- Я сказала, что ты можешь попробовать, милый. Совершено убийство - конец истории. Теперь делом будет заниматься полиция.
Я уставился на фотографию Афин, висевшую у нее за спиной.
- Ты ведь не собираешься возвращаться к старому разговору? - вздохнув, поинтересовалась Эрейни.
- Какому разговору? Хочешь напомнить, как ты сказала, что не можешь ничего мне заплатить на этой неделе, а потом попросила поработать нянькой?
Ее глаза потемнели.
- Нет, милый, я о разговоре про причины, по которым ты хочешь заняться частным сыском. Ты провел несколько лет в Сан-Франциско, где выкручивал людям руки по заказу сомнительной юридической компании, и теперь думаешь, будто можешь быть детективом? Ты считаешь, что слишком хорош для рутинной работы, и желаешь заниматься только тем, что тебе интересно?
- Ты совершенно права, мне совсем не хочется снова затевать этот разговор, - ответил я.
Эрейни пробормотала что-то по-гречески, но наклонилась ко мне через стол и на середине предложения перешла на английский.
- …вот что я тебе скажу. Ты считаешь себя крутым парнем, раз вернулся к нам со степенью доктора философии из Беркли, или что там еще ты получил. Хорошо. Думаешь, быть стажером ниже твоего достоинства, потому что ты некоторое время работал на улицах. Пусть так.
- Ты не забыла, что это я научил тебя трюку с суперклеем?
На сей раз она замахала двумя руками, будто решила дать по пощечине людям, сидящим по обе стороны от нее.
- Ладно, ты действительно показал мне одну полезную штуку. Ты решил стать частным детективом, потому что твой отец был копом, - хорошо. И считаешь, что время от времени можешь заниматься какими-то делами бесплатно, в виде благотворительности - отлично. Только так на жизнь не зарабатывают. У нас тяжелая профессия, но мы стараемся этого не замечать, и, по большей части, она не затрагивает наши личные интересы. Мы по восемь часов сидим в машине, мечтая о туалете, и фотографируем какого-нибудь ублюдка, потому что другой ублюдок нам заплатил. Мы разбираемся в поступках, совершенных давным-давно, и разговариваем с наводящими тоску служащими бюро кредитной информации, которых даже симпатичными нельзя назвать. Мы стараемся не раздражать полицию, иными словами, пытаемся держаться подальше от ситуаций, когда кого-то убивают. Да, много денег мы не имеем, и, да, иногда нам приходится брать с собой ребенка. Короче говоря, я имею в виду все то, что обеспечивает нас хлебом с маслом. Не знаю, в состоянии ли ты принять условия игры, милый. Пока еще не знаю.
- Если ты решила не давать мне рекомендацию, сейчас самое время это сказать, - заметил я.
Вешалки, из которых состояло тело Эрейни, стали не такими жесткими; она откинулась на спинку стула и снова посмотрела в окно, проверяя, не появился ли новый клиент около двери в ее офис.
- Не знаю. Может быть, я и не дам тебе рекомендацию. По крайней мере, если выяснится, что ты не в состоянии взяться за хорошее дело и отказаться от плохого. Учитывая, что ты будешь работать под моей лицензией, я не имею права позволить себе оказаться в ситуации, когда ее смогут отозвать.
Я внимательно вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, почему предупреждение, которое я уже множество раз слышал, сейчас укололо меня сильнее, чем раньше.
- Тебе что-то сказал Баррера, - догадался я. - Он имеет огромное влияние в Палате и пытался на тебя давить из-за моей лицензии?
- Не будь идиотом, милый.
- Я просто видел, как убили женщину, Эрейни, и хочу понять, за что. По крайней мере, я мог бы…
- Совершенно верно, - перебила меня она, снова наклонившись через стол. - Сначала ты устроил этой Кирнс трепку, а она взяла и застрелилась. И что, по-твоему, можно сказать про твои методы работы, милый? Лично мне это говорит о том, что тебе необходимо слушать других людей - хотя бы иногда. Нельзя бросать наблюдение, потому что тебе стало скучно. И ты не должен звонить в дверь человека и требовать, чтобы тот выдал тебе признание.
Я почувствовал, что у меня горят уши, и кивнул.
- Ладно.
Она снова принялась стучать костяшками пальцев по столу.
- Что "ладно"?
- Хорошо, возможно, я уйду. Уволюсь. Прерву свое стажерство. Или как еще ты это назовешь.
Она отмахнулась от моих слов.
- После стольких месяцев?
Я встал.
Эрейни несколько секунд смотрела на меня, потом снова повернулась к окну, как будто происходящее не имело для нее никакого значения.
- Как пожелаешь, милый.
Я зашагал к двери, но, когда уже подошел к ней, Эрейни крикнула мне вслед:
- Подумай хорошенько, милый. Будем считать, что ты взял отпуск. Свяжись со мной на следующей неделе.
Я взглянул на Маноли, который что-то рассказывал Джему по-гречески. Судя по тону и жестам, это была сказка.
- Я уже все сказал, Эрейни.
- На следующей неделе, - повторила она.
Я не стал спорить. Прежде чем я успел уйти, Джем обернулся и спросил меня, какой праздник мы устроим, когда мое обучение закончится. Его интересовало, какой будет торт.
Я ответил, что подумаю.
Глава 04
Когда я вернулся в дом номер девяносто по Куин-Энн, хозяин квартиры Гэри Хейлс поливал тротуар. У меня сложилось впечатление, что у него это неплохо получалось. Парочка плиток, которые начали вылезать из своих гнезд на прошлой неделе, торчали значительно заметнее. Видимо, у Гэри талант выращивать камни.
- Привет, - поздоровался я с ним.
Он посмотрел на меня с таким видом, словно пытался вспомнить, кто я такой.
Гэри невероятно бледный и какой-то текучий, кожа у него застиранного голубого цвета и унылое лицо. Когда я видел его со шлангом в руках, мне становилось не по себе, потому что определить, где заканчивалась струя воды и начинался Гэри, было довольно трудно.
- Угу, - пробормотал он. - Твоя подружка пришла.
- И ты ее впустил? - вздохнув, спросил я.
По его губам скользнула легкая рябь; видимо, он улыбнулся. Гэри имеет слабость к женщинам, у которых хорошо подвешен язык.
- Ну, ты мерзавец, - возмутился я. - И что она пообещала тебе на этот раз?
Снова едва заметная рябь в районе губ.
- Думаю, тебе пора сделать ей ключ.
Я зашагал к правой части дома по орехам пекан, мескитовым стручкам и красным лепесткам бугенвиллей, которыми был усыпан двор - техасский вариант осенних красок.
Дом номер девяносто по Куин-Энн представлял собой разваливающееся двухэтажное строение, за которым вообще никто не ухаживал. У него был вполне достойный фасад, замысловатая деревянная резьба вокруг окон, громадная бугенвиллея окутывала тенью переднее крыльцо, где можно с удобствами устроиться вечерком с бокалом "Маргариты". Но белая краска давным-давно уже стала облезать, и зеленая черепичная крыша провисла посередине. В какой-то момент в пятидесятых дом принялся елозить на своем фундаменте, и теперь вся правая часть слегка клонилась вправо. Моя мать сказала, что у него вид как у паралитика. Мне же больше нравится думать, что он так расслабляется.
Когда я поднялся на крыльцо квартиры, которую снимал, Кэролайн Смит открыла дверь и осталась стоять на пороге, выпуская наружу воздух, над которым так старательно трудился кондиционер. Кэролайн протягивала мне телефонную трубку.
Она была в своем репортерском костюме - белая шелковая блузка, консервативная синяя юбка и пиджак, волосы забраны кверху, чтобы не попадали в глаза, и тонны косметики, необходимые для телекамер. Из общей картины выпадали только очки - громадные, черные, совершенно не модные, сохранившиеся с тех самых пор, когда она только начинала карьеру и называла себя Кэролин. Сейчас она надевала очки, когда хотела что-нибудь увидеть.
- И кто такая Энни из "Первого техасского"? - спросила она. - Голос приятный.
- Никаких комментариев.
- Задница, - заявила Кэролайн и протянула мне трубку.
Энни из "Первого техасского" задала мне примерно такой же вопрос про Кэролайн, но в конце концов смилостивилась и согласилась сообщить информацию, касающуюся Джули Кирнс, о которой я попросил ее в прошедшую пятницу.
Кэролайн отправилась на кухню, из которой пахло так, будто там что-то сгорело. Я остановился посреди гостиной и огляделся по сторонам, оценивая ее состояние - грязное белье убрано, футон превратился в диван. Мечи вернулись с кофейного столика на свое место в стойке для оружия. Роберт Джонсон забрался на шкаф и спрятался между двумя коробками из-под обуви, но с надеждой поглядывал на меня. Я покачал головой, показывая, что Кэролайн все еще здесь. Он тихонько зарычал и скрылся в тени.
Энни начала докладывать мне про счета Джули Кирнс. Каждую неделю в течение двух месяцев на них производилось прямое зачисление двухсот пятидесяти долларов от организации под названием "Пейнтбраш энтерпрайзес". Более ранние сроки Энни не проверяла. Кроме того, Джули Кирнс периодически получала деньги от фирмы, предоставляющей временные контракты и находящейся в Остине. Все остальные наличные - это, скорее всего, гонорары за концерты, причем весьма скромные. Три задолженности "Сентрал маркет Эйч-Эй-Би". Стандартные ежемесячные выплаты. В настоящий момент на счету Джули имелось сорок два доллара и тридцать три цента. Примерно на сорок долларов больше, чем у меня.
Энни сказала мне, что теперь я ее пожизненный должник, потому что она рисковала потерять работу.
- Можешь, например, расплатиться билетами на концерт Гарта Брукса, - предложила она. - Потом обед в "Ла Маргарита".
Я ответил, что не буду возражать, если она отправится на обед в "Ла Маргариту" с Гартом Бруксом и что не стану им мешать. Энни обозвала меня сразу несколькими нелицеприятными именами и повесила трубку.
Кэролайн достала из плиты противень и сказала:
- Вот черт!
Наверное, то, что там лежало, в прошлой жизни было кукурузными лепешками с беконом, сыром и сальсой, потому что полоски тортильи и бекона скрутились в колечки и дымились. Сыр стал коричневым, а халапеньо - серыми. Пахло это отвратительно.
- В следующий раз положи сверху фольгу и разогревай при температуре примерно сто пятьдесят градусов, - посоветовал я Кэролайн. - Эта веджвудская плита нагревается, как атомный реактор.
- Будь она проклята! - возмутилась Кэролайн и приподняла очки. - Мне нужно возвращаться на студию, чтобы успеть на дневную передачу.
- Ры-ы-ы-ы-ы, - прокомментировал Роберт Джонсон со шкафа.
Я посмотрел на сгоревшую еду, потом на свою приведенную в порядок гостиную.
- Тебе не обязательно было это делать.
- Ерунда.
- Нет, не ерунда, - возразил я. - Я имел в виду, что ты не должна. Не должна заставлять Гэри впускать тебя в мою квартиру и наводить тут уют. У себя ты так не стараешься. И от этого я нервничаю.
Кэролайн прислонилась спиной к раковине и слегка приподняла брови.
- Не стоит благодарности.
Я посмотрел в окно на лагерстремию. Кэролайн уперла руки в бока.
- Господи, Трес, а что, по-твоему, я должна делать? За весь прошедший месяц я тебя практически не видела. Ты три раза подряд отменил обеды, о которых мы договаривались, заставил меня целый час прождать перед "Маджестик" с двумя чертовыми билетами на концерт, а когда я попыталась тебя порадовать…
- Извини. У меня выдалось непростое утро, Кэролайн.
Она наградила меня саркастической улыбкой.
- Ясное дело. Гонялся за какой-нибудь красоткой в Остине и подглядывал ночью в ее окна с биноклем. Бедняжка.
- Ее убили.
Улыбка Кэролайн немного помедлила и исчезла.
Она выслушала мой рассказ, на ее лице я видел мягкое сочувствие, но на меня она не смотрела. Ее глаза двигались так, будто она решала сложное математическое уравнение, возможно, пыталась сообразить, чем грозит это убийство моей карьере.
Когда я закончил, Кэролайн сложила на груди руки.
- И что сказала Эрейни?
- Что я все сделал неправильно. Дело закрыто.
- А ты что ответил?
- Я уволился.
Через пару секунд потрясенного молчания Кэролайн взглянула на свои часы, взяла сумочку с кухонной стойки и принялась искать что-то внутри. Она пыталась этого не показывать, но я видел, как ее плечи расслабились, словно ей стало легче.
- И что теперь? - спросила она.
- Понятия не имею. Все зависит от того, чего хочет Мило Чавес.
- Иными словами, ты намерен продолжать на него работать без лицензии - вроде того, что ты делал раньше?
Слово "раньше" она произнесла как эвфемизм, заменяющий понятие, о котором нельзя говорить вслух в приличном обществе.
- Может быть, - ответил я.
- А ты не забыл, что, когда ты в прошлый раз попытался оказать этому человеку услугу, тебя чуть не прикончили?
- Не забыл.
- Я не понимаю… до меня не доходит, почему ты не можешь просто… - Она замолчала, и уголки ее губ напряглись.
- Ну, скажи, что хотела, - подтолкнул ее я. - Почему я не могу воспользоваться своим дипломом и преподавать где-нибудь английский язык?
Она покачала головой.
- Меня это не касается, верно?
- Кэролайн…
- Мне пора, Трес, - перебила меня она и добавила без особой надежды: - Ты можешь поехать со мной на студию. Купим что-нибудь перекусить и проведем пару часов в гримерке, как в старые добрые времена. Нам это не помешает.
- Мне нужно позвонить Мило.
Ее сковал ледяной холод.
- Ладно.
Кэролайн закрыла сумочку, подошла ко мне и, едва коснувшись щеки губами и не глядя на меня, поцеловала. От нее пахло детской присыпкой, на носу рассыпались веснушки, с которыми не могла справиться никакая пудра.
- Извини, что побеспокоила тебя, - сказала она.
Как только входная дверь захлопнулась и заработал двигатель ее машины, Роберт Джонсон выбрался из своего убежища, с подозрением посмотрел в окно и наградил меня обещающим все кары на свете взглядом, который, видимо, перенял у Эрейни.
- Если тебе нравится изображать из себя Анну Франк, я тут ни при чем.
Роберт Джонсон подошел ко мне, лениво куснул за лодыжку и отправился к своей миске с едой.
Иногда выдаются такие дни, когда все на свете просто мечтают с тобой подружиться.
Глава 05
На закате небо приобрело цвет вареного баклажана, и семь миллионов скворцов собралось на совет на деревьях и телефонных проводах города. Они издавали пронзительные скрипящие вопли, которые наверняка сбили настройки всех сонаров подводных лодок в Мексиканском заливе.
Я стоял на кухне и читал вечерний выпуск "Экспресс ньюз". После того как я открыл третью банку пива "Шайнер бок", у меня возникло приятное ощущение немоты в членах.
Джули Кирнс благородно позволила себя пристрелить в день, когда других новостей не наблюдалось, и маленькая статейка, посвященная ее смерти, появилась на А-12. Меня там тоже упомянули как сознательного гражданина, позвонившего в 911. Автор статьи даже успел сделать домашнее задание и сообщил своим читателям, что они, возможно, помнят песенку Джули Кирнс "Еще три одиноких ночи", записанную Эммилу Харрис в 1978 году, или по ее более поздним концертам в качестве скрипачки и певицы, выступающей на подпевках у восходящей местной звезды Миранды Дэниелс. У полиции нет никаких улик, ни оружия, ни надежных свидетелей.
Журналист ничего больше не написал про Джули Кирнс - никаких интересных фактов, которые мне удалось узнать, пока я ходил за ней по городу, разговаривал с соседями и изучал мусорное ведро. Например, про тот факт, что Джули любила тайскую еду и делала покупки в том же магазине "Нью эйдж", куда ходит моя мать. Или что Джули играла в группах, исполняющих музыку "кантри", с шести лет, но тайно, по ночам же слушала Ицхака Перлмана. Кроме того, он пила дешевое белое вино и у нее был попугай.
Ни один из полезных фактов не попал в газету, кроме того, что теперь у Джули Кирнс имеется дырка в голове.
В последней части статьи автор возмущался, что полиция закрыла парковку колледжа на все утро, и сообщил своим читателям, какие неудобства это доставило. Он даже процитировал заявления раздраженных преподавателей, которым пришлось оставить свои машины в нескольких кварталах от учебного заведения.
Я подумал про прекрасно одетую Джули Кирнс и ее скрипку на переднем сиденье "Кугуара" 68-го года. И еще о том, что действительно плохо, когда ты несколько дней следишь за каким-то человеком. Это вовсе не скука, как сказало бы вам большинство частных детективов; просто наступает момент, когда объект неожиданно становится для вас реальным человеком.
Я выпил еще пива.
Дозвониться по телефону до Мило Чавеса мне не удалось. Тогда я отправил несколько сообщений на его пейджер, но секретарша Мило Глэдис твердо стояла на том, что тот находится вне пределов досягаемости. Иными словами, уехал в Берн по важному делу. Глэдис не стала спорить, что "важное дело" это оксиморон, однако повторила, что ничем не может мне помочь. Да, она слышала новость про Джули Кирнс. Да, полиция к ним приходила. Да, она отправила Мило сообщение. Нет, она не может с ним связаться. Нет, предложение побеспокоить самого Леса Сент-Пьера, бога агентов, она даже не собирается обсуждать. И велела мне попытаться позвонить завтра утром.
Я поблагодарил ее и повесил трубку. И решил, что вполне могу лечь спать. Но, к сожалению, время, приливы и еженедельный ужин у моей матери имеют привычку не спрашивать, наступать им или нет.
Я отправился в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало.
- Ты справишься, - сказал я своему отражению.
Роберт Джонсон искоса поглядывал на меня от самопроизвольно капающего крана, куда он ходил на водопой, но не поддержал ни единым звуком.
Я принял душ и нарядился - надел целые, без дыр, джинсы, футболку с надписью "Залив для волн" и парусиновые туфли на толстой каучуковой подошве, относительно новые, но крайней мере, еще не похожие на печеную картошку.