Правда, верьте не верьте, Михаил Иванович, но два с половиной часа возле меня был мой ребенок, настоящий, а не призрак. Ляля хорошо покушала, искупалась, мы даже вместе прогулялись по двору. Я старался расспросить ее, что она чувствует, что думает. Но дочь только и повторила, что она "там", и не может быть "здесь". Я спрашивал, что такое это "там", где это, хотя я понимал, что речь о каких-то состояниях ее сознания. Ничего вразумительного она мне не ответила. Потом сказала, что ее там уже ждут, и она уходит. Поцеловала меня и прямо на глазах превратилась в больного депрессивного ребенка. Глаза погасли, движения замедлились, и я с трудом довел Лялю в ее комнату на втором этаже дома. Так я стал зависим от Ургалчинова. Зависим сильнее, чем от всех денег, законов, моральных правил и, вообще, всего на свете. Только он, приходя раз в неделю, дарил мне моего ребенка на два часа, настоящего здорового, а не призрака. Так продолжалось почти год. Он потребовал ничего не говорить врачам, пригрозил, что моя дочь может умереть, если соединить два способа лечения – шаманский и традиционной психиатрии. Я максимально удалил ребенка от врачебного надзора. Говорят, что у каждого человека есть своя кнопка, кнопка слабости. Они ее у меня нашли. Когда я произношу "они", то имею в виду Ургалчинова и Геренста. Да-да! Геренст все придумал с самого начала. Это он, как я потом понял, прислал ко мне в дом Ургалчинова в тот вечер. Теперь уже Геренст открыто выдвигал мне условия, шантажируя здоровьем дочери. Проще говоря, он угрожал, что душа ребенка подконтрольна шаману, и он в любой момент может отправить её на седьмую ступень тьмы, то есть убить.
Они заставили меня согласиться уйти с поста областного секретаря партии "Честь и совесть" и рекомендовать на эту должность Геренста. Это, правда, не очень расстраивало меня, я и так забросил политические дела. Московские боссы тоже хотели видеть только Альфреда во главе парторганизации, я не возражал. Недавно они предложили мне деньги, недостаточную сумму, за торговый дом "Восток". Я должен им передать предприятие полностью.
Далее, от меня требуют, чтобы я развернул в области политическую кампанию по пропавшему буддисту Рекунову, которого вы задержали и прячете. На самом деле, я знаю, что его жестоко избил Ургалчинов.
─ Эдуард Борисович, вам достоверно известно, что буддиста избил Ургалчинов? – привстал с дивана Колчанов.
─ Да, Михаил Иванович, я готов это подтвердить следствию. Дело в том, что Геренст и Ургалчинов крайне своеобразно истолковали партийную установку по привитию молодежи тенгрианского мировоззрения. Например, Геренст решил, что следует подмять под себя всех, кто интересуется восточными религиями, в частности, буддистов. Сначала Геренст хотел это делать, чуть ли не официально. Однако, Ургалчинов сторонник конспиративных действий. У меня, вообще, такое впечатление, что они поменялись ролями. Если в начале Геренст вел себя как начальник Ургалчинова, то вот уже месяца три, как Эрлик взял верх в их взаимоотношениях. Альфред здорово побаивается его. Не мудрено, по сравнению с Ургалчиновым Геренст просто зазнавшаяся тряпка. Я отвлекся. Ургалчинов считает, что важнее всего создать дееспособную тайную организацию, которая может наносить удары, запугивать, иметь тайную власть. Простите, Михаил Иванович, в вашем взгляде я вижу недоверие, мол, откуда ему это все известно. Я готов пояснить.
Поверьте, что я не такой уж безнадежно все проигравший человек. Если бы я не умел сопротивляться и вести свою игру, разве выжил бы я в нашем бизнесе? – в голосе Курдюма послышались нотки самодовольства. – Вы были в кабинете Геренста и видели его страсть к напичкиванию помещения всякой чепухой. Обратили внимание на макет буддийской пагоды?
─ Да.
─ Это мой подарок Геренсту на день рождения. В макете спрятано прослушивающее устройство. Обычно они совещаются вечерами, а я веду запись в машине, напротив офиса "Дхармы". Машину беру у старого друга. Отсюда у меня аудиотека их совещаний. Если устали меня слушать, готов передать записи.
─ Да, Эдуард Борисович, вы меня удивляете весь вечер. То мистикой, то предельным рационализмом. Продолжайте.
─ Хорошо. Ургалчинов повел вербовку Рекунова по телефону. Его подвел нетерпеливый, эксцентричный характер. Он решил явиться пацанам великим воином – Чакраватином. Закончилось все избиением и разбежавшимися буддистами.
─ Что вы можете сообщить по убийству Фарагова?
─ Страшное, безумное действие. Геренст был против, он чуть с ума не сошел от страха. "Шаманы космоса" вне сферы влияния этой части партийной структуры, их опекали в Москве. Я подозреваю, что, в силу своих особенных магических способностей, Ургалчинов всегда стоял выше Геренста. Его прислали сюда следить за последним. Это видно из его фразы в записях. Он высказался в споре с Геренстом примерно так: "Молчи, мразь! Я отвечал за них там наверху, я принял решение, что делать дальше!" Похоже, что Эрлик сам убил Фарагова, не прибегая к посторонней помощи. Его невозможно контролировать. Он сам себе человек, он одержимый каким-то неуемным потусторонним буйством. Если бы меня спросили, видел ли я когда-нибудь воплощение Сатаны, я указал бы на него, – Курдюм разволновался и раскашлялся. – Обещайте мне, Михаил Иванович, что не расскажете ему о нашем разговоре даже после его ареста. У вас будут пленки. Иначе, он просто убьет мою дочь. Для него жизнь человека ничего не значит. Ничего!
─ Успокойтесь. Вы и ваша дочь теперь под охраной закона.
─ Да, пока не забыл. Последний раз, когда Ляля была в себе после визита Ургалчинова, она сообщила мне странную вещь. Когда она находится "там" к ней часто приходит седобородый старичок и ласково говорит с ней, обещает, что скоро вернет ее к отцу навсегда. По ее словам он невысокий, в сером пальто. Я-то думаю, что это лишь видение, но все же… Вам не известен кто-либо, напоминающий по описанию этого старика из ее сна? Все-таки хоть какая-то надежда.
─ Нет, не известен, – Колчанов подошел к Курдюму и положил руку ему на плечо. – Похоже, что все в руках докторов.
– Завтра я принесу все записи сюда, в кабинет. Не нужно вам появляться у меня дома. А тут вы налоговик, пришли по работе.
─ Договорились. А вот про высоких московских боссов поведаете уже в облпрокуратуре, а может быть и где повыше.
* * *
Объем информации обрушенный Курдюмом плюс возможность подтвердить события пленками аудиозаписей застали Колчанова врасплох.
"Конечно, – размышлял он, – расследование должно было привести к прояснениям поставленных вопросов, но вот так сразу, в один момент. Почему Курдюм молчал, не торопился. Мотив ясен – страх за дочь. А что, теперь страх исчез? Возьмут Ургалчинова, и больше у него нет шансов видеть ее хоть иногда "здоровым ребенком, а не призраком", как он выразился. Ей привиделся Отшельник. Надежда. Но Курдюм не наивный мальчик, какое там выздоровление может дать персонаж из сна. Кажется мне, что он пытался вырвать у меня, что я знаю про Отшельника. Интересный игрок господин Курдюм. Зачем ему понадобился Отшельник? А если не ему? Вообще, кто такие эти его московские босы, он не назвал ни одного имени. Кто может назвать? Геренст и Ургалчинов. Посмотрим. Следующий сюрприз – пленки. Он сам ведет записи, сам установил прослушку. Откуда у него такие специальные навыки? Где служил, в каких структурах работал? Опять одни вопросы. Странно, что смерть жены такого влиятельного человека осталась не раскрытой, водитель сбежал с места преступления и его не нашли. Болезнь дочери и ее лечение, – больше похоже на сказку. Что-то тут не так? Геренст и Ургалчинов у него прямо демоны какие-то, особенно Ургалчинов. Черт, опять отвлекаюсь за рулем!" – Колчанов резко дал по тормозам, чуть не вылетев на перекресток на красный. – "Всё, поеду-ка домой! Попью чайку, и буду спокойно думать дальше".
Уже в подъезде его застал звонок мобильника.
─ Михаил Иванович, Колобков звонит…
─ Ну, выкладывай.
─ Белик Юлия не признается, что она кому-то сказала про то, что Армен должен был встретиться с Аленой вечером. Никому, ничего не говорила.
─ Думаешь, врет?
─ Не похоже.
─ Ладно. Написали они?
─ Да.
─ По домам отпускайте. Подвезите, время позднее. До завтра.
Клубок персон и отношений, который казался уже почти распутанным, связался в новые тугие узелки и никак не хотел выдавать тонкую, крепкую нить логики.
Елизаветы дома еще не было. Для врача обычное дело появляться в семье как красное солнышко. Срочный больной, операция и пропал тихий семейный вечер.
Колчанов крикнул Лешке.
─ Привет, сынок! Есть что пожевать?
─ Здоров, батя. Не-а, ничего. Хочешь, сосиски тебе сварю?
─ Давай. Только побольше, не жадничай! Голодный я как волк.
Пока переодевался в спальне, в голову полезла хитрющая и досадная в своем итоге мысль: "Два человека говорили про Ургалчинова одинаково, почти одинаковые плохие слова. Первый – Курдюм, второй – Бобров. Прямо с одного листа читали. Ты же сам, Миша, решил, что Бобров сидит на должности свадебным генералов, не по деловым качествам.
И кто же его мог туда поставить? Курдюм! Друзья? Конечно. Бобров Курдюма Эдиком назвал, знает, что Ургалчинов лечит его дочь, по его рассказу выходит, что Эрлик подмял под себя Альфреда, даже бьет его. Курдюмовская песня. Его человек в Гаване.
Ах, ты ж Бобров, твою мать. Это ты настучал, что Армен девчонку снял. А кому ты стуканул? Кому ж как не гражданину Курдюму!
За дурака Колчанова посчитали! Повели одной тропой, подставили "злых гениев", особенно Ургалчинова. Вот он, вор, насильник и убийца, занимайся майор, бери его гада! Явный шаман, не из наших мест. Чакраватин просто какой-то! Может быть, еще и ухлопаешь его при задержании. Песня! А как же Геренст? Вот скажи себе, Колчанов, если бы ты оказался в такой ситуации, ну не ты сам, а просто берешь логику врага. Что можно сделать с Геренстом? Что-что? Угрохать его, вот что! Когда? Да сегодня же, Миша! Сегодня. Завтра тебе плёночки отдадут, если отдадут, а Альфред Вольфович будет уже в подземном мире!"
Колчанов набрал на мобильнике Сайгака.
─ Глеб Владимирович, прошу прощения за поздний звонок. Можешь говорить?
─ Могу. А вот ты, не знаю!
─ Не понял?
─ Совсем не понял или догадываешься?
─ Не томи!
─ Ладно. Мне недавно позвонили сверху, в обход главного. Не наша структура, но с благословения прокурорской службы. Слушаешь?
─ Да.
─ Сказал, что тебе сегодня некто дал очень важную информацию, на основе которой фактически раскрывается все дело. Так?
─ И да, и нет.
─ Но информацию дали?
─ Дали.
─ Ну вот. И весь перец! На основе полученной информации задерживать преступников, а этого "некто" больше не беспокоить. Совсем.
─ Здрасьте, мы приехали! А пленки? Некто еще пленки обещал.
─ Не будет пленок. Он их отдаст туда. Ясно?
─ Не очень. А если, например, этот некто у меня главный подозреваемый, тогда как?
─ Миша, ты с ума сошел? Мне пояснили, что он вне подозрений, точно. Ты хорошо все понял?
─ Слишком, слишком хорошо. До завтра, Глеб!
"Все слишком ясно, все так просто! Ход закрыт. Хода нет. Дальше политика, разрешение на мракобесие. А что сегодня? А сегодня будет жаркая ночь! Очень жаркая!" – Колчанов снова набрал Сайгака.
─ Глеб, это снова я!
─ Что еще, Миша?
─ Разрешили ж заниматься преступниками на основе полученной информации?
─ Ну!
─ Давай сейчас брать Геренста и Ургалчинова, да, прямо сейчас. Иначе к утру у нас будет два трупа и тупиковое дело. Надо сейчас, я прошу!
─ На основе чего такие выводы, такая спешка?
─ Глеб, если к утру будут трупы, ты будешь отвечать! Понял? – заорал в трубку Колчанов. – Ты! И я буду везде показывать, что предупреждал тебя. Ты понял?
─ Успокойся. Давай через десять минут выходи – я выезжаю за тобой!
Колчанов набрал Колобкова.
─ Слушай, Дима! Срочно звони Цапкину. Садитесь на свои машины, да, на собственные! И по адресам. Один к дому Геренста, другой Ургалчинова. Адреса-то знаете?
─ Не только адреса, товарищ майор. Дома знаем, подъезжали, присматривались.
─ Отлично. Работа на всю ночь. Если куда выйдут или поедут – сопровождать, и постоянно докладывать мне. Все понял?
─ Так точно!
Алексей позвал его на кухню.
─ Пап, сосиски сварились! Иди, пока горячие!
─ Не судьба, Лешка. Останусь сегодня без сосисок! – Ответил Колчанов из прихожей, завязывая шнурки на ботинках, подумал: "Хорошо, если только без сосисок останусь".
Снаружи открыли ключом входную дверь. Вернулась Елизавета.
─ Надолго? – поинтересовалась без лишних расспросов.
─ Не знаю. Скорее всего, да.
─ Готов меня выслушать? Я узнала по твоей просьбе про лечение дочери Курдюма или уже завтра?
─ Нет, Лиза, сейчас в самый раз. Я внимательно слушаю, – Колчанов остался сидеть на пуфике в прихожей, а Елизавета присела на краешек телефонного столика.
─ Дочке Курдюма едва исполнилось четырнадцать лет, когда в автокатастрофе погибает ее мать Элла Курдюм. Самому Эдуарду Курдюму она приходится не родной дочерью, а падчерицей. Удочерена им после вступления в брак с Эллой. Девочке тогда было два годика. Сам понимаешь, что эти данные конфиденциальные, узнала по большому знакомству. Смотри не проговорись, что я тебе сказала.
─ Не дурак, понимаю, – буркнул Колчанов.
─ После смерти матери ребенка Курдюм обратился за помощью к врачам только через два месяца. Ситуация была очень запущенная. Ступорозная депрессия, ослабленные физические и интеллектуальные функции и прочие довески. В общем, психическая травма нашла продолжение в физике организма. В больнице, на стационаре он ребенка практически не оставлял. Настоял на домашнем содержании, врачи не стали возражать. Условия в больнице, сам знаешь, не самые прекрасные, – подумали, что ребенку дома будет лучше. Лечащий врач, Илларионов Антон Петрович, хороший специалист, внимательный, вдумчивый. Несколько раз посещал больную на дому, периодически принимает ее в своем кабинете. Курдюм привозит дочку в больницу лично. Всегда только сам. Присутствует при осмотре, не отходит от нее ни на шаг. Вроде бы все нормально. Заботливый, любящий отец. Вот только Илларионову показалось, что когда заканчивается приём, девочка берет его за руки и держит крепко, ну, насколько может в таком ослабленном состоянии и смотрит-смотрит, как просит о чем-то. Она, как бы, не хочет от него уходить, не хочет идти домой. Я думаю, Миша, а если это сигнал, единственный почти незаметный, сигнал который может послать ослабленный больной ребенок?
─ Ты сама говорила с Илларионовым?
─ Да, я только от них. Его жена, тоже медик, моя однокурсница. Цени! Я тебе как Штирлиц информацию добываю. Честно скажу, нелегко. Он и рассказал-то только потому, что больше некому. Надеется, что ты разберёшься и или подтвердишь его подозрения, или рассеешь. Если это просто симпатия пациента к врачу, такое нередко, ничего страшного, а если… сам понимаешь…
─ Спасибо, Лизонька, – Колчанов чмокнул жену в щеку. – Ты даже не представляешь, как это ценно и как это вовремя. Я убежал!
У подъезда Колчанова ждала служебная машина Сайгака. Глеб сам сидел за рулем. Открыл дверцу на переднее сиденье, не выходя из автомобиля:
─ Михаил Иванович, садись!
Колчанов, ныряя внутрь, увидел фигуру мужчины на заднем сиденье. Молча сел возле Глеба. Сайгак завел машину и выехал со двора. Какое-то время ехали не говоря ни слова. Незнакомец, наконец-то, подал голос:
─ Представьте меня майору, Глеб Владимирович!
─ Представляю, – отреагировал Сайгак. – Знакомься, Михаил Иванович, подполковник ФСБ Буюн Генрих Максимович. Прилетел к нам из столицы сегодня, как понимаешь, неспроста, по нашему расследованию.
Колчанов продолжал молчать.
"Пусть сам начинает разговор, посмотрим, – куда поведет, – подумалось майору. – Теперь мне болтливость ни к чему".
─ Что молчите, майор? – Обратился к нему фээсбэшник.
─ А что вы хотите услышать от меня, если знаете гораздо больше? – Огрызнулся Колчанов.
─ Ну, это вы зря так. Давайте без наездов. По-дружески.
─ Хорошо. Тогда расскажите мне кто такой Курдюм, откуда у него такие навыки – установка прослушки, ликвидация пацанят, техника рукопашного боя, а морочить мозги и дезинформацию запускать – ну просто мастер. Не много ли умений для простого коммерсанта?
─ Майор, вы хороший грамотный специалист, но в своем расследовании зашли слишком далеко. Ваше дело – музейный бубен и убитый музыкант. Найдите музейную вещь, хотя бы, а по Фарагову вам уже намекнули кто убийца, вот и берите его.
─ Дело в том, подполковник, что без Курдюма-то бубен не ищется, а без этой Тенгрианщины не объясняется убийство Фарагова. Вот в чём всё дело, – Колчанов развернулся к собеседнику. – А еще, подозрение у меня такое есть, что сегодня ночью произойдет кое-что, и к утру брать будет уже некого.
─ Не преувеличивай, майор, – повысил голос Буюн. – Мы, что, по-твоему, полные идиоты? Ты один на весь мир такой вояка? Занимайся, пожалуйста, Геренстом, Ургалчиновым, Рекуновым. Кто тебе мешает?
─ Сегодня ночью двоих из перечисленных вами субъектов убьют.
─ Кто?
─ Курдюм!
─ Чушь! Зачем ему это нужно?
─ Что бы списать на Ургалчинова убийство Фарагова и старухи-пенсионерки, а на Геренста – организацию всех дел. Да и свидетель лишний. Если вы не в курсе, это может означать одно из двух. Или Курдюм вышел из под вашего контроля и у него своя игра, или вы изображаете незнайку.
─ Курдюм под нашим контролем!
─ Ясно. Отвечает за одно из региональных звеньев политического спецпроекта? Очень хорошо. Вопросик у меня. Как долго Курдюм прожил в Индии?
─ Майор! У него закрытая биография. В Индии, ты смотри! Где вы выкопали такой вопрос?
─ Не выкопал, а логически вычислил. Вы контролируете только его внешнее поведение, а психика, а потаенные мотивы, а цели? Если вы действительно не в курсе, повторюсь, он вас разводит как идиотов!
─ Остановите машину, Глеб Владимирович! – Потребовал Буюн. Сайгак дал по тормозам. – Пошли на воздух, майор. Жарко тут стало. Останьтесь в машине, Глеб.
Они вдвоем отошли от автомобиля метров на двадцать, прежде чем подполковник спросил уже совсем спокойным тоном:
─ Что вам известно? Расскажите, пожалуйста. Это очень важно для всех.
─ Хорошо. Но только в порядке обмена. Курдюм жил в Индии?
─ Ах, какой вы упертый, Михаил Иванович! Да, жил около двух лет. Он специалист по Востоку.
─ Теперь еще вопрос. Скажите, неужели вам будет нужен в публичном политическом проекте человек, скомпрометировавший себя уголовными преступлениями?
– Нет, не нужен. В этом я могу вас заверить.
─ Будем считать, что я почти вам поверил. Как опытный специалист он наверняка знаком с тем как возникает и протекает тяжелое психическое заболевание, например, тяжелая форма депрессии. Вы же знаете, что его приёмная дочь тяжело больна, а причина – трагическая смерть матери.
─ Знаю.