Его нельзя было испугать, ничто его не удивляло. Если раздавался хлопок двигателя или кто-то его окликал, голова Поли поворачивалась, но очень медленно. Он казался неуязвимым. Уравновешенным. Он источал апатию, что сопутствует лишь абсолютной власти. Не то чтобы Варио не мог двигаться проворно, когда хотел.
Генри видел, как однажды он схватил укороченную бейсбольную биту и целых пять лестничных пролетов гнался за человеком шустрее него, чтобы выбить из него долги. Но, в основном, Варио предпочитал не париться. В двенадцать Генри начал бегать по поручениям Поли.
Вскоре он носил Варио сигареты "честерфилд", черный кофе без сливок и сахара, передавал донесения. В день по паре десятков раз Генри выпрыгивал и запрыгивал в черную "импалу" Варио, когда они ездили на встречи в городе. Пока Варио ждал за рулем, Генри приводил к машине для разговора просителей или гангстеров.
"На 114-ой улице в Восточном Гарлеме, где старики не доверяли даже собственному носу, они косились на меня прищуренными глазами каждый раз, когда Поли приводил меня в клуб. Я был мальцом, а они вели себя так, словно я был копом. Наконец, когда один из них спросил Поли , кто я такой, он посмотрел на них так, словно они спятили. - Кто он? - переспросил Поли. - Кузен. Моя кровь. С тех пор истуканы улыбались.
Я многому обучался и хорошо зарабатывал. Когда я чистил лодку Поли, мне не только платили, но остаток дня я проводил, рыбача. Мне лишь надо было снабжать Поли и остальных парней холодным пивом и вином. Поли владел только одной безымянной лодкой в Шипсхед-бей.
Поли никогда и нигде не ставил свое имя. Он даже не писал свое имя на дверном звонке. У него никогда не было телефона. Он ненавидел телефоны. При аресте он всегда давал адрес своей матери на Хэмлок-стрит. Всю свою жизнь он держал лодку и ни одной не дал имени. Он часто мне говорил: - Никогда нигде не ставь своего имени! Я и не ставил.
Я научился угадывать все желания Поли еще до того, как он попросит. Я знал, когда следует остаться, а когда исчезнуть. Это было внутреннее чутье. Никто меня не учил. Никто не говорил, сделай это или не делай то. Я просто знал.
Уже в двенадцать лет знал. Помню, спустя пару месяцев, к Поли зашли на разговор местные ребята. Я поднялся, чтобы уйти. Мне не надо было напоминать.
Рядом крутились и другие парни, они тоже поднялись. И тут Поли поднимает голову. Видит, что я ухожу. - Все в порядке, - улыбаясь, говорит он мне, - можешь остаться. Остальные ушли. Я видел, что они даже обернуться боялись, а я вот остался. Остался на следующие двадцать пять лет".
Когда Генри начал работать на стоянке, Пол Варио правил Браунсвилем, как местный раджа. Варио контролировал почти все подпольные игры, ростовщиков, профсоюзы и рэкет в районе.
Как капо семейства Луккезе, Варио был обязан поддерживать порядок среди городских головорезов. Он разбирал жалобы, отменил вендетты и улаживал распри между тупоголовыми и упрямыми бандитами.
Используя своих четырех братьев как подставных лиц и партнеров, Варио тайно контролировал несколько легальных заведений в районе, включая стоянку. Он владел пиццерией "Престо", просторным рестораном с окошком для продажи пиццы на Питкин-авеню, на углу возле стоянки.
Там Генри научился готовить, там же научился подводить баланс лотерейного банка, который использовал подвал пиццерии, как счетную контору. Варио также владел цветочным магазином "Фонтенбло" на Фултон-стрит, в шести кварталах от стоянки. Там Генри научился плести искусные похоронные венки, которые заказывали для почивших представителей городских профсоюзов.
Старший брат Варио, Ленни, был представителем строительного профсоюза и бывшим бутлегером и прославился тем, что как-то раз его арестовали вместе с Лаки Лучиано. Ленни, неизменно в обтекаемых солнечных очках и с до блеска отполированными ногтями, был связным Поли с местными подрядчиками и менеджерами строительных компаний, которые платили Поли взносы или наличными, или рабочими местами без выхода на работу, чтобы уберечь свои предприятия от стачек или поджогов.
Следующим по старшинству рождения шел Поли. Томи Варио, третий брат семейства, тоже был делегатом строительного профсоюза и щеголял несколькими арестами за проведение подпольных игр. Томми приглядывал за букмекерскими и ростовщическими операциями Варио на дюжине строек.
Четвертый Варио, Вито, также известный как Тадди, управлял стоянкой, где Генри получил свою первую работу. Именно Тадди Варио принял Генри на работу, когда мальчик появился на стоянке. Сальваторе "Бэйб" Варио, самый младший из братьев, проводил подпольные игры в квартирах, школьных подвалах и гаражах каждую ночь и дважды в день по выходным. Бэйб был также ответственен за улаживание дел с местной полицией, чтобы гарантировать спокойное проведение игр.
Все братья Варио были женаты и жили в одном районе. У всех имелись дети, некоторые одного возраста с Генри. По выходным братья Варио вместе с семьями собирались в доме матери (их отец, прораб на стройке, погиб, когда они были детьми), где проводились шумные карточные игры под непрерывный банкет из пасты и блюд из телятины и курицы, выплывавших из кухни почтенной миссис Варио.
Для Генри не было ничего волнительней или интересней, чем эти шумные игры или угощение. Перед его глазами проходила целая вереница друзей и родственников Варио, большинство из которых совали ему скомканные долларовые бумажки в карман рубашки. В подвале стояли аппараты для игры в пинбол, а на крыше ворковали голуби. Всегда лежали подносы с канноли, итальянскими пирожными с кремом, присланные в качестве подарка, и блюдца с гранитой и джелато .
"С первого же дня на стоянке я понял, что обрел семью. Особенно после того, как они узнали, что я наполовину сицилиец. Оглядываясь назад, я понимаю, что все изменилось, когда они узнали про мою маму.
Я был не просто одним из местных пареньков, помогавших на стоянке. Я неожиданно оказался у них дома, рылся в их холодильниках. Я бегал по поручениям жен Варио и играл с их детьми. Они давали мне все, что я желал.
Еще до того, как я начал работать на стоянке, меня восхищало это место. Я наблюдал за ними из своего окна и мечтал стать похожим на них. В двенадцать лет все мои мечты сводились к тому, чтобы стать гангстером. Славным парнем.
По мне, так быть гангстером лучше, чем президентом Америки. Иметь власть среди тех, кто ее не имеет. Тех местных ничтожеств-работяг, у которых не было никаких прав. Быть гангстером значило заправлять всем миром. Я мечтать стать гангстером так же, как другие дети мечтали стать врачами, актерами, пожарниками или бейсболистами".
Внезапно Генри обнаружил, что может пойти куда угодно. Ему больше не приходилось по воскресеньям стоять в очереди за свежим хлебом в местной итальянской булочной. Владелец просто выходил из-за прилавка, совал ему под мышку теплые буханки и махал рукой на прощание.
Люди больше не парковались на стоянке Хиллов, хотя у его отца никогда не было машины. Как-то раз местные ребята даже помогли матери Генри донести до дома продукты. Генри понимал, что другого такого мира не существует, по крайней мере, такого, двери в который были бы для него открыты.
Тадди (Вито) Варио, заправлявший стоянкой, долгое время искал сметливого и проворного паренька. Тадди потерял левую ногу в корейской войне, и хоть и привык к своему увечью, был не столь проворен, как ему бы хотелось.
Тадди нуждался в помощнике для чистки такси и лимузинов. Ему нужен был паренек, который мог в трудную минуту обслужить пиццерию "Престо" и разносить пироги. Кого можно было отправить в его небольшой бар с грилем и четырьмя столами в двух кварталах, чтобы снять деньги с кассы. Кто-то достаточно сообразительный, чтобы правильно принимать заказы на сэндвичи, и достаточно шустрый, чтобы приносить кофе горячим, а пиво холодным.
Другие подростки, включая его собственного сына, Вито-младшего, были безнадежны. Они вяло слонялись без дела. Они жили в тумане. Время от времени кто-то из них брался за поручение и исчезал. Тадди нужен был сообразительный паренек, который знал, что к чему. Пацан, который хотел пробиться в жизни. Парень, которому можно было доверять.
Генри Хилл подходил идеально. Он был сметлив и расторопен. Он справлялся с поручениями быстрее кого-либо прежде, и все ловил на лету. По баксу за машину он драил такси и лимузины (лимузины использовали на похоронах, свадьбах или доставляли крупных игроков на подпольные игры Варио), и затем драил по второму кругу, но уже бесплатно.
Тадди был так доволен решимостью и ловкостью Генри, что после двух месяцев работы начал обучать Генри водить такси и лимузины на парковке стоянки. Восхитительные были мгновения. Тадди выходил из здания, держа в руках телефонную книгу, чтобы Генри смог увидеть его из-за приборной доски, полный решимости, что он, двенадцатилетний пацан, будет парковать машины в конце дня.
На обучение ушло четыре дня, но к концу недели Генри осторожно проводил такси и лимузины между пожарными шлангами и заправочными колонками. Спустя шесть месяцев Генри парковал задним ходом лимузины с филигранной точностью и резким визгом тормозов перед своими одноклассниками, которые с восхищением и завистью смотрели из-за местами поломанной деревянной изгороди.
Однажды Генри заметил, как его отец, так и не научившийся водить, тайком наблюдает за ним из-за ограды. Той ночью Генри ждал, что отец обмолвится про его вождение, но Хилл-старший съел свой ужин в молчании. Генри, конечно, понимал, что говорить об этом не следовало. Чем меньше разговоров о его работе на стоянке, тем лучше.
"Я был самым счастливым парнем в мире. Люди вроде моего отца не могли этого понять, но я был частью чего-то. Я был посвященным. Со мной обращались как со взрослым. Моя мечта сбывалась. Гангстеры кидали мне ключи, и я парковал их кадиллаки. Я из-за приборной доски еще ничего не видел, а уже парковал кадиллаки".
В двенадцать лет Генри зарабатывал больше, чем мог потратить. Поначалу он приглашал своих одноклассников на верховые поездки по Канарси. Иногда он оплачивал им день в стиплчейзском парке аттракционов, который завершался прыжком с парашюта с двухсотшестидесятифутовой вышки.
Однако со временем Генри надоели одноклассники и его собственная щедрость. Вскоре он осознал, что ни поездкам верхом на взмыленных лошадях, ни аттракционам не сравниться с приключениями на стоянке.
"Мой старик был из числа тех людей, что вкалывают всю жизнь, а зарабатывают гроши. Когда я был маленьким, он частенько говаривал, что он - человек "подземки", и от этого мне хотелось плакать.
Он помог организовать местную третью ячейку профсоюза монтеров и заработал себе венок на похороны. Он работал на Нью-Йоркских небоскребах в Манхэттене, застройке жилых кварталов в Куинсе, а мы так и не смогли выбраться из трехкомнатной квартиры, набитой семью детьми, один из которых был прикован к постели искривлением позвоночника. Денег на еду хватало, но больше ни на что.
А я каждый день видел, как все, и не только гангстеры, зарабатывают деньги. Жизнь моего старика была не для меня. Сколько бы он не орал или не бил меня, я никогда его не слушался. Я его даже не слышал. Я был поглощен тем, как научиться делать деньги. Я учился зарабатывать.
И каждый день приносил что-то новое. Я делал доллар тут и доллар там. Я слушал, как парни планируют аферы и срывают куш. Это было в порядке вещей. Я ведь крутился на стоянке каждый день.
Краденые товары непрерывным потоком стекались и выходили со стоянки. Тут были ящики с украденными тостерами, свеженький кашемир прямо с грузовиков, коробки с безакцизными сигаретами, угнанные у каких-то дальнобойщиков, которые даже не могли обратиться к копам.
Вскоре я доставлял лотерейные билеты в квартиры и дома по всему кварталу, в которых парни Варио на счетных машинах подсчитывали дневную выручку. Люди сдавали Варио комнату с телефоном в своей квартире за сто пятьдесят долларов в неделю. По тем временам это были неплохие деньги.
Парням требовалось лишь два-три часа в конце дня, чтобы подвести баланс и определить выигрышные билеты. Множество раз местечки, которые выбирали Поли с его счетоводами, принадлежали родителям детей, с которыми я ходил в школу.
Поначалу они удивлялись, заметив меня с большим кульком лотерейных билетов. Они думали, что я пришел поиграть с их детьми. Достаточно скоро они узнали, кто я. Они поняли, что я пошел по другой тропе.
После того, как я заработал свои первые деньги и набрался храбрости пойти в магазин без своей матери, я отправился в "Бенни Филдз" на Питкин-авеню. Именно там одевались все славные парни.
Вышел я оттуда, облаченный в темно-синий двубортный костюм в полоску с такими острыми лацканами, что меня могли арестовать, попытайся я взмахнуть ими. Я был ребенком. Гордым ребенком. Когда я пришел домой, мать бросила на меня взгляд и воскликнула: - Ты выглядишь, как гангстер! Тогда я почувствовал себя еще лучше".
В тринадцать лет Генри уже год отработал на стоянке. Он был красивым подростком с ясным открытым лицом и ослепительной улыбкой. Густые темные волосы он зачесывал назад.
Взгляд его темно-коричневых глаз был столь ясен и остер, что в них сверкало возбуждение. Он был пройдохой. Генри научился избегать отцовских порывов гнева и стал специалистом по проскальзыванию мимо охранников на ипподроме, утверждавших, что он слишком юн, чтобы слоняться около здания клуба, в особенности во время учебы.
С расстояния он выглядел уменьшенной копией тех, кем восхищался. Генри носил почти такую же одежду, пытался перенять их жесты, ел те же скунгили и блюда с кальмарами, от которых его тошнило, стаканами поглощал обжигающий горький кофе, несмотря на то, что тот был ужасным на вкус и так обжигал рот, что хотелось плакать.
Он был карманным гангстером, подростком в одежде мафиози. Но при этом Генри постигал мир, в котором жил, и едва ли юные ученики самураев или служки буддистских монахов относились к своему обучению серьезней Генри.
Глава вторая
"Я крутился на стоянке с утра до ночи и с каждым днем узнавал все больше. В тринадцать лет я уже продавал лотерейные билеты и фейерверки.
Я просил водителей такси купить для меня шесть упаковок пива и затем с надбавкой перепродавал их в школьном дворе.
Я сбывал краденый товар местных малолетних жуликов. Я давал им аванс и затем продавал радио, приемники, коробки со свитерами, которые относили к одному из парней на стоянки.
До начала прибыльных праздников, таких как Пасха или День Матери, вместо школы я отправлялся навариваться вместе с Джонни Маццолой. Джонни, живший напротив стоянки, был завсегдатаем ипподромов. Время от времени он забирал меня сливать двадцатидолларовые фальшивки, которые скупал у Бинси-фальшивомонетчика в Озон-парке по десять центов за доллар.
Мы переходили от магазина к магазину, из квартала в квартал. Джонни поджидал меня в машине, пока я бегал купить что-нибудь на пару баксов фальшивой двадцаткой.
Джонни научил меня, как размягчить фальшивку холодным кофе и сигаретным пеплом за ночь до того и затем оставить просыхать. Он советовал меня вести себя так, словно я спешу, когда подхожу к кассиру. Он также наказал мне не брать более одной купюры за раз.
Если попадешься при подобном раскладе, то всегда сможешь отвертеться, заявив, что тебе ее подсунули. Он был прав. Это работало. Пару раз меня поймали, но я всегда с плачем убегал. Я ведь был всего лишь ребенком. Я принимался кричать и вопить, что мне придется все рассказать маме. А она побьет меня за то, что я потерял деньги.
Затем я изо всех ног бежал из магазина, и мы переходили в другой район. У нас обычно была в запасе пара дней, пока двадцатки не начинали стекаться в местные банки и настораживали магазины.
Тогда у кассиров рядом со стойкой появлялись списки с серийными номерами фальшивок, и мы перебирались в другой район. K концу наварного дня заднее сидение машины было так набито двухдолларовыми пончиками, сигаретами и бритвами, что мы не могли смотреть в заднее стекло.
На Рождество Тадди научил меня, как просверлить отверстия в стволах хилых праздничных елок, которые он скупал за бесценок, и затем засунуть в них ветки. Я так набивал их ветками, что даже жалкие елочки выглядели пышно.
Затем мы сбывали их по высоким ценам, в основном ночью и рядом с остановкой метро на Евклид-авеню. Дня через два ветки начинали отваливаться и падать Они падали еще быстрей, укрась вы их игрушками.
Мы всегда изобретали аферы. Афера была везде. Тадди пристроил меня работать разгрузчиком в одном из дорогостоящих продовольственных магазинов, где я передавал самые дорогие продукты в окно такси Тадди, которое он удобно парковал неподалеку.
Дело было не в том, что Тадди, Ленни или Поли нуждались в товарах - импортном оливковом масле, прошутто или тунце. У Варио хватало денег, чтобы выкупить сто таких магазинов. Просто краденое всегда слаще купленного.
Уже позже, когда я успешно занялся крадеными кредитками, я помню, как Поли всегда просил у меня краденые кредитки каждый раз, когда он со своей женой Филлис выходил на ночь прошвырнуться
Поли называл их "малдунами" , и всегда отмечал, что у купленного на "малдун" ликера вкус особый. Возможно, кого-то удивит, что парень вроде Поли Варио, капо семейства Луккезе, даже задумается о том, чтобы пойти куда-нибудь с женой и рискнуть быть пойманным за краденую кредитку.