- Следовательша? - с почтением произнес бомж и опять принюхался к бутылке. - Она по справедливости. Повезло. Рыжий вынул бы из тебя все до рублика. Ты куда колесишь?
- Туда, откуда пришел.
- Брось. Загудишь в садильник.
- А где не загудишь? У вас, в Москве, же, менты сбесились. Хватают мужиков подряд.
- Слышал?
- Глухой не услышит. Я вторые сутки не сплю. Приткнусь в зале ожидания и давану до вечера. А ты пивком разжился?
- Никак не пойму - пиво в бутылке или? У этого гадючника, - он посмотрел на кино, ныне - Дом Ханжонкова, - часто оставляют бутылки с недопитым пивом. Идут ночью из бара или с сеанса, сосут пиво. Не допьют - ставят на панель. Кто их знает почему? Может, горчит? Или теплым показалось. Вот мы по утрянке и сшибаем опохмелку. Да какие-то падлы прыскать в бутылку повадились. Убил бы! - Решившись, наконец, он глотнул из бутылки. Иссиня-черное лицо расплылось в улыбке. - Тип-топ! Даже не горчит. - Он с наслаждением вылил в глотку остатки пива и швырнул бутылку к подъезду.
Они медленно - Памперс еле-еле переваливался с ноги на ногу - поплелись в сторону вокзала. Бомж молчал, углубленный в свои невеселые мысли. Невеселые потому, что время от времени он горестно вздыхал и бросал на Фризе жалобные взгляды. Словно искал сочувствия. Владимир ждал, когда Памперс сам разговорится, вопросов не задавал.
- Меня величают Алексеем, - наконец сказал бомж. - Стал, знаешь, отвыкать от своего имени. А Памперс - это так… Кликуха. Тут один мужик, из наших, всем кликухи раздает. Однозвездочного олуха Чубайсом окрестил. Прямо в точку. Правда?
- Правда.
На углу Грузинского вала и Брестской Памперс остановился:
- Дальше я ни ногой.
- Тебя не Чубайс так разукрасил?
- Нет. Он по другой части. Шмонает, стервь. Это, - бомж слегка коснулся распухшими пальцами лица, - другая история. Спасибо, жив остался. - Тело его непроизвольно передернулось. - Закурить не найдется?
Фризе опять, как и в первый рал, достал из нагрудного кармашка папиросу, протянул Памперсу. Не стал дожидаться, когда тот попросит огонька, и зажег спичку.
Закурив, бомж сказал с удивлением:
- Хорош карман у твоего клифта. Курево в нем не кончается. Я твой должник. Тут недалеко есть чебуречная, старый армянин такую вкуснятину ляпает. Бывает, под хорошее настроение и нашему брату перепадает. Пойдем? А поспим в лесу. Клевое местечко я знаю! Тепло, светло и не дует. Я там "линкольн" нашел. Новехонький. Только как решето от пуль. На нем крутые мужики миллиард на 6-м Ростовском грабанули. И на засаду напоролись. Менты с ног сбились - ищут тачку. А я завернул в чащу… По нужде. Штаны спустил. Присел. Гляжу, под лапником что-то блеснуло. Я даже забыл, для чего штаны снял. Кинулся лапник скидывать. "Линкольн"!
- Менты ищут, найти не могут, - с иронией произнес Фризе. - А ты присел - и нате! "Линкольн" тут как тут.
- Побожиться?
- Да ладно. Радуйся.
Они свернули на Грузинский вал.
- Радуйся?! - неожиданно громко, с обидой выкрикнул Памперс. - Знал бы ты… - Он осекся и тронул Владимира за рукав. - Глянь, Левона спалили.
На небольшой площадке между жилыми домами стояло несколько белоснежных павильончиков. Над каждым - какое-нибудь громкое название: "Колорадо", "Золотой апельсин", "Белый орел"… ТОО, ООО, АОЗТ - с недавних пор ставшие понятными каждому аббревиатуры. Два ларька были еще наглухо закрыты щитами, в витринах третьего пылились бутылки со спиртным. А остатки еще одного заведения походили на огромное кострище. Кострище дымилось. Пахло мокрой золой, горелой краской. Возле остатков павильона стоял пожилой коренастый мужчина. Скрестив руки на груди, он не сводил глаз с пепелища.
- Левон! Может, помощь нужна? - окликнул Памперс мужчину.
Погорелец на мгновение повернулся к бомжу, но ничего не сказал. Фризе успел заметить, что глаза у него заплаканные. И еще отметил, что черты лица у Левона крупные, мужественные. Большой мясистый нос, брылястые щеки, большой толстогубый рот.
- Ты не подумай, Левон, - это не наша работа, - сказал Памперс.
- А то я не знаю чья?! - Погорелец снял руки с груди и сцепил их теперь за спиной. - А то я не знаю?! Чтоб у них руки отсохли! Чтоб им ноги повыдергали! Мало я им платил, абрекам? - Он опять повернулся к Памперсу, скользнул равнодушным взглядом по Фризе. Спросил: - Кто тебя так отделал?
- Не бери в голову. Заживет.
- Заживет, - задумчиво повторил Левон и постучал себя по левой стороне груди. - А здесь вот никогда не заживет. Третий раз спалили. Теперь уж не подымусь.
- Может, все ж поможем? Мы с другом разберем хлам. - Памперс кивнул на Фризе. - Вдруг техника уцелела? Касса?
Упоминание о кассе вызвало у Левона определенные ассоциации:
- Разукрасили-то не за зеленые?
- Не! Мне та бумажка случайно в карман залетела. Залетела - и нету!
- О-хо-хо, - горестно простонал Левон, окинув взглядом то, что раньше называлось чебуречной. - О-хо-хо! - И опять повернулся к бомжу: - Больше нету таких бумажек?
- Откуда?
- Может, у твоего друга? - Левон наконец-то взглянул на Фризе повнимательнее.
- Он питерский. Только на днях заявился.
Владимир насторожился. Он еще и слова не сказал Памперсу о том, откуда приехал. Только Чубайсу и следовательше Анастасии. Откуда у бомжа информация? Но больше всего сыщика заинтересовали разговоры о зеленых. Скорее всего, волна неясных слухов о событиях в 6-м Ростовском распространилась среди бомжей и местных торговцев довольно широко. А сам Памперс? Не из тех ли шакалов, что поживились валютой?
- Подамся в бомжи. - Левон обреченно покачал головой и произнес витиеватую фразу на незнакомом языке. Наверное, на армянском. Фризе понял только одно слово - Армагидон.
- Пошли, Алеша, - тихо позвал он бомжа. - Все тут выгорело. Проехали чебуреки мимо носа.
Они опять не спеша двинулись по улице.
- Эх! Накрылся наш завтрак. Чего абреки деда давят? Палили бы молочные киоски.
- У меня есть заначка. Тридцатник. Может, купить пару бутылок пива?
- Богач. Тут рядом базарчик. У бабки можно бутылек водяры за пятнашку взять, - предложил бомж.
- Пиво "Балтика". Номер шесть, - отрезал Фризе. - По бутылке на брата.
- Хоп! Пиво так пиво.
Они купили холодного пива, нашли маленький скверик на подступах к зоопарку и растянулись на жухлой траве. Большой куст барбариса прикрывал их от толпы, шагающей по направлению к станциям метро "Краснопресненская" и "Баррикадная". По этой толпе Фризе определил, что время приближается к девяти. На работу спешили те, у кого рабочий день начинается в девять тридцать, в десять: обитатели офисов и контор, еще не заработавшие на автомобили, но уже облаченные в добротные модные тряпки. Прикинутые.
Когда Памперс, разомлев от пива и тепла, перестал кряхтеть и постанывать, ощупывая больные места, Фризе решил, что настала пора вернуться к черному "линкольну". Но сделать это оказалось нелегко. Бомж "поплыл". Еще полчаса назад излагавший свои мысли на понятном языке и казавшийся Владимиру вполне разумным и даже хитрым человеком, Памперс выдавливал из себя одни междометия. Или пересказывал чьи-то смутные религиозные фантазии. Он даже не мог вспомнить своего настоящего имени.
- Слышишь, раб Божий? Слышишь? - шептал бомж, приложив ухо к земле.
- Слышу. - Фризе не всякий случай согласился и тоже склонил голову к пожухлой чахлой траве.
- Считают! - Памперс с трудом разогнул распухший указательный палец. - На счетной машине.
- Чего считают?
- Лох! Жмурикам бабки подбивают. Как сойдется - бах! Все! Тип-топ! В разные стороны грамматики.
- А этот "линкольн" далеко в лесу?
- Тс-с! Памперса там чуть не убили. В Раздорах. Ты слушай. Слушай! - Он снова приложился ухом к земле. Попытался загибать пальцы, как делают при счете. Но они не повиновались. - Стекляхи задней в лайте нет. Я и протырился. Думаю - скручу шумовку.
- Что за шумовка?
- Да радио! Блеер этот чертов! Не понимаешь?
- Теперь понял.
- Ну вот. Рассказываю. Тут крутые насыпались. Давили меня, пока легавый не сказал - подох.
- Менты насыпались?
- Не! Крутые.
- Ты же сказал - легавый!
- Ты бы откинул сандалии - и не такое примерещилось.
- А как найти то место?
- Ты, сука! Гаденыш! - с бешенством заорал Памперс и сел. Зло посмотрел на Фризе глазами-щелочками. И, похоже, не узнал. - Моя тачка!
Его гнева хватило лишь на несколько секунд. Он снова лег. Сказал вполне благожелательно:
- Хана! Хана, хана… Сойдется счет - ба-бах! В разные стороны грам… гралл…
- Грамматики?
- Нет! Всей всемерной! Всей!
- Понятно. Всей Вселенной. Галактики.
- Ну да!
- Значит, считают? А со счета не собьются?
- В том и гвоздь, - обрадовался Памперс и заговорил вполне осмысленно: - Знать, когда сойдется, все бы приготовились. Запели блажные песни. Глядишь - отмолились. А так… - Он безнадежно махнул рукой.
- А что считают-то? - опять спросил Владимир. Он понимал, что, пока собеседник не выгребет из закоулков своего сознания остатки засевшей там "теории", серьезного разговора о том, где спрятан автомобиль, не получится.
- Считают жмуриков. Понимаешь? Господь же все видит. Вот, например, ты. Зыришь на меня и думаешь: что б он сдох, Памперс проклятый. Щелк! Счетная машина прибавила единичку. По телику или в кино ухайдокали мужиков двадцать - опять щелк, щелк. Сечешь? А в мире-то всего пять миллионов душ.
Фризе не стал его поправлять. Миллионов так миллионов.
- Сечешь? Как дебил с кретином сойдутся - чертов баланс, называется - бах! Гроб с музыкой. Сами себя со свету сживаем. А попели бы… - Памперс вздохнул. - Попели бы блажные песни…
- Еще попоем.
- Значится, так! Повезет тебе - бабки поровну. Один блеер чего стоит! И доллары там, наверное, остались. Не повезет - похороны за государственный счет. Понял?
Теперь он говорил очень спокойно, осмысленно. Пригладив темной ладонью жиденькие травинки на газоне, ткнул пальцем в бурый окурок.
- Гляди. Это Раздоры. Сойдешь с электрички - направо. Ехай позднее. Контролеров нет. Пойдешь шагов пятьсот назад. Потом по песчаной дороге…
Фризе много раз бывал в Раздорах у друзей, хорошо знал окрестности поселка. Справа от станции вся территория была застроена современными коттеджами. Они буквально налезали друг на друга, и спрятать машину там было негде. Значит, Памперс не хотел, чтобы Владимир нашел "линкольн". Или слышал лишь "звон", пересказывая бомжовские байки. Но он так лаконично и четко обрисовал дорогу, что Фризе усомнился: а не ломал ли бомж комедию, талдыча про "всемерную грамматику" и счетную машину, подсчитывающую жмуриков, как Чичиков мертвые души? Выдав информацию, Памперс сунулся лицом в траву и захрапел. Интеллектуальный порыв его доконал.
Фризе тоже задремал.
Разбудил его полный флегматичный сержант. Постучал носком ботинка по ноге. Как и Чубайс. Только деликатно.
- Гражданин, не положено, - сказал страж порядка миролюбиво, когда Владимир открыл глаза. "Слава богу, - подумал Владимир, - я еще не лишился гражданства".
- Один секунд. - Он поднялся с травы и стал будить Памперса. Тот отплевывался и не хотел просыпаться.
- Лучше бы вам убраться отсюда поскорее. И самостоятельно.
Владимир поставил своего нового приятеля на ноги, обнял за талию и поволок за собой. Куда, он еще не решил. Лишь бы подальше с милицейских глаз.
Уже через несколько минут Памперс очухался:
- Ох и плохо мне, мужик. Наверное, помру.
- Выживешь, чудак.
- Чудак - полтора дурака. Ты куда меня таранишь?
- Где тепло и не дует.
- Стой!
Фризе остановился.
- Сча вспомню. Сча… - Памперс бубнил, выдыхая запахи пива и гнили. От одежды несло потом. "И сыром рокфор", - мелькнуло у Владимира в голове. - Между Плющихой и Ростовской набережной. Такой большой дом. С верблюдом на крыше. Знаешь?
- Нет.
- Сучонок! На Москву-реку домишко зырит.
Фризе вспомнил огромный дом полукругом. Его фасад возвышался на пригорке у реки. На крыше дома победно реяла реклама сигарет "Кэмел".
- Не знаю! Откуда?
- Там на чердаке единственное место, где зимой тепло. А счас не дует. Запомнил?
- Запомнил. Ты про аптечный киоск Чубайсу говорил… Для понта?
- Нет. Хотел дождаться, когда откроется. Там тетка иногда дает лекарства в долг. Хотел анальгина раздобыть.
Постепенно бомж оклемался. Покряхтывал и пошатывался, но шел самостоятельно. Фризе, повесив свою сумку через плечо, двигался рядом, готовый в любую минуту прийти ему на помощь.
В аптеке на Новом Арбате Владимир купил несколько упаковок анальгина. Алексей никак не мог выдавить таблетки из упаковки. Распухшие пальцы не слушались.
- Ковырни, Володя Питерский, - попросил он, протягивая блистер Фризе. - Штучки три.
Разжевав горькое снадобье и не поморщившись, бомж повеселел.
- Закурить найдется? - Он хитро посмотрел на кармашек, из которого Владимир всегда доставал папиросы.
Памперс с таким наслаждением сделал первую затяжку, что Фризе ему позавидовал. Сам он курил лишь за компанию. Как сейчас. И ни от папирос, ни от сигарет не получал удовольствия. Только от трубки. Тщательно набив ее хорошим табаком, раскурив как следует и пуская по кабинету ленивые сизые колечки, Фризе испытывал истинное наслаждение. Но трубки и табак хранились дома, в кабинете. А домой ему пока ходу не было.
- Алексей, я тебе имя свое не называл. Откуда ты его знаешь?
- Пс-с, - ухмыльнулся бомж. - Москва - одно большое ухо. Тебя Чубайс потрошит, а люди слушают. Шумок по вокзалу идет. Какая-то добрая душа менторше Анастасии шепнула.
- Вот как?!
- Вот так! - передразнил Памперс. Потом деловито и бодро, как будто еще полчаса назад не висел беспомощным кулем на Владимире, сказал: - Покалякали, и ладушки. Не забудь, если дело выгорит - башли пополам. - Он чуть помедлил и добавил: - "Под верблюдом" в каждом подъезде домофоны. Число надо знать. И один на чердак не суйся. Мужики строгие. Со мной - другое дело. Свидимся.
Памперс поковылял по проспекту вниз, к Москве-реке. Фризе смотрел ему вслед, пока бомж не свернул налево под высокую арку мрачноватого жилого дома.
"Свидимся, - усмехнулся Владимир. - Тоже мне самомненьице! Как будто спроси первого встречного: "Не знаете ли, где сейчас обитает бомж по прозвищу Памперс?" - и тебе тут же расскажут, как его найти".
Неподалеку от метро, в тихом пустынном переулке, Фризе нашел телефон-автомат. И позвонил своей давней приятельнице Светлане. Молодая женщина вела в городской газете криминальную рубрику, и сыщик иногда снабжал ее информацией. А случалось, просил о помощи. Но в последнее время делал это очень редко. Берег. У Светланы и без него хватало проблем. И врагов.
Но сейчас просьба казалась ему пустяковой. Да и обращаться было больше не к кому.
Трубку сняла сама Светлана. Иначе и быть не могло. Или снимала она - когда находилась в редакции, или не снимал никто. Ни один коллега не желал общаться с ее опасными клиентами.
- Светка, это не я, - с ходу предупредил Владимир.
- Конечно нет. Ваш голос мне совсем незнаком. Вы что-то хотели?
- Возьми ручку.
- Всегда со мной.
- Предупреди моего кореша Онегина. Через жену. И обязательно с автомата.
- Поняла.
- Станция Раздоры… - Он повторил все, что услышал от Памперса. Только сторону назвал левую. Бомж или оговорился, или сознательно ввел в заблуждение. Справа нельзя было бы спрятать и спичечный коробок. - Запиши телефон.
- Угу.
- Передай, что весточку от него получил.
- Угу.
- Что ты угукаешь? Тебя не повысили?
- Ну и вопросик.
- Голос стал протокольным.
- Уважаемый! Говорите по существу.
- За последнюю неделю напечатано много сообщений о том, что город завален фальшивыми дублонами.
- Это и я заметила.
- Узнай, откуда ветер дует. Не деза?
- Трудно проверить.
- Очень просто. Найди хоть одного мента, который участвовал в операции. Если таких нет - информацию "сливают" из центров общественных связей.
- Логично. Это для меня?
- Нет. Адресат тот же.
- И все очень срочно?
- Хотелось бы.
- Мне бы тоже кое-чего хотелось. Вы, гражданин, откуда звоните?
- Из Бонна. Минута разговора знаешь сколько стоит?
Фризе повесил трубку.
ПО ЦЕПОЧКЕ
- Мужик!
Фризе приоткрыл глаза. Взгляд уперся в грязные, стоптанные кроссовки и синие брюки с широкими алыми лампасами. Владимир поднял голову. Перед ним стоял генерал в парадной форме. Десятка три орденских ленточек на груди. Золотое, слегка потемневшее от времени шитье. Вот только вместо фуражки с золотой кокардой на генеральской, давно не стриженной голове красовался красный кепарик с надписью "Труссарди". Одутловатые, небритые щеки выдавали бомжа со стажем.
- Мужик! - Чудной гость присел перед Фризе на корточки. - Брюхо свело? Не горюй!
Чего-чего, а сочувствия в этой набитой отбросами общества клетке Владимир не ожидал.
- На волю хочу.
- Всего-то? - Губы у сокамерника дернулись. Наверное, в попытке изобразить улыбку. Но лицо так опухло, что улыбки не получилось. Мелькнуло что-то между гримасой боли и выражением сочувствия. - Утречком выпрут на волю.
- Дай бог.
- Тебя где загребли?
- В погребе. На Красной Пресне.
Фризе исподволь, стараясь не показывать заинтересованности, приглядывался к необычной экипировке бомжа. Он сразу же отверг предположение, что перед ним настоящий генерал, но мундир сидел так ладно и бомж вел себя так естественно, не испытывая никакого неудобства, что впору было засомневаться. Похоже, что бомж был тот самый, о котором предупредил Рамодин.
- Ну, метро-то понятно… А кости где бросил?
- Нигде. Пару дней, как приехал.
- Вот как?
Фризе показалось, что в генеральских глазах-щелочках на мгновение появился неподдельный интерес. Но тут же погас.
- Люблю питерских. И каким же путем ты в столицу прикатил? На "Красной стреле"? С Лужковым еще не встретился?
- Ваше превосходительство, а вам не тяжело? - ласково поинтересовался Фризе.
- Ну-ну! - почему-то шепотом, угрожающе выдавил бомж. - Хочешь сказать, что положил на меня… с прибором? Мы и не таких обламывали.
- По три вопроса сразу задавать не тяжело?
Секунду, не больше, бомж размышлял над тем, как ему отреагировать: продолжать задираться или выпустить пары. И принял верное решение - рассмеялся. Опять не раскрывая рта.
- Узнаю питерца. Вам палец в рот не клади!
Фризе невольно покосился на распухшую, с цыпками, с навеки въевшейся грязью руку и внутренне содрогнулся. Но решил перебросить маленький мостик.
- Я под облаву попал. Слыхал, как в Питере бомжа давят?
- Как?