Фостер прошептал:
- Ну, Билл, сейчас не время.
- А с этим что? - спросил мужик в бордовой рубашке.
- Уберите его отсюда и все.
Другой мужик, в красной рубашке, взял меня за локоть и повел по дорожке.
Фостер шептал на ухо Шоу, не поднимая глаз:
- Это особенное дело, специально для Джона.
Мы прошли мимо них.
- Ты сюда на машине приехал?
- Да.
- Давай сюда ключи, - сказал бордовый.
Я сделал как мне велели.
- Эта - твоя? - спросил красный, показывая на "виву", припаркованную на тротуаре.
- Да.
Мужики обменялись ухмылками. Бордовый открыл пассажирскую дверь и откинул сиденье.
- Давай назад.
Я сел назад с красным. Бордовый сел за руль и включил зажигание.
- Куда?
- К новым домам.
Я сидел сзади, спрашивая себя, почему я даже не попытался убежать, думая, что, возможно, тогда все закончилось бы не так плохо и что хуже того, как меня избили в доме престарелых, ничего не бывает. И тут красный ударил меня так сильно, что моя голова разбила боковое окно из плексигласа.
- Заткни …бало, - заржал он, хватая меня за волосы и толкая мою голову вниз, между коленей.
- Если бы он был пидором, то заставил бы тебя отсосать, - крикнул бордовый.
- Вруби-ка музыку, мать ее, - сказал красный, все еще держа мою голову внизу.
Машина наполнилась звуками "Бунтаря".
- Сделай погромче, - крикнул красный, поднимая меня за волосы, шепча: - Ах ты, пидор гнойный.
- Кровь есть? - спросил бордовый, пытаясь перекричать музыку.
- Маловато.
Он снова толкнул меня к окну, вцепился левой рукой в горло, отсел чуть-чуть подальше и коротко, но сильно ударил в переносицу, разбрызгивая горячую кровь по салону.
- Вот так-то лучше, - сказал он и аккуратно прислонил мою голову к треснувшему окну.
Я смотрел на центр Уэйкфилда субботним предрождественским вечером 1974 года, теплая кровь струилась из моего носа на губы и вниз на подбородок. Я думал: как тихо для субботнего вечера.
- Отключился? - спросил бордовый.
- Ага, - ответил красный.
Боуи уступил очередь Лулу, или Петуле, или Сэнди, или Силле. "Маленький барабанщик" нахлынул на меня, когда рождественские огни сменились тюремными прожекторами, а машина застряслась по стройплощадке "Фостерс Констракшн".
- Здесь?
- А почему нет.
Машина остановилась, "Маленький барабанщик" заглох.
Бордовый вышел и откинул сиденье, красный выгрузил меня на землю.
- Он, бля, совсем вырубился, Мик.
- Ага. Извини типа.
Я лежал между ними, лицом вниз, прикидываясь трупом.
- И что нам делать? Оставить его тут?
- Да ни хера.
- А что?
- Поразвлечься маленько.
- Только не сегодня, Мик. Мне реально в лом.
- Ну совсем чуток, а?
Они взяли меня за руки и поволокли через площадку, мои брюки сползли до колен.
- Тут?
- Ага.
Они протащили меня через брезент и дальше, по деревянному полу недостроенного дома, занозы и гвозди раздирали мне колени.
Они посадили меня на стул, связали за спиной руки и спустили штаны до щиколоток.
- Пойди, сходи за машиной, посвети фарами.
- Нас же увидят.
- Типа кто?
Я слышал, как один из них вышел на улицу, а другой подошел ко мне поближе.
Он сунул руку мне в трусы.
- Говорят, ты любитель клубнички, - сказал красный, сжимая мои яйца.
Я услышал звук работающего двигателя, и комнату внезапно залил белый свет.
- Долго мудохаться не будем, - сказал бордовый.
- Джо Багнер! - сказал, удар в живот.
- Кун Контэ! - сказал другой.
- Джордж, бля, Форман, - сказал третий, по челюсти.
- Перетасовка Али. - Пауза, я ждал… Удар справа, другой слева.
- Брюс, мать его, Ли!
Я отлетел назад вместе со стулом и рухнул на пол, грудь была отбита на хер.
- Пидор гнойный, - сказал бордовый, наклонившись и плюнув мне в лицо.
- Похоронить бы эту мандавошку.
Бордовый заржал:
- Под фундаменты Джорджа лучше не копать.
- Ненавижу таких вот мозговитых ублюдков.
- Оставь его. Пошли.
- Все, что ли?
- Да хрен с ним, пора возвращаться.
- Возьмем его машину?
- Поймаем тачку на Уэстгейте.
- Твою мать.
Пинок в затылок.
Ступня на правой кисти.
Темнота.
Я проснулся от холода.
Все было черным как смоль, с фиолетовой каемочкой.
Я отшвырнул стул и вытащил руки из веревки.
Я сел на деревянный пол, голова качалась, тело ныло.
Я дотянулся до брюк. Они были мокрые и воняли чужой мочой.
Я надел их, не снимая ботинок.
Я медленно встал.
Один раз я упал, потом вышел из недостроенного дома на улицу.
Машина стояла в темноте, двери были закрыты.
Я подергал обе ручки.
Заперто.
Я поднял с земли расколотый кирпич, обошел машину и разбил окно с пассажирской стороны.
Просунул руку и поднял кнопку.
Я открыл дверь, снова взял кирпич и сломал замок бардачка.
Я вытащил атласы, ветошь и запасной ключ.
Я обошел машину, открыл водительскую дверь и сел.
Я сидел в машине, глядя на темные пустые дома, вспоминая самую лучшую игру, на которую мы ходили с отцом.
"Хаддерсфилд" против "Эвертона". Таун должен был бить пенальти с края территории "Эвертона". Вик Меткаф выходит, обыгрывает стенку, Джимми Глаззард головой забивает мяч в ворота. Гол. Рефери не засчитывает его, почему - не помню, говорит: давайте еще раз. Меткаф снова выходит, обыгрывает стенку, Глаззард головой забивает мяч в ворота. Гол - и вся толпа в полном экстазе.
8:2, мать их ети.
- Вот пресса повеселится. Похоронят их на фиг, - смеялся отец.
Я завел двигатель и поехал в Оссетт.
Подъехав к дому на Уэсли-стрит, я посмотрел на отцовские часы.
Их не было.
Наверное, где-то около трех.
Черт, подумал я, открывая дверь со двора. В дальней комнате горел свет.
Черт, надо хотя бы поздороваться. Раз, и дело с концом.
Она сидела в одежде в своем кресле-качалке и спала.
Я закрыл дверь и пошел наверх, ступенька за ступенькой.
Я лежал на кровати в пропахшей мочой одежде, глядя в темноте на плакат Питера Лоримера, думая, что отец был бы очень расстроен.
Девяносто миль в час.
Часть третья
МЫ ВСЕ - МЕРТВЕЦЫ
Глава десятая
Воскресенье, 22 декабря 1974 года.
В пять утра десять полицейских во главе со старшим полицейским инспектором Ноублом взломали кувалдами дверь маминого дома, ударили ее по лицу, когда она вышла в коридор, затолкали обратно в комнату, бегом поднялись на второй этаж, держа оружие наготове, вытащили меня из постели, выдирая клочьями волосы, спустили меня с лестницы, ударили, когда я приземлился, и поволокли на улицу, по асфальту, в кузов черного фургона.
Они захлопнули двери и уехали.
В фургоне они избили меня до потери сознания, после чего стали хлестать по лицу и мочиться на меня до тех пор, пока я не пришел в себя.
Когда фургон остановился, старший полицейский инспектор Ноубл открыл дверь, выволок меня наружу за волосы и потащил через заднюю стоянку полицейского отделения Уэйкфилда на Вуд-стрит.
Два офицера в форме заволокли меня за ноги на крыльцо, потом внутрь здания, где в коридорах вдоль стен валялись черные тела. Они били, пинали и плевали на меня, таща за пятки по желтым коридорам, снова и снова, вверх-вниз, вверх-вниз.
Они сфотографировали меня, потом раздели, срезали повязку с правой руки, снова сфотографировали, взяли отпечатки пальцев.
Доктор-пакистанец посветил мне в глаз фонариком, поскреб лопаткой у меня во рту, взял соскоб из-под моих ногтей.
Они отвели меня голого в комнату для допросов, шесть на десять, с люминисцентными лампами, без окон. Меня посадили за стол и сковали наручниками руки за спиной.
Потом они оставили меня одного.
Некоторое время спустя они открыли дверь и выплеснули мне в лицо ведро мочи и дерьма.
Потом снова оставили меня одного.
Некоторое время спустя они открыли дверь и стали поливать меня из шланга ледяной водой до тех пор, пока я не рухнул на пол вместе со стулом.
Потом они оставили меня лежать на полу, прикованного наручниками к стулу.
Из соседней комнаты доносились крики.
Крики продолжались, как мне показалось, в течение часа, потом прекратились.
Тишина.
Я лежал на полу и слушал, как гудят лампы.
Некоторое время спустя дверь открылась, и в комнату вошли два крупных мужчины в хороших костюмах. Они принесли с собой стулья.
Они разомкнули наручники и подняли мой стул.
У одного из них были усы и бакенбарды, ему было лет сорок. У другого были жидкие пегие волосы, а изо рта пахло блевотиной.
Пегий сказал:
- Сядь и положи руки на стол ладонями вниз.
Я сел и сделал так, как мне велели.
Пегий бросил наручники усатому и сел напротив меня.
Усатый обошел комнату и встал за моей спиной, поигрывая наручниками.
Я посмотрел на свою правую руку, лежавшую на столе: четыре пальца слиплись в один, сто оттенков красного и желтого.
Усатый сел и уставился на меня, положив наручники на кулак, как кастет.
Внезапно он вскочил и обрушил кулак в наручниках на мою правую кисть.
Я заорал.
- Руки на стол.
Я положил руки на стол.
- Ровно.
Я попытался положить их ровно.
- Гадость какая.
- Надо подлечить.
Усатый сидел напротив меня, улыбаясь.
Пегий встал и вышел из комнаты.
Усатый молча улыбался.
В моей правой кисти пульсировали кровь и гной.
Пегий вернулся с одеялом и накинул его мне на плечи.
Он сел и достал пачку "Джи-пи-эс", предложил сигарету усатому.
Усатый достал зажигалку и зажег обе сигареты.
Они откинулись на спинки стульев и выпустили дым мне в лицо.
Руки мои начали дрожать.
Усатый наклонился вперед и занес сигарету над моей правой кистью, катая ее между пальцев.
Я отвел руку чуть-чуть назад.
Внезапно он наклонился, одной рукой схватил меня за правое запястье, другой прижал сигарету к тыльной стороне моей ладони.
Я заорал.
Он отпустил мое запястье и откинулся на спинку стула.
- Руки на стол.
Я положил руки на стол.
Моя горелая кожа издавала зловоние.
- Еще одну? - спросил пегий.
- Я не против, - ответил он, беря еще одну сигарету.
Он прикурил и уставился на меня.
Он наклонился вперед и снова занес сигарету над моей рукой.
Я встал.
- Чего вы хотите?
- Сидеть.
- Скажите мне, чего вы хотите!
- Сидеть!
Я сел.
Они встали.
- Встать.
Я встал.
- Смотреть вперед.
Я услышал собачий лай.
Меня передернуло.
- Не двигаться.
Они отодвинули стол и стулья к стене и вышли из комнаты.
Я стоял в центре комнаты не шевелясь, глядя на белую стену.
Из другой комнаты доносились крики и собачий лай.
Крики и лай продолжались, как мне показалось, в течение часа, потом прекратились.
Тишина.
Я стоял в центре комнаты и слушал, как гудят лампы, мне хотелось отлить.
Некоторое время спустя дверь открылась, и в комнату вошли два крупных мужчины в хороших костюмах.
У одного из них были седые волосы, зализанные назад, ему было лет пятьдесят. Другой был моложе, у него были темные волосы и оранжевый галстук.
От них обоих несло перегаром.
Седой и брюнет молча обошли вокруг меня.
Потом седой и брюнет поставили стулья и стол обратно в центр комнаты.
Седой поставил стул сзади меня.
- Садись.
Я сел.
Седой поднял с пола одеяло и набросил его мне на плечи.
- Положи руки на стол, ладонями вниз, - сказал брюнет, закуривая сигарету.
- Пожалуйста, скажите мне, чего вы хотите.
- Ладони на стол.
Я сделал как мне велели.
Брюнет сел напротив меня, седой ходил по комнате.
Брюнет положил пистолет на стол между нами и улыбнулся.
Седой прекратил ходить и встал за моей спиной.
- Смотреть вперед.
Внезапно брюнет вскочил и прижал мои запястья к столу, а седой схватил одеяло и обмотал его вокруг моей головы.
Я упал со стула вперед, кашляя и давясь, не в состоянии вдохнуть.
Они продолжали держать меня за запястья, продолжали душить меня одеялом.
Я опустился на колени, кашляя и давясь, не в состоянии вдохнуть.
Внезапно брюнет отпустил мои руки, и я как был, замотанный в одеяло, отлетел к стене.
Бац.
Седой скинул с меня одеяло, поднял за волосы и прислонил к стене.
- Лицом к стене, глаза вперед.
Я повернулся к стене.
У брюнета в правой руке был пистолет, а у седого - пули, которые он подкидывал вверх и ловил.
- Начальник сказал, его можно пристрелить.
Брюнет взял пистолет двумя руками, вытянул их и прицелился мне в голову.
Я закрыл глаза.
Я услышал щелчок, но ничего не произошло.
- Черт.
Брюнет отвернулся, копошась с пистолетом.
По моей ноге стекала моча.
- Все, починил. Сейчас сработает.
Брюнет снова прицелился.
Я закрыл глаза.
Я услышал грохот.
Я решил, что умер.
Я открыл глаза и увидел пистолет.
Клочки какого-то черного материала вылетали из дула и плавно падали на пол.
Брюнет и седой смеялись.
- Чего вы хотите?
Седой шагнул вперед и пнул меня по яйцам.
Я рухнул на пол.
- Чего вы хотите?
- Встать.
Я встал.
- На цыпочки.
- Пожалуйста, скажите мне.
Седой снова сделал шаг вперед и пнул меня по яйцам. Я рухнул на пол.
Брюнет подошел ко мне, пнул в грудь, затем надел наручники, сковав мне руки за спиной, прижав лицо к полу.
- Ты ведь не любишь собак, а Эдди?
Я сглотнул.
- Чего вы хотите?
Дверь открылась и полицейский в форме вошел, ведя на поводке эльзасскую овчарку.
Седой за волосы поднял мое лицо вверх.
Собака смотрела прямо на меня, высунув язык и тяжело дыша.
- Взять его, взять его.
Собака начала рычать, лаять и рваться с поводка.
Седой толкнул мою голову вперед.
- Он очень голодный.
- Не он один.
- Осторожно.
Собака приближалась.
Я плакал и пытался вырваться.
Седой подтолкнул меня поближе.
Собака была в полуметре от меня.
Я видел ее десны, ее зубы, чувствовал запах из ее пасти, чувствовал ее дыхание.
Собака рычала, лаяла и рвалась с поводка.
Я обделался.
Слюна с ее десен упала мне на лицо.
Все почернело.
- Скажите мне, что я сделал?
- Еще раз.
Собака была в нескольких сантиметрах от меня. Я закрыл глаза.
- Скажите мне, что я сделал?
- Еще раз.
- Скажите мне, что я сделал?
- Молодец, хороший мальчик.
Все почернело, и собака исчезла.
Я открыл глаза.
Старший полицейский инспектор Ноубл сидел за столом напротив меня.
Я был голый и дрожал, сидя в своем собственном дерьме.
Старший полицейский инспектор Ноубл закурил. Меня передернуло.
- Почему?
Глаза мои наполнились слезами.
- Почему ты это сделал?
- Простите.
- Вот это уже хорошо.
Старший полицейский инспектор Ноубл дал мне свою сигарету.
Я взял.
Он прикурил еще одну.
- Просто расскажи мне почему.
- Я не знаю.
- Тебе помочь?
- Да.
- Что - да?
- Да, сэр.
- Она ведь тебе нравилась?
- Да, сэр.
- Очень нравилась?
- Да, сэр.
- Но она тебе не давала, так?
- Нет, сэр.
- Совсем не давала?
- Ни разу не давала, сэр.
- Она тебя не хотела?
- Нет, сэр.
- Но ты ведь все равно ее взял?
- Да, сэр.
- Что ты взял?
- Я взял ее, сэр.
- Отымел ее в …зду, так?
- Да, сэр.
- Отымел ее в рот, так?
- Да, сэр.
- Отымел ее в зад, так?
- Да, сэр.
- Так что ты сделал?
- Отымел ее в …зду.
- И?
- Отымел ее в рот.
- Дальше.
- Отымел ее в зад.
- Тебе же было наплевать, правда?
- Да, сэр.
- Но она все никак не могла заткнуться, да?
- Да, сэр.
- И что тогда?
- Она никак не могла заткнуться.
- Говорила, что заявит в полицию, так?
- Да, сэр.
- Что она говорила?
- Говорила, что заявит в полицию.
- Но нам-то это было ни к чему, правда?
- Да, сэр.
- Значит, тебе надо было ее заткнуть, да?
- Да, сэр.
- Ты ведь задушил ее, так?
- Да, сэр.
- Что ты сделал?
- Я задушил ее.
- Но она все смотрела на тебя, да?
- Да, сэр.
- И ты отрезал ей волосы, так?
- Да, сэр.
- Что ты сделал?
- Я отрезал ей волосы.
Старший полицейский инспектор Ноубл отобрал меня сигарету.
- Потому что она смотрела на тебя, так?
- Да, сэр.
- Так что ты сделал?
- Я отрезал ей волосы.
- Почему?
- Потому что она смотрела на меня.
- Молодец.
Старший полицейский инспектор Ноубл затушил сигарету об пол.
Он прикурил еще одну и протянул ее мне.
Я взял.
- Она тебе нравилась?
- Да, сэр.
- Но она тебе не давала, так?
- Нет, сэр.
- И что ты сделал?
- Я все равно взял ее.
- Что ты сделал?
- Отымел ее в …зду.
- И?
- Отымел ее в рот.
- Дальше.
- Отымел ее в зад.
- И что потом?
- Она все никак не могла заткнуться.
- Что она говорила?
- Говорила, что заявит в полицию.
- Что ты сделал?
- Я задушил ее.
- Потом что ты сделал?
- Я отрезал ей волосы.
- Почему?
- Потому что она смотрела на меня.
- Прямо как та, другая, да?
- Да, сэр.
- Как кто?
- Как та, другая.
- Ты ведь хочешь сделать признание, правда?
- Да, сэр.
- Что ты хочешь сделать?
- Я хочу сделать признание.
- Молодец.
Старший полицейский инспектор Ноубл встал.
Потом он оставил меня одного.
Некоторое время спустя полицейский открыл дверь и повел меня по желтому коридору в комнату, где был туалет и душ.
Полицейский дал мне мыло и включил горячую воду.
Я стоял под теплым душем и тщательно мылся.
Потом у меня снова потекло по ногам дерьмо.
Полицейский ничего не сказал.