– Тот самый парень, – сказала Элейн, – про которого ты думаешь, что он нанял Джо Лаза, если это не был Ники? Я мысленно уточняю действующих лиц.
– Раджи приходит и говорит Вите, что в отношении Линды и ее ухода он не собирается предпринимать действий. Они выждут и посмотрят, получится ли у Линды с "Одессой". Вот если получится, тогда они зашевелятся, предъявят контракт.
– И потащат тебя в суд.
– Наверное, это он и имел в виду. Если не договорится. Раджи хочет, чтобы Вита не бросала Линду. Если у "Одессы" пойдут дела, надо постараться и ей войти в ансамбль, может быть, играть на клавишных или использовать голосовые возможности для бэк-вокала. Для Раджи важно, чтобы Вита была с ними и могла держать его в курсе всех дел группы: как проходят концерты, как принимает публика, сколько билетов продано. Раджи хочет за всем этим следить, чтобы потом подсчитать доход и потребовать свои двадцать пять процентов. Вита сказала ему, что группа никогда на это не пойдет – ведь у них трио, – а кроме того, она вообще не собирается этого делать.
– Если не собирается, – сказала Элейн, – зачем ей было рассказывать тебе?
– Чтобы я знал, что Раджи не примирился и строит планы. Мы поговорили. Я поинтересовался, чем она сейчас занимается. Ей, должно быть, под сорок, но можно дать меньше. Целая шапка волос, а может, это накладка, не знаю. Важно, что Вита – баба тертая. Она – как бы это выразиться? – образцовая черная певица для бэк-вокала, там, где для бэк-вокала требуется черная певица, если понятно, о чем я говорю.
– Словом, она профессионалка.
– И притом заслуженная. Так я ей и сказал: "С вашим опытом знаете, чем вы могли бы заниматься? Могли бы стать гастрольным администратором "Одессы", когда они раскрутятся и начнутся гастроли". Она подумала, что я спятил. "Вы что, хотите, чтобы я стала шпионить для Раджи?" – "Нет, не для Раджи, а для меня, – сказал я. – Мне вы будете докладывать о намерениях Раджи, а ему – что группа не делает сборов". Вита клюнула: "Ага!" Идея пришлась ей по душе. Она бы согласилась, вот только как на это посмотрит Линда? Сразу же после ухода Виты я позвонил Линде, и та сказала, что придумано здорово. Она бы даже включила Биту в группу, но думает, что Торопыга на это ни за что не пойдет.
– Он что, расист, этот Торопыга?
– Просто мусорный и вздорный тип. Пользуется любой возможностью возразить и поступить наперекор.
– Только чтобы вы не подумали, что он тряпка, – сказала Элейн. – Господи, как курить хочется!
– И росточка он небольшого, – продолжал Чили, – знаете этот тип жилистого латиноса? Я тоже не возражал бы против хорошей сигары. Да, жаль, тебя не было в зале "Марихуаны" вчера. Мы курили возле клуба перед выступлением "Одессы", и тут как раз подъехали эти русские.
Перед крашенным в черный цвет фасадом клуба были выставлены садовые скамейки для курильщиков, но они толпились, куря стоя, беседуя и наблюдая прохожих и машины, мелькавшие в огнях Сансет-бульвар. Они, то есть Чили, Линда, Торопыга и горстка других, тоже вышедших покурить. Над ними и над навесом, протянувшимся от дверей к тротуару, висел белый квадрат афиши со словом "Одесса". Одно слово большими буквами.
Если кто-нибудь подходил к двери и пытался ее открыть, тот или иной из курильщиков объяснял ему, что вход за углом, со стороны Лэрраби. Или же в двери, загораживая ее своей тушей, появлялся клубный вышибала и говорил ему это же. Вышибалы были с телефонами на голове, чтобы переговариваться друг с другом. Курильщикам, когда те, накурившись, хотели войти вовнутрь, дверь они открывали.
Линда вошла вовнутрь первой. Она казалась рассеянной и сосредоточенной в ожидании выступления. В конце концов она сказала:
– Ну, увидимся, – и бросила сигарету. Чили остался в обществе Торопыги, ударника в безрукавке, с банданой на голове и в кожаных нарукавниках. Уход Линды был кстати. Чили надо было кое-что спросить у Торопыги.
– Помнишь, ты рассказывал о девушке в автобусе, у нее еще младенец был?
– Ну? – насторожился Торопыга. – И что?
– Занятная история, – сказал Чили. – Интересно, что было потом?
– К чему ты клонишь? Думаешь, не отвел ли я ее в отель?
Господи, что за невозможный тип!
– Помнится, ты говорил, что ее из дома выгнали.
– Да, из-за цветного ребенка. Она сказала, что ее трахнул военнослужащий из Форт-Блисса. Она призналась ему, что беременна, а он ей: "Какая неудача! Меня как раз переводят в другое место".
– Ты познакомился с ней на пути в Эль-Пасо?
– Да, она туда направлялась парня этого разыскивать. Видишь ли, она считала, что он ей наврал, а сам никуда не уезжает.
– Говоришь, она хотела брать уроки пения?
– Да, пения, а еще привести себя в порядок, грудки подкачать и участвовать в конкурсе "Мисс Америка". Чтобы парень, который ее трахнул, увидел ее по телевизору, устыдился, что так подло ее бросил, и вернулся бы к ней. Мечтать, конечно, не вредно, согласен? Господи, да ее к конкурсу "Мисс Америка" близко не подпустят, и писклявый голосок не поможет!
Торопыга перевел взгляд туда, где перед клубом появился автомобиль, туда, где кончался навес и разгружались грузовики, но говорить он все говорил – объяснял, что ей он, конечно, ничего такого не сказал, не хотел обижать девушку, пусть и дуру.
Чили, слушая Торопыгу, все время чувствовал присутствие рядом этой машины, чьи фары ярко светились, бликуя на темном металле, но глаз на нее не поднимал. До тех пор, пока не услышал громкое:
– "Одесса". Что это?
Сказано это было с акцентом, заставившим Чили поднять глаза на машину – черный седан с четырьмя дверцами, марки "лексус", как и та, в которую сел Роман Булкин на аллее напротив своего фотоателье. Переднее окошко рядом с водительским местом было открыто, и в нем виднелся здоровенный блондин. Сзади, казалось, сидит лишь один пассажир, но было темно, не разглядеть, лысый он или в парике. Здоровенный блондин вылез – настоящий бычара в узком костюме, едва не лопавшемся на нем, и спортивной рубашке расцветки "вырви глаз", из тех, глядя на которые в магазине думаешь: "Неужели это кто-нибудь покупает?" Парень этот напомнил Чили Стива Мартина в комической роли "бешеного кретина" в "Субботним вечером". Он шел прямо к ним, в то время как Торопыга все плел свое – дескать, от девушки этой так воняло, что, сидя рядом с ней, он вынужден был дышать ртом, а не носом. Русский, встав напротив Чили, взглянул на афишу.
– Могу объяснить, что такое "Одесса" и что такое не "Одесса", – сказал Чили.
Только это он и сказал, Торопыга же моментально завелся.
– Слушай, я, по-моему, с человеком разговариваю, чего лезешь?
Русский посмотрел в его сторону не то с удивлением, не то смущенно. Он сказал:
– Я только хотел узнать, что такое "Одесса", – и, отойдя к стоявшим рядом, начал допытываться уже у них, что такое "Одесса".
– Подумать только! Говнюк иностранный! "Я ТОЛКО ХАТЭЛ УСНАТ, ШТО ТАКОЭ АДЕСА".
Чили глядел на "лексус", черный лак которого отражал огни Сансет-бульвар, а Торопыга все пыхтел, как паровоз:
– Знаешь, что мне надо было ему сказать? Знаешь?…
Он осекся, так как блондин опять прошел мимо него, возвращаясь к машине. Чили увидел, как заднее стекло поползло вниз. Блондин наклонился к окошку, о чем-то переговорив с сидевшим сзади человеком, после чего опять сел на свое место рядом с водителем. Окошко осталось открытым, и в нем показались теперь голова и плечи мужчины.
– Надо было мне сказать ему, что это город такой в Западном Техасе, откуда и пошло наше название. Совсем уж его запутать.
А вот в окошке появилась рука – большой палец поднят, указательный наставлен на Чили.
Чили подошел к машине, к Роману Булкину, глядевшему на него своими заплывшими глазами. Подняв руку, изображавшую пистолет, Роман целился теперь прямо в лицо Чили.
– Хлоп – и ты покойник! – негромко рыкнул он. – Дело лишь в сроках, верно?
Машина отъехала под неумолчное Торопыгино:
– Никогда не слыхал об Одессе? Господи, да откуда ты взялся такой?
– Так что теперь я только и поглядываю по сторонам, – сказал Чили, – до тех пор, пока либо Даррил не сцапает этого русского, либо я не натравлю на них "Фанатов Роупа".
Элейн маленькими глотками тянула виски.
– Вот тут я не понимаю, – сказала она. – Какова функция этого Рассела?
– Рассела. Он до часу дня не берет трубку, так что я с ним еще не говорил. Думаю, что все произойдет сегодня или завтра.
– Что произойдет?
– Син поручит явиться за своими тремя сотнями "косых".
– Погоди. Разве у русского они и вправду есть?
– Я же объяснил тебе, Элейн, что все это выдумки – незаконная торговля дисками и прочее. Объяснил? Нет, денег этих у русского нет. И вообще их нет. Но коль скоро Син думает иначе… Знаешь, кого мне напоминает акцент этого русского?
– Акима Тамирова, – сказала Элейн. – Но на что ты надеешься, громоздя одну проблему на другую?
– Что этим разрешу как ту, так и другую.
– Но ты ведь толкаешь Рассела на преступление…
– Ему не привыкать, Элейн. Эти рэперы с их судимостями – дурные мальчики. Когда-нибудь они так или иначе преступят закон, с чьей-либо помощью или самостоятельно. Тяга к преступлениям у них в крови, как у рецидивистов. Я почти уверен, что Томми платил им гонорар единственно потому, что побаивался не платить. Если я скину их с плеч, натравив на русских, а также на Раджи и Ники, я смогу сосредоточить свои усилия на "Одессе". Теперь о кино. Так станет Линда звездой или нет?
– Как прошел вчерашний концерт?
– С оглушительным успехом. Линда публику покорила, а был полный зал, почти двести человек. Вчера в "Марихуане" группа играла скорее рок, чем кантри. Торопыга был в ударе, бил как бешеный в два своих барабана. Глядя на него, думалось: "Да, этот и впрямь может быть настоящим Гонсалесом!" Когда-нибудь я все-таки наберусь храбрости и спрошу его, почему он не подкупит себе еще инструментов. А потом мы пили пиво в баре, и я опять вернулся к расспросам о девушке в автобусе, спросил его то, чего так и не понял – чем она собиралась платить за уроки пения.
– И за операцию на сиськах, – сказала Элейн.
– Она говорила, что подастся в проститутки, – сказал Торопыга. И добавил: – Ну, если так хочется…
– В каком смысле "может быть настоящим Гонсалесом"? – спросила Элейн.
– Есть такой бородатый анекдот, – сказал Чили. – Не слишком смешной. Но если говорить о вчерашней публике, то присутствовало много деятелей музыкального бизнеса. Их Хью пригласил. После концерта Линда сказала, что там был один тип из музыкального издательства, кинопродюсер – она забыла фамилию, – и двое людей из фирмы "Искусство" дали ей свои визитки и выразили желание побеседовать с ней. Одно выступление – и она нарасхват.
– Она сказала им о контракте с "БНБ"?
– Ну, конкретно о договоре и речи не было. Мы с ней все это обсудили и договорились на пятнадцати или двадцати процентах для меня в качестве директора и, так как все расходы понесу я, на половине прав на публикацию ее песен. Хью был занят и не успел подготовить письменный контракт. Он заделывал с агентом трехнедельные гастроли.
– Тебя это не волнует?
Элейн так произнесла эти слова, будто ее как раз это взволновало.
– Не беспокоюсь ли я, – сказал Чили, – что она может подписать контракт с кем-нибудь еще? Нет. Сказать по правде, я об этом не слишком задумывался.
– Она на это не решится, верно? Помня, сколько ты сделал для нее.
– Не думаю, чтобы она пошла на такое ради денег, – сказал Чили. – Но бизнес есть бизнес, и как можно ручаться?
17
Срок назначили в среду.
Чили сказал Сину Расселу:
– Я буду возле торгового центра не позже половины шестого. Ты с парнями будешь дальше по улице, неподалеку от их клуба на Кресент-Хайтс. Как только я увижу, что они выходят из ателье, я звоню, чтобы подать вам первый сигнал. Говорю: "Русские идут! Русские идут!"
Разговор этот происходил в ту же среду, утром, по телефону.
Если бы в голосе Сина прозвучали нотки понимания, Чили собирался сказать:
– Только не посчитай, что я русскую субмарину имею в виду.
Но собеседник его сказал лишь:
– Значит, это будет первым сигналом, да? После чего Чили продолжал знакомить его с планом:
– Я жду, пока из ателье выйдет последний и проследует в клуб. Я – за ним. Когда ты увидишь, как я проеду мимо, это будет значить, что все русские в клубе и можно нагрянуть.
Син спросил:
– А ты где будешь?
– Если я проеду мимо, значит, буду в машине.
– А поедешь куда?
– Не знаю. Домой, наверное.
– Я-то тебя за знаменитого П. М. Ж. держал! А ты в кусты.
– Дело это – твоя забота, не моя. Я с этого ничего не буду иметь.
– Мы вот как собираемся сделать, – сказал Син. – Встретиться в торговом центре. Те выходят, мы едем за ними в клуб. Я в твоей машине, и мы едем впереди.
– Сколько всего машин? – осведомился Чили.
– Твоя и еще две-три.
– В торговом центре всегда полно народу, – сказал Чили. – Толчея. И всегда трудно припарковаться. Таким количеством машин мы не сможем держаться вместе.
– Я паркуюсь там, где мне нужно, – сказал Син. – Да хоть бы и на стоянке для инвалидов. Там всегда есть место.
– Да, но стоянка эта слишком близко от фотоателье. Они нас засекут. А меня они знают.
– Слушай, друг, ты сказал это так, словно не хочешь быть со мной заодно. Понимаешь, ты мне нужен как свидетель и потерпевшая сторона, чтобы указать на того, кто украл деньги у компании. А мы будем якобы полиция, снимающая показания.
– Ну, этого они не потерпят, – сказал Чили. – Копов они не уважают.
– Да кто их уважает-то? – сказал Син.
– Я хочу сказать, они их на дух не выносят. Когда они все притащатся, Син, и ты им заявишь, что ты коп, они устроят настоящий погром.
– Я сказал тебе, как мы собираемся это сделать, – проговорил Син.
В шесть часов с минутами Раджи ждал, стоя в темноте возле сотого номера по Уилшир-бульвар. Он ходил взад-вперед и даже притопывал в своих сапожках, но шпоры все никак не звенели как должно. Наконец, ну наконец-то, в конце бульвара показалась машина и, быстро развернувшись, подкатила к Раджи.
– Ты знаешь, сколько я прождал тебя?
"Вот дурак, шпоры нацепил" – сразу же углядел обновку Элиот. Он мог бы вмазать Раджи, напомнить, по скольку часов сам обычно ждал, погибая с тоски, этого щеголя-недомерку, но он лишь сказал:
– Мне надо было забрать одну вещь.
– Тебе надо было меня забрать, а вовсе не вещь.
– Забрать костюм, который я купил.
– Зачем это тебе костюм понадобился?
– Для кинопробы.
– Ох-ох! Это тебе Чили Палмер сказал?
– Нет. Дама со студии "Тауэр". Сказала, что они мне позвонят.
– Ясно. Не звоните, мы сами вам позвоним, чтобы сообщить о дне, когда будем пробовать самоанцев ростом под потолок и педерастов-ниггеров! Ты что, не видишь, что эта сволочь делает? Как он пытается тебя обкрутить? И восстановить против меня? Испугался, что я тебя на него напущу! Прикажу – оторви мерзавцу голову и без нее не возвращайся! Понял, что я говорю? Он в штаны наложил, представляя, что я могу с ним сделать. Черт, придется теперь действовать самому!
– Та дама сказала, что мне надо будет прочесть кусок из сценария.
– А ты и поверил? Что за дама такая?
– Я фамилии не разобрал.
– Да она сказала тебе то, что Чили Палмер велел ей сказать! Неужели сам не видишь? Господи, тип этот так достал меня, что уж не знаю, вытерплю ли еще хоть немного. Да я с самого начала в этом сомневался. Ники говорит: давай выждем, посмотрим, раскрутится ли Линда. Я, конечно, согласился: ладно, давай выждем. Но внутренне я был против. Понимаешь?
Откинув волосы со лба, Элиот воззрился на Раджи.
– Я думал, выждать – это ваша идея.
– Эй, ты за дорогой следи!
Раджи склонился к радиоприемнику, передававшему поп-музыку.
– Никогда тебе этого не говорил! Ники так это расписывал, знаешь, как он умеет зубы заговаривать? Ну, я и не возражал.
Они ехали в час пик в потоке машин, следовавших в восточном направлении. С самого побережья Элиот вел лимузин по средней линии. Раджи ткнул пальцем кнопку станции 106, передающей модные ритмы. Перегнувшись через него, Элиот выключил радио.
– Какого черта ты себе позволяешь!
– Я забирал костюм в магазине "Для крупных". Припарковался, как всегда, через дорогу возле торгового центра. И когда переходил дорогу, вижу, стоит машина Чили Палмера.
Раджи внимательно слушал.
– Да? И что же? Хочешь сказать, что он опять встречался с копом?
– Я и сам вначале так подумал, но нет, в машину к Чили Палмеру сел Син Рассел.
– Рассел. Ты уверен, что это был Син? – Да, это был он. Его шляпа.
– Они беседовали, да? Должно быть, Син просил у Чили денег. Того трудно разыскать, и Син наконец-то его выследил. И как долго они говорили?
– Они вместе уехали.
– Вот как? И что же ты сделал?
– Сюда приехал, чтобы забрать вас.
Они ехали в ряду машин, глядя, как там и тут в темноте мелькают фонари сигнала торможения. Элиот терпеливо слушал. А Раджи все говорил и говорил. Было ли ему что сказать или не было – он говорил. Но время от времени он задумывался, и когда он слишком долго думал, его надо было чем-то отвлечь, встряхнуть. Поэтому Элиот сказал:
– Вы терпите Чили Палмера, выжидая, пока он превратит или не превратит эту девку в звезду.
Ждете и беситесь от этого, правда? Но выжидая, вы ничего не теряете. Вы сами мне так сказали. А вот терпеть Ники – совсем другое дело. Ведь предполагалось же, что вы партнеры.
– Мы и есть партнеры, – сказал Раджи. – На половинной ответственности.
– Он предоставляет вам кабинет и возможность по вашему усмотрению управляться с артистами, за что и получает половинную долю всего, что вы зарабатываете.
– Ну да, – сказал Раджи. – Таковы условия.
– В том числе и половину того, что принесет вам Линда, если раскрутится. Но из того, что зарабатывает Ники, болтая по этому своему телефону на голове, вы не получаете ни шиша.
Оба они сейчас в разговоре называли Каркаттеру "Ники", точно так же, как назвал его Чили Палмер, заявившись к нему в кабинет с вопросом о Джо Лазе.
Элиот тормознул, так как их подрезал задний автомобиль. Перегнувшись через Элиота, Раджи нажал на сирену. Он сигналил, вопя: "Кретин!" водителю автомобиля.
– Он вас не слышит, – сказал Элиот.
Он подождал, пока Раджи усядется на место и успокоится, после чего еще разок подначил его:
– Что же тогда такое шеф, если Ники вы называете партнером?
Раджи уставился на него.
– Ты что, не можешь выражаться яснее? Что ты хочешь сказать?
– Вам нужен новый партнер.
– Это ты себя имеешь в виду, да? Если я правильно тебя понял, ты не прочь получить половину из того, что даст нам Линда.
– Половину, принадлежащую Ники, – сказал Элиот.
Раджи требовалось время, чтобы переключиться на мысль о Ники.
– Я еще не решил, каким образом это сделать.
– А я решил, – сказал Элиот. – Выкинуть его из окна и инсценировать самоубийство.