормы к носу, несутся мутные вспененные струи, но мы сидим, словно на магните.
- Это не нанос, - заявляет Ленчик, отставив тяжелую наметку. - Основание плотное. Переставлен буй! Служба пути дала маху.
"Яхта перевернулась в заливе, там, где бакены, - вспоминаю я. - Что же, начинается задуманная механиком большая игра?"
- Як буйку пройду, посмотрю, в чем дело!
Это механик. Он усаживается в "дюральку" и отталкивается наметкой от борта.
- Постой, возьми меня! - кричу я вслед шлюпке.
К буйку я не собираюсь, просто нужно проверить, как будет реагировать механик. Он делает вид, будто не слышит. Шлюпочка быстро уходит в морось.
Теперь все ясно. Исчезают последние сомнения. У буйка механик пришвартуется, спрыгнет в воду и поднырнет к основанию троса, которым буй связан с якорем. Там прикреплен тщательно завернутый в полиэтиленовые оболочки пакет…
Нет, не случайно Вася Ложко, прогуливаясь на яхте, сделал "оверкиль" именно здесь, где оранжевый буй предупреждал о близости мели. Пока Машутка цеплялась за днище перевернутой яхты - рост не позволял ей стоять в воде, - механик закрепил пакет и перетащил буй на несколько десятков метров, обеспечив "Онеге" вынужденную остановку.
Вот почему удостоверение осталось сухим. Он заблаговременно оставил его на берегу, а затем положил в карман кителя.
Дизель грохочет на максимальных оборотах. Со скрежетом перемалывая песок, теплоход ползет по мели, сантиметр за сантиметром приближаясь к спасительной глубине.
Но вот движение "Онеги" ускоряется. Она переваливается с боку на бок, словно утка. Под днищем нет сплошного грунта - только "ребра" песчаных наносов. Наконец - глубина… Легкая бортовая качка от волны.
Кэп утирается рукавом, царапая щеку шевронами.
- Ну, где там Ложко?
"Дюралька" показывается из дождя, за ней, словно плавучая мишень, скользит оранжевый буй.
- Забрось правее! - кричит капитан в мегафон. - Ох, и раскатаю я управление пути…
Шлюпка уже повисла на талях. Механик - я вижу его крепкую шею - вращает рукоятку лебедки. Плащ он положил в "дюральку", на банку.
Винт, почувствовав глубину и простор, работает мощно и вольно. Сейчас все решится, сейчас. Целая неделя поисков, ошибок, переживаний привела к решающему шагу.
Команда снова собралась в рубке.
Механик склоняется над шлюпкой, сворачивая плащ в узел. Я слежу за ним из-за приоткрытой дверцы. Нас никто не видит, только чайки, которые проносятся над головой.
- Не надо заворачивать, - говорю я, осторожно подойдя к Ложко. - Хотелось бы взглянуть на икону.
Он не вздрагивает. Только спина изгибается, и каждая мышца проступает под натянутой тельняшкой.
Выдержка у механика завидная. Он слегка поводит плечами, как будто завинчивая что-то под плащом.
- Подними руки!
Я стою за его спиной. Преимущества такого положения очевидны. Ни нож, ни весло от шлюпки не спасут его, потому что не успеет замахнуться. А рядом пятеро здоровых ребят.
Он склоняет голову, как бы признавая поражение. Поворачивается. Но плащ, свернутый в комок, продолжает удерживать в руке. Резкое движение - и я останавливаюсь, успев лишь податься вперед для броска. Эта мгновенная остановка и спасает мне жизнь.
В руках у механика автомат.
Короткоствольный, с дырчатым кожухом и обоймой, торчащей влево от ствола, как у "стэна", маленький и аккуратный, как игрушка, но в то же время совсем не игрушка. В нем чувствуется литая тяжесть стали.
- Докопался-таки, сволочь, - говорит механик. - Стой! Прикончу сразу. Эй, в рубке! Выходи на палубу!
Его лицо, обычно румяное, улыбчивое, сейчас кажется серым, фанерно-плоским, а нижняя губа отпала. Что-то крысиное появилось в нем, и русый чуб волжского гармониста, который взметнулся надо лбом, - словно забытый клок маскарадного наряда.
Описано много способов, как выбить оружие из рук врага. Все они хороши, когда перед тобой противник, не знающий этих приемов. Но человек с русым чубом знает.
Пригнувшись, он держит автомат у бедра, так что ствол направлен в мою грудь снизу вверх.
В голове происходит бешеная эстафета мыслей… Этот тип должен был перевезти вовсе не "Благовещение". В мои расчеты вкралась ошибка. Он не уголовник. Он пришел оттуда, чтобы выполнить задание, которое мне неизвестно. Но еще не все потеряно.
16
Вся команда "Онеги" высыпала на палубу. Даже Кэп оставил штурвал. Никто не понимал, что происходит.
- Стоять на месте! - крикнул Ложко.
Можно было бы, использовав удачный момент, броситься на "механика". Остальные тоже бросились бы, и, кто знает, один или двое остались бы в живых. Даже такой скорострельный автомат не смог бы пробить груду тел. Сознание собственной ошибки, ненависть, обида, весь этот клубок чувств клокотал во мне, и в эту минуту я ничего не боялся. Но я не имел никакого права провоцировать на гибель других. Надо было покрутить мозгами, прежде чем сказать последнее слово.
"Механик" слегка поводил автоматом, и как только черный зрачок дула останавливался на ком-либо, тот моментально замирал.
Теплоход шел сам собой, распарывая носом залив. Мы стояли в шести метрах от Ложко на мокрой палубе, почти в линию. Только Валера, хранитель чужой мудрости, ничего не понял. Он шагнул вперед, подняв тяжелую ладонь.
В ту же секунду сухо и резко щелкнули выстрелы. Очередь была короткой. Валера попятился, отмахиваясь ладонью, с которой капали тяжелые красные капли.
- Стреляю точно, - хрипло сказал "механик". - Идите в носовой кубрик. Или бью сразу по всем. Ну!
Он был профессионалом. Хорошо подготовленным, вымуштрованным и лаконичным в действиях. Конечно, он был готов прикончить всех. Это его работа.
Все выжидательно посмотрели на меня.
- В кубрик, - сказал я.
Там, на носу, был люк, который вел в между донные отсеки. Через него по днищу можно было пробраться к машинному отделению и зайти "механику" в тыл.
- Не задерживай шаг!
Мы вошли в тамбур носового кубрика под дулом автомата. Затем механик задраил железную дверцу. Через минуту все ощутили, как "Онега" повернула вправо, в сторону открытого моря.
- Так… "Kommen wieder"… Он вернулся. Вернулся из эпохи войны. Ему нет тридцати, но он оттуда. Такова его профессия.
- Кто он такой? - спросил Прошкус.
- А ты не понял? - спросил Кэп. - Эх, проморгали мы птицу! Но как ловок, подлец! Как хитер!
Сидя на трапе, он перевязал Валере простреленную ладонь полотенцем.
- Надо было сразу кинуться… Эх, черт…
Леша Крученых и Ленчик хмуро посмотрели в мою сторону. Это ведь мой окрик заставил ребят остановиться.
- Получили бы пяток пуль в живот, - сказал Кэп.
Из всей команды он был единственным, кто понюхал пороху. Его авторитет не вызывал сомнений.
- В кубрике люк, - сказал я. - Мы можем проползти к машинному. В этом вся штука.
- Ну, Ленчик, - кивнул Кэп.
Матрос скрылся в кубрике.
- Зачем ему захватывать теплоход? - спросил Кэп. - Он мог пересечь границу как член экипажа и…
- Не вышло. Оставалось действовать силой.
- Так… Но и у вас тоже не вышло? Обидно.
Некогда было объяснять, что я искал одного преступника, а открыл другого.
Вернулся Ленчик.
- Там полно воды! - доложил он. - "Механик" уже притопил судно. Видать, догадался.
Теперь мы сидели, как в ловушке. "Механик" во всем проявил предусмотрительность. Вот гад!..
- Скорее всего некоторое время он будет держать на северо-запад, в нейтральные воды, - сказал Кэп. - А потом спустит лодку с подводными крыльями. Скорость у нее высока, на море штиль. Отыскать такую лодку трудно, а до чужих берегов недалеко… Может, и вовсе утопит "Онегу". Чтоб свидетелей не нашли.
Сверху, из решетчатого "фонаря" над тамбуром, падал тусклый свет. Грохотал на формированном режиме дизель. Я оглядел своих товарищей. Итак, нас шестеро, включая одного раненого. Оружие? Подручные предметы. В кубрике Ленчика гантели, охотничий нож… Я вспомнил о "Бонстроме", гарпун которого пробивал дюймовую доску.
- Можно выбраться через иллюминатор в кубрике? - спросил я у Ленчика.
- Можно. А дальше? "Онега" на ходу. Бултых в воду…
- Постой, - перебил его Кэп. - Веревка найдется?
- Найдется метров пятьдесят.
Иван Захарович пригладил лысину. Он полностью овладел собой и держался хладнокровно, как подобает капитану.
- Можно попробовать. Если обвязаться веревкой и вылезти в воду, этот шпик не заметит: фальшборт прикроет. Потом постепенно травить конец. Струя отнесет к корме. Влезть на кринолин - вот что трудно…
- Кринолин?.. На ходу?
Когда-то в пароходстве проводили опыты с мощными подвесными моторами. И для этой цели к корме "Онеги" приварили площадку из металлических брусьев - кринолин. Она нависала над водой, словно козырек, поддерживаемая двумя кронштейнами. По кронштейнам купальщики забирались на теплоход. Но не на ходу, разумеется. Гребной винт режет, как нож.
- Хорошо. Я попробую.
- Нет уж, - сказал Леша. - Я помельче, полегче. И руки больно чешутся. Этот паразит, который жрал за одним столом гречневую кашу… И за Машутку… Я сразу…
- Потому и не пойдешь, что "сразу", - сказал Кэп. - Валяй! - Он тронул меня за плечо. - И будь осторожен. Мы с Лешей подержим веревку. Ты, Ленчик, с Прошкусом выламывай дверцу. Табуреткой лупите. Надо отвлечь…
Растерянность прошла, мы были готовы к бою.
Я вывалился из иллюминатора и повис - пальцы ног чиркали по плотной, бешено несущейся воде. Леша привязал к спасательному жилету ружье для подводной охоты, а к ремню подцепил нож.
- Слушай, Чернов, если не вылезешь на корму, попробуй накинуть веревку на винт, - сказал Кэп. - Может, остановим машину.
Они опустили веревку. Глотнув воды, я тут же выскочил на поверхность. Струя держала как будто на шершавой ладони. В ноздри и рот била вода, не давая дышать.
Кэп и Леша постепенно отпускали веревку. Я как бы сползал к корме вдоль железной обшивки. Рвало одежду. Ссадины горели от соленой влаги.
Из носового кубрика за мной уже не могли следить. Но Кэп заранее отмерил веревку, чтобы притормозить, когда я окажусь у кормы.
Вот и кринолин. Он перечеркнул небо широкой решеткой. Рядом - толстый, как рельс, кронштейн, который был приварен к корме у ватерлинии и наклонно уходил вверх, поддерживая кринолин.
Вода бурлила здесь, как в котле, стоял рев.
Я кое-как ухватился за кронштейн и попытался влезть, но не смог. Видно, ослабел. Сердце ходило в грудной клетке, как язык колокола, тяжко стучало в ребрах.
Держась обеими руками за кронштейн, несколько раз глубоко вздохнул… Нога снова соскользнула. Все повторялось, как в дурном сне. Вода мотала меня, то отталкивала, то тянула к винту, дизельная гарь душила едкой хваткой, а рев подавлял волю.
Наконец, удалось подтянуться и выбраться из воды. Я привстал, согнувшись в треугольнике, образуемом кронштейном, кормой и кринолином. Равновесие было шатким.
Сумею ли пролезть между брусьями? Взобраться на корму не просто. В этот момент я буду представлять отличную мишень, и, если "механик" даст очередь, все старания пойдут к чертям собачьим. Надо попробовать остановить теплоход.
Я обрезал веревку и дернул ее два раза, давая знать в носовой рубке. Капитан вытравил еще с десяток метров, и я намотал веревку на руку. Потом, как можно сильнее упираясь спиной, чтоб не свалиться, достал с кринолина удилище. Здесь всегда лежали удилища, привязанные к брусу шпагатом.
Остальное было делом несложным. С помощью удилища я опустил веревочную петлю в воду, к винту. Веревка рванулась, чуть не столкнула меня в воду и бешеной змеей заскользила от носового кубрика к корме, наматываясь, как нитка на катушку.
Теплоход задрожал от биения гребного вала. Затем в воде мелькнули какие-то обрывки сетей, мотки проволоки - все, что ребята обнаружили в носовом кубрике и привязали к концу.
"Онега" дернулась, и наступила тишина. Теплоход скользил теперь по инерции, все медленнее. Наверху послышались шаги. "Механик", заглушив двигатель, направлялся к корме, чтобы взглянуть, что случилось с винтом. В железную дверцу на носу уже отчаянно колотили.
Я проверил, хорошо ли вставлен гарпун. Если "механик" пойдет к корме… Но нет… Пусть лучше не подходит. Смогу ли я первым нажать на спуск? Не так-то это просто - выстрелить в человека.
Он-то сможет.
В дверцу носового кубрика колотили все сильнее. "Механик" куда-то исчез. Надо было решаться. Я пролез, царапая плечи, сквозь брусья кринолина и попытался подтянуться, чтобы выбраться наверх. И застыл на миг, увидев "механика" совсем близко, в нескольких шагах.
Он стоял на палубе, повернувшись ко мне боком, в мокрой тельняшке, и смотрел на залив. Машинально и я повернул голову и увидел яхту. Бесшумно, со слабо наполненным парусом, яхта выходила из дождя. Машутку я узнал сразу - даже грубая штормовка с капюшоном не могла скрыть изящества тонкой, легкой фигурки. Бросив румпель, она махала, отчаянно махала рукой.
Она ведь говорила "механику", что выйдет на проводы, и теперь выполняла обещание. Ей повезло, как зачастую везет влюбленным. Несмотря на морось и мглу, яхта нашла "Онегу". Откуда Машутке было знать, что эта встреча обрекает ее на гибель? Теперь она становилась опасной свидетельницей, ненужной помехой на пути человека, которого знали под именем Васи Ложко.
Яхта приближалась. "Механик" медленно, но решительно поднял автомат. Я рванулся, тщетно стремясь вырваться из металлической решетки.
Ложко повернул голову, и мы встретились взглядами. Показалось, он усмехается. Вот теперь-то он мог рассчитаться за все. Почему он не сделал этого раньше? Наверно, потому, что был вымуштрованным агентом, знающим один из непреложных законов профессии - без необходимости не убивать. Сейчас убийство стало необходимостью. И он усмехнулся.