* * *
Армен, бледный до зеленоты, еле шевелил губами. Врачи дали пять минут. Колчанов спросил коротко:
─ Скажи самое главное. Пришла ли Алена, и кто на тебя напал?
─ Алена не пришла. Я был без машины. Пошел к остановке короткой дорогой – переулком. Услышал сзади, за спиной притормозила машина. Хлопнула дверца. Кто-то бежит, дышит, как собака. Повернуться не успел. Прыгнула на спину и больно схватила зубами в шею. Когти-когти по спине. Рычание с визгом. Боль дикая. Я упал лицом на асфальт. Хотел схватить ее за горло рукой. Получил сильный удар ногой в бок, потом еще и еще…. По-моему, отключился. Больше ничего не помню.
─ В бок бил человек?
─ Да, удары ногой, очень сильные, – Шаганян закашлял.
─ Все, все, Армен, лежи. Держись, меня сейчас врачи выгонят. Главное, что живой. Мы найдем этого гада. Не переживай, – майор искал какие-нибудь нужные добрые слова, но разволновался и замолчал.
─ Как там вы? – Армен попробовал улыбнуться.
─ Мы в норме. Все, что ты сказал очень важно. Молодец.
Врач вошел и сразу же категорически потребовал от Колчанова покинуть палату. Вывел майора, скорее, вытолкал в коридор.
─ Молодой сильный – не умрет. Вытащили. Теперь важно, что бы срослись разодранные мышцы и сухожилия. Нервные центры не повреждены. Еще переживет тут у нас пару операций. Ему долго лежать – успеете наговориться.
* * *
Звонок Колобкова застал майора за рулем на пути к торговому дому "Восток".
─ Михаил Иванович, у меня важная информация по Алене. Ну, та, которую Армен на свидание приглашал.
─ Понял. Сможешь минут через пятнадцать быть у "Востока"?
─ Постараюсь.
─ Я тебя там, в машине буду ждать. Я на своей, на "Ниве".
Поворачивая на светофоре к "Востоку" майор увидел слева на тротуаре старика с бородкой в сером пальто. Тот по-приятельски помахал "Ниве" рукой. Колчанов, плотно зажатый потоком автомобилей в левом ряду, подпираемый колонной машин сзади, матернулся от досады. Не притормозить, не выскочить. Старик, словно читая его мысли, погрозил "Ниве" пальцем: "Ай-яй-яй!", спокойно сделал несколько шагов от кромки тротуара и растворился в потоке пешеходов.
"Дрессирует меня Отшельник, к себе приучает. Как говорит: "Не нужно резких движений. Не поймаешь! Я-то не прячусь, но в руки не дамся". В следующий раз надо вести себя спокойно, ждать от него знака, как Кторов советовал. Ждать, а не дергаться", – размышляя таким образом, майор подъехал к "Востоку" и припарковался на автостоянке фирмы.
Запыхавшийся Колобков появился минут через десять. Извинился и пояснил, что служебная машина поломалась, – добирался троллейбусом.
─ К делу, Дима, к делу, – поторопил майор.
– Докладываю. Разыскал я эту Алену, перехватил утром по дороге на работу. Знаете, говорю ей, что с Арменом случилось, с которым у вас встреча была назначена. Нет, отвечает, не знаю. Вчера из дома на работу вызвали весь отдел для строчной подготовки нового торгового договора. Пробыла на фирме до десяти вечера, а потом служебным транспортом всех развезли по домам. Я ее спрашиваю, часто такая вечерняя работа выпадает или это особый случай. Очень особый случай, говорит, тем более что просидели на фирме зря, никакого договора не составили, поперекладывали уйму старых бумаг, чай попили и всё. Потом спохватилась, а что ж такое с Арменом, спрашивает. Я пояснил, что он пошел к вам на свидание, а на него напали, избили и он теперь в реанимации лежит. Она побледнела, чуть не упала, товарищ майор. Мы на скамеечку присели, я сбегал минералки купил, попила, легче стало. Я стал уточнять, не говорила ли она кому-нибудь про свое свидание с Шаганяном. Она помолчала и призналась, что перед самым окончанием работы похвасталась сотруднице-приятельнице за соседним рабочим столом, что свидание у нее вечером с этим симпатичным брюнетом из налоговой. А больше никому. Даже дома родителям ничего не говорила.
─ Что за приятельница, выяснил?
─ Да. Белик Юлия. Работают вместе.
─ Ситуация понятна, Дима?
─ Думаю, Михаил Иванович, что Белик срочно проинформировала Геренста или Ургалчинова. Отдел вызвали на работу, а Армена выследили.
─ Кому же настучала Белик? Геренсту?
─ Алена сказала, что Геренст был с ними на работе, руководил как бы подготовкой документа, а Ургалчинов отсутствовал.
─ Алену и эту… Белик берите как свидетелей по делу о нападении на капитана милиции и все показания под протокол. А я иду к Курдюму. Теперь мне есть о чем с ним поговорить.
В коридоре офиса "Восток" Колчанов встретил Бочкина.
─ Ты где, майор? Мы уже тут крутимся, крутимся …, не знаем как не уйти.
─ Все, коллега, можно покидать этот Титаник. К Курдюму пойду сам. Спасибо!
Когда Колчанов вошел в приемную, секретарша обрадовано воскликнула:
─ Наконец-то, Эдуард Борисович вас уже заждался. Проходите.
Хозяин кабинета не поднялся из кресла приветствовать Колчанова. Нажал кнопку связи с секретаршей:
─ Вы на сегодня свободны. Присаживайтесь. Думаю, что утром вы задали мне не все вопросы интересующие ваше ведомство. Ведь вы не из налоговой, не так ли?
─ Допустим, – Колчанов устроился на диване в противоположном от стола хозяина конце кабинета.
─ Вы расположились так далеко от меня, – Курдюм устало улыбнулся. – Такое впечатление, что вы представитель высших сил пришли судить закоренелого грешника.
─ Я представитель закона, а вы, похоже, перестали верить в его силу и прикрываете преступников, – в голосе майора прорезался металл. – Вам известно о жестоком нападении на нашего сотрудника?
─ Я слышал.
─ Вы знаете, кто совершил нападение?
─ Я предполагаю.
─ Тогда поделитесь своими предположениями.
─ Это долгая история. Я именно предполагаю, а не утверждаю, вот в чем дело.
─ Все мое время давно уже посвящено расследованию странных событий в N-ске. И для вашего рассказа мне времени не жаль. Только не играйте со мной, не стоит. Или правду, или я во всем разберусь и без вас.
─ Я вижу ваш настрой, Михаил Иванович. Я поведаю все, что мне известно, но сначала признаюсь – давно жду, когда вы ко мне придете. Нет, не вы лично, а вы в более широком смысле.
─ А вы сами? Что не найдете к нам дороги?
─ Все не так просто. Во-первых, боялся, не за себя! Во-вторых, в глазах органов я могу выглядеть просто тронувшимся умом маразматиком. Моя история не совсем обычна. Скорее она очень необычна. И, честное слово, я даже не знаю, насколько вы готовы воспринять мои откровения? – Курдюм вопросительно глядел на Колчанова.
─ Что ж. Я думаю, что давно готов к вашей истории, Эдуард Борисович. Но чтобы подавить ваши сомнения назову ряд понятий, знакомых и вам: шаман, росомаха, Чакраватин, Тенгри… Достаточно?
Курдюм глубоко вздохнул. Колчанову показалось, что это вздох облегчения.
─ Михаил Иванович, я вижу, что мой рассказ не покажется вам бредом сумасшедшего. Поздравляю, ваше расследование на правильном пути. Семь лет назад при организационном и финансовом участии неких высоких московских особ я создал Торговый дом "Восток". Спрос на поставляемые товары оказался стабильно-высоким, мы быстро добились финансового успеха и даже процветания. К сожалению, в нашей стране политика и бизнес неразделимые вещи. Ни один человек с большими деньгами еще не выживал без политической или административной крыши, никто не выживает без оказания услуг людям наверху. Пришло время и аналогичных действий потребовали и от меня. Отказаться было просто невозможно. Это грозило упадком моего бизнеса и разорением. Я создал и возглавил в нашей области партию "Чести и совести". Ну, партия как партия. Ко мне пришли многие влиятельные в области люди. Мы успешно дали голоса на выборах за наш партийный список в Думу, я и многие члены партии стали депутатами областного совета. Мэр города тоже победил при нашей активной поддержке. Все в моей жизни складывалось как нельзя лучше. Но, как говориться, бог не только много дает, но и много забирает. У меня он забрал, наверное, больше чем дал. В автомобильной аварии погибает моя жена, Элла. Глупая, злая смерть. Вечером на трассе к ней на встречную выскочил самосвал "КаМаз". Представляете? Лоб в лоб. Никаких шансов. Мгновенная смерть. Водитель самосвала скрылся. Единственная дочь Ляля не смогла пережить смерть матери, как это удалось мне. Она не сумела воспринять трагическое событие, как делают это подготовленные жизнью, битые, что называется, люди. Следующей жертвой, которой я расплатился за свой успех, стало здоровье дочери. Ляля училась в девятом классе. Через несколько дней после похорон Эллы, дочь сказала, что у нее нет сил идти в школу, видеть улыбающихся, занятых чем-то людей. Она хочет побыть одна. Слезы у нее закончились, а с ними и сила жить. Она лежала без слов дни и ночи, не говорила, не ходила, не делала ничего. Нанятая няня кормила ее с ложечки, поддерживала в чистоте, купала, умывала, расчесывала. Я обратился к врачам. Диагноз – депрессия. Полное нежелание включать эмоциональные и физические силы организма. Апатия ко всему. Ляля закрыла вход в свою душу на крепкий замок, а ключ выбросила далеко-далеко в свое прошлое, в детство, в те времена, когда была жива мама. Так мне сказал врач психотерапевт. Ее психическая травма продолжилась в соматическом, физическом недуге. Ступорозная депрессия. Она проявляется в торможении двигательных и интеллектуальных функций. Ляля иногда ходит по дому, очень медленно, порой не замечает, что я к ней обращаюсь, кушает мало с большой неохотой. А иногда, врачи называют это псевдопаралитическое состояние, ляжет и не двигается по нескольку дней. Смотрит в потолок и пальцем не шевелит. Как выходит из такого растительного состояния, сразу появляется надежда на выздоровление. Но нет, все шло по-прежнему. Часть времени проводила в клинике, там ее пичкали антидепрессантами и транквилизаторами, часть – дома. Понимаете, что это выбило меня из колеи. Дела в бизнесе стали приходить в упадок. Наверху, при всем сочувствии к моим личным проблемам, это очень не понравилось. Мне прислали человека с новыми бизнесовыми и партийно-идеологическими установками. Это был известный вам Альфред Вольфович Геренст.
Первым делом он потребовал учредить предприятие "Драхма" и отдать туда часть коммерческих схем и финансовых активов. Значительную часть. Я согласился. Того, что оставалось, мне вполне хватало для обеспеченного образа жизни и лечения дочери. Но новые идеологические установки меня крайне удивили и взволновали. Евразийство, политико-культурный, как он выразился, культ Тенгри, для более успешного управления сознанием и волей избирателей, новая концепция кастового устройства российского общества, как ответ на евроатлантизм. Название новой фирмы, "Дхарма", Геренст истолковал как поддержание справедливости и баланса в мире. Я, как лидер партии теперь был обязан прививать партийцам новые политические взгляды, рассказывать о великой объединяющей силе татаро-монгольских завоевателей, ставить задачи по просвещению молодежи в этом духе. Признаюсь, Михаил Иванович, у меня не было ни сил, ни особого желания возражать. На областной партконференции мы избрали Геренста в областное бюро "Чести и совести" и в скорости как мой заместитель по идеологии он забрал всю партийную работу на себя. Идеология эта оказалась заразной штукой. Понял, когда время от времени разговаривал со старыми друзьями, членами партии. Новый миф о силе и величии, вместо школьного монголо-татарского ига, захватил воображение людей. Казалось бы, что монголы уже стали историческим старьём, почти сказкой, ан нет! Взрослые люди с высшим образованием как маленькие дети нырнули с головой в антиисторический бред и захлебнулись там восторгом от своего выдуманного величия.
Я еще не утомил вас, Михаил Иванович?
─ Нет. Я же сказал, что у меня предостаточно времени. Продолжайте.
─ Полтора года тому назад появился загадочный человек – Эрлик Иванович Ургалчинов. Геренст представил мне его как яркое воплощение живой идеологии Тенгри. В нём де смешаны русская и эвенкийская кровь, он шаман из клана росомахи и, в то же время, имеет высшее образование и является специалистом по лесному хозяйству. Гернст поставил его в "Дхарме" директором по коммерческим вопросам.
Ургалчинов произвел на меня гнетущее впечатление. Главное в нем не его злая улыбка, или недружелюбная молчаливость, и не его манера держаться надменно и смотреть на тебя как на муравья, нет! Главное – глаза. Миндалевидные, слегка удлиненные, черные как ночь. Когда встречаешься с ним взглядом, впечатление, что попал на рентген души. Он смотрит не на тебя, а в тебя. Мурашки по коже. Кажется, что если скажет в этот момент: "На колени!" – плюхнешься не задумываясь. Мне как-то пришло в голову, что такой взгляд был у Чингиз-хана – воля, знание, беспощадность.
Как-то вечером, в прошлом году, Эрлик без приглашения приехал ко мне в дом. Я, конечно, пригласил его войти. Как только мы расположились в гостиной, он сказал не церемонясь: "Я знаю, что ваша дочь больна. Я могу попробовать ее вылечить".
─ Позвольте, – ответил я, – это дело психиатров. Думаю, что у вас другие задачи в нашем городе.
─ Круг моих задач очень широк, не ваше дело определять его, – дерзко ответил Ургалчинов. – Альфред сказал вам, что я шаман? Все равно буду лечить вашу Лялю, хотите вы того или нет. Но лучше при вас, чем на расстоянии. Не бойтесь. Я не обижу ее.
Его слова, его бесовская сила надо мной была столь велика, что я, не сопротивляясь, повел его в комнату дочери. Эвелина, это полное имя дочери, полулежала на диване. Бледная, апатичная, она даже не посмотрела в нашу сторону. Эрлик взял ее руку в свою, присел рядом на диван. Поразительно, но, Михаил Иванович, как изменилось в этот момент его лицо. Обычная надменная маска спала, растворилась, он стал похож на внимательного, сочувствующего детского врача.
─ Духи смерти унесли ее душу далеко-далеко, в подземный мир. Теперь она на третьей ступени. Впереди еще четыре. Когда душа дойдет до седьмой ступени твоя дочь умрет, – Эрлик поднялся и подошел ко мне. – Я могу удерживать душу твоей дочери на третьей ступени. Я буду уговаривать духов, отпустить ее. Хочешь? – не дожидаясь моего ответа, он продолжил. – Сейчас я позову твою дочь, и она на время станет такой как была раньше. Но только на время. Сядь там, – он указал мне на стул в углу комнаты.
Я подчинился без слов.
Эрлик снял обувь, скинул пиджак. Медленно стал двигаться по кругу в центре комнаты, ритмично раскачиваясь и ударяя в ладоши. Потом шаг и удары ускорились, стали быстрее и резче. Он запел. Запел на непонятном, чужом языке. Песня звучала громко, прерываясь криками, всхлипываниями, ревом зверя и еще много-много разных подзвуков, намёков, оттенков…. Никогда я не слышал такого пения. Эрлик уже метался по кругу, прыгал, падал на колени, вздымал вверх руки и валился низ. Я подумал, что у него припадок буйства, со стороны это выглядело именно так. Вдруг он упал на спину и забился в конвульсиях, громко крича какие-то заклинания. Изо рта у него пошла пена. Я вскочил и бросился ему помочь, как вдруг моя Ляля поднялась с дивана и повернулась ко мне. Она смотрела на меня ясными, здоровыми, полными сознания глазами, бросилась ко мне и крепко-крепко обняла. "Папа, папа! – повторяла она. – Как мне там плохо без тебя, темно, холодно. Я не хочу туда, я буду здесь с тобой, не отпускай меня! Не отпускай меня туда!" Она держала меня за плечи своими слабыми, тонкими почти прозрачными от долгой болезни ручками и просила помощи. Я разрыдался как девчонка. Тут мы с ней увидели, что Эрлик поднялся с пола, обулся и одевает пиджак.
─ Покормите её хорошо. Поговорите, успокойте. Два-три часа она побудет здесь с вами. Потом опять уйдет туда. Я приду на следующей неделе, – сказав эти слова, он ушел.