* * *
Пройдя не спеша пустынные в этот ночной час улицы Эльзевир и Барбетт, я вышел на улицу Вьей-дю-Тампль, и здесь у меня появилась почти полная уверенность, что за мной следует на приличном расстоянии какая-то тень. А когда я остановился перед Башней Изабеллы, то краем глаза уловил, как уже ставшая знакомой тень нырнула в ближайшую нишу и затаилась там.
Я не знаю, какая служба – городская, провинциальная или национальная – отвечает за состояние засова, запирающего маленькую дверь, но со дня смерти Баду он не был заменен. Вопрос бюджетных ассигнований, по всей вероятности. Обыкновенный деревянный клин держал дверь в закрытом состоянии.
В квартале царил привычный покой. По улицам проезжало немало машин, но прохожие попадались редко. Как только в поле зрения не оказалось ни одного, я проник в руины. Освещая себе путь электрическим фонариком, прошел быстро, как только возможно, в самый дальний угол и остановился там, прислонившись к стенке. Прошло несколько минут, проехала одна автомашина, потом шумный мотоцикл. Я внимательно следил за дверью. Увидел, как она открылась, в слабо освещенном прямоугольнике проема вырисовалась фигура человека, дверь опять закрылась, и больше ничего.
– Я здесь, Латюи,– сказал я.
Он тяжело вздохнул.
– Это вы, Бюрма?
– Да, мсье. Ты, наконец, понял, что я хотел с тобой поговорить не в присутствии этой дуры.
Ему не понравилось слово "дура" или еще что-нибудь? Во всяком случае, он сделал то, чего я не ожидал. Сухой, короткий звук. Не громче того, который получается, если раздавить ударом ладони бумажный пакет, наполненный воздухом. Короткое пламя вырвалось из пистолетного ствола вместе с предназначенной для меня пулей. Со стены посыпались осколки, и запах пыли смешался с запахом кордита. К своему счастью, я заблаговременно и без шума переместился на другое место. Я выстрелил, в свою очередь, и это было законной самозащитой. Раздался глухой стон, затем шум, будто что-то обвалилось. Я в него попал, и падение завершило дело. Как с Баду. Но если бы Латюи умер не сразу, я не смог бы его добить.
Я присел на корточки там, где стоял, сердце сильно колотилось в груди, я был весь в поту, руки и ноги дрожали. Если через десять минут сюда не нахлынет толпа с полицейскими, то я смогу спокойно уйти.
Прошло десять минут, потом еще пять. Шатаясь, я спустился вниз посмотреть, что стало с Латюи. Теперь он скукожился окончательно и навсегда. Я полностью очистил его карманы, сунул стофранковую бумажку в пальцы мертвеца и вышел на улицу, не забыв прихватить с собой пистолет с глушителем – инструмент, который наверняка он раздобыл не в тюрьме Фреон.
* * *
На следующий день, в воскресенье, я прочитал в "Ле Крепюскюль Диманш" следующее сообщение:
"Роже Латюи, преступник-рецидивист, сбежавший из тюрьмы Фреси, и который до сих пор оставался неуловимым, стал жертвой сведения счетов. Его труп был обнаружен в руинах Башни Барбетты. После того, как он убил Самюэля Кабироля, ростовщика и скупщика краденого на улице Франк-Буржуа, Латюи укрылся в этом заброшенном месте, как раз опасаясь "правосудия" преступного мира. Но этот мир его выследил. Латюи был вынужден покинуть свое убежище после того, как там же был обнаружен труп Мориса Баду, безобидного искателя кладов, и неизвестно, где находился после этого. Не исключена возможность, что Латюи был также повинен в ряде грабежей, происшедших в этом квартале. Полиция, которая до сих пор держала в тайне эти события, больше не имеет причин хранить молчание. Теперь появилась уверенность в том, что Морис Баду не был полностью жертвой несчастного случая. Честный эрудит, раненный в борьбе с Латюи, мог бы остаться в живых, если бы не являлся угрозой для безопасности преступника. Безопасности, кстати сказать, весьма хрупкой, поскольку преступный мир имеет свою "полицию", эффективность которой порой – увы! – намного превосходит возможности полиции, стоящей на защите честных людей. Латюи, который, предположительно, убил Кабироля за то, что тот не смог вернуть ему деньги, оставленные на хранение до заключения в тюрьму, стал "меченым". Исчезновение Кабироля, виртуозного скупщика краденого, не могло не причинить тяжелого ущерба крупным бандам, интересам которых он служил. Это видно на примере банды Анри Друйе, потерпевшей на днях полное фиаско. Таким образом, Латюи был обречен. Наличие в руке мертвеца денежной купюры является характерной деталью подобного исполнения приговора".
Глава XIV
НЕЙЛОНОВЫЕ ТРУСИКИ И ПЛЮШЕВЫЙ МИШКА
В понедельник, когда я пришел в Агентство, Элен окинула меня многозначительным взглядом.
– Я читала газеты,– сказала она,– это кончилось одним махом?
– Одним махом, да.
Я вошел в свой рабочий кабинет и положил на стол пистолет, фотографию и пакет из розовой бумаги с надписью по диагонали голубыми буквами: "Розианн, чулки и тонкое белье". Потом сел, набил трубку, посмотрел на пистолет, фотографию и нейлоновые трусики, затем сунул все в ящик стола, оставив трубку в зубах, и схватился за телефон. Робкий и нежный голос, произнесший "Алло!", принадлежал Одетте.
– Говорит Нестор Бюрма.
– О! Доб… Добрый… я…
– Да. Теперь вам больше нечего бояться.
Она ничего не сказала.
– Алло? Вы еще на проводе? – спросил я.
– Да.
– Я хотел бы вас видеть у себя в кабинете. Здесь есть одна вещь, которая принадлежит вам.
* * *
Веселый шум с улицы Пти-Шамп врывался в комнату через открытое окно вместе с лучами весеннего солнца. Где-то в своей клетке пел скворец.
На ней был хороший черный костюм английского покроя, одна из тех моделей, где юбка имеет разрез сбоку, а под жакетом практически нет ничего или почти ничего. Красивое глубокое и многообещающее декольте. Красивая грудь. Красивые ноги. Красивая мордашка.
– Вы читали газеты, не правда ли?
– Да. Я…
– Дело ликвидировано. Не спрашивайте у меня разъяснений. Довольствуйтесь теми, которые дает пресса. Как все. Но я хотел бы вам сказать с глазу на глаз; кошмар, видимо, закончился.
– Я… я не знаю как… не знаю, что сказать.
– Не говорите ничего. Вы можете солгать.
– Солгать?
Я улыбнулся.
– Как и все прочие. Вы мне лгали время от времени. Я вам лгал то тут, то там. Так что получается…
– Мы в расчете?
– Почти. Потому что я должен вам кое-что вернуть. Мне надо отдать вам одну вещь, которую вы забыли здесь в спешке, волнении и лихорадке. Именно поэтому я и попросил вас прийти.
И выдвинул ящик стола.
– Вместе с другими вещами… Я хотел также вас увидеть еще раз, возможно, в последний. Вы так прекрасны! Когда встречаешь такую красоту, все остальное кажется гадким. На свете не так уж много красивых женщин. Вы. Моя секретарь. Мартина Кароль. Мисс Пирл, возможно… да… безусловно…
Я протянул ей фотографию, которую вынул из ящика. Она взяла ее тонкими дрожащими пальцами, долго изучала. Потом подняла на меня свои подернутые влагой глаза.
– Это мисс Пирл?
– Да.
– Она действительно очень хороша.
– Была…
Она заерзала на своем стуле.
– Да… это правда… я… Так что же я здесь забыла?
– Вы забыли ваши… в общем, вот это.
Я вытащил розовый пакет из ящика стола, потом трусы из пакета.
– Боже мой! Правда, я совсем забыла.
Она положила фотографию на мой бювар.
– Извините, что не вернул их раньше, но был уверен, что у вас есть еще и другие. А потом их присутствие здесь навевало на меня всякие мысли. О! Не то, что вы думаете! Нет… Ну, а теперь… вот. Можете их забрать. А я сохраню этикетку. На память. Здесь все написано. Цена, номер продавщицы, день покупки. Это очень интересно, дата покупки… Я вас встретил в тот день чисто случайно, как раз тогда, когда вы только что купили этот милый пустячок… Когда мы встретились? Давайте вспомним, 6 апреля. А теперь прочтем дату покупки: "5.4… пятого апреля". Вот так! Вы купили этот предмет туалета накануне того дня, когда мы встретились с вами совершенно случайно. Или в день нашей встречи вы несли его вернуть обратно?
Она нервно засмеялась.
– Ну да, конечно! Разве я вам не говорила?
– Слишком быстро.
– Что слишком быстро?
– Вы слишком быстро хватаетесь за спасительную ложь. Но так это или иначе, не имеет значения. Выслушайте меня. Я сказал, что вам нечего больше бояться, и это правда. То, что должно было произойти, произошло. Латюи, убийца Кабироля и Баду, мертв. Но я хочу полной ясности между нами. Вы купили эти трусики на улице Пти-Шамп, чтобы оправдать ваше присутствие на этой улице. Вы купили их пятого числа, потому что именно начиная с этого дня вы бродили вокруг моего офиса в надежде встретить меня совершенно случайно. Не увидев меня пятого, вы вернулись шестого. Если бы не встретили шестого, то опять пришли бы седьмого. Тоже случайно. Но никогда не надо играть со случаем. Самый настоящий случай сделал так, что вы забыли здесь эту покупку, контакт со мной состоялся, она выполнила свою функцию и потеряла для вас всякое значение. Естественно, об этикетке вы не подумали.
По глупости она попыталась сопротивляться.
– Значит, я разыграла перед вами комедию?
– Совершенно верно.
– Не понимаю, зачем.
– Потому что это вы убили Кабироля.
Она побледнела как воск, и с тихим стоном съежилась в своем кресле.
– Не падайте в обморок. Возможно, вам не удастся имитировать это так безупречно, как в прошлый раз.
Черта с два. Она не упала в обморок, а вскочила со своего кресла и встала напротив меня, упершись руками в стол. Ее лицо было в нескольких сантиметрах от моего, грудь бурно вздымалась под жакетом. С яростью в голосе она начала говорить:
– Да, правильно! Это я его убила. И знаете, за что? Чтобы спасти то, чего сейчас уже не спасти. Потому что он хотел помешать моей свадьбе с Жаном Марёй. Он хотел владеть мною один. Потому что я спала с ним. Да! Давайте, можете глазеть на меня. Я это заслужила. Кабироль, Латюи… Я спала только с мразью. Когда я принимаю ванну, я думаю об этом. Мне надо принять тысячи ванн. На улице я замечаю, что моя грудь притягивает взгляды. Один прохожий даже воскликнул: "Вот это да!" Не так много людей видели мою грудь…
Она резко распахнула полы своего жакета, оборвав пуговицу. Я увидел ее груди, словно поднятые яростной бурей.
– …когда их лапали грязные пальцы Кабироля… Кабироль, Латюи! Я вам противна, не правда ли? Я всегда была вам противна. Мне даже не надо было говорить что-нибудь в тот день, когда я лежала в постели. Вы прекрасно видели, что я предлагала вам себя. И я заметила, что и вы тоже… Если бы я не внушала вам такого отвращения… Но я была вам противна.
– В моей жизни,– сказал я,– только Кабироль был мне по-настоящему противен.
Она даже не расслышала мои слова. Кое-как запахнув полы жакета на груди, она рухнула в кресло с лицом, мокрым от пота, ткнула пальцем в телефон и сказала:
– Ну, давайте. Зовите легавых.
– Заткнитесь и дайте мне ответить,– сказал я.– Оставим легавых в покое. Убийца для них – это Латюи. Поскольку они закрыли это дело, давайте не будем сообщать им новые сведения, которые заставят их открывать его снова. У них могут начаться комплексы.
Она глубоко вздохнула.
– Я… я не понимаю вашего отношения.
– Все очень просто. Кабироль был мерзавцем. В день, когда он взял – естественно, в залог – среди кучи других вещей плюшевого медвежонка, игрушку ребенка разоренной дотла семьи, он выдал себя. Потому что присутствие этой игрушки в куче прочего хлама просветило меня насчет этого субчика лучше, чем его подробная биография или психологические исследования. Его пришили? Тем лучше. Пусть он на том свете разбирается со своим убийцей, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь поймать этого убийцу. Последующие события привели к тому, что убийце безобидного чудака досталась роль козла отпущения. Он вполне мог заплатить за двоих, и круг замкнулся.
Я замолчал. Последовала тишина. Потом вздох.
– А дальше?
– Дальше? Это все. То, что должно было произойти, произошло. Только, повторяю вам, я хочу полной ясности между нами. Итак, продолжаю… Я встретил вас на лестнице дома Кабироля. Вы не плакали. Вы комкаете свой платок, когда плачете. А тогда он был развернут, чтобы скрыть лицо на случай встречи с кем-нибудь. Я чуть не толкнул вас и произнес фразу насчет стойкости вашей губной помады, и это напомнило вам кое о чем. Гм… хочу вас спросить… Больше я не вернусь к этому вопросу, но надо сказать все до конца. Надеюсь, вы воткнули нож ему в сердце, когда он вас целовал?
Она закрыла лицо руками. Я пожал плечами.
– В конце концов это не более омерзительно, чем его грязные лапы на вашей груди. Ну, а насчет употребления ножа для бумаг, это был его нож?
– Он…
Она, видимо, была на грани обморока, но преодолела свою слабость.
– Я ничуть не раскаиваюсь в том, что сделала. И никогда не раскаюсь. Нож лежал на столе. Я схватила его и ударила.
– Значит, это не было преднамеренно?
– Преднамеренно,– упрямо сказала она,– и я ни о чем не сожалею, говорю вам. У меня в сумке был пистолет, который я когда-то у него нашла. Но я боялась шума, а нож для разрезания бумаг…
– О! Этот пистолет вряд ли наделал бы много шума, но все же больше, чем нож. Такая штука странной формы, не так ли? С насадкой на стволе. Глушитель, точно?
– Может быть.
Я швырнул пистолет Латюи на стол.
– Вот эта штука?
– Возможно.
– Да или нет?
– Да, это то самое оружие.
– Вы нашли его у Кабироля, а Латюи нашел его у вас.
– Да
– Отлично…
Я бросил пистолет обратно в ящик стола.
– Ваша мать была в курсе ваших любовных отношений с Кабиролем?
– Никто не был в курсе. Он умел хранить тайны о своей жизни. Поэтому я и решила его убрать. Никто никогда не заподозрил бы меня.
– Но вы,– продолжал я,– все же предпочли сделать так, чтобы отвести всякие подозрения от женщины. Именно поэтому мое замечание натолкнуло вас на мысль о губной помаде, после некоторых колебаний вы рискнули вернуться, чтобы стереть следы. И наткнулись на меня, когда я был в отключке.
– Да.
– И задались вопросом: кто я такой. Не отрицайте. Я почувствовал, как меня обыскивали.
– Да. Я… я заглянула в ваш бумажник и прочла вашу фамилию на документах…
– И так далее, и тому подобное… Прекрасно. Баду обнаруживает труп Кабироля. В газетах появляются статьи, но в них нет ни слова о Несторе Бюрма. Получилось так, что оглушенный детектив уже не валялся в доме на улице Франк-Буржуа, когда туда пришел Баду, но сам детектив никак не высказывается по поводу своего присутствия там, как и о нападении, жертвой которого он стал. Должно быть, вы подумали обо всем этом. Естественно, Бюрма был оглушен не Кабиролем, а кем-то другим, кто там уже был, и, следовательно, стал свидетелем вашего преступления. Вам захотелось идентифицировать этого человека, чтобы предпринять какие-либо действия в случае необходимости. Вы предположили, что Нестор Бюрма может знать человека, который на него напал. А поскольку сам Бюрма играет в кошки-мышки с полицией, то не исключается, что с ним можно будет договориться и вытянуть из него нужные сведения, рассказав подходящую историю, а то и прибегнув к личному обаянию. Но… Внимание! Этот охмуреж должен быть не явным, а хорошего тона, маскироваться смущением и растерянностью, без демонстрации всяких там женских прелестей. Этими атрибутами можно будет воспользоваться потом, если потребуется. При первом контакте вы не скрещиваете ноги и все время натягиваете юбку на колени. Но тем не менее, чтобы курсировать в моих водах, пока меня не встретите, вы выбрали предлог легкий по весу, но богатый по содержанию. Изделие из нейлона с кружевами. Очень красноречивая штука эти трусики – может стимулировать мыслительный процесс, натолкнуть на идеи. На меня они такое действие и произвели, но только в другом направлении.
Она покраснела:
– О! Так оно и было!
И, покраснев еще больше:
– …Я хочу сказать… насчет этого свидетеля. Это так… я была настолько обеспокоена, что предпочла бы все что угодно, лишь бы не сидеть и не ждать очередную катастрофу. Именно поэтому я и захотела вас встретить. Наверняка было бы лучше, если бы я сидела тихо.
– Совсем нет. Наоборот, вам здорово повезло. Если бы вы не двигались с места, события пошли бы своим нормальным путем. Полиция подозревала Латюи в убийстве Кабироля, и в один прекрасный день его все равно поймали бы. И тогда, желая спасти свою шкуру, он бы раскололся. Учтите, он не только вас видел, но, как я полагаю, оглушив меня и забрав ключи, чтобы уйти, потом столкнулся с вами на лестнице, когда вы возвращались. Подождал, когда вы спуститесь опять, и пошел следом за вами, чтобы узнать, где вы живете, с целью впоследствии вас шантажировать. Так он и сделал, правда, раньше, чем предполагал. Прежде он хотел подождать, пока все уляжется… Больше всего Латюи беспокоила шумиха вокруг его побега из тюрьмы. И он далеко не уходил, чтобы всегда иметь вас под рукой. Короче, возвращаясь к вашему намерению встретиться со мной, повторяю еще раз, что вам чертовски повезло. Тем более что ваши сказки соответствовали тому, что рассказал мне комиссар Флоримон Фару. Да, кстати, мое имя запомнить нетрудно: Нестор Бюрма – оно довольно необычно, но как получилось, что вы запомнили адрес моего офиса?
– Не знаю, наверно, машинально.
Я вздохнул:
– Увы, нет. Вы его записали, потому что это было очень важно для вас. Была еще одна причина встретиться со мной. Да…
Я грохнул кулаком по столу.
– Вот здесь-то уже попахивает дерьмом. С этого момента я начинаю спрашивать себя, где зарыта собака. Возможно, что как раз тут меня и надули. Но в этом плане я похож на вас и ни о чем не сожалею: что было, то было. Да, дорогая. Вы записали мой адрес, потому что знали о намерении вашей матери в ближайшее время прибегнуть к помощи частного детектива для поисков ее исчезнувшего мужа, и потому, найдя меня у Кабироля, решили, что ваша мать осуществила это намерение, не поставив вас в известность, а мое расследование привело меня к ростовщику. Тогда вы решили выяснить этот вопрос.
Я поискал глазами какой-нибудь стакан. Такое долгое повествование вызывает жажду. Стакана нигде не оказалось. В конце концов здесь происходил не светский прием.
– Жакье умер в ноябре прошлого года, и вы знали это с того самого ноября. Его тело не найдут никогда.
На этот раз это был уже не блеф. Она сползла с кресла и упала на пол без сознания, с криком, который напомнил мне вой сумасшедшего Себастьена.