Джо Льюис, стоявший возле него, глухо пробубнил:
– Поторопитесь, – и закашлялся. – Мне здесь долго не выдержать.
– Так давайте отсюда, – ответил Гиддингс. – Мы доделаем!
Нат в дыму и почти полной темноте увидел, как Льюис, пытаясь возразить, взмахнул рукой, но тут же бессильно опустил ее. Глубоко закашлялся, раздирая легкие. Пошатнулся, споткнулся, упал, попытался встать, но не сумел.
Гиддингс выругался:
– Разрази меня гром...
– Оставайтесь здесь, – сказал Нат. – Я его вытащу наружу.
Он наклонился к Льюису, перевернул его на спину, усадил, медленно, с трудом перебросил его через плечо, как это делали пожарные, глубоко вздохнул и, наконец, с трудом встал на ноги.
Ноги у него дрожали, а в легкие даже через противогаз проникал запах дыма, вызывавший тошноту, от которой невозможно было избавиться.
Нат согнулся в три погибели и походкой, представлявшей нечто среднее между шагом и ползком, двинулся на свет.
Тело Льюиса было совершенно безвольным и от этого казалось еще тяжелее. Нат не мог определить, дышит ли еще Льюис. Доковыляв до первой лестницы, он медленно и тяжело начал взбираться наверх.
"Одна, две, три... в каждом пролете – четырнадцать ступенек... "
Почему он сейчас вспоминает такую ерунду?
"Тринадцать, четырнадцать... передохнуть, а потом следующий пролет, но дым все не рассеивается".
Ему казалось, что следующий шаг будет последним, хотя и знал, что это не так. Все, что можно было сделать, – это, как в горах, при восхождении по крутой тропе, смотреть под ноги и сосредоточиться на размеренном ритме шагов. И следить за дыханием. Не обращать внимания на кашель.
"Тринадцать, четырнадцать, опять площадка, снова отдых и новый пролет".
Один раз он споткнулся о шланг и упал на колени, почувствовав острую боль. Хотел было бросить Льюиса, мешавшего ему встать, но сумел преодолеть искушение.
"Встать, черт тебя побери, встать! "
Он слышал голоса, но знал, что это бешеный его собственный пульс бьется в голове.
Он остановился посреди пролета и кашлял, кашлял, кашлял, потом поковылял дальше.
Перед ним были только мрак и дым. Наконец показались закрытые двери.
"А что, если они заперты? Если так, – сказал себе Нат, – то я выбрал не ту лестницу и нам конец".
Взобравшись на последние две ступеньки, он свободной рукой поискал дверную ручку. Ее не было.
Тошнота подступила к горлу, невозможно было удержаться от рвоты, не то что думать.
"Ручки нет – почему? Идиот проклятый, ты же знаешь ответ – почему? Ты архитектор или нет? "
Он наклонился и ткнул беспомощным телом Льюиса в двери, которые тут же распахнулись, и он едва не упал в полный дыма вестибюль.
Наконец он был снаружи, на невероятно свежем воздухе, на площади, избавленный от противогаза, и уже подходили двое в белом, чтобы снять с его плеч тело Джона, а кто-то говорил: "Подышите этим", и прижимал ему к носу и рту резиновую маску.
Нат глубоко вдыхал кислород, и площадь постепенно проступала сквозь туман, а тошнота отступила. Он снял маску и, пошатываясь, побрел к трейлеру. Когда он взбирался по лестнице, ноги его еще не слушались.
Один из пожарных ему улыбнулся:
– Не хотите перейти к нам? Такие прогулки в задымленные помещения можем предложить вам почти ежедневно, если они вам нравятся.
– Нет уж, спасибо, – ответил Нат и заставил себя улыбнуться, хотя вышло это не лучшим образом. – С этого момента берусь только за лесные пожары.
– С вами все в порядке? – спросила Патти.
Нат сначала не заметил Патти, но теперь увидел ее, стоящую рядом, маленькую, ловкую и сейчас полную неподдельного участия. Почему?
– Вполне, – ответил Нат. – Только переведу дух.
– У вас такой вид, – продолжала Патти, – как будто вас только что выловили в Ист-Ривер, как говаривал папа. – Она неуверенно улыбнулась.
Браун спросил:
– Как дела с лифтом?
Нат устало махнул рукой:
– Возможно, будет работать. Хотят попробовать.
"Другого выхода не было. Хотя... "
– Что-то Береговая охрана не торопится.
По ступенькам поднялся Гиддингс. Увидев его, Нат представил себе, как он выглядит. Часть лица Гиддингса, до того скрытая противогазом, была белым пятном. Лоб черный, и волосы покрыты сажей. Вельветовый пиджак промок насквозь и весь покрылся пятнами.
– Что вы смеетесь? – спросил Гиддингс.
– Мы как два трубочиста, – ответил ему Нат, продолжая улыбаться. – А трубочисты приносят счастье, так что будем надеяться.
"И молиться, – сказала себе в душе Патти, – за счастье всех близких. И за тебя, папа. Господь тебя спаси! "
Браун спросил:
– И что дальше?
– Если он тронется, – продолжал Гиддингс, – то остановится только у банкетного зала, разве что... – он пожал плечами, – разве случится не знаю что. Но дело в том, что мы не узнаем, поднялся ли он, пока они нам не сообщат. Пойду свяжусь с ними.
С Брауном и пожарными он перешел к телефону.
Патти тихо позвала:
– Нат!
"Что ее толкнуло на это? Только одиночество? "
Она не имела понятия, но не имела и сил сдерживать себя:
- Он умер, Нат. Папа. Знаете, он был такой, большой и сильный...
– Мне очень жаль. – Нат взял обе ее маленькие чистые руки в свои, потом расстроенно увидел, что он наделал. – Этого мне тоже жаль.
– Это не важно, – Патти не пыталась отнять свои руки. – Звонила мама. Она его видела, но он он ее не узнал.
Нат снова сжал ее руки:
– Только спокойно. Спокойно.
"Что еще можно было сказать. Не умею я этого, – подумал он. – Единственное, в чем я разбираюсь, это дома, а не люди".
– Мне очень жаль, – повторил он, но эти слова казались ему пустыми.
Патти прикусила нижнюю губу. Глаза ее были закрыты. Когда она их открыла, они предательски блестели, но слез не было.
– Все уже в порядке. – Она помолчала. – Поль... – начала она уже другим тоном.
– Что с ним?
Патти глубоко, но неуверенно вздохнула:
– За обедом я сказала отцу о Поле и Зиб. Мне очень жаль, но я сказала ему, что ухожу от Поля, и должна была объяснить причину.
Нат снова сжал ее руки:
– Разумеется.
"Но где же боль от этого открытия, от понимания, что он рогоносец? Почему ему это безразлично? Неужели все это время он только убеждал себя, что живет с Зиб в чем-то, считавшемся супружеством, в то время как в действительности это было только легализованным сожитием на публике, из которого не вытекали никакие обязательства? "
– Поль говорил с ним после меня, – продолжала Патти. – Был там, когда у отца начался приступ. – Она замолчала, наблюдая за лицом Ната.
В другом конце трейлера четверо мужчин суетились вокруг телефона. Слышались голоса, но разобрать слова было невозможно. Здесь, на маленьком изолированном пространстве, стояла тишина. Наконец Нат спросил:
– Что вы хотите сказать, Патти?
– Насколько я знаю отца, – ответила она, – он выложил Полю все, в том числе и о Зиб. Вы думаете, нет?
Она помолчала.
– И что, вы думаете, мог ответить Поль?
Она снова помолчала, потом сама ответила:
– Что у нас с вами тоже рыльце в пушку. Лишь бы не тонуть одному. Я Поля знаю.
Их окружала тишина, и время словно остановилось.
– Не знаю, – ответил Нат, но он знал.
"Я Поля знаю", – к этому утверждению он мог присоединиться.
– Я плохо разбираюсь в людях, – сказал он, – Зачем осуждать, пока не доказана вина?
Патти покачала головой, решительно вздернула подбородок.
– Если все было так, – сказала она, – отца убил он, – Ее руки в ладонях Ната забила дрожь. – И если мне представится такая возможность, – продолжала она, – я убью Поля, Господь свидетель.
Нат тут же начал:
– Патти... – но запнулся.
Браун кричал в телефон:
– Вы в этом уверены? Черт побери, так убедитесь!
Он обратился к Гиддингсу и пожарным:
– Он думает, что лифт дошел до них. Думает! – И снова закричал в трубку. – Это точно? Да, мистер губернатор? Охренеть можно!
Пауза.
– Да, губернатор! Останусь на связи.
Он прикрыл трубку рукой:
– Лифт наверху. Они пытаются открыть двери. Что вы на это скажете?
Он через весь трейлер взглянул на Ната:
– Теперь можем забыть эти глупости со спасательным тросом.
Нат задумался. Наконец-то речь идет о вещах, о которых он может судить со всей ответственностью.
– Нет, – сказал он. – Если лифт на ходу, отлично. Но на всякий случай оставим запасный выход.
21
Первыми не выдержали жара окна на северо-западной стороне шестьдесят второго этажа. Тяжелые обломки закаленного дымчатого стекла отлетели от Башни, как при взрыве, сосульками засверкали в долгом падении и разбились на площади. Толпа охнула, раздались крики.
- Подвиньте барьеры подальше, – заорал сержант. – Назад, черт побери, назад!
Постовой Шэннон провел рукой по лицу и, не веря своим глазам, уставился на кровь, растекавшуюся по его ладони и капавшую между пальцев.
Барнс выхватил носовой платок, свернув, приложил его к длинной, чистой ране:
– Прижми как следует, Майк, и давай к санитарной машине. Придется зашивать.
– Как думаешь, – спросил неисправимый Шэннон, – светит мне медаль за ранение, Фрэнк? Я всю жизнь хотел стать раненым героем.
– Значит, твоя мечта сбылась.
Барнс начал оттеснять толпу от вероятного места падения осколков.
Лозунги на площади исчезли, но изуродованное сооружение предоставило преподобному Джо Уиллу Томасу повод для проповеди.
– Это воля господня! – Вещал он своим библейским голосом. – Это воздаяние за прегрешения и гордыню, которые идут бок о бок. Это новые Содом и Гоморра! Содом и Гоморра, говорю я вам.
Нашлись и такие, кому это сравнение показалось подходящим.
Над площадью летал пепел. Лужи на мостовой превратились в озера, поверхность которых была черной от сажи.
Высоко, невероятно высоко от сияющей Башни поднимался столб дыма. Ниже, по другую сторону здания, клубился другой и, подгоняемый ветром, огибал всю Башню, как гигантский удав.
Из дверей вестибюля тоже валил дым, но уже не такой густой. Многие в толпе думали, что пожар локализован. Но это было не так.
– Рано или поздно, – сказал служащий страховой компании с Пайн-стрит, – это должно было случиться. Я не хочу, чтобы на меня ссылались, но это так. И слава Богу, что нас это не касается.
– Им придется поднять ставки.
Служащий кивнул:
– Это несомненно. Убытки нужно компенсировать.
– А что с людьми там, наверху?
– Это хороший вопрос, – ответил служащий. – Но ответа я не знаю. Мы страхуем вещи, а не людей.
22
17.32 - 17.43
Канцелярия банкетного зала снова превратилась в командный пункт, командующим в котором был губернатор.
– Какова вместимость лифта? Максимальная? Даже с перегрузкой?
Бен Колдуэлл ответил:
– Считается, что он берет пятьдесят пять человек. Но, возможно, туда втиснется еще с десяток.
– Втиснется, – решил губернатор, помолчал, потом невесело улыбнулся. – По традиции, первыми идут женщины и дети. Надеюсь, никому не кажется, что об этой традиции нужно забыть?
– Мне, – сказала Бет.
Наступила тишина.
– Вы – выдающиеся люди, – продолжала она. – Вас нужно сохранить. Бросьте ваши глупые рыцарские замашки и смотрите на вещи реально.
Гровер Фрэзи произнес:
– Слушайте! Слушайте!
– Заткнитесь, Гровер! – одернул его губернатор. В его голосе звучала ярость.
Сенатор Петерс сказал:
– Ладно, моя дорогая, посмотрим на вещи реально. Мы свое уже прожили. Мутили воду, как могли, и преодолевали обстоятельства, с которыми могли справиться.
Ораторские привычки очень сильны, но сенатор заставил себя не развивать эту мысль дальше:
– Дело в том, что эта традиция вытекает не из какого-то допотопного представления о рыцарстве, а из того самого реалистического подхода, на котором вы настаиваете. Будущее человечества – вы, а не мы. Пока мы живы, мы решаем его проблемы, но вы заботитесь о том, чтобы кто-то пришел нам на смену.
Губернатор его поддержал:
– Вы в меньшинстве, Бет.
Он нежно улыбнулся и обвел взглядом комнату:
– В первую очередь – все женщины. Вы, Пит, – обратился он к шефу пожарной охраны, – проследите за этим. Остальные – помогите ему. И поторопитесь!
Бет подождала, пока они не остались одни:
– Я не поеду, Бент. Без вас – нет.
– Нет, поедете. – Губернатор подошел к внутренней стене комнаты. – Подойдите сюда.
Он дождался, пока она, удивленная, медленно подошла, потом взял ее руку и приложил ладонь к стене. Она ее тут же отдернула.
– Что, горячо? – спросил губернатор. – Мы не можем терять время, а я хочу видеть вас в безопасности.
– Я вам уже говорила...
– А я вам еще раз говорю, что поедете. – Он приподнял ее подбородок и легонько поцеловал.
– Я не буду произносить речей. Первый раз в жизни мне не хватает слов, чтобы высказать, что я думаю и чувствую. – Он ласково улыбнулся. – А если это звучит невероятно, так и вся эта история невероятна, но она ведь произошла!
Он обнял Бет за талию:
– Пойдемте. Я вас провожу.
Она все еще дрожала:
– Что, если лифт не поднимется еще раз? За вами? За всеми остальными?
– Надеемся, что поднимется. Но прежде всего должны оказаться в безопасности вы.
Они вместе подошли к дверям и остановились. В это время в зале кто-то закричал:
– Черт возьми, как вы это себе представляете?
Раздались новые возбужденные голоса и топот бегущих ног.
– Подождите здесь, – сказал губернатор и выбежал в зал.
Обстановка внезапно чудовищно изменилась. "Как муравьи на разоренном муравейнике", – подумал губернатор, видя, как все суетливо и бесцельно мечутся взад и вперед.
– Стойте, – закричал губернатор, – стойте!
Суета немного стихла. Лица повернулись к губернатору. Стало почти тихо.
– Что все это значит? – спросил губернатор. – Вы ведь все взрослые, сознательные люди. Что вдруг, черт возьми, стряслось, что вы так себя ведете?
Его голос отрезвил всех, как удар бича.
– Там внизу совершилось чудо, – продолжал он, – нам послали лифт. Если...
– В том-то все и дело, Бент, – ответил сенатор Петерс, чей пролетарский акцент был заметен больше, чем обычно. – Лифт был да сплыл. Он идет вниз и остановить его невозможно. И везет только одного пассажира. Угадайте, кого?
В зале было тихо и все глаза уставились на губернатора.
"Не нужно гадать, – подумал он, – я и так знаю".
А вслух сказал:
– Кого, Джек?
– Поля Норриса, – ответил сенатор, – кого же еще? Судью Поля Норриса.
Губернатор кивнул, медленно повернулся и пошел в канцелярию. Он прошел мимо Бет, как будто ее и не было, сел за стол, взял трубку и нажал кнопку громкой связи.
– Это Армитейдж. Лифт пошел вниз. В нем всего один пассажир. Я хочу, чтобы его задержали.
Голос Брауна ответил:
– Да, господин губернатор. – И потом недоверчиво спросил: – Только один пассажир?
– Я же сказал. – Губернатор помолчал. – Я хочу, чтобы вы доложили прокурору, что этот человек угнал лифт. Если у прокурора есть мозги в голове, то он должен обвинить его в покушении на убийство. – Потом добавил: – Возможно, трудно будет найти свидетелей. Это вы тоже ему объясните.
Браун ответил:
– Мы немедленно пошлем лифт обратно. Если получится.
Губернатор кивнул.
– Если у вас это получится – повторил он. – Понимаю.
Он снова помолчал:
– Вы сделали огромную работу, работу через невозможное. Хочу сказать вам, что мы это знаем, все, кто здесь.
Он задумчиво посмотрел на телефон:
– Как долго выдержит телефонная связь, мы можем только гадать. Я убежден, что здесь должен быть какой-нибудь транзисторный приемник. Они есть повсюду. Тогда вы сможете передавать нам информацию через городское радио. Мы оставим приемник включенным.
Он поднял глаза. На пороге стоял мэр. Он кивнул.
– Я поищу какой-нибудь транзистор, – сказал он и добавил: – Им удастся отправить лифт наверх еще раз?
– Мистер губернатор! – раздался голос Брауна в репродукторе.
– Да, я у телефона.
– Лифт пришел вниз, губернатор. Человек в нем. – Браун помолчал. – Он мертв, мистер губернатор. Страшные ожоги. – Голос его дрожал.
Потом раздался голос Ната Вильсона усталый, но уверенный:
– В ядре здания, очевидно, ужасно высокая температура. Как от паяльной лампы.
Мимо мэра прошел Бен Колдуэлл.
- А как насчет противогазов, Нат? Асбестовых костюмов? Наполнить кабину чем-то охлаждающим...
– Нет, – ответил Нат. – Это был единственный шанс, и мы его упустили. Кабина уже не поднимется. Она серьезно повреждена и сошла с направляющих, которые, видимо, деформировались. Попробуем с другим лифтом, но... – Он не договорил.
Колдуэлл глубоко вздохнул и присвистнул:
– Понимаю.
Снова раздался голос Вильсона:
– Мы все еще работаем внутри здания. Продвигаемся от одного пострадавшего этажа к другому. Простите, мистер губернатор, если бы, – голос вдруг умолк, – если бы эта чертова Башня не была так высока...
Наступила пауза.
– Теперь нам остается, – продолжал Браун, – только та безумная идея Вильсона.
Губернатор ничего не ответил.
– Оставайтесь с нами на связи, – сказал он, отодвинул стул и устало поднялся. – Пора говорить правду. – Он направился к дверям.
– Это необходимо, Бент? – окликнула его Бет.
– Моя милая, – ответил губернатор, – если я и научился чему-то на своем длинном жизненном пути, так это тому, что хуже всего люди ведут себя, если оставить их в неизвестности. Лицом к лицу с горькой правдой они могут реагировать неприятно, но если им совсем ничего не сказать, то начнут возникать разные слухи и паника не заставит себя долго ждать.
Губернатор, как и перед этим, встал на стул посреди зала, подождал, пока стихнут разговоры, и начал:
– Лифт спустился в вестибюль. – Он подождал. Раздался тихий сердитый ропот. – Человек, который был в нем, – продолжал губернатор, – оказался мертвым. В ядре здания, следовательно, невероятная жара. – Он снова сделал паузу.
На этот раз все молчали. Он уже овладел вниманием слушателей.
– Нам попытаются послать другой лифт. И, если им это удастся, в нем будет защитная одежда и изолирующие противогазы. – Он развел руками. – Если им удастся послать другой лифт. Но я в этом совсем не уверен.
Кто-то заколотил в противопожарные двери в другом конце комнаты. Губернатор умолк, а шеф пожарной охраны подбежал к дверям, нажал ручку и распахнул настежь. В зал ввалились пожарные Денис Хоуард и Лу Старр.
У обоих в руках были длинные, тяжелые пожарные багры, загнутые с одного конца и сплющенные с другого. На шеях болтались противогазы. На обоих лицах заметна была смертельная усталость. Когда вслед за жестом губернатора они двинулись к нему, ноги у них тряслись.
– Закройте двери, – сказал губернатор, потом обратился к обоим пожарным: – Спасибо, что вы пришли.