Отступление 3. Ефрейтор Ласкин
Ласкин лежал на нарах, прислушиваясь к дыханию соседа, Кузьмы Ситникова. Судя по вздохам, тот тоже не спал, несмотря на то, что было уже далеко за полночь.
- Крендель! Спишь? - не выдержал Ласкин.
- Умгу… - промычал Кузьма и заворочался.
- Слышь, Крендель, неужели правда?
- Ты о чем?
- А то ты не знаешь, - разозлился Ласкин. - Тебя тоже на беседу вызывали.
- Вызывали…
- Неужели на фронт пошлют?
- Еще как…
- И винтарь дадут?
- А то как же…
- И форму?
- Чего захотел…
- Обещали…
- Жди…
- Ты что, не веришь?
- В лагерной робе сподручней на тот свет шлепать.
- Да ну тебя!
Ласкин укрылся с головой и попытался уснуть. Но сон упрямо не приходил. Ласкин отшвырнул одеяло, покопался в кармане фуфайки, нашел окурок.
- Крендель, а Крендель!
- Ну…
- Неужто и срок скостят?
- У тебя срок - кот наплакал.
- Обещали всем.
- Слушай, Колян, пошел ты!..
Ситников тоже закурил. Затянулся несколько раз и уже поспокойней сказал:
- Ты, это, не обижайся… У меня мать и сестренка в Питере… Фрицы бомбят… Плевать мне на срок, лишь бы на фронт отправили.
Утром после завтрака заключенных построили в колонну и вывели за ворота лагеря.
- Братва, гляди, без конвоя идем! - крикнул кто-то.
- Бежать надумал? - спросил Кузьма Ситников, оборачиваясь.
- Да вы что, кореша! Кто от свободы бежит?..
- Ну и помолчи, шустрило…
Крикун умолк: тяжелую руку Кренделя уважали…
После бани выдали обмундирование.
- Гляди, Крендель, новенькое! - радовался Ласкин. - А ты говорил - в робе…
- Новенькое, новенькое, - ворчал по привычке Кузьма, а у самого глаза подозрительно заблестели. - Кх-кх, - притворно закашлялся, отворачиваясь.
- Когда оружие дадут? - спрашивал Ласкин у командира отделения.
- Что, не терпится? - посмеивался сержант. - Дадут, не сумлевайся…
После очередных стрельбищ - вновь сформированные роты перед отправкой на передовую обучали всего неделю (больше не позволяла фронтовая обстановка под Ораниенбаумом, куда их должны были направить), осенним, промозглым вечером их роту отправили на передовую. Ночью они были в расположении 48-й стрелковой дивизии, где вновь прибывших провели в траншеи.
Спать на сырой земле было жестковато и холодно; некоторые помянули даже добрым словом лагерные нары - под крышей все-таки, - но выбирать не приходилось. Утешились фронтовой нормой спиртного - всем выдали по сто граммов водки, которую загрызли сухарями; с тем и уснули.
С рассветом опять зарядил нудный, осенний дождь.
- Бр-р… - Ласкина бил озноб, он запрыгал, пытаясь согреться. - Слышь, Кузьма, давай глянем на фрица, - и полез на бруствер траншеи.
- Дурак, - прокомментировал тот выходку Ласкина. - Слазь, а то шлепнут, как младенца.
- Ну, ты скажешь… - засмеялся Ласкин. - Они сейчас кофий пьют. И нам не мешало бы подбросить чего-нибудь вовнутрь, да посущественней.
- Балаболка… - проворчал в ответ Кузьма.
Примеру Ласкина последовали еще несколько солдат из пополнения. Неожиданно дробно застучал немецкий пулемет, бойцы посыпались обратно в траншею. Некоторые были ранены - послышались стоны и злая ругань.
Ласкину повезло: он только ушиб колено и расцарапал в кровь лицо.
- Схлопотал? - едко спросил Кузьма. - Специально ради вас, придурков, фрицы завтрак отложили. И не боятся, что ко-фий остынет.
- Ну, паразиты! - взъярился Ласкин, передернул затвор и принялся стрелять в сторону немцев.
Выстрелы затрещали по всей траншее - обозленные донельзя таким "горячим" приемом со стороны гитлеровцев, вновь прибывшие не жалели патронов. Ответили и немцы: возле траншеи начали рваться мины. Перестрелка разгоралась все больше и больше. Гитлеровцы встревожились не на шутку - обычно в условиях обороны передний край безмолвен, за исключением редких одиночных выстрелов или пулеметных очередей, выпущенных в основном для острастки, а тут такая пальба.
Вдруг из немецких траншей выскочили автоматчики и бросились вперед; за считанные минуты они преодолели нейтральную полосу и обрушились на опешивших новобранцев…
Ласкин опомнился только во второй траншее.
- Как же так, а, Кузьма? - растерянно спрашивал он Ситникова, который, прислонившись спиной к стенке траншеи, жадно дышал открытым ртом.
- Ну, что ты молчишь?! Стыдно… - Ласкин закрыл лицо руками и медленно опустился на дно траншеи.
- Стыдно… - кивнул головой Кузьма. - И вещмешки с
НЗ фрицам подарили.
- Вещмешки, говоришь? - вскочил Ласкин. - Жалко стало? Эх! Нам поверили, а мы… Как зайцы…
Неожиданно Ласкин вскарабкался на бруствер и закричал:
- Братва! Бей фашистскую сволочь! Ура-а!
Кузьма, не раздумывая, выскочил из траншеи и побежал вслед за Ласкиным. Крики "ура", яростный свист всколыхнули передовую - пополнение в едином порыве устремилось на немцев. В траншее закипел рукопашный бой.
Ласкин вцепился мертвой хваткой в горло здоровенному детине и, рыча от злости, катался по дну траншеи. Кузьма орудовал штыком, как вилами на сенокосной страде. Но вот автоматной очередью раздробило приклад винтовки, и он, отбросив изуродованное оружие, пустил в ход свои здоровенные кулаки. Немецкий унтер-офицер подскочил к Ласкину, который уже оседлал обессилевшего противника, и взмахнул ножом, но ударить не успел - кулак Кузьмы попал ему в челюсть, и гитлеровец как подкошенный рухнул на землю.
- Крендель, век буду помнить! - Ласкин подхватился и бросился под ноги еще одному немцу, который пытался вскарабкаться на бруствер.
Повалил и, словно ветряная мельница, заработал кулаками.
- Вот тебе - дранг! Вот тебе - нах! Вот тебе - остен! Получи! Мать твою…
Уцелевшие после контратаки пополнения немцы бежали без оглядки. Возбужденные, радостные бойцы окружили пятерых пленных, которые, затравленно глядя на них, сбились в кучу, словно овцы на бойне.
"А я его как!.. А он меня… Нет, думаю, шалишь!"; "Ну я его штыком…"; "Вот присветйл, паразит, небо с копейку показалось"; "Ха! У тебя что. Меня под дых как двинул, думал, кони брошу. Хорошо вцепился за… Ох и завертелся он!"; "За что схватил? Ха-ха-ха!" - шутки, смех, бравада и горечь первых утрат…
В начале ноября роту, в которой служили Ласкин и Ситников, перебросили на другой участок фронта - там разворачивалась подготовка к расширению плацдарма возле поселка Невская Дубравка.
По Черной речке шла шуга.
- Пошевеливайся! Быстрее, быстрее! - поторапливал ротный.
Красноармейцы с опаской ощупывали посеченные осколками борта шлюпки, кое-где пробитые навылет; сквозь пробоины, законопаченные тряпками и деревянными пробками, сочилась забортная вода.
- Поше-ел!.
Тяжело нагруженная шлюпка вильнула в сторону, накренилась, но тут же выровнялась; зашлепали весла, и вскоре, обогнув последний поворот протоки, она вошла в Неву.
Густой серый дым висел над рекой. Ласкин закашлялся, ругнулся.
- Ничего, - подбодрил бойцов командир отделения. - Стерпится, зато фриц нас не видит. Взвод химзащиты старается, дымовую завесу поставили.
Где-то рядом разорвался снаряд, другой; шлюпку качнуло, кто-то охнул - угодило осколком.
- Головы, головы пониже! - скомандовал командир отделения.
Добрались благополучно. Попрыгали в воду и побрели к берегу. Сушиться было некогда - рота пошла в бой…
Ласкин с Кузьмой лежали в большой воронке от авиабомбы. Первая атака захлебнулась, бойцы откатились на исходный рубеж. Ласкин и Ситников, которые оторвались далеко вперед, возвратиться не успели - немцы ударили из минометов, и шквал осколков забушевал над полем боя.
Они лежали метрах в двадцати от немецких траншей. Оттуда, не переставая, строчил пулемет.
- Заткнуть бы ему глотку… - скрипнул Ласкин зубами.
- Попробуй… - Кузьма хмуро уставился в небо. - Закурить бы…
- Кому что… - с досадой посмотрел на товарища Ласкин.
- Не петушись, Колян. - Ситников вздохнул. - Умирать зря не хочется.
- Он сколько наших людей положил, а ты умирать… - Ласкин вытащил гранату.
- Постой, - придержал его за рукав Кузьма. - Как в атаку пойдут, тогда.
- Ладно, - поколебавшись, согласился Ласкин.
Рота пошла в очередную атаку. Пулемет, казалось, захлебывался от злости. Ласкин выметнулся из воронки и что было силы рванулся к пулеметному гнезду; пулеметчик заметил его, но на какую-то долю секунды замешкался от неожиданности: взмах руки - и граната легла точно в цель. Не останавливаясь, даже не пригибаясь к земле, Ласкин в несколько прыжков добежал до траншеи и свалился на голову немецкому солдату; следом за ним, сверкая белками глаз, прыгнул и Кузьма.
- А-а-а! - кричал в исступлении Кузьма, орудуя ножом.
Ласкин, побежав по траншее, настиг еще одного солдата, ударил штыком. Из-за поворота траншеи выглянул немецкий офицер, точно рассчитанным движением бросил Ласкину под ноги гранату и скрылся. Ласкин, не раздумывая, метнулся за ним; едва он забежал за поворот, как коротко ухнул взрыв. Дрожащей рукой Ласкин смахнул пот с лица. "Цел…" - обрадовался. Офицер шарахнулся в сторону и побежал по траншее. Ласкин вскинул винтовку, нажал на спусковой крючок; затвор сухо щелкнул, привычной отдачи не последовало - магазин был пуст. "Уйдет!" - испугался Ласкин, Рванул из-за пояса нож и коротким, быстрым движением метнул его вслед гитлеровцу. Тот как-то нелепо взмахнул руками, сделал еще несколько шагов вперед и, цепляясь за стенки траншеи, медленно сполз вниз…
Через неделю Ласкин был тяжело ранен в бою, и его отправили в тыл. В госпитале, где он получил первую свою награду - медаль "За отвагу", Ласкин провалялся до весны. В начале марта он прибыл с очередным пополнением в 117-й стрелковый полк, где вскоре был зачислен в полковую разведку.
8. ПОЛКОВНИК ДИТРИХ
Маркелов застонал и открыл глаза. Темно, душно. Он лежал на какой-то площадке, которая, громыхая, перемещалась в пространстве; расслышав шум мотора, старший лейтенант сообразил, что находится в кузове грузовика. Придерживаясь за борт, поднялся, сел. Ощупал голову, которая раскалывалась от боли: волосы слиплись, на темени торчала огромная шишка. Вспомнил все и от отчаяния едва не закричал - плен! Выругался вполголоса - полегчало. Где же ребята? Что с ними?
Встал на четвереньки, начал обследовать кузов. Только в углу запасное колесо и канистра; стенки, обитые жестью, крыша над головой, дверь на замке - фургон. Пнул несколько раз ногой в дверь, но она даже не шелохнулась. Возвратился к канистре, открыл ее, понюхал - пахнет бензином. Отставил в сторону. Но жажда была нестерпимой, и Алексей снова бессознательно потянул канистру к себе; отхлебнул маленький глоток и обрадовался безмерно - вода! Стоялая, с сильным запахом бензина, но все же вода. Пил долго, жадно, чувствуя, как с каждым глотком восстанавливаются силы. Плеснул воды в ладони, умыл лицо, смочил грудь и затылок. Головная боль постепенно ослабевала. Присел на запасное колесо, задумался…
Грузовик, скрежетнув тормозами, остановился; дверь фургона отворилась, и два эсэсовца грубо стащили Маркелова на землю. Его привезли в какой-то город: за высокой каменной стеной, окружающей вымощенный грубо отесанным камнем двор, виднелись в рассветной дымке красные черепичные крыши домов, а кое-где и вторые этажи.
Осмотреться как следует Алексею не дали: последовала команда угрюмого фельдфебеля, и конвойные повели его в глубь двора, где стояло одноэтажное приземистое здание с зарешеченными окнами. Вошли внутрь, прошли через длинный коридор, в конце которого было несколько дверей, обитых черной кожей, не доходя до них, свернули налево. Еще десяток шагов - и эсэсовцы втолкнули Алексея в крохотную одиночную камеру, похожую на каменный мешок.
Металлическая койка на шарнирах была поднята к стене и закрыта на висячий замок, узкое, напоминающее бойницу дзота окошко, почти под потолком камеры, забрано толстыми прутьями; присесть были не на что, кроме как на пол - мокрый, заплесневелый.
Через полчаса принесли завтрак - кружку воды и небольшую краюху хлеба. А еще через час Алексея привели на первый допрос.
В комнате было светло, чисто и, несмотря на казенную мебель, даже уютно. За письменным столом сидел широкоплечий капитан с Железным рыцарским крестом на мундире и что-то писал. Не поднимая головы, показал на стул напротив. Алексей сел. Капитан молча продолжал писать.
Спорилась дверь, и кто-то вошел в комнату; капитан, словно подброшенный пружиной, вскочил на ноги.
- Хайль Гитлер! - вскинул руку.
- Хайль… - высокий костистый полковник подошел к капитану и подал ему руку. - Молодец, Генрих! Красивая работа. Здесь, я думаю, - полковник показал на грудь капитана, - кое-чего не хватает…
- Благодарю, господин полковник!
- Не за что. Достоин. Ну, а теперь к делу. Говорите по-немецки? - обратился полковник к Алексею.
Алексей молчал - решил не открывать, что знает немецкий язык.
- Ладно, будь по-вашему, - на чистейшем русском языке сказал полковник. - Русский язык не хуже любого другого. Ваша фамилия, звание, часть, где служили, с каким заданием направлены в наш тыл? Вопросы понятны? Если чересчур много, могу задавать по порядку. Ну, я слушаю. - Полковник уселся в кресло, которое пододвинул ему капитан.
- Я не буду отвечать на вопросы.
- Почему? - Полковник вынул сигару, прикурил; ароматный дым наполнил комнату. - Почему? - повторил он свой вопрос. - Вы считаете, что мы в полном неведении о цели вашего пребывания здесь? Ошибаетесь, лейтенант Маркелов.
Алексей почувствовал, как неожиданно заломило в висках, однако ни один мускул не дрогнул на его лице - он все так же спокойно смотрел на полковника.
- Завидная выдержка, Генрих, - показал полковник сигарой в сторону Маркелова.
- Сильный противник, - небрежно кивнул тот.
- Да, твоим молодцам досталось… Итак, господин Маркелов, - снова обратился полковник к Алексею, - мне все-таки хочется поговорить с вами доверительно, без ненужных эксцессов, которые в ходу у гестапо. А нам придется прибегнуть к его методам, если мы не найдем общего языка.
- Ну зачем же меня пугать, полковник Дитрих, - Алексей иронически улыбнулся. - Оказывается, разведчики вермахта почитывают наш "Боевой листок", интересуются нашим боевым опытом. Что ж, понятное стремление, у нас есть чем похвалиться.
Полковник Дитрих выпрямился в кресле, нахмурился, но тут же взял себя в руки и безмятежно посмотрел на Маркелова.
- О-о, мы, оказывается, знакомы. Похвально, молодой человек, очень похвально. Полковник Северилов может гордиться своими питомцами. - Дитрих поднялся, прошелся по комнате. - Вот что, господин Маркелов, у меня есть к вам дельное предложение. Я не буду, как у вас в России говорят, наводить тень на плетень - мы оба разведчики и должны понимать друг друга с полуслова. Ваше задание нам известно, маршрут мы вам предложили свой, помимо вашей воли и тех координат, которые нанесли на карту в вашем штабе, - дезинформация уже пошла в эфир, и опровергнуть ее ни вы, ни кто-либо другой уже не в состоянии. Не могу не отдать должное вашей проницательности - мы не ожидали, что вы так скоро обнаружите подвох. И уж вовсе не могли представить себе подобный ход развития событий в дальнейшем. Тут вы нам преподали хороший урок. Только благодаря оперативности капитана Хольтица и опыту вашего покорного слуги удалось восстановить статус-кво. Не без потерь: на минах подорвался бронетранспортер, несколько мотоциклов, взорвался и грузовик, который вы бросили на дороге. Но они навели нас на след. Все было очень логично - вы обязаны были проверить разведданные, уж коль появились сомнения в их достоверности. А значит, нам оставалось только ждать вас… Так вот, по поводу предложения. Я хочу предложить вам жизнь. Да-да, жизнь и свободу. Это очень ценные человеческие категории, смею вас уверить, тем более когда впереди молодость, зрелость - как у вас. Что вы на это скажете?
- Предложить или продать?
- Ну зачем так утрировать. Даже если и продать, то, поверьте мне, не за бесценок. Человеческая жизнь значительно дороже, тем более ваша.
- В чем смысл предложения?
- Это другой разговор! И он меня радует, - полковник Дитрих подвинул свое кресло к Алексею. - Поскольку за дезинформацию, которую вы передали в свой штаб, вас, если вы возвратитесь, по голове не погладят - расстрел обеспечен, вы это знаете, - предлагаю продолжать работать на нас. Да, именно продолжать работать, как вы до этого и поступали, не подозревая об этом. В скором времени ожидается наступление русских, и, поверьте моему опыту, на этот раз немецкая армия возьмет реванш за все свои неудачи. Мы дошли до Москвы, но оказались здесь. Так почему бы истории не повториться? Тем более что вермахт получил новое мощное оружие, которое способно склонить чашу весов военной удачи на сторону рейха.
- Я подумаю…
- Думайте. Жду вашего ответа, но не позднее четырех часов дня.
- Мне нужно видеть моих разведчиков. Они живы?
- Да. Хольтиц!
- Слушаю, господин полковник! - капитан вытянулся в струнку.
- Собери всех в одной комнате.
После того как увели Маркелова, полковник Дитрих надолго задумался. Капитан Хольтиц почтительно молчал, внимательно наблюдая за выражением лица шефа.
- Вижу, Генрих, у тебя есть вопросы ко мне, -не меняя позы, тихо проронил Дитрих.
- Да, господин полковник.
- Ты хочешь спросить, поверил ли я этому русскому? Ах, Генрих… - полковник отрешенно посмотрел на Хольтица. - Кому дано понять душу славянина? Я знаю, тебе хотелось бы применить особые методы допроса в надежде, что русский заговорит. Что он откроет тайну кода, и мы сможем провести радиоигру. Вздор, Генрих! Он не сказал пока ни "да", ни "нет". Это обнадеживает. Значит, этот русский не фанатик - великолепно. Похоже, что он решил сыграть на нашем инструменте свою пьесу. Отлично! Дадим ему такую возможность.
- Но, господин полковник…
- Генрих, в данный момент нам он уже не нужен…
Заметив недоумение на лице Хольтица, полковник Дитрих снисходительно похлопал его по плечу.
- Настоящий контрразведчик должен всегда иметь в виду перспективу. Русская разведгруппа доложила в свой штаб все, что вы им разрешили увидеть. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы дезинформация сработала. Надобность в услугах русских разведчиков отпала, поскольку чересчур обильная информация и удивительная легкость, с которой ее добыли, могут насторожить полковника Северилова. То, что группа исчезла, не вызовет особого беспокойства: уже седьмая по счету и более удачливая - все-таки кое-что прояснилось. Теперь для нас вопрос состоит только в том, чтобы надежно закрыть линию фронта для других русских разведгрупп и подтвердить информацию лейтенанта Маркелова. А вот по поводу этих русских разведчиков… - полковник Дитрих прошелся по комнате. - Понимаешь, Генрих, после спецобработки мы получаем искалеченное тело, а нам нужно заполучить искалеченную душу славянина. Вернее, не искалеченную, а исправленную в нужном для нас аспекте. Вот это и есть перспектива.
- Простите, господин полковник, я не совсем понял: вы хотите их перевербовать?