Неаполь Поездка к жене Галине. Вечер.
Николай заходит в кухню.
– Что, делать не хер, москаль? Увезли напарника по безделью. Не с кем пейзажем любоваться, – подкалывает Маруся, возясь у плиты.
– Да! Выходной нарисовался. Слышишь, а как тут в город съездить? Какой автобус?
– А мы, когда на рынок ездили, на развилке остановку проезжали. Там три маршрута ходят. Тебе куда?
– Это как его… "Иподроме ди Агнано".
– О! Москаля на блядей потянуло.
– Пошла ты на хуй! – Николай выходит на террасу, садится на скамейку. Сидит.
Маруся, садится рядом. Суёт ему листочек с крупно написанными итальянскими словами.
– Чего?
– Ну, это номер автобуса. "Синко", – объясняет Маруся. – На итальянском "пять". Билет в оба конца стоит тоже "Синко". Пять евро. А это покажешь кондуктору – она показывает на листике – название остановки, на которой тебе выходить. А это наша остановка. Название нашего района. Покажешь на обратном пути, чтобы он остановился.
– Спасибо!
– Пошёл ты!
Николай собирается. Бреется, гладит одежду. Достаёт спрятанные те самые чаевые полученные от синьора Чезаре. Целых сто евро!
– Открыть можешь?! – кричит Николай, уже стоя у ворот.
Маруся спускается к воротам, нажимает кнопку. Николай выходит за ворота.
– Эй! – окликает его девушка.
– Чего?
– На "двадцатку"! – даёт двадцать евро, – На проститутку не хватит, а на билет и пиццу точно. Поосторожнее там, придурок! Оглядывайся!
Камеры слежения на воротах виллы фиксируют выход Николая.
Он дожидается на остановке автобуса. Кондуктор – низенький, лысый итальянец со смуглым, лоснящимся лицом и вывернутыми губами. Его потная фуражка пристегнута к поясу специальным ремешком.
Грубо покрикивая, он берёт деньги у парня, спрашивает сначала словами, а потом, догадавшись, жестами – В обе стороны или?
Николай тычет ему листик и повторяет:
– "Синко". Туда и обратно.
Автобус сначала спускается вниз среди аккуратных вилл, потом движется по трассе. Въезжает в город и ползёт в сплошной пробке мимо толп туристов и площадей, где бьют фонтаны и фонтанчики.
Уже вечер. Николай ходит вдоль улицы среди сотен женщин, трансвеститов, геев разных цветов и национальностей. Его дёргают, заигрывают, зазывают. Пару раз он ошибается, принимая чужих женщин за свою Галю. Устаёт.
Сидит, ест пиццу. Снова ходит. Наконец натыкается на попутчицу из автобуса:
– Привет! Ты меня помнишь? Ну, я муж Гали Косолаповой! Ну, которая Бондаренко. Вместе в автобусе ехали.
– О! Тот, "чтобы жену не обижали". Так ты живой? Не прибили? А Галка твоя пользуется успехом – она кричит через дорогу – Ритка, ты Галку не видела?
– А её два часа назад подхватили. Должна скоро быть – кричит оттуда худая, горластая проститутка.
Буквально в трёх шагах от Николая останавливается машина. Из неё в коротенькой юбке вылезает Галина.
– Галя! Галочка! А я ищу! – радостно кричит Николай.
– Колька! Золотой ты мой! Муженёк объявился! – Галя явно навеселе или на наркоте – я уже и забыла, как ты выглядишь. Смотри, такой же коротенький. И штаны на тебе ещё краснодонские. И сандалии те самые, что я на "майские" покупала.
Стоят, смотрят друг на друга.
– Ну, ты как, Галя? Всё в порядке?
– Я? В порядке? Да я в шоколаде, Коляня!
– Я тут вот сотню евро заработал. Ну, знаешь, ну совершенно случайно. Вот так… Я это… А он мне это…
"На!", говорит. Возьми, Галя.
– Давай! От денег не отказываемся – Галя радостно забирает ассигнацию.
Рядом призывно гудит машина. Очередной клиент зовёт Галю. Сразу к машине выстраивается очередь из девочек. Негритянки, китаянки, белые:
– Меня бери! Я тут самая!
Клиент качает головой, кричит "Гала!". Видно, понравилась ещё с прошлого раза.
– Может чего-нибудь надо, Галя? – заглядывает Николай в глаза жены – Ты скажи. Или может, кто обижает…
Тут рядом возникает уже знакомый нам подручный Сутенёра "жлоб номер один".
– Эй ты, курва! Оглохла? Я не понял?! – рвёт он Галю за руку, – Тебя заказывают, а ты мозги дрочишь! – даёт Галине оплеуху, за руку подтаскивает её к машине, вбрасывает в руки клиента.
– Ты чё?! – бросается к "жлобу номер один" Николай: – Мы же разговаривали! Это жена моя! – он толкает жлоба и ещё успевает дать по лицу клиенту.
Тут на Николая наваливаются. Потасовка. Темнота.
По ночной улице навстречу автобусу номер пять, качаясь из стороны в сторону, идёт Николай в порванных штанах, весь в крови. Влезает в автобус. Кондуктор, было, собирается вытолкнуть его назад, но парень суёт ему билет и листок – куда ему ехать.
Автобус медленно ползёт по району вилл вверх. На заднем сидении валяется избитый Николай.
Остановка. Кондуктор бьёт его по щекам. Николай приходит в себя.
Из последних сил поднимается и вываливается из автобуса. Его качает, но он упорно двигается по аллее вверх. У ворот виллы сползает по стенке. Передыхает, звонит в звоночек. Маруся смотрит на экран пульта слежения видеокамер. Спускается тихо к воротам. Открывает. Николай буквально вваливается во двор виллы.
Неаполь. Вилла. Ночь.
На своей кровати под балдахином как всегда, то ли спит, то ли смотрит в пустоту Старик. Рядом на кушетке, Маруся ставит Николаю примочки. Николай стонет.
– Тише, ты придурок! Хорошо, что синьор Энрико тебя не видел. И Хозяин только что приехал. А то бы он тебя раскатал бы со своими бойцами. Так что охай тихо. Вот что значит по блядям ходить.
– Та какие бляди! Я жену проведывал.
– Ага. На "Иподроме ди Агнано".
– Да! А что?! Она проституткой приехала поработать. Как будто ты не по этому делу тут оказалась.
– Та типун тебе на язык, москаль! А ну, пошевели руками, ногами. Ничего не сломано? Рёбра?
– Да хрен с ними, с руками и ногами. Морду разбили.
– Хорошо, что не убили.
– Лучше б убили. А то морду… Как я завтра появлюсь. Всё! Выгонят! А такая работа. И с Дедом у нас полный контакт. Привык я к нему.
Маруся приносит из кухни несколько баночек из-под кофе. Внимательно рассматривает только ей понятные метки на банках. Открывает, нюхает.
– Это у меня из дома. Травки. На всякий случай. Тут от всего. Сама собирала, сама сушила, – сыпет в чашку, размешивает, – на, пей. Сон-трава. Сейчас спать будешь, как убитый.
– Яд что ли? – пытается пошутить Николай.
– Яд у меня, придурок, в другой банке, – очень серьёзно отвечает Маруся, – я без него бы в эту Италию и не совалась бы. Давай, глаза закрывай. Спи – монотонно, чтобы заснул, тихо рассказывает: – А мне с работой тоже повезло. Старик ведь всего как три месяца дома. Грохнуло его инсультом полтора года назад. Год в больнице кантовался. Меня сначала сюда от фирмы привозили убирать, полы мыть. А потом синьору Энрико сварила пару раз обед. Он и переманил меня…
Николай уже спит.
Сон Николая
Снится ему в этот раз то же:
Отсек подводной лодки. Затопление. Вода поднимается. Хлюпает под самым потолком. Рядом плавает труп матроса. Николай с жадностью глотает воздух, ныряет и, наконец, ломает задвижку, Выныривает в узкую щель, где есть ещё остатки воздуха под потолком отсека. Находит изолирующий противогаз ИП-46. Приводит в действие регенеративный патрон. Маска на лицо. Ныряет к торпедному аппарату. Протискивается в трубу. Долгое движение по трубе.
Задушье не покидает его и в следующем отрывке постоянно преследующего его сна:
Квартира. Ночь. Через отражение в зеркале – Галина и Николай голые. Сидят рядом на кровати. Злая Галя, курит, говорит прямо перед собой:
– Мудак! Я молодая. Жить хочу. Ебаться хочу. Время уходит моё. Горбатиться, как мать всю жизнь…
Неаполь. Вилла. Утро.
Николай просыпается на рассвете. Это его личное время. В трусах выходит на террасу. Физкультурная разминка на фоне просыпающегося моря. Идёт к бассейну. Свои четыреста метров надо проплыть, как положено бывшему подводнику.
Проходит по дорожке. Опирается на коробку высоковольтного щита, из которого выходит кабель к лебёдке для купания Старика.
– Надо сказать синьору Энрико. Не ровён час, упадёт кабель в воду и "хана"! – бормочет Николай.
Вспоминает он про этот кабель каждое утро. И каждое утро после купания забывает.
Болит всё. Руки, ноги, рёбра. Голова гудит. Но, пересиливая себя, Николай плывёт. Ритмично дышит. Холодная вода бодрит, смывает вчерашнее.
Опять утренние процедуры. Все втроём моют, переодевают Старика. Николай прячет синяки. Энрико хлопает его по плечу и, приобняв Дона Лоренцо, говорит, а Маруся переводит:
– О, мы с Доном Лоренцо, когда молодыми по девкам шлялись и не с такими синяками ходили. Это ты ещё красавец.
Синьор Энрико с важным видом достаёт из кармана сигару. Угощает Николая.
– "Грацио"! – улыбается Николай.
– Что-то он добренький?! Это значит, сегодня он тебя опять запряжёт, – комментирует Маруся.
Дон Чезаре сидит в кабинете, просматривает бумаги, поглядывает то в окно, то на экраны мониторов камер слежения. Он видит, как Николай кормит Старика, напевая ему песенку. Как купает его в бассейне. Как плавает рядом, толкая надувной круг со Стариком. Как, перетаскивая тяжёлый зонтик, следит, чтобы тот был всё время в тени.
Николай сидит рядом со Стариком. Чувствует, что кто-то стоит за ним. Поворачивается. Видит синьора Чезаре. Сын наклоняется к Старику, целует его бесчувственного. Смахивает слезу. Спрашивает о чём-то Николая. Тот не понимает. Зовут Марусю. Та переводит:
– Бабушек, дедушек имеешь?
– Нет.
– Родители?
– Так я же это уже говорил ему… Погибли в аварии. Десять лет назад.
– Сирота?
– Сирота, – переводит Маруся синьору Чезаре ответ Николая.
Синьор Чезаре сочувственно обнимает Николая. Достаёт из кармана несколько купюр, даёт. Замечает, что сидит дед не на кресле, а на стульчаке. Это рационализаторское предложение Николая в действии. Всё сразу под рукой. Ни везти подмывать, ни памперсы менять. Сидит Старик и сидит. Максимальный комфорт.
– Это ты здорово придумал – говорит синьор Чезаре, а девушка переводит – Меньше хлопот. Но и достоинства меньше. Чтобы я больше этого не видел! – Маруся добавляет от себя – То есть пусть в гавне, но с достоинством.
Синьор Чезаре треплет Николая по щеке, улыбается.
Уходит. Ребята смотрят ему вслед.
– Сирота… – тихо говорит Маруся Николаю, – Они сирот любят. Меня тоже спрашивали? С сиротой легко.
– Это как?
– А так! Никто искать не будет.
Неаполь. Вилла. День.
Жаркий полдень. Старик спит на широкой кровати. А Николая домоправитель запряг – дочистить слив воды. Вот и стоит Николай в жару в той же самой яме возле бассейна и бьёт ломом.
Вдруг над ямой возникает возбуждённый синьор Энрике. Зовёт. Николай вылезает из ямы.
Минуточку! Зафиксируем для себя и сюжета: лом, оставленный Николаем в щели между камнями, торчит в яме вверх. Это как бы идеальная ловушка для крупных животных. Но где на вилле взяться крупному животному?
Синьор Энрико тянет парня к парапету. Суетится. Оказывается, слетела его любимая панама. Лежит за парапетом на уступе над обрывом. Ветер колышет её поля.
Домоправитель подзывает из кухни для перевода Марусю и излагает план операции по спасению панамки. Чисто по-итальянски – максимум жестикуляции, показ поз и фаз.
– Говорит, ты ляжешь, он тебя за ноги поддержит, – переводит девушка. – А чтобы ты не волновался, он для страховки упрётся ногой в парапет.
Николай уже изготавливается для выполнения приказа, но тут Маруся тихо добавляет от себя:
– Ну, ты, придурок старательный! Ты погляди на эти камни. Рухнет всё на хер.
Николай присматривается. Действительно, часть балюстрады в том месте, где собирается упираться синьор Энрико, держится "на честном слове". Он на пробу толкает один из камней. Тот легко вылетает и исчезает в пропасти.
Холодок пробегает между лопатками паренька. Он чешет затылок, включает мозги. Идёт в кладовку, достаёт длинный шест.
Затаив дыхание, поддевает им панаму. Вытаскивает.
Вручает домоправителю.
Синьор Энрико счастлив. Водружает панаму на голову, одаряет Николая ещё одной сигарой. Озабоченно рассматривает трещину в парапете, качает головой, записывает, бормоча:
– Непорядок! Завтра вызову ремонтников – Маруся тихо переводит это Николаю и добавляет от себя: – Ой, не понял старичок-дурачок. Оба бы вы туда ушли. Значит, крутится она где-то рядом.
– Кто?
– Смерть!
– Спасибо! – говорит Николай девушке.
– Та пошёл ты! Микола! Думать надо, перед тем, как делать! – стучит она ему по голове – А то потом думать будет нечем.
– О, вспомнил! – кричит Николай, – ещё есть одно опасное место. Пусть этот Энрико тоже запишет.
Николай тащит синьора Энрико к бассейну и, жестикулируя почти, как тот, объясняет, что может случиться, если кто-то зацепится за кабель. Маруся переводит. Синьор Энрико озабоченно качает головой, записывает.
Тут синьор Чезаре подзывает из окна синьора Энрико. Что-то ему говорит, кивая на Николая.
– Что-то не так? – волнуется Николай.
– Синьор Чезаре, – переводит Маруся, – берёт Деда с собой. И тебя. Будешь сопровождать.
– Я?
Тут то синьор Энрико впервые обращает внимание на внешний вид Николая – драная футболка, краснодонские джинсы. Кривится.
И вот Николай стоит перед зеркалом. На нём белая рубашка. Галстук – бабочка. Чёрный, ещё приличный костюм. В полосочку. Синьор Энрико приносит блестящие туфли.
– Он говорит, что ты хороший парень. И далеко пойдёшь, – переводит Маруся, – этот костюм подарок тебе. Говорит, будет время, когда ты вспомнишь старого Энрико.
Да. Костюм мог бы быть на размер меньше, а туфли на размер больше. Но дареному коню в зубы не смотрят. Николай стоит, рассматривает себя нового в зеркале. Девушка тоже смотрит. Потом фыркает и уходит к себе на кухню.
Николай репетирует перед зеркалом движения в костюме. Среди них – как расплачиваться в костюме. Ленивый жест – рука в карман.
Николай достаёт из щели за своей кушеткой паспорт. В нём те самые полученные сегодня от хозяина чаевые. Теперь репетировать жест "я плачу!" становится легче.
Николая зовут. Он кладёт деньги в карман костюма. Катит Старика в кресле-каталке с верхней террасы на нижнюю, к машине. Телохранители Дона Чезаре приветствуют парня в его новом виде. Вместе усаживают Старика.
Николай опять просится за руль. И пока не вышел синьор Чезаре, играется, как маленький, воображая, как он неотразим в чёрном костюме в полоску за рулём шикарного лимузина.
Неаполь. Банк. День.
Чёрный "Майбах" останавливается в центре города возле шикарного банка. Николай раскладывает кресло-каталку. Въезжают в банк.
Тут уж сам синьор Чезаре закатывает Старика в какую-то комнату.
Николаю в щель двери видно, как сын снимает с рук Старика белые нитяные перчатки. Как прикладывает его руки к светящемуся голубым светом экрану.
Николай оглядывает огромный зал банка. Да это не сберкасса в родном Краснодоне. Масса зеркал. И в них отражается элегантный мужчина. Чёрный костюм в полоску, белая рубашка. О! Так это же он – Николай!
Неаполь. Больница. День.
Они заезжают в клинику. Синьор Чезаре прогуливается с каким-то врачом по аллейке, разговаривает.
Врач подходит, заглядывает в машину, смотрит на Старика, сидящего ровненько, как статуя, и глядящего в никуда.
Щупает ему пульс, пожимает неопределённо плечами. Что-то объясняет синьору Чезаре.