Порою мне приходилось слышать о борьбе с инакомыслящими, о нарушениях прав человека, имевших место при нем. Действительно, все это так. Андропов не видел нужды в подобных вещах. В его системе государственных ценностей таким "мелочам", как гражданские свободы, просто не было места. Он давил своих врагов тихо, но абсолютно откровенно, даже не задумываясь о возможности поиска компромиссов. Он был идеал политического деятеля: имея нимб и крылья вверху, безо всякого смущения демонстрировал всем желающим свои копыта и хвост. Андропов был не более коммунистом, чем Ален Даллес, и также, как и его заокеанский коллега был глубоко чужд демократических идей. Впрочем, я был бы благодарен тому, кто бы доказал, что эти идеи имеют какое-то отношение к Российской Советской Империи.
В день, когда мы с ним встретились впервые, он взял со стола том Макиавелли и, открыв на заложенной странице, прочитал тихо, но очень четко: "Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь бы сохранена была бы целость его. Когда приходится обсуждать вопрос, от решения которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает".
Недавно в прессе мне пришлось наткнуться на мнение, что образованность Андропова была напускной и дутой. Быть может. Но этот тезис отца современной политической мысли он усвоил намертво и проводил в жизнь со свойственной ему методичностью, всеми доступными средствами.
Наша деятельность с первых шагов и до горбачевско-ельцинской неразберихи была грубейшим попранием всех международных норм, но одного у неё отнять было нельзя - она была эффективна. Собрав с бору по сосенке по всей территории Советского Союза кандидатов в штатные сотрудники Центра, Николай Михайлович Рыбаков проявил недюжинное знание людской натуры и в течении предельно сжатого срока явил миру лазурную мечту Андропова - команду, каждый из бойцов которой, не уступая Джеймсу Бонду в рукомашестве, пострелушках и тому подобных атрибутах личной крутости, многократно превосходил агента 007 в области работы мозгами.
Капитан Бирюков в этом отношении был воплощением андроповского идеала. Как я уже говорил, в нем непрестанно и непримиримо боролись две натуры: аналитика - контрразведчика и творца-драматурга. Побеждала дружба.
Однако дружба дружбой, а служба службой. Вячеслав Бирюков дремал в кресле, водрузив ноги на журнальный столик. Компьютер, стоявший чуть поодаль, выглядел не менее усталым чем, он.
- Доброе утро, - приветствовал я своего друга, усаживаясь в кресло напротив. - Где все?
- Для кого доброе, а для кого и последнее, - открыв правый глаз, дежурно отозвался Слава. - Все, сиречь майор Пластун и капитан Насурутдинов в гараже ремонтируют "Опель". После вчерашнего тарана.
- Понятно. А ты, я так понимаю, здесь и ночевал?
- Правильно понимаешь, - Бирюков поднялся и принялся разминаться. - Я вот тут сидел и думал, кому это и зачем пришла в голову идея убивать нашего генерала?
- Да? - Я иронично поглядел на него. - Ну, и как результаты.
- Не ахти. Так, на уровне предположений.
- Ладно. Выкладывай свои предположения.
- Это сколько угодно. Я проанализировал дела, которыми занимался генерал за последние пятнадцать лет…
- Интересно, как тебе это удалось? - это был не досужий вопрос. Информация такого рода отнюдь не считалась открытой.
- Удалось, - пожал плечами Слава. - Конечно, погрешность довольно большая, но все же, это лучше, чем ничего. Суммировав деятельность нашего Центра, резидентную работу и то направление, которое вел Николай Михайлович в ПГУ, я вывел некое подобие вектора приложения силы.
- Основной вероятный противник, - не совсем понимая к чему ведет наш штатный мыслитель, произнес я.
- Это верно. Дядя Сэм. Но я не о том.
- А о чем?
- Основная, и надо сказать небезуспешная работа нашего генерала состояла в том, чтобы вынудить госдепартамент, правительство и лично президента, точнее президентов этой страны действовать в направлении, выгодном Союзу.
- Интересно, интересно… - оживился я.
- Да. Интересно, - без ложной скромности подтвердил Слава. - К сожалению, что именно нужно было Союзу решали совсем другие люди, и это в итоге и привело нас всех в ту глубокую задницу, где все мы имеем честь находиться.
- А если по делу?
- По делу получается парадокс. Люди, определявшие направление этой работы, сами очень похожи на агентов влияния.
- Все их генералы - наши разведчики…
- И наоборот. Впрочем, насчет генералов как раз ничего сказать не могу. Без них конечно дело обойтись не могло, но дирижируют всем этим не они.
- А кто?
- Если бы все было так просто - печально усмехнулся капитан Бирюков. - Сегодня утром я бы уже докладывал тебе, что клиент ждет допроса.
- И все же. Круг подозреваемых… - начал было я.
- Круг? - Слава поглядел на меня как на безнадежно больного. - Вон там, на столе, - он ткнул пальцем в стопку бумаги возле принтера, - распечатан список из тридцати семи лиц, чье возвышение напрямую связано с работой генерала Рыбакова, ещё сто девяносто две персоны косвенно имеют отношение к этим делам. Те, кто в результате их оказался за бортом, я ещё не просчитывал. Да, боюсь, это и невозможно. Впрочем, первые результаты тоже весьма приблизительны.
- М-да, надеюсь, не придется копать весь этот список.
- Если исходить из того, что начинается он Президентом, то думаю что не придется.
Да, дело приобрело совсем нежелательный оборот. Воистину правильно было сказано: "В много знании много печали. Умножающий знание - умножает скорбь".
Смерть генерала Рыбакова была на руку любому и каждому из тех, чей путь к власти был связан с попранием интересов Отечества, так как понимал эти интересы Николай Михайлович. Как понимали их все мы. Смерть его была выгодна любому и каждому из них. И всем вместе…
- Что пригорюнились, добры молодцы? - майор Пластун возник в дверном проеме, загораживая его плечами. - В этом доме поят кофе?
- Поят, - Слава воткнул в розетку электрочайник. - Что там у вас?
- Крыло отрихтовали. Фары поставили. Сейчас Тагир новый бампер прицепит и придет.
Тагир не заставил себя долго ждать, и вскоре, разместившись вокруг стола, мы активно участвовали в ритуальном испитии утреннего кофе.
- Командир! - Валерий Пластун водворил пустую чашку на столешницу. - Каковы будут планы на сегодня?
- Планы? Для начала доложить начальству о наших вчерашних похождениях…
- Это понятно. Я о другом. Мы на студию "КейДжиБи фильм" звонить будем?
- Думаю, да. - Но сначала начальство.
Полковник Талалай встречает нас хмуро. Он явно не в духе. Смерив тяжелым взглядом нашу группу, он произносит, опуская традиционное приветствие.
- Президент сегодня вернулся к работе. Так что ждите. Завтра-послезавтра нашу лавочку прикроют.
Прежде мне не доводилось слышать, чтобы полковник Талалай называл нашу организацию подобным образом. Видимо, ему было здорово не по себе. Немного помолчав, он тяжело вздыхает и бросает, несколько успокоившись:
- Ладно, докладывайте, что там у вас?
Я вкратце излагаю ему вчерашнюю историю с Красильниковым, и прошу разрешение на разговор с пресловутым Петром Филипповичем.
- Петр Филиппович, Петр Филиппович, - шеф поднял телефонную трубку и, повернув ключ шифратора, набрал номер.
- Алло! Григорий Кузьмич? Добрый день. Талалай на проводе. Как дела? Ну, о наших делах вы знаете. Да, вчера похоронили. Григорий Кузьмич, у меня к вам вопрос конфиденциального свойства. Да, да. Конечно. А к кому, как не к вам. Вы старых работников наружки всех знаете? Нет-нет, вопрос чисто риторический. Я в этом не на секунду не сомневаюсь. Меня интересует офицер, очевидно, старшего звена, носящий имя-отчество Петр Филиппович. Ага, понятно. - Он делает знак нам пальцем в воздухе, давая команду запомнить. - Подполковник Скороходов. В центральном аппарате с 74 года. Откуда прибыл? Из Еревана? Армянская история. Понятно. Значит, "птенец гнезда" Юрия Владимировича. Что ещё о нем можно сказать? Нет, это пока мне не нужно. Меня интересует его, так сказать, личные качества. Честный служака? Будем надеяться. Нет. Что честный. Большое спасибо. Вы нам очень помогли. - Полковник кладет трубку.
- Ну что, "мушкетеры", все поняли? - Дерзайте.
И так, "добро" на очередной этап операции было получено.
- Откуда звонить будем? - задает резонный вопрос капитан Бирюков, когда мы возвращались по коридору в свои покои. Служебный телефон отпадал, впрочем, как и домашний. Прослушка включилась бы автоматически. И хотя идентифицировать, а собственно, и обнаружить наш служебный телефон было теоретически невозможно, рисковать лишний раз не стоило. Тем более, что эта самая невозможность определения навела бы оперов из наружки на вполне конкретное подозрение. Пока что это излишне. Есть, конечно, ещё вариант позвонить с таксофона. Но, несмотря на то, что подобный способ многократно демонстрировался в различных шпионских фильмах, он тоже был сопряжен с определенным риском. Определить место положения телефона автомата, с которого ведется телефонный разговор - дело одной минуты. Дать ориентировку всем патрульным машинам, находящимся в заданном районе - ещё две минуты. А дальше - поди, докажи, что ты не "верблюд".
- Эх, - вздохнул Валерий Пластун, разворачивая "пальцы веером". - Почему я не "новый русский"? Сейчас достал бы из кармана свою мобильную связь…
- Командир. - В глазах Тагира блеснул огонь, весьма сходный с тем, что загорается в глазах одноименного хищника в момент охоты. - Разреши, я отлучусь ненадолго. Ничего без меня не предпринимайте. Я скоро буду.
Ждать, действительно, пришлось не долго. Минут через сорок капитан Насурутдинов вернулся, и с довольным видом положил перед нами изящную барсетку крокодиловой кожи.
- Где взял? - Поинтересовался я.
- Одолжил у одного пижона.
- Скажи лучше, стащил, - вставляет свое слово капитан Бирюков.
- Скажешь тоже, - возмутился Тагир. Взял попользоваться. Не надо будет, вернем. - Там, - он кивнул на барсетку, - кроме телефона, органайзер с пачкой визиток. Так что - это не проблема. А ему впредь наука будет. Телохранители нужны не для того, чтобы перед патроном двери банка открывать.
- А все таки, если можно, точнее, - попросил я.
- Да что тут поподробнее? Подъехал к "Роспримбанку". Подождал, пока этот тюлень со своим слонопотамом-охранником появятся. Ну и, пока тот прогибался, дверь открывал, я барсетку и потянул. Тоже мне, делов. Не он бы, так кто другой обязательно подвернулся. Мало их, что ли, там плавает?
- А знаешь, кого-то разбомбил? Это Тарас Горелов, генеральный директор концерна "Приватир-Инвест".
- Мне от этого надо плакать или радоваться?
- Не знаю, - задумчиво произнес Валера, медленно перелистывая страничку органайзера. Господа "мушкетеры", имеется вопрос, не относящийся к делу.
- Давай.
- Кто-нибудь знает, чем именно занимается этот самый "Приватир-Инвест"?
- Судя по названию, - отозвался Слава, - инвестирует деньги в приватизацию.
- Резонно. Фамилия Бурлаков кому-нибудь что-нибудь говорит?
- Это что, командующий Западной Группы Войск?
- Он самый. Это я в смысле инвестиций и приватизаций - продолжает он.
- Нет, ребята. Здесь положительно дивная коллекция. Особо умиляют пернатые.
- В каком смысле?
- Грачев, Куликов, Воробьев . Да вы сами посмотрите. Уж не знаю, что этот Горелов приватизирует, но с "детьми Арбата" он весьма на короткой ноге.
- Ладно. Валера, оставь эту пиранью капитализма, и давай займемся нашими делами, - скомандовал я.
- Как скажешь. А я бы все же, перед тем, как благодарному владельцу утерянное имущество возвратить, телефончики себе попереписывал. Придет, скажем, в голову идея Министра Обороны на чашечку кофе пригласить, где ты тогда его домашний телефон возьмешь.
- Да ну тебя. Работаем.
Через полчаса красный "BMW" майора Пластуна покинул тихую заводь Фарисеевского переулка и вырулил на Садовое Кольцо.
Я достаю телефон и вытягиваю антенну. Начинаю выстукивать по кнопочкам номер, продиктованный Красильниковым. Тишина. Тихий, едва слышный щелчок - включилось записывающее устройство… Ну вот, наконец, и гудок.
- Алло, - мужской голос в трубке официально вежлив.
- Петра Филипповича можно?
- Кто его спрашивает?
- Майор Пронин.
Легкая заминка с той стороны.
- Шутите?
- Шучу. Скажите подполковнику Скороходову, что его беспокоят по поводу кассеты.
Снова заминка. На этот раз более длительная.
- Подождите одну минутку. Он сейчас подойдет.
Гляжу на часы. Минутка растягивается на семь. "Пеленгуют, - улыбаюсь я, - давайте, давайте". Наконец в трубке появляется новый голос, твердый, но напряженный.
- Скороходов. Слушаю вас.
- Добрый день, Петр Филиппович, - говорю медленно и размерено. У моего собеседника не должно возникнуть и тени мысли, будто я волнуюсь.
- Добрый день. Кто это говорит?
- Это не важно. Мое имя вам не скажет ровным счетом ничего. У меня кассета, отснятая вчера вашим сотрудником на Хованском кладбище.
- Да, да. Я слушаю вас, - ФСБ-шник напрягается сильнее.
- Если хотите, мы могли бы встретиться. У меня к вам есть разговор по поводу её содержания.
- Где и когда?
- Вы знаете памятник "мещанин Минин пытается отнять меч у князя Пожарского"?
- Естественно, - хмыкает Скороходов.
- Будьте около него в три часа.
- Хорошо. Как я вас узнаю?
- Пальтишко у меня будет серенькое, кепка, а чтоб не обознались, журнальчик будет в руке: "Огонек".
- Издеваетесь?
- Конечно. Я сам к вам подойду. Да, вот еще. Это уже серьезно. Я вам гарантирую личную безопасность. Будьте благоразумны. Приходите один. Если в округе будет хоть один топтун, встреча не состоится.
Глава 4
Подобные встречи - вещь серьезная. На них нельзя приходить с кондачка, в поэтическом расположении духа, с букетом цветов и радостным блеском в глазах. Да и откуда взяться блеску, когда человек, приглашенный на свидание - видавший виды гэбэшник. К тому же, здесь как в известном фильме Марка Захарова: "Он не один, он с кузнецом придет". А зачем нам, право, его кузнецы?
Есть, конечно, шанс, что он таки объявится в гордом одиночестве, без махальщиков и группы поддержки. Но шанс мизерный. Старая школа. Принимать решение и делать дело можно только колхозом. К тому же, вчера, на Хованском кладбище мы, как говорится, бросили перчатку в лицо всему отделу наружного наблюдения. Вот они все вместе и кинутся её поднимать. По квадратному сантиметру на душу населения. Не греет нас подобная перспектива, ну аж ни как не греет. На таких условиях встреча не состоится. До выхода на тропу войны у нас ещё три часа. Есть время хорошо подготовиться. Освоение местности, камуфляж, оборудование, маршруты отхода.
Трех человек для грядущей операции вполне достаточно. Слава Бирюков остается на базе. Судя по вдохновенному выражению, блуждающему на его лице, в голове нашего генератора идей зреет мысль. Какие-то неведомые пока нам кусочки информационной мозаики начали выстраиваться в его мозгах в стройный узор, и рисунок этого узора манит и притягивает к себе капитана Бирюкова неодолимо, словно блеск сокровищ Эльдорадо. Он бросает томные взоры на компьютер, явно ожидая нашего ухода, чтобы слиться с ним в экстазе. Дело известное. Впрочем, результаты подобных сеансов порою превосходят всякие ожидания.
А вот и мы. Тагир смотрит на нас оценивающим взглядом. Ему что, он остается в машине. Его задача - когда объекту наблюдения надоест-таки созерцать памятник дворянско-мещанской солидарности, упасть ему на хвост и висеть у него на филейных частях, пока господин подполковник не доберется до своего дома. Не только товарищей из ФСБ учили высокому искусству филерства. Мы это тоже умеем.
Со мной, в общем-то, тоже особых проблем нет. Форму свою майорскую я, конечно, не надевал давненько, но носить её ещё не разучился. Человек в форме и заметен и незаметен одновременно. Взгляд автоматически вычленяет его из толпы прочих штатских и продолжает скользить дальше, не фиксируясь на увиденном. Когда же людей в форме много - отличить одного от другого можно только специально задавшись этой целью. В клубе Министерства Обороны, я думаю, их будет много. От Красной площади до него рукой подать, так что место для залегания на грунт - лучше не придумаешь.
Валера преобразился. То есть, не то чтобы он перестал походить на громилу-налетчика и превратился в точную копию матери Терезы. Нет. Но теперь он похож на налетчика американского. Этакого техасского ганфайтера. Не хватает только стетсоновской шляпы и пары "кольтов" у пояса, чтобы затмить Клинта Иствуда в голливудских прериях. Однако сегодня нам не придется брать почтовый дилижанс, не ожидается даже мало-мальски стоящей потасовки в салуне "Семь Лун", а потому на груди у него драгоценный фотоаппарат "Никон", в кармане аккредитационная карточка на имя корреспондента "Балтимор кроникал" Джойса Макферсона, а в голове сплошной американский диалект английского языка.
С языком у нас вообще строго. Когда, попав в стены центра, мы столкнулись с этой проблемой, многим нашим ребятам пришлось здорово попотеть. Знание двух-трех иностранных языков было делом обязательным, и никакие поблажки здесь не делались. Мне было чуть проще. Благодаря своей прабабке, о которой я уже как-то упоминал, кроме русского, я достаточно бойко, как мне казалось, владел польским, французским и английским. Оказалось, что недостаточно. Когда после изнурительных марш бросков, работы на тренажерах где-нибудь в Балашихе или Суханово или многочасовых тренировок в Искусстве Пресечения Боя, приходишь в лингафонный кабинет, на традиционное хау ду ю ду, хочется ответить что-то такое исконно русское, что вся иностранщина в один момент вылетает из головы… точнее раньше вылетала. Теперь - все о’кей.
Последняя проверка. Согласование действий. Контроль связи. Все в порядке. Что ж, как говаривал один из советских лидеров: "Цели ясны. Задачи определены. За работу, товарищи!"