Я отступила на тротуар. В воздухе витал резкий незнакомый запах, а предрассветный туман пригасил яркое мерцание полицейских мигалок. Все это казалось почти фантастическим. Я разговорилась с молодым человеком, сошедшим с велосипеда и стоявшим теперь рядом со мной на обочине тротуара. У студента были длинные волосы и борода. Я спросила о странном запахе в воздухе.
- Это от печей для сжигания мусора. Сегодня ветер дует в нашу сторону. Вы знаете, что произошло?
- Нет.
- Они похожи на навозных червей, вам не кажется?
Действительно, скопление движущихся голубых шлемов в стеклянном вестибюле при пестром мелькании огней производило впечатление чего-то живого, но не имеющего тела.
Судя по времени, сигнал тревоги поднял кто-то из обслуживающего персонала, пришедший первым на работу. Я отправилась на поиски запасного входа. Парень с велосипедом догнал меня. Он сразу догадался, что я ищу, и вызвался показать мне боковую дверь. Поставив свой велосипед под уличным фонарем, он прикрепил его цепью с замком.
- Вы студент факультета естественных наук? - спросила я.
- Младший преподаватель факультета гуманитарных наук, или того, что от них осталось.
Мы спустились до крутому скату к входу в подвальный этаж. Над дверью висел фонарь. Мой спутник при ярком свете фонаря оказался старше, чем я оценила при первом взгляде. Борода у него была ярко рыжая. Он подергал дверь за ручку: заперто. Тогда он нажал кнопку звонка.
- Меня зовут Гиллспи, - представился он. - Но все зовут меня Гилли.
- Кэтрин Осборн, - ответила я.
- Мне кажется, я вас знаю.
Я не считала, что была так уж знаменита, чтобы меня узнавали на улице, но прежде чем мой новый знакомый успел объяснить мне, откуда он меня знает, дверь отворилась и на пороге появился человек в белом комбинезоне. Гиллспи поднял два пальца, произнес слово "Мир", затем спросил: - Что здесь происходит, Олли?
- Я бы больше не делал этого, Гилли, - медленно произнес человек в комбинезоне. - А то тебя ждут неприятности.
- Можем мы войти? - спросил Гилли.
- Это им не понравится. - Олли кивнул годовой в сторону полицейских.
- Плевать мне на них, - ответил Гилли.
Олли покачал головой.
- Я не могу впустить тебя. Произошло нечто скверное там, наверху. Ночью в своем кабинете был убит профессор Ловенталь.
- О-о-о! - вырвалось как стон у Гилли. Он казался потрясенным.
Я спросила его, знал ли он профессора. Гилли утвердительно кивнул.
- Мы с его сыном вместе руководили Театром искусств.
Не знаю, что удивило меня больше - внезапная смерть профессора или то, что у него был сын.
- Мне очень жаль, Гилли, - сочувственно сказал человек в комбинезоне, когда тот отвернулся.
Гилли как бы в благодарность за отзывчивость снова поднял руку с растопыренными пальцами в виде буквы "V", и, не глядя ни на кого, спросил: - Когда это произошло, Олли?
- Я знаю только, что вчера в десять пятнадцать вечера он отметил свой уход в журнале.
Я слышала, как за нашими спинами захлопнулась дверь, но едва мы успели сделать несколько шагов, как она опять открылась, и какой-то человек громко окликнул моего спутника: - Гилли! Что ты замышляешь?
Мы снова вернулись. В голубом полицейском шлеме отражался свет фонаря над дверью.
- Я ничего не знаю, кроме того, что мне только что сказал Олли. Помощник начальника полиции Эверетт, это мисс Осборн из "Субботнего журнала", - представил он нас друг другу.
- Помощник по особым поручениям, - поправил его Эверетт. - Есть просто помощники и есть помощники по особым делам. Вам что-то было нужно в этом здании, раз вы решили зайти в него с черного хода? - Этот крупный круглолицый начальник старается казаться воплощением полицейской суровости, подумала я, и вмешалась:
- Это моя вина. Я хотела войти сюда как представитель прессы.
- Через какой-нибудь час шериф сделает заявление. Мы пригласим вас, мэм, наверх в зал, если вы нам понадобитесь.
- Ладно, Эв. Мы все поняли. Послушайте, помощник по особым делам, вы знаете студента физфака по имени Александр Йегер? Вам не мешало бы побеседовать с ним. Он и его друзья вчера вечером часов в десять встречались с профессором. Им понадобился его кабинет для какого-то собрания. Но тот им отказал.
- Кто-то, однако, воспользовался его кабинетом, Гилли, и прошелся по нему с силой урагана. А по пути размозжил профессору голову статуэткой, стоявшей у него на столе. Ты удивляешься, зачем я тебе это говорю, Гилли? И вы небось тоже, мэм? А потому, что такие, как наш Гилли, должны знать, что те, кто был здесь, нагулявшись вволю, оставили свой символ мира прямо в центре профессорского стола.
- Значит, все, как в прошлом году, - промолвил Гилли и, не стесняясь, вытер глаза и нос рукой.
- Я просто рассказал вам о том, что они сделали вчера.
- О’кэй, - сказал он, и мы, повернувшись, продолжили наш путь.
- Как пишется фамилия Йегер? - крикнул нам вдогонку Эверетт. - Никогда не думал, что ты захочешь помочь полиции Гиллспи: раньше ты этим не отличался.
- Не забудьте сказать об этом Йегеру, - посоветовал ему Гилли.
Я подождала, когда он отцепит свой велосипед.
- Я чувствую себя чертовским стукачом, - с досадой сказал Гилли.
- Я сегодня осталась без работы. Выпить бы где-нибудь кофе.
- Поедемте ко мне, - предложил он.
С помощью двух полицейских, оказавшихся тут не у дел, нам удалось втиснуть велосипед в багажник моей машины.
Гилли жил в приземистом бревенчатом доме, окруженном трейлерами. В двадцатых годах тут было подпольное питейное заведение, а в сороковых во время катастрофы на шахте в нем располагался госпиталь. Холмы, на которые указал мне Гилли, состояли из шлака, который уже покрылся растительностью. Его дом как-то само собой оброс трейлерами, импровизированными жилищами студенческой братии, создавшей здесь свой стиль и образ жизни. Я обратила внимание на кооперативные лавки и высказала предположение, что городские торговые власти косо смотрят на это.
- Более чем косо. Злобно, как змея, - ответил Гилли. - Один из отцов города однажды так выразился: сначала сплетничают, потом доносничают, а под конец пьют и распутничают. - Гилли улыбнулся и распахнул дверь дома. - Думают, мы здесь только этим и занимаемся. Нора! - крикнул он, а потом пояснил, что это его подружка, которая живет с ним.
Аромат кофе, жареного бекона и теплота обжитого дома согрели меня. Дом состоял из одной большой спальни-гостиной, она же была и библиотекой, книги валялись даже на неубранной кровати и стопками стояли возле нее. Стены украшали театральные афиши и репродукции картин, среди которых я увидела своих любимых "Акробатов" Пикассо. Большой сеттер выбрался из смятых простынь и прыгнул на пол нам навстречу.
- Это Барнаби, - пояснил Гилли и снова крикнул: - Нора!
- Иду, иду.
Собака медленно подошла ко мне и, когда я рассеянно погладила ее, ткнулась в меня носом, обнюхивая.
- Так он встречает каждого, кто сюда приходит, - пояснил Гилли, и, осторожно подцепив пса носком ноги под живот, направил его в сторону кровати.
Из кухни вышла высокая девушка. Две толстые косы спускались ей на плечи, и она время от времени откидывала их назад. Она была в голубых джинсах и такого же цвета широкой блузе. Нора была потрясающе красивой брюнеткой с синими глазами. Ирландка, догадалась я. Она ничуть не удивилась, что Гилли в такой час пришел домой не один. Я поняла, что двери этого дома запирались, лишь когда хозяева ложились в постель.
- Ты озяб? - спросила Гилли девушка. На нем были джинсы и холщовая куртка, как я потом узнала, его привычная одежда. Он редко носил пальто, а костюм у него был всего один.
- Конечно, - ответил Гилли и назвал мое имя Норе. Фамилия ее была Феллон. Ему нелегко было рассказать ей, что произошло, но наконец он кое-как справился с этим.
Нора, печально задумавшись, села.
- Бедный Дик, - промолвила она.
- Бедные мы все. Я должен позвонить Алексу Йегеру.
- Когда это случилось?
- Примерно в десять минут одиннадцатого.
- Скорее в десять пятнадцать. Где кофе, дорогая? Надеюсь, нам полагается и завтрак тоже? - Набирая номер телефона, он спросил у Норы: - Тебе знакомо имя Кэтрин Осборн? Из "Субботнего журнала"?
- Боже мой, неужели? - воскликнула девушка.
Должна сказать, мне было приятно удивление Норы.
Гилли наконец дозвонился до нужного ему человека и после того, как, взорвавшись, крикнул в трубку: - Ладно, значит я дерьмо. - Нора предложила мне пойти с ней в кухню, чтобы приготовить яйца к бекону.
Я узнала от нее, что она работает по утрам в рекламном отделе местной газеты "Индепендент", а днем учится. Ее цель - получить степень магистра истории искусств. Венеция, штат Иллинойс, несколько странное место для получения ученой степени по искусству, но когда она рассказала мне, что работала вместе с Гилли и Ричардом Ловенталем над довольно нашумевшей постановкой спектакля "Как вам это понравится", я поняла, что она сама совершенно осознанно выбрала Венецию, штат Иллинойс.
В кухню вошел Гилли и сел у стола.
- Хотелось бы все же знать, что произошло вчера вечером. - Произнеся это, он посмотрел на меня. - Я расскажу вам все, что знаю, после завтрака, если хотите.
- Собственно, у меня здесь совсем другое задание. Я пишу очерк о Стиве Хиггинсе.
- Не думаю, что он уже созрел для этого, - ответил Гилли.
- Мы пока еще не определились, когда опубликуем его.
- Что значит не определились? У него целая империя. Даже я работаю на него, - воскликнула Нора.
Гилли улыбнулся.
- Значит, он почти как император. Я хочу сказать, что для этого нужно еще что-то, возможно, политика, а? Или благотворительность? Не собирается ли он стать ректором университета?
Я спросила Нору, знает ли она Хиггинса.
- Иногда он пытается ухаживать за мной.
- Он не был бы мужчиной, если бы не делал этого, - сказала я.
Нора покраснела и поспешила заняться яйцами и ветчиной.
Гилли разлил кофе.
- Я надеюсь, ты не переспишь с ним, пока живешь у меня, - сказал он. - Он мне совершенно не нужен.
- Боюсь, вам надо начать рассказ с самого начала, - напомнила я ему о его обещании.
Он долго думал, не зная с чего начать.
- Это как в лабиринте, понимаете?.. Есть у нас довольно скользкий тип по имени Хью Борк, он теперь декан факультета естественных наук, горного дела и технических наук. Его выдвинул на эту должность Хиггинс несколько лет назад. А делается это так: на выборах Хиггинс обеспечивает голоса губернатору, губернатор назначает ректора университета, а тот подбирает деканов. Попечительский совет университета или принимает кандидатуры или отвергает. Отвергает, как бы не так! Борк не знает разницы между атомом и бульдозером, но он быстро все усваивает. Его задачей является разрушение всего. С этой целью и объединили естественные науки с горным делом и технологией. Кстати, о шахтах. Это, кажется, ваша специальность?
- Я писала о них однажды, - согласилась я. И получила первую премию по журналистике, подумала я про себя.
- Вот откуда я вас знаю! - воскликнул Гилли. - Мой отец шахтер, да и оба моих деда тоже. Я и сам побывал в шахте. У Борка это тоже часть биографии. Он пришел к нам из Федерального бюро горной промышленности, а потом работал в Федеральном бюро графства Венеции. Федеральные органы управления это, по мнению Хиггинса, как заключительный класс учебы для чиновника. При Борке в роли декана в работе факультета акценты переместились с теории на практику. Физики потеряли голову. Ловенталь был последним из великих теоретиков в университете Венеции.
Я перебила его, спросив о Рендалле Форбсе. Относится ли он тоже к ним.
- Трудно сказать. Неизвестно, где начинался он и кончался Ловенталь. Йегер, кому я только что звонил, пишет свою докторскую диссертацию под руководством Форбса и ненавидит его. Я бы сказал, это скорее вина самого Йегера, а не Форбса, тебе не кажется, Нора?
- Здесь нет вины ни того, ни другого. Таковы обстоятельства.
- Господи, ты как Сайоба Мак-Кенна!
- А сегодня я такая, - сердито ответила Нора.
Гилли широко улыбнулся. А затем, повернувшись ко мне, продолжил:
- Что же произошло в университете Венеции в последнее время? Здесь родилась идея новой обработки угля до того, как отправлять его на рынок. Сейчас он чист от угольной пыли. Уголь, но не шахты. Они стали еще более загрязненными и опасными, чем прежде. Теперь нужно много денег, чтобы улучшить товар, и огромное количество угля. А это значит, возросла нагрузка на шахтеров. Вот мы и создали организацию по защите горняков - Братство безопасности шахт, ББШ. Это не для записи, потому что еще слишком рано писать об этом, но о наших долгосрочных целях расскажу: мы требуем национализации шахт. Надеюсь, это вас не пугает?
- Меня - нет, а вот таких, как Стив Хиггинс, еще как напугает!
- Меня это не беспокоит, даже если будут беспорядки и насилие. Разве взрыв на шахте худшее насилие, чем революция? Разве смерть от рака легкого легче, чем смерть от пули? Я смотрю на это так: революция обойдется нам не дороже, чем одна серьезная катастрофа в шахте.
Нора смотрела на нас из дальнего угла, где расставляла посуду. На лице ее была тревожная озабоченность.
- Но, - продолжал Гилли, - я не знаю, что произошло вчера. В этот вечер в Студенческом союзе происходило собрание членов Братства. Они заметили, что их подслушивают и вытесняют из помещения. У нас появилась параноидальная подозрительность, что за всем следит полиция. Ребята встретились с Ловенталем, но он отказался предоставить в их распоряжение свой кабинет, хотя делал это раньше. Они собрались здесь. Я тоже должен был присутствовать, но не смог, мне университет платит за работу, и я должен ее делать. Не знаю, что было дальше. Мне никто ничего не хочет говорить. Или мое воображение разыгралось. Что ты скажешь, Нора, это мое воображение?
Нора подошла к столу, вытирая руки полотенцем.
- Гилли, не забывай, что сейчас только половина седьмого утра.
- Они могли бы сказать мне вчера вечером, когда мы пришли домой. В поведении Йегера было что-то странное, а теперь вот убит Ловенталь…
- Гилли, оставь все это полиции.
- Да, - согласился он.
Нора смахнула полотенцем крошки вокруг тостера.
- Мне пора собираться на работу.
- Я вот еще что вам скажу, - продолжал Гилли, - В нашей программе записан пункт о росте занятости черных на работах в шахтах, так или не так? Вчера на собрании было двое черных, Стенли Родс, баптистский священник, которого радикалы называют дядей Томом, и радикал от штата, Джордж Кенби. Это очень влиятельные лица среди черного населения. В прошлом году именно Кенби возглавил студенческие манифестации в городе, а затем в гетто.
Он внезапно умолк. Нора и я ждали, что он скажет дальше, но он тупо уставился на тостер. Наконец я нарушила молчание.
- Вы боитесь, что они прыгнут в вашу лодку и потопят ее?
- Да, вполне возможно, что так и будет… и я не знаю, как помешать этому.
- Вечная дилемма либералов, - промолвила Нора.
- К черту дилемму!
- Именно это мне хочется сказать сейчас о газете "Индепендент", но тем не менее я собираюсь и иду туда работать, - ответила Нора и справилась у меня, не может ли она чем-нибудь помочь мне в редакции. Может, подумала я, ибо хотела как можно скорее получить некролог Ловенталя. Нора обещала прислать фотокопию мне в отель. Газета выйдет не ранее полудня.
Нора, приподняв лицо Гилли за бороду, поцеловала его в губы.
- Сделай мне одолжение, когда будешь уходить, запри дом.
- Ты не веришь Барнаби? - удивленно спросил он.
- Пожалуйста, я прошу.
- Ладно.
Но когда она ушла, он вдруг вспомнил, что не знает, где ключ. - Кажется, у меня его никогда и не было.
- Вам повезло, что до сих пор ключ вам не был нужен, - сказала я, поднимаясь.
- Я все опасался, что они когда-нибудь украдут Барнаби, - сказал Гилли, провожая меня до дверей. - К счастью, он им не по карману.
- Много ест?
Он улыбнулся и протянул мне руку на прощание.
- Профессор сказал бы: "Есть сладостная польза и в несчастье". Это Шекспир. Он любил его. Бывало приходит на репетиции, сидит и слушает. А иногда скажет: "Проясняет голову, как хорошая музыка"… Таких как он, мы больше не увидим.
- Что будет с Форбсом теперь, когда профессора нет?
- Он погибнет.
Казалось, ему больше не хотелось говорить об этом, а мне давно пора было уходить.
Глава 5
Прежде чем отправиться в "Эрмитаж", я позвонила Майку Фишеру. Он освободил меня от репортажа о смерти Ловенталя, сказав, что получит все, что ему нужно по телеграфу. Такие материалы обычно проходили через редакторов и передавались Майку для последней корректировки, которую мы называли "стилем Майка". В своих статьях я всегда боролась с собой, чтобы не попасть под его влияние. Поэтому рука Майка, как правило, не касалась моих статей. Его стиль считался чем-то вроде заразной болезни, которую нетрудно невзначай и подцепить.
Хиггинс уже ждал меня, меряя шагами террасу. Он тут же вместо приветствия забросал меня вопросами, на которые я не могла ответить. Я знала об убийстве только то, что он сам услышал по радио в девять утра.
- Вас не интересуют слухи, - упрекнул он меня в полном отчаянии.
Мы вошли в дом и я подождала, когда он, сев на стул, снимет сапоги. Утром он, как всегда, совершил конную прогулку.
- Одно я все же заметила. Люди шерифа заполнили студенческий городок, - сказала я.
- Голубые шлемы или регулярная полиция?
- Там были и те и другие. Но я говорю сейчас о Голубых шлемах.
- В прошлом году я защитил студентов от них, и мы удалили Голубые шлемы из городка. Когда я вчера говорил о наших элитных силах, я имел в виду и полицию тоже. - Хиггинс, поставив сапоги около стула, в носках подошел к стенному шкафу и достал свои мокасины. Взяв меня под руку, он провел меня в библиотеку. - Символ мира, написанный кровью. Какая жестокая благотворительность, вам не кажется?
Я, правда, не слышала, что это слово было написано кровью. Вскоре к нам присоединилась Лори, в вязаном кардигане с ниткой жемчуга на шее. Жемчуг был настоящий и чарующе мерцал.
- Голубые шлемы снова взяли власть, Лори, - пожаловался ей Хиггинс. - О’Мэлли не должен был сам все решать.
- Возможно, что-то произошло в Бейкерстауне, - предположила Лори.
- Я говорю о студенческом городке.
Лори пожала плечами.
Хиггинс и я сидели там же, где и в первый день нашего знакомства - он в качалке, я в кресле напротив. Снова потрескивали поленья в камине, но время было не такое позднее, и вместо виски нас ждало кофе. Его разливала Лори.
- В Бейкерстауне вчера было тихо, когда я выезжала оттуда вечером, - ответила я.
- Тихой бывает и бомба, пока не взорвется.