– У мамы ноги болят, ей трудно ходить. Катя тут же принялась исполнять совет её мамы, начала раздевать его. Но он, уже придя в себя, осторожно снял её цепкие ручки со своей куртки:
– Я сейчас схожу к машине, отгоню её на автостоянку и вернусь, дай мне какую-нибудь сумку, чтобы я оставшееся смог принести. Катя явно ожидала его, как только он позвонил, дверь сразу же распахнулась. Вся раскрасневшаяся, сунула ему довольно большие тапочки:
– Вот от папы остались. И вдруг опустила головку, большая слезинка быстро скатилась по побледневшей вдруг щеке, замерла на уголке губы и капнула с маленького подбородочка на кофту. Опять же совершенно неожиданно для себя Егор приобнял её, погладил по головке:
– Не надо Катя, теперь уж ничего не изменишь. Она "шмыгнула" несколько раз своим покрасневшим носиком:
– Я понимаю, да вот поделать то с собою ничего не могу. Вскоре Егор был препровождён в большую ванную комнату, ему сунули в руки мыло, полотенце, подарили улыбку и исчезли. Он был как в каком-то тумане смеси ожидания встречи с чем-то очень прекрасным и нежным. Чисто автоматически долго мыл руки, лицо, наконец голосок, который буквально вливался в его душу, позвал:
– Егор, ты там не заснул? Дверь приоткрылась, просунулась маленькая ручка и неожиданно сильно потащила его из ванной. Чувствуя себя каким-то неловким, увальнем он потащился за этой ручкой и был втащен ей же в большую гостиную, обставленную тяжёлой, прочной и похоже стариной мебелью. В её углу бросилось в глаза старинное пианино со свечами и резными финтифлюшками. Посередине комнаты он увидел накрытый стол, на котором мерцали, освещая всё помещение загадочным светом, четыре свечи на двух старинных бронзовых конделябрах. И Катя, и Анна Ивановна уже переоделись, причём его Катенька даже приукрасила себя неброским макияжем. В свете свечей её глаза сверкали драгоценными камнями и были какими-то загадочными и, чего греха таить, манящими, буквально притягивающими. Ему хотелось смотреть и смотреть в эти блестящие глазки, в смущённо улыбающееся личико. Её тоже тянуло к этому мужчине, так неожиданно возникшему на её жизненном пути. Катя была довольно бесхитростна и, где-то даже наивной женщиной, но всё же ясно понимала отношение к ней Егора. Ничего тут не поделаешь Женщина есть женщина, она такое чувствует не только сердцем, душою, но и кожей!
Анна Ивановна, как видимо было заведено в этом доме, принялась командовать:
– Так, молодые, рассаживайтесь. Егор, отвори вино. Катенька, поухаживай пожалуйста за нашим гостем, а то я вижу он всё никак не освоится. Ну, вот и хорошо, тогда поднимаем наши бокалы за эту нечаянную встречу, за этот праздник, что устроил нам Егор. он очень нужен, особенно в такое тяжёлое время. Дай Боже тебе гость наш, да и нам бы тоже не помешало бы здоровья, удачи… Тут она сморщилась, но "пересиливая" себя тихо добавила:
– Счастья Вам. Тост показался ему грустноватым. Украдкой взглянул на Катю, заметил она тоже почему-то "пересиливает" себя. Вероятно, отца вспоминали, решил он. Далее его тоже заставили говорить тост, вспомнив своего командира, умевшего многое, в том числе и "говорильню" в кавказко-азиатском духе за столом. Затем Анна Ивановна принялась тактично, ненавязчиво, видимо была отлично воспитана и неплохим психологом, расспрашивать своего гостя. Кто он, откуда, чем занимается. Когда она поинтересовалась его родителями, он сразу же "посуровев", коротко ответил:
– Исчезли, кто это сделал, получили по заслугам. Увидев выражение его лица в эти минуты, хозяева внутренне содрогнулись. Анна Ивановна тут же перевела разговор на другие темы. Дав ему "придти в себя", шутливо произнесла пословицу на отличном французском. Катя улыбнулась ей, видимо мама часто её повторяла. Он, усмехнувшись, тоже произнёс другую пословицу на том же языке. Анна Ивановна, услышав это, тут же попыталась завязать разговор на французском. Он не задумываясь, легко отвечал. Хозяйка удовлетворённо отметила:
– Вы Егор, хорошо владеете этим языком, но только произношение у Вас немного странное.
– Вы, Анна Ивановна говорите с произношением, распространённым в центральной Франции, я же говорю, так как обычно произносят жители приграничных районов с Испанией. А вообще-то я владею и ещё несколькими акцентами этого языка, но вот этот мне нравится больше всего.
– Вам что, приходилось бывать во Франции?
– Приходилось, и не раз, по делам. Слушавшая их разговор, Катя спросила на уже английском о других языках. Егор тут же трижды повторил свой ответ на английском, Катя недоуменно покачала головою:
– Вроде бы английский, но какие-то странные акценты. Он улыбнулся:
– Катенька, так говорят в Техасе, Австралии и Канаде.
– Вам что, и там приходилось бывать?
– Приходилось, такова наша профессия. А вообще-то я владею десятью языками. Хозяева, поражённые услышанным, только и смогли спросить::
– Десятью? Не веря, переспросили ещё раз.
– Это уверенно, свободно, так как говорят в их краях, а вот на бытовом уровне, ну чтобы ты всё понимал, мог отвечать и они тебя понимали ещё около десятка.
– И Вам, во всех этих странах приходилось бывать?
– Да приходилось, правда в командировках, но без знания соответствующих языков этих местностей нам бы пришлось бы очень туго… Очень! Он замолчал, молчали и хозяева, не верящие в услышанное и, где-то даже не понимающе смотрели на него. Наконец Анна Ивановна спросила:
– Я так понимаю, в Вашей десятке в основном Европейские языки?
– Не совсем так, хотя Европейские это основные, есть и другие: пуштунский, узбекский, иранский, индийский, и другие. Хозяева снова замолчали. Вдруг Анна Ивановна догадливо усмехнулась:
– А-а, я поняла Вы наверное спецназначенец, военный? Тут уж Егор улыбнулся:
– Спецназовец, хотите сказать.
– Вот, вот он самый. Егор пожал плечами, но промолчал. Хозяйка внезапно всё изменила:
– Катенька, наш гость от чего-то загрустил, сможем мы развеять его грусть. Как Егор Вы любите музыку?
Он смущённо улыбнулся:
– Вы знаете, Анна Ивановна, в моей профессии, делах да и жизни как-то звучит всё больше другая музыка не та, которую Вы имеете ввиду. Мама правда мечтала, особенно когда я был ещё маленьким, чтобы я играл на скрипке, даже в музыкальную школу много лет водила. Но у меня, если честно говорить, по мере взросления появились другие интересы. Но вообще-то, музыка мне конечно, нравится, правда не всякая. Он помолчал и добавил:
– А вот теперь, если доведётся где её услышать правда классику или народную, что мне приходилось на скрипке играть, так я сразу же начинаю вспоминать своё детство, маму. Он снова посуровел лицом, скрипнул зубами:
– Ну, ничего, те звери получили своё, получат и другие!
– Кто они? Испуганно спросила Катя, снова увидев его жестокое, окаменевшее лицо и безжалостные, как сталь глаза. Анна Ивановна не дала ему ответить, взяв за руку Катю, буквально оттащила её к пианино, всё ещё находящуюся под впечатлением увиденного. Они уселись рядышком и начали играть в четыре руки. Что-то очень знакомое, трогающую душу, светлое "полилось" из их рук. Катенька сразу же переменилась, видимо музыка многое значила в её жизни. Ей она отдалась полностью. Целиком была поглощена её звуками. Оглянувшись на него, вся радостная, сияющая, восторженная:
– Узнал?
– По-моему это Григ, неуверенно произнёс он.
– Молодец Егор. Всё правильно! Именно Григ! похвалила хозяйка и тут Катенька вдруг запела. Её голос чистое, как прекрасное серебро, хрустальным звуком заполняло его сердце, душу. Он сидел и внимал. Что-то давно ушедшее куда-то, но не забытое, переворачивало его мысли. Он вдруг, обнажёно осознал:
– Вот это теперь для него Родина Катя, его родители, его боевые товарищи, дети этого детского дома, земля предков! Именно они и есть части Родины и ради них он готов отдать всего самого себя, свою жизнь. Это чувство, осознание росло в нём, заполняя всего его, его душу. Очнулся от этих мыслей от слов Анны Ивановны.
– Катенька, мы с тобою "затомили" нашего гостя. Он ведь с утра, наверное, ездит по делам, да и в наш город то ему не близко, ему бы отдохнуть надо. Катя тут же прервала свои музыкально-вокальные упражнения, вскочила, подошла к нему:
– Знаешь что? Мы тебе постелем в папином кабинете, там широкий диван, а утром разбудим, накормим, напоим чаем и отпустим. Тебе во сколько надо быть у своих?
– В восемь. Машинально ответил он.
– А сколько тебе ехать?
– Чуть больше полутора часов.
– Ну стало быть, поднимем тебя в начале шестого. Егор было запротестовал:
– Ему не удобно, он и так злоупотребил их гостеприимством. – Но Катя, улыбнувшись, закрыла ему рот своей тёплой ладошкой:
– И вовсе не злоупотребил, нам обеим очень приятно поухаживать за тобою.
– Верно, верно молодой человек. Нам обеим приятно за Вами поухаживать. Катя, проводи гостя в ванную комнату, пусть перед сном сполоснётся, дай ему отцов халат, ну и всё прочее, а я пока застелю постель.
Вскоре Катина ручка поволокла его в уже знакомую ванную комнату. Там ему снова указали на мыло, шампунь и зубную щётку.
– Ты раздевайся, я сейчас. Он снял свитерок, тельняшку, а вот брюки почему-то застеснялся. Так и стоял в нерешительности. Катя влетела, как метеор, с большим банным полотенцем и халатом. Влетела и внезапно замерла, увидев его обнажённый торс, на глазах показались слёзы:
– Господи Егор, как же так… ведь на тебе живого места нет, весь в шрамах: Он обнял её, стал целовать мокрые глазки, щёчки, счастливо отвечая:
– Всё это пустяки, всё это уже прошло. Как мой командир говорит, были бы кости целы, а мясо нарастёт и кожа зарастёт. Катя попыталась было возразить, но он просто ещё покрепче прижал её к себе и приник к её губам. Она несколько раз дёрнулась возмущённо, попыталась вырваться. Однако, разве можно из такого сладостного капкана вырваться и она отдалась вся, целиком этим сладостным объятиям Они вскоре уже, словно безумные, целовались. Желание вспыхнуло в нём сначала, как робкий огонёк, а затем понеслось всепожирающим пламенем, отметая прочь разум, заставляя работать весь его мощный организм только на один центр центр наслаждения. И вот его рука, руководимая этим центром, безумным извечным желанием мужчины вовсю гуляла под халатиком Кати, лаская сквозь тонкую ткань трусиков неожиданно её крепкие ягодицы, бёдра, шелковистый лобок. Катя ещё остатками разума пыталась противостоять этому сумасшедшему пожару, но разве можно его остановить разумом? Нет, только "встречным палом". Вскоре это пламя уже бушевало в них обоих. Она судорожно задвигала ножками. Приподнятая сильными руками Егора, они несколько раз дёрнулись, помогая ему скинуть последнюю её преграду эту невесомую тряпочку. Это обнажение было последним, что ещё могло бы остановить их, что ещё как-то восстановить разум. Но, как считали римляне – Природа требует своих прав! И куда же от этого деться? Нереально это! Далее в них обоих работал уже центр наслаждения, посылал в нужные места необходимые команды для развития и так уже безумного "пала". Катина ручка лихорадочно принялась дёргать, расстёгивать ремень, молнию, стягивать брюки, трусы. Он же переполненный счастьем, бушующим в нём пламенем жажды её, наслаждения, покачивался, удерживая на весу Катеньку с её лихорадочно работающей ручкой. И как только та соприкоснулась с сокровенным мужчины, Катенька вскрикнула, ножки у неё разом раздвинулись и вскинулись ему на бёдра, открывая своё лоно, врата наслаждения. Он же весь отдался ей, от охватившего его счастья, неги, и, чего греха таить, величайшего удовлетворения обладания этой самой прекрасной в мире женщиной. Её лоно встретила его такой лаской, теплотой, глубиной, что он от осознания этих, так ясно ощущаемых чувств буквально терял сознание. А его женщина, закрыв глазки, с счастливой плавающей улыбкой по её губкам, личику откинув головку, да и сама откинувшись на его сильные руки, безумно наслаждалась этим соединением, которое подарил сам Господь людям. Сейчас в этом мире были только одни они, вернее их души, сердца и эти центры великие центры, подарок творца людям. В полнейшем упоении отдались и Катя и Егор охватившему их пламени, так внезапно вспыхнувшим в них и так безжалостно пожирающим их сердца. Они не замечали ни времени, ни того, где находятся, что с ними? всё другое, кроме наслаждения, неги и упоения было безжалостно, без всякого сожаления отключено этим всемогущим сейчас центром. И только их материальность, физическая ограниченность могла остановить этот полёт их душ, сердец. Так и произошло! Сначала Катенька прервала свои сладостные стоны, вскрикнула, забилась в его руках и наконец обвисла сладкой плотью, затем и сам Егор закачался, железным капканом буквально заставил срастись её лоно с его "орудием жизни". И тут Катенька неожиданно для самой себя очнулась, яростно задёргалась и буквально приросла к нему, явственно ощущая, как что-то горячее вливается в неё, исторгая из груди "песнь торжества" женщины, добившейся от мужчины самого главного его полной и бесповоротной отдачи. Её глазки открылись в ясном осознании её торжества победы, счастливая и в тоже время гордая улыбка победительницы в этой извечной схватке полов, озарила её порозовевшее личико. Егор же, как пьяный, стоял, качался, держа на весу самую дорогую в его жизни ношу торжествующую Катю. Ей вдруг стало жаль этого мужчину. Он теперь казался каким-то беззащитным, даже стало вдруг стыдно от того, что вот так безжалостно отобрала очень важную его часть. Под действием этих чувств, принялась гладить, целовать, говорить удивительные ласковые, нежные слова. И это подействовало. Он открыл глаза, увидел её сияющие очи, счастливую улыбку. От этого сразу пришёл в себя, осознал происшедшее с ними. Смущённо улыбнулся, виновато принялся оправдываться:
– Не удержался Катенька, прости. про всё забыл… ничего не соображал. Она, ласково поглаживая и поцеловывая его, принялась успокаивать:
– Дурачок ты мой, чего же ты оправдываешься? Дал женщине величайшее наслаждение, ощутить свою власть разве за это надо просить прощение? Наоборот, это я тебе должна благодарить. Но внезапно, с такой же непоследовательностью вдруг попросила:
– Егор отпусти. Мы с тобою увлеклись. мы же не одни. мама. отпусти….родной. потом…после. сама. приду. Уже полностью овладев собою, крепко поцеловала и неожиданно гибким движением выскользнула из его рук. Погрозила пальчиком, натянула трусики, погладила мягкой ладошкой щеку и выскользнула из ванной комнаты, оставив его ошеломлённым и поглупевшим. Он несколько минут бездумно стоял. Потом, увидев себя в зеркало такого вот с глупой, но счастливой улыбкой на лице, со спущенными до колен брюками, как-то сразу пришёл в себя, быстро разделся, встал под прозрачные шелестящие струи. Контрастный душ вскоре, как это было всегда, подействовал на него вразумляюще. Горячая-ледяная, горячая-ледяная и так несколько раз. Через некоторое время, в халате аккуратно сложив на тумбочку свои брюки, трусы, тельняшку, носки. Егор тенью скользнул в кабинет Катиного отца, лёг на диван. Но уснуть он не мог. Происшедшее каким-то "ключом счастья" било в нём, воспоминания пережитого блаженства плавали в его сердце, величайшая нежность к этой удивительной женщине вдруг полностью охватило его. Ему внезапно захотелось вскочить, бежать к ней, встать перед ней на колени и просить, умолять… а вот о чём, он так и не мог сказать – в общем просить и умолять! Так и лежал он переполненный воспоминаниями о пережитом, вновь и вновь вызывая в своей памяти эти "оглушительные" моменты, всё то, что пришлось испытать. Внезапно дверь кабинета приоткрылась, в проёме показалось розовое от смущения личико Кати. Увидев, что он не спит, а с глупым лицом о чём-то мечтает, вновь ощутила свою власть над ним. И уже не колеблясь решительно скользнула к дивану. А он, увидев её в длиной, тонкой ночной рубашке, стоящей в проёме, внезапно ощутил к ней такую любовь, что вскочил, бросился к ней на встречу, схватил, поднял на руках, прижал и принялся целовать, ласкать и почему-то оправдываться. Но она зажала ему рот ладошкой и тихо шепнула:
– Соскучилась Егорушка, уже соскучилась… очень! Вот не выдержала! И вскоре они уже почти сознательно отдались тому пожару, тому всепожирающему пламени жажды наслаждения и упоения, как и предыдущему.! Снова всё повторилось! Снова Катенька последовательно испытала два величайших для любой женщины, отмеченной Богом Пика наслаждения, никогда ранее ею не получаемых, достигла она и торжества женщины полной отдачи ей мужчины, ей женщине победительнице, ей женщине продолжательнице рода человеческого на земле! Так было, – "H,armonia praestabilita". "Предустановленная гармония". Так и будет! Ибо всё это задумано самим Господом. "Deo gratias". Благодарение Богу!
Как всякая женщина, она пережив счастливейшие в её жизни минуты, дарованные людям Творцом, принялась рассказывать о себе, о своей жизни, своих планах. Егор, весь переполненный пережитым, благодушно внимал её бесхитростным планам, иногда, правда, "отключаясь" опять на воспоминания. Не было сейчас счастливее человека на свете, чем он. Не было! Так вот и "пролетела" вся ночь, ночь бабьего счастья Катеньки и лучшая в его жизни. Они, то безумно отдавались всепожирающему пламени жажды наслаждения друг другом, то делились сокровенным, в основном, правда, Катенька. Всё-таки дисциплина, вбитая командиром и самой его жизнью, незримо охраняла все тайны бытия прошлого и настоящего, а о будущем он пока и не задумывался. Поначалу Егор очень осторожничал. Ему она казалась такой хрупкой, словно тонкий стебелёк невиданного цветка, что просто было боязно и прикоснуться к ней. Но Катенька удивила его, как лиана гнулась, изгибалась, гибким сильным удавчиком, обвивалась, и ещё её энергия, неистовая жажда наслаждения, а самое главное испытание торжества победительницы просто поражала его.
В пятом часу утра, когда он был ещё весь "размягчённый" от пережитого, испытанного, ни о чём другом, кроме её тела, губ и лона не мог и думать, Катенька вдруг приподнялась на своих ручках, принялась смотреть на него серьёзными, но в тоже время грустными глазами. Смотрела так, словно видела его душу, читала чего-то ведомое только ей. Под этим взглядом и Егор посерьёзнел, тоже молча смотрел в её как-то заметно исхудавшееся личико, с уже тёмными кругами под глазами, чуть вспухшими потемневшими губками. Наконец она вымолвила:
– Знаешь Егор, я тебе верю. Теперь ты не забудешь меня. Не сможешь! Ты уж прости меня, свою женщину, сама не ведала, чего творила. Он запротестовал:
– Это ты меня прости. Замучил тебя, вон даже похудела и глазки ввалились. Она грустно улыбнулась:
– Это ты должен похудеть. Сколько раз пришлось отдавать себя по частям. Егор прижал своей сильной рукой к себе:
– Катенька, я готов всю оставшуюся жизнь отдавать тебе себя по таким частям, так и знай! Верь! Теперь сколько бы мне не пришлось прожить, ты всегда будешь во мне, в моём сердце. Верь! Она печально улыбнулась:
– Это что? такое признание в любви? Подумав, добавила:
– А мне оно очень понравилось! Очень! Наклонилась, поцеловала в губы и шепнула:
– Ну, просто очень. И вдруг всполошилась:
– О Господи, ну почему так быстро пролетела эта ночь? Зачем так быстро расставаться? Нам же так хорошо друг с другом? Он попытался её утешить.
– Это же не надолго. Я же буду к тебе приезжать, как только будет такая возможность.