По совету Петра Васильевича, Сергей и Илья постарались доказать губернаторам и его ближайшим помощникам, определяющим принятия им решений, всю важность и значимость этих проектов для губерний. Этими объектами губернаторы могли прикрыться как щитом. Как же, под их мудрым руководством, несмотря на всеобщий бардак и разруху, развиваются и можно сказать, существуют на довольно высоком жизненном уровне, даже по меркам Запада, целые городки, своего рода оазисы. Они, хитрые царедворцы сумели "вытянуть" туда самого главного шефа, организовать целое шоу с прессой, телевещанием, дав ему покрасоваться в роли мудрого правителя, вбить ему в мозги отрадную мысль. Не он, ни его переворот на самом деле не причина беды, разрухи и нищеты страны, а бездарность окружения, их вороватость. В общем всё как было ранее при царе. Он царь батюшка, ни в чём не виноват, это его подставляют ханыги бояре! Ему сие очень понравилось. С тех пор у этих губернаторов появилась мощная защита в его лице! А у него, надо отдать ему должное, несмотря на множество крупных недостатков, было одно качество до тех пор, пока он сам лично помнил и верил человеку, он его прикрывал. Этим и пользовались высокопоставленные шефы Сергея и Ильи. Свои личные делишки они как делали, так и продолжают делать, более того ещё в больших масштабах. Однако их то они стали защищать и поддерживать. Такой защиты им потребовалось на первых порах немало. Всякого рода службы, привыкшие входить в каждое присутственное место с оттопыренными карманами, сразу же загостили в эти моногородки. Договориться с ними можно было только, двумя способами: либо удовлетворить их алчность; либо "дать по морде", да так, что бы другим было неповадно! С помощью своих покровителей команды Деда и своей, уже сформированной команды, это и было продемонстрировано, на примере особенно оборзевших чиновниках. Увидев, что всё кончилось разорением и "посадкой на нары" своих сотоварищей, остальные предпочли не рисковать и особенно туда не лезть.
Надо сказать, команда Деда была активным участником операций по захвату намеченных Петром Васильевичем предприятий, да и в становлении их на ноги тоже. Командир очень радовался, видя "как растут" Илья и Сергей руководителями, как восстанавливается человеческое достоинство, как возрастает человеческий потенциал в моногородках. Всё то, что было ему близко и понятно, всё чего он закладывал в них, собирая ещё из молодых парней команду, он наблюдал в этой новой, уже можно твёрдо сказать, поросли русской управленческой интеллигенции, новых Морозовых, Рябушинских…Он внимательно следил за их успехами, когда надо предостерегал, поправлял, а когда и просто вмешивался. И всегда их командир был прав. Он всё более и более склонялся к мысли, что сие направление более эффективное для обездоленного населения, но ему было так же ясно белые вороны и Пётр Васильевич, и Илья, и Сергей в этой чёрной вороньей стаей бизнесменов, действующих со звериной неистовостью, алчностью в этом государстве. И тут "надо держать порох сухим в пороховницах", рано ещё расформировывать такую команду, да и много обожравшихся толстосумов развелось при этом режиме, неплохо бы заставить их поделится с ограбленным ими народом, проинвестировать вот такие начинания как у Петра Васильевича, Ильи и Сергея. Они часто обращались к нему с просьбой отпустить к ним Егора. Его интеллект, порядочность, честность и бескомпромисность Илья и Сергей знали и высоко ценили. Верили, что с ним все их дела пойдут быстрее и успешнее. Но командир не отдавал:
– Ещё рано, вот станет дело на прочную основу, когда наша поддержка уже не будет нужна, тогда и посмотрим, а пока он одна из главных единиц команды, кто знает, какие ещё проблемы придётся решать. Сам же командир, терзал себя вопросом:
– А имеет ли он право втягивать этих парней, в сущности своих сыновей, в такую опасную жизнь, где самой то жизни, в которой есть место человеческим радостям, на самом деле и нет. Он ясно понимал, своим решением калечит им судьбы ради достижения цели, видимой ему в далёком зыбком тумане, как бы благородна она не была. Ему всё отчётливее и отчётливее становилась ясна глубина той пропасти, в коей оказался его народ, его страна, куда спихнула эта кучка беспринципных купленных предателей, науськиваемых забугорными псарями. Ей этой кучке удалось завладеть государственной машиной, обманув народ с помощью популистских лозунгов, сладких речей о капиталистическом рае. И не только завладеть, а и начать рулить этой машиной, со всем её аппаратом и органами. Рулить бездарно, а как они ещё могли по-другому? Вкривь и вкось, направляя её по ухабам и бездорожью, руководствуясь только одним своей личной выгодой и возможностью безнаказанно творить чудовищные преступления. И как бы не были бездарны, продажны и безумны эти новоявленные водители, как бы не направляли их поднаторевшие в грязных делах кукловоды, стремящиеся уничтожить столп человечества русский народ, давший миру истинные жемчужины науки, искусства, технического прогресса, однако, машина всё ещё скрипя, негодуя, но ехала. Ехала исключительно потому, что была сделана не ими пигмеями и ничтожествами, а лучшими людьми этого народа. Как говорится, была сделана "на века!" Командир понимал:
– Воевать с этой машиной, скрипящей, но всё ещё грозной, его небольшой команде не под силу. Их протест мало кто слышит, да и наверняка не будет долговечным. Как бы не разрушали эту машину новоявленные недоумки, возомнившие себя великими демократическими реформаторами, она ещё способна проявить свою силу и мощь. Вопрос только во времени и воле. А эта воля несомненно проявится, как только они, считающие себя "солью" созданного ими общества, почувствуют опасность, ту опасность, которую они ещё не успели забыть, когда за миллионные доли, совершаемых ими сейчас преступлений, слышали. Именем народа, высшая мера наказания! Страх, паника неизбежно заставит их объединиться в одну стаю и принудить эту машину к действиям, против его команды из пяти, всего пяти бойцов то, пусть элитных, но настоящих профессионалов. А исход такой схватки известен! – Он вновь и вновь спрашивал себя:
– Имеет ли он право втягивать своих сыновей, свято верящих ему, в эту кровавую вакханалию? Имеет ли он право решать их судьбу? Но в то же время ненависть к этим ублюдкам, глумящимся над основными заповедями русского народа, данными ему его великими предками, да и самим Господом, тоже не менее сильно терзала его сердце. Для него лично было всё ясно. Сейчас его Отечество, его народ, коему он присягал, коего он обязался защищать, в опасности, в беде! И это убеждение перевешивало всё, как бы мучительны не были другие мысли. К тому же ему виделось, что так думают и многие, которым довелось давать такую же присягу. Он также видел, что такие же сомнения, пусть не столь очевидно и явственно, как у него самого, тоже дают свои ростки в головах его сыновей бойцов. Он старался всеми возможными способами подбодрить их, укрепить их веру в справедливость выполняемых ими операций, их значимость для народа. Что бы не говорилось, не думалось, но результаты их действий явно видны очередной грабитель, толстосум, пустивший по миру десятки, сотни тысяч людей, получил заслуженное и теперь уже на встрече с чертями в аду, а его награбленные в большей части возвращаются наиболее обездоленным и незащищённым детям, старикам. Командир старался "вытаскивать" своих сыновей на вот такие встречи в больницах, детских домах, домах престарелых, в которые его команда передавала зачастую самое необходимое для продления жизни. Видеть своими глазами, организованную этими упырями нищету, беспомощность и светлую, тихую радость в их глазах, от того, что в этом море беспредела нашлись люди, способные, хоть чем то им помочь им, вдохнуть и радость, и веру в человека, защитника. Надо сказать, он не ошибался, наблюдая за реакцией своих сыновей. Гнев, ненависть, жалость, готовность пожертвовать собою переполняли их в такие минуты. Эти душевные проявления были в дальнейшем сильнейшим мотивом в их поведении. Никакой пощады! Нечисть должна быть зачищена! Награбленное должно быть возвращено!
Со временем, отчётливо понимая силу воздействия таких встреч, старался приурочить такие мероприятия к самым ответственным эпизодам, этапам их борьбы с очередным толстосумом, грабителем. И когда ему это удавалось, он знал каждый боец его команды способен работать за десятерых, а остановить их никому не под силу, ибо в такие минуты они вновь и вновь видели наполненные горем, слезами, отчаянием и в тоже время верой в защитника глаза детей, стариков. После некоторых таких мероприятий Дед понял:
– Надо более точно знать потребности тех, кому они собираются помочь. Поэтому стал практиковать, посылать на такие объекты своих бойцов в целях уточнения этих потребностей. Однажды в детский дом города Коломны был послан Егор.
Глава шестая
Спасти детский дом
Он подъехал на машине, прошёл в давно не ремонтированное здание, часть окон которого было заделано фанерой. В длинных, гулких коридорах не было слышно детского крика, беготни, так характерных для детей. Да и вообще было темновато и холодновато. С трудом найдя на втором этаже кабинет заведующей, прошёл туда. Молодая женщина, тепло одетая, стучала двумя пальцами на допотопной пишущей машине. Она подняла на Егора грустные глаза, спросила:
– Что ему надо. Он пояснил:
– Хотели оказать помощь детскому дому, вот приехал посмотреть, чего необходимо в первую очередь. Женщина горько усмехнулась, попросила присесть и исчезла. Вскоре вернулась с молоденькой, бледной, хрупкой дамой. Та тихо с ним поздоровалась, взяла из стола секретарши ключ, открыла дверь в кабинет и посторонившись, пропустила его. В кабинете усадила за приставленный к большому письменному столу, небольшой столик, пояснила:
– Она врач, заведующая заболела, вот ей и поручено её замещать. Егор повторил свою просьбу. Большие серые глаза её наполнились слезами, горло сдавило каким-то комком, с трудом сдерживая рыдания начала говорить.:
– У них даже самого элементарного нет, финансирование идёт "с пятого на десятое", еле-еле хватает, чтобы хоть как-то прокормить детишек. Зарплату они не получают уже несколько месяцев. Задолжали за свет, газ, отопление, воду. Приезжают всякие комиссии, грозят поотключать всё, но увидев в каком состоянии детишки, воспитатели и няни, умолкают и уходят, махнув рукою. Администрация города, на все их просьбы о помощи только отмахивается и твердит:
– Их дом бесперспективен, слишком громоздок и его намерены закрыть.
– Нам в администрации некоторые объяснили:
– Это здание приглянулось замглаве города, он решил завладеть им, закрыть детский дом, а само здание превратить в торговоразвлекательный центр. Высказав всё это, женщина вдруг заплакала, как-то не умело, по-детски вытирая кулачками катящиеся по бледным щекам крупные, чистые слёзы. Неожиданно даже для самого себя Егор встал, подошёл к ней, обнял и стал успокаивать, гладя её по голове, как маленькую девочку. Через некоторое время она более менее успокоилась, вытерла данным ей Егором платком мокрые глаза, снова улыбнулась:
– Вот, накипело! Вы уж простите. А за помощь, любую мы вам будем очень благодарны. Нам теперь, в нашем положении всё нужно: одежда, обувь наши дети многие не могут выйти на улицу – нет чего одеть, для них вообще нет игрушек даже для самых маленьких, а их, детишек нам всё несут и несут, ужас просто, что творится. Постельные принадлежности уже застираны до дыр, с лекарствами просто беда, нет их, она снова заплакала. Егор вновь принялся её успокаивать, уговаривать, просить, чтобы всё ему прямо сейчас написала и ничего нужного не упустила, они постараются ей максимально помочь. Успокоившись, Катя, а её звали этим, показавшимся сейчас ему самым красивым женским именем, села за стол и принялась писать, покусывая иногда в задумчивости свою нижнюю губку. Егор сидел молча, глядя на неё и какое-то неведомое ранее чувство к этому чистому ребёнку женщине, так переживающее своё бессилие помочь детишкам, к коим она явно относилась с большой любовью, стало заполнять его сердце. Внезапно он осознал, твёрдо понял:
– Сделает для Кати всё, что она попросит, а эту сволочь, решившую таким варварским способом отобрать их последнее дом, сам лично накажет. После этого уже сидел спокойно и любовался ею. А Катенька, слегка порозовевшая от внезапно возникшей надежды, хоть чуть-чуть облегчить этим крохам и уже большим, но всё ещё детям и от своей смелости писала, поглядывая на Егора, который поощряюще ей кивал головою, и снова писала. Но изредка вдруг испуганно вскидывала на него свои большие серые глаза, но увидев его одобрительную улыбку и услышав:
– Пишите, пишите Катенька всё, чего надо, а мы уж постараемся как надо. Облегчённо вздыхала и снова принималась писать крупным каллиграфическим почерком. Наконец, закончив, протянула ему несколько листов и смущённо улыбаясь, зардевшись произнесла:
– Вот тут самое необходимое для нас. Егор бегло просмотрел странички и удивлённо спросил:
– А разве стиральные машины, холодильники, телевизоры и прочая электротехника, мебель не нужны? – Катя, вспыхнув, поражённо произнесла:
– Конечно нужны, но я писала только про самое необходимое и то вон сколько написала, на какие деньги то. Ну а всё остальное, то мы уж как-нибудь сами, главное чтобы детишки смогли выжить, пережить предстоящую зиму. Неожиданно он, протянул свою ладонь, накрыл её хрупкую ладошку и ласково произнёс:
– Хорошо Катенька, остальное я уж сам допишу! Та в раз "запламенела", опустила глаза в сто, и тихо вздохнув, произнесла:
– Мы будем очень благодарны Вам за помощь, мы Вас никогда не забудем. Она принялась рассказывать, как им приходится выкручиваться, какие хорошие воспитатели и няни и вообще весь персонал. Многие их них отрывают от себя, своих семей ради помощи этим сироткам, не дать им погибнуть в это тяжёлое время, ведь у них никого больше нет, им ведь некуда больше идти, некому пожаловаться, не у кого просить. Егор сидел, слушал и скрипел зубами от ненависти к этим ублюдкам, позволяющим себе такое творить. Внезапно Катя опомнилась, по девчоночьи закрыла ладошками свой ротик:
– Господи, да я заговорила Вас, уже ночь на дворе. Он встал:
– Катя, Вы уж простите меня. Действительно ночь уже. Я Вас одну не отпущу домой, бандитизма в городе много. Давайте отвезу Вас на машине. Та начала было отказываться, ссылаться на что то, но по всему было видно, перспектива добираться сейчас одной её просто ужасала… Поняв это, Егор встал:
– Всё Катенька, собирайтесь. Она облегчённо вздохнула, услышав его решение:
– Вам придётся подождать, ещё нужно отдать кое-какие распоряжения:
– Ничего, ничего подожду Вас в машине, делайте чего надо. Сложив листочки, сунул их в карман, помог ей встать, чем "вогнал в краску" и придерживая её за тонкую, хрупкую ручку, вышел в прихожую. Там было темно, тихо и прохладно, секретарша уже ушла домой. Катя закрыла дверь на ключ, проводила его до выхода:
– Я постараюсь побыстрее, у нас опытный персонал, они своё дело хорошо знают.
Он сидел в машине, новое неведомое ему ранее чувство было у него на душе, ему почему-то очень хотелось сходить и принести её на руках в машину. Да да, именно на руках и чтобы её головка у него была на плече, а ещё ему очень хотелось её защитить от того грязного типа, посмевшего поднять свою подлую руку на детей, на вот таких как Катя, отдающих всю себя безответным детишкам, любящих и готовых идти на всё ради спасения этих сироток.
Через полчаса из двери буквально выпорхнула, постукивая каблучками в уже не модном пальтишке Катенька. смущённо улыбаясь, пытаясь скрыть своё смущение, она начала оправдываться. Но он прервал:
– Куда едем, расскажите о себе.
Она вдруг закручинилась.
– А чего рассказывать то? Живу с мамой, она у меня пенсионерка, часто болеет, особенно после смерти отца. Он у меня был профессор в институте, его все уважали, любили. Она повесила головку и тихо, почти шепча, добавила;
– Была за мужем два года, но он не захотел больше жить в нашей стране и уехал к своим родственникам в Израиль. Егор вздохнул сочувственно:
– Ясно, не горюй Катюша, наладится ещё жизнь, вон ты какая женщина красавица, добрая. Она "вскинулась".
– Да какая я красавица? Надо же такое сказать? Егор улыбнулся:
– Да красавица, красавица! По мне лучше и не бывает. От сказанного им, он даже опешил, а уж Катенька просто онемела и, не зная чего сказать, завертела пуговицу на пальто. Наступила неловкая тишина, прерываемая её указаниями:
– Прямо. налево. ещё налево. вон у того шестиэтажного кирпичного дома остановите. Подъехав к дому, Катя замолчала, теребя край воротника пальто. Молчал и Егор. Ему очень не хотелось расставаться с ней. Наконец, "залившись краской" и опустив головку, она не громко проговорила:
– Егор, знаешь? Я своей писаниной и болтовнёй, так сильно задержала тебя. Ты даже не успел и поужинать, пойдём к нам, напою тебя чаем, да покормлю. у нас после смерти папы не богато, но всё таки. Это предложение опять неожиданно его обрадовало. Очень обрадовало! И хотя ехать ему обратно придётся уже в ночи, он сразу же согласился:
– Только вот Катя, мы не привыкли ходить в гости с пустыми руками, где у Вас поблизости какой-нибудь торговый центр поприличнее. Катя "слабо" улыбнулась:
– Мы, это кто? Ты?
– Нет, командир и наша команда. Бесхитростно ответил он. И хотя, она ничего не поняла, но кивнула в знак своего удовлетворения этим ответом. Следуя её указаниям, он довольно быстро подъехал к сравнительно большому гастроному. Там, всучив её в ручки тележку, принялся набирать всяких продуктов. Катя только ошеломлённо качала головой, да пыталась остановить его. Но Егор её совершенно не слушал. Вскоре с полной загруженной тележкой и двумя бутылками вина в руке, они подъехали к кассовому аппарату. Кассирша быстро насчитала им такую сумму, что Катя просто ахнула. Она, эта сумма существенно превышала её двухмесячную зарплату. Но Егора названная кассиршей цена покупки нисколько не озадачила, сунув руку во внутренний карман куртки, вытащил пачку дензнаков, отсчитал и повёз тележку к выходу. Там его притормозил строгий охранник. Но Егор объяснил:
– Разгружусь вон у той машины и верну обратно. На всякий случай Служака вышел из здания и пронаблюдал весь процесс разгрузки и подгона тележки ко входу. Поблагодарив его, он вернулся к машине, они сели и поехали. Остановив машину там, где были припаркованные машины других жильцов дома, они нагруженные поднялись к квартире Кати. В передней их встретила пожилая женщина с приветливым лицом и пытливым взглядом. Катя представила:
– Егор, это моя мама, Анна Ивановна. Та вежливо и с усмешкой кивнула головою.
– Мама, Егор представитель, как это сейчас принято говорить, наших спонсоров. Они решили помочь нашему детскому дому, а я вот задержалась со списком, ты же знаешь какие у нас дела, да оставила его без ужина. Вот и решила скомпенсировать свою невежливость и недогадливость. Он согласился, но без подарков своих не обошёлся:
– Вижу, вижу улыбнулась Анна Ивановна:
– И правильно сделала доченька, что пригласила, он же мужчина, а у них еда, как мне известно, не на последнем месте. Ты вот что Егор, раздевайся, разувайся и марш мыть руки и умываться, а я пока с Катенькой накроем стол. Доченька, помоги гостю, поухаживай. Тут она снова улыбнулась:
– Чего это он явно оробел, просто сплошная скромность, даже слова не вымолвит. С этими словами она странной походкой "выплыла" на кухню. Проследив его удивлённый взгляд, Катенька пояснила: