* * *
Светлова пила кофе на террасе своего отеля. - Можно?
Вопрос прозвучал по-русски, но у мужчины, который обратился с ним к Светловой, был очень сильный акцент.
Аня удивленно подняла голову. Вокруг было полно пустующих столиков.
Седоватый пожилой господин выглядел на редкость благообразно для подобного рода знакомств, да и не принято было здесь напрашиваться в собеседники.
Пауза затянулась.
- Мне очень надо с вами поговорить! - объяснил на ломаном русском свою просьбу пожилой господин.
- Со мной? - искренне удивилась Светлова.
- То, что я вам скажу, возможно, покажется вам несколько необычным. Но я очень прошу меня выслушать.
- Я постараюсь.
- Меня зовут Ганс Хензен. Профессор Хензен, с вашего позволения.
- Анна.
- Так вот, Анна, я специалист в области… - Пожилой господин на секунду-другую запнулся. - Впрочем, не будем забегать вперед. Это .может затруднить наше общение. Начнем издалека… Вы ведь русская, как мне объяснили?
- Да, - не стала отпираться Светлова.
- К счастью, я неплохо говорю по-русски… Так что нам нетрудно будет понять друг друга, если вы, конечно, сделаете некоторое усилие и захотите меня понять.
В полном недоумении - какого еще усилия от нее ждут? - Светлова смотрела на неожиданного посетителя.
- Как вы думаете, Анна, что на этом свете может быть хуже смерти?
- Я должна отвечать на этот вопрос? - недоуменно уточнила Светлова.
- Я вас прошу это сделать.
- Ну… - Светлова задумалась. - Если серьезно, то, наверное, потеря рассудка. Это мне кажется, еще хуже. Как написал поэт: "Не дай мне бог. сойти с ума, уж лучше посох и сума…"
- Представьте, большинство людей солидарны с вами… Теперь представьте, что должна испытывать семья, узнав о том, что близкий человек болен шизофренией.
- Ужас.
- Верно, это самый настоящий ужас. Я не видел семей, которым удалось бы это пережить. Они распадаются. Итог один - рядом с больным остается обычно мать. Мучительное, полное сознания собственной отверженности существование. А между тем я, как специалист, теперь пришло время признаться вам в этом, могу с полной уверенностью утверждать, что это заболевание прекрасно поддается излечению.
- Вот уж не думала…
- Конечно, вы не думали. Потому что ни одна из человеческих болезней не окружена такой завесой предрассудков и заблуждений. Шизофрения воспринимается обывателем как клеймо, проклятие.
- Возможно, - согласилась Светлова.
- А между тем основная идея современной психиатрии заключается в том, что шизофрения есть болезнь, отлично поддающаяся излечению. Но!
- Да-да… в чем тогда загвоздка? - поинтересовалась Светлова.
- Видите ли… Традиционная репрессивная психиатрия, которая изолирует больного в классическое закрытое учреждение, не в состоянии излечить это сложное заболевание.
- А что же тогда с ним делать? - простодушно удивилась Светлова.
- Поймите, только лечение больного, находящегося "в общине", способно принести эффект, способно возвратить его к нормальной жизни.
- В общине - это как?
- Это значит, что он должен проходить курс лечения не в закрытом учреждении, а находясь в обычной обстановке.
- Но разве это не опасно для… для?.. - Светлова запнулась.
- Для нормальных людей, хотите вы сказать? Для тех, кто его окружает?
- Да!
- Видите ли, на наш взгляд, общество здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые связаны с близким соседством больного. Безусловно и то - вы правы, - что новая психиатрия не в состоянии обеспечить потребности общества в безопасности и защите от этих нагрузок, как это делала классическая изолирующая психиатрия… Что делать!
- То есть, как это "что делать"? - возмутилась Аня:
- Вы хотите сказать, что нормальные люди обязаны рисковать из-за "близкого соседства больного"?
- Да! Представьте на минуту, на одну только минуту, ту женщину… ту мать, о которой я вам уже говорил, и врача, который сознает, что есть серьезная возможность вернуть ее сына к нормальной жизни. Разве не является первейшей обязанностью этого врача реализовать эту возможность? Избавить женщину от мрака безнадежности, непосильной тяжести, которую она обречена влачить до конца дней?
- Да, да… - смущенно пробормотала уличенная в жестокосердии Светлова.
- Конечно, такие истории, как с Джеймсом Брауном, способны направить общественное мнение в нежелательное русло…
- А что это за история с Джеймсом Брауном?
- Джеймс Браун - один английский юноша. Он с детства интересовался ядами: изучал их, коллекционировал, и…
- И?
- Ну, в общем, вся его семья погибла.
- А большая была семья?
- Не маленькая, - вздохнул профессор Хензен, - сестра, тетя, мать, отчим…
- То есть этот Джеймс пробовал, как действуют его яды на родных и близких?
- Да. Он был признан невменяемым и помещен в лечебницу.
- И все?
- Нет, он вылечился.
- Ах, вот что… Значит, будет продолжение?
- Он вылечился, вышел из лечебницы и устроился работать в фирму по продаже канцелярских товаров.
- А эти люди, которые продавали канцелярские товары, они хоть знали, кого берут на работу?
- Им сообщили, что он лечился девять лет в соответствующем медицинском учреждении и признан абсолютно здоровым.
- Но не сообщили о его увлечении ядами и о том, как погибла его семья.
Верно?
- Верно…
- И что же дальше?
- Ну, видите ли, бывают накладки в нашей работе…
- Например?
- Например, никто из медперсонала не обратил внимания на фразу, которую Джеймс произнес, выходя из лечебницы…
- Что за фраза?
- "Я отравлю по одному человеку за каждый год, проведенный здесь!"
- Понятно… И сколько же сотрудников этой фирмы погибло? Девятеро?
- Нет… шесть. Полиция спохватилась раньше.
- Но это же… страшно! Если не сказать ужасно, - заметила Светлова. - И, по меньшей мере, странно при этом выглядит поведение врачей.
- Поймите, Анна, это странно только для обывателя, не вникающего в суть профессиональной проблемы, - терпеливо принялся объяснять Ганс Хензен. - Врач всегда на стороне пациента. Общество, увы, не поднялось еще до того уровня сознательности, чтобы добровольно принимать в свои ряды больных ради их выздоровления. Поэтому нам остается лгать, лгать и лгать, во имя излечения, во имя того шанса на выздоровление, который дает нашим больным современная медицина.
- Неужели вы оправдываете врачей, которые выпустили этого Джеймса Брауна на свободу?
- Сознаюсь, - вздохнул профессор Хензен, - нынешняя "открытая" психиатрия, принимающая во внимание права больных на личную свободу, снисходительно относится к неприятным случайностям.
- Значит, этот малый, который отравил столько людей, - "неприятная случайность"? - возмущенно поинтересовалась Светлова.
- Как ни тяжело будет вам это услышать - да.. К тому же такие случаи, как с Джеймсом Брауном, действительно большая редкость. Исключение! Обычно наши больные опасны только для самих себя, ну и…
- Ну и?
- Для самых близких, с которыми обычно связаны их болезненные подозрения, мании. Они редко реагируют агрессивно на посторонних.
- Вот как?
- Конечно, надо тем не менее признать, что насилие и угроза со стороны психически больных возникают все-таки значительно чаще, чем вообще в среде обычного населения.
- Все-таки почаще? Это вы признаете?
- Признаю… Глупо было бы отрицать! - грустно усмехнулся профессор Хензен. - Но отнюдь не чаще, чем, скажем, опасность, исходящая от других социальных групп.
- Вот как?
- Ну, скажем, безработные молодые люди не менее опасны. Впрочем, так же, как и лица, злоупотребляющие алкоголем, или мужчины третьего десятилетия жизни… Что же, прикажете тогда, на основании этой статистики, всех мужчин от двадцати до тридцати лет заключить под стражу?
- Ну, хорошо, не буду с вами спорить, я ведь не специалист. Однако я не совсем понимаю, какое все это имеет отношение ко мне?
Некоторое время профессор Хензен только испытующе смотрел на Светлову.
И вдруг Анна изумленно ахнула:
- То есть… - Она схватилась за голову. - То есть, вы хотите сказать, что нападения, которым я подверглась, это… дело рук вашего пациента, которого вы, по-видимому, где-то тут поблизости излечиваете в "обществе здоровых"?
Профессор Хензен молча кивнул.
- Но откуда вы узнали о том, что со мной случилось?
- Мне рассказала о ваших… м-мм… проблемах Дорис.
- Дорис?
- Да. Она и ее муж оказывают нам кое-какие услуги… Дело в том, что мы снимаем апартаменты на острове и поэтому часто пользуемся ее катером. Она в курсе того, кто я, а главное - кто мой пациент.
- И вы сознательно подвергаете жизнь окружающих опасности? - снова возмутилась Светлова.
- А вы представьте, Анна, что женщина, о которой я вам говорил, - это ваша сестра или близкий, очень близкий друг. А вы врач, понимающий, что есть шанс ей помочь. Как бы вы лично поступили? В такой приблизительно ситуации, - профессор вздохнул, - оказался и я.
- Кто такая Клара?
Аня вспомнила человека в бейсболке, который так неожиданно появился тогда возле пляжа нудистов и, честно признаться, напугал ее. Как теперь выяснилось, не зря… Теперь-то стало понятно, кто это был.
- Клара - это жена моего пациента, - объяснил Хензен.
- А что случилось с этой Кларой?
- Она… Погибла.
- Насколько я понимаю, не без помощи вашего пациента? - уточнила Светлова. Профессор печально кивнул:
- Он скинул ее со скалы, когда они путешествовали по Ирландии и прогуливались в окрестностях Лимерика. Там, знаете ли, такие удивительные скалы на побережье Атлантического океана…
- Догадываюсь… - пробормотала Светлова.
- Но теперь он идет на поправку-это очевидно.
- Неужели? Вот уж не подумала бы!
- Да, увы, отчасти вы, Анна, правы… Я недоглядел, и случился срыв.
Возврат, рецидив… Это естественно. Это случается иногда, в ходе течения болезни.
- Неужели все это и впрямь так "естественно", как вы говорите? - искренне усомнилась Аня.
- Анна, - взмолился Хензен. - Если вы обратитесь в полицию, то все лечение пойдет насмарку - вы сделаете несчастными многих людей!
"Однако, возможно, при этом я сделаю счастливой какую-нибудь женщину, которую этот пациент еще только собирается скинуть со скалы!" - подумала про себя Светлова, но не стала вступать в дискуссию с просвещенным профессором.
- А не случится ли так, - все-таки решила поинтересоваться она, - что однажды…
- Уверяю вас: ничего подобного больше не произойдет!
- Точно ли?
- То, что случилось с вами, - просто трагическое совпадение, случайность! Вы внешне напомнили ему его жену. Понимаете, вы с ней оказались удивительно похожи. Кроме того, когда он вас в первый раз увидел, вы находились неподалеку от…
- Пляжа нудистов?
- Да, и это оживило его подозрения, связанные с Кларой… Он считает ее, видите ли, дурной женщиной - развратной, скверной. Женщиной, которая хочет опорочить его доброе имя. Подозревает в изменах и разврате. Он потому и убил ее, что хотел "избавить от скверны".
- Радикальный способ, ничего не скажешь… - вздохнула Светлова. - А сейчас - он. Что же - уже не помнит, что скинул ее со скалы?
- В общем, да. Не помнит. Это стерлось в его памяти. Сейчас вы для него Клара. Он воспринимает вас как дурную женщину, которую…
- Поняла, поняла… надо "избавить от скверны"
- Верно. Отсюда и эти нападения.
- А насчет этой Клары… Это все было правдой?
- Нет. Она была совершенно приличной, порядочной женщиной.
- Но…
- Это и есть шизофрения. Маниакальные, ни на чем не основанные подозрения…
- Просто ужас! Значит, я теперь Клара, которую надо "избавить от скверны"?! Чудненько!
- Да-да, конечно, я понимаю ваш страх и возмущение, дорогая Анна, - вздохнул профессор Хензен. - Даже мы, врачи, не отрицаем, что прежняя изолирующая психиатрия была более эффективной… В том смысле, что лучше охраняла обывателя. Но…
- Чудненько, чудненько, - опять пробормотала Светлова, почти с содроганием вспоминая волну, закрывающую выход из грота, и человека "без лица", несущегося в лодке на бешеной скорости. Лично ее, - подумала про себя Светлова", прежняя "изолирующая психиатрия" вполне бы устроила!
- Но, повторяю, - настойчиво заметил профессор Хензен, - общество здоровых обязано переносить те опасности и нагрузки, которые связаны с близким соседством больного.
- Значит, я просто-напросто "несу нагрузку"? - довольно кисло заметила Светлова. - Во имя торжества идей новой "открытой психиатрии"! Ну что ж…
Можно сказать, вы меня успокоили. Одно дело: погибнуть ни за что, просто так, ни за понюшку табаку… И совсем другое: отправиться на тот свет ради победы прогрессивных научных взглядов профессора Хензена на лечение шизофрении! Мерси, профессор!
- Анна! - перебил ее Ганс Хензен. - Что вы все-таки решили?
- Решила?
- Да… насчет полиции? - осторожно поинтересовался профессор Хензен.
- Я должна подумать.
- Ну что ж… Более убедительных аргументов у меня нет. Думайте. И прощайте. Я должен возвращаться.
- Я провожу вас, - предложила Светлова.
- Не откажусь.
Анна проводила профессора до пристани, где покачивалась его лодка, до боли, кстати сказать, напоминавшая ту, что проплывала тогда мимо грота, чуть не утопив там ее.
Вы к себе? - осведомилась она.
- Да. На остров…
- Святого Андрея?
- Верно.
- А он?
- Он ждет меня там.
Некоторое время Светлова еще смотрела вслед лодке профессора Хензена, удаляющейся в направлении одинокого, затерянного в море островка, на котором находился его безумный пациент. Довольно необычно населенного островка.
Перечень его обитателей напоминал список действующих лиц в театре абсурда:
Смотритель маяка, Сумасшедший и Профессор.
Жизнь вообще странно устроена - с чем только не приходится мириться: например, с тем, что тебя чуть не отправили на тот свет!
"Ладно… Пусть как хотят. Как знают! Все равно скоро улетать в Москву.
Обойдусь без полиции", - решила Анна.
* * *
Опустив плечи, Светлова шла к отелю по дорожке, усаженной цветущими олеандрами. И эту цветущую дорожку ей неожиданно заступила женская фигура в длинном платье. Погребижская! Собственной персоной…
- Добрый вечер.
- А он добрый? - Светлова пожала плечами.
- Да ладно вам тоску нагонять! Молодая еще предаваться таким настроениям. Не знаю, что у вас там случилось, но взбодритесь, голубушка. Хочу вам кое-что сообщить.
- Вот как?
- В общем, мне не хочется больше темнить, неожиданно призналась Погребижская, - вы угадали. То интервью с Максимом Селиверстовым действительно состоялось.
- Почему вы решили сейчас мне это сказать?
- Наверное… пожалела вас. У вас такой вид.
- Какой?
- Как будто вы ищете гвоздик.
- Гвоздик?
- Ну да, чтобы накинуть на него веревку и повеситься.
"Ну и юмор! Чисто писательский, наверное", - мельком подумала Светлова, передернув плечами.
- Пожалуйста, Мария Иннокентьевна, - попросила она. - Припомните, не упоминал ли Селиверстов при вас каких-то фамилий?
- Фамилий? - задумалась Погребижская. - Что-то было… Знаете, как у Гончарова… Кажется, Адуев!
- Может, Федуев?
- Пожалуй, вы опять правы, именно Федуев. Молодой человек признался мне, что ему не хватает профессионального роста, продвижения, и это задание, полученное в редакции и связанное с Федуевым, - шанс попробовать новое. Шанс продвинуться.
- И что же, именно в такой связи он упоминал имя Федуева?
- Ну, да, именно так… В этой связи. Насколько я помню, Селиверстов в конце беседы стал посматривать на часы и сказал: я тороплюсь.
- Спасибо, Мария Иннокентьевна…
- Только у меня к вам тоже просьба, - придержала Анну на прощанье за руку Погребижская.
- Слушаю?
- Вы Лидочке не проговоритесь, что я вам все это рассказала.
- А что, Лидия Евгеньевна против того, чтобы вы помогали расследованию? Возражает?
- Еще бы! Категорически! Она не хочет, чтобы я лезла в это дело.
* * *
Погребижскую Светлова видела в Дубровнике еще лишь однажды - правда, при весьма неожиданных, если не сказать, пикантных обстоятельствах.
Прогуливаясь накануне дня отъезда по вечернему городу, Аня вдруг издалека углядела Марию Иннокентьевну и приветственно помахала ей рукой.
Но ей не ответили: очевидно, Погребижская ее не заметила.
А далее Светлова с некоторым изумлением наблюдала, как к Марии Иннокентьевне подошел красивый молодой мужчина и принялся о чем-то оживленно с ней толковать. И это, вне всякого сомнения, было самое настоящее ухаживание.
Более того… Светлова, как говорят в таких случаях завзятые сплетники, "своими собственными глазами" видела, как они потом, после недолгой беседы, удалялись по узкой улице Дубровника куда-то в сгущающиеся сумерки. И бархатная романтическая адриатическая ночь укутывала их все больше и больше, скрывая от глаз всяких дотошных сыщиков и просто любопытных.
"Ну, в общем, что ж… - подумала Светлова. - Пенсионерка-то она пенсионерка… Ну а если взглянуть на нее глазами мужчины? Синие очи, идеально правильный профиль, темные без седины волосы, еще очень стройная, легкая в движениях… А Малякин-то, похоже, прав, и этого уличного ловеласа можно понять!"