Время шло, Дульси то и дело прикладывалась к бутылке, и уровень бренди в ней стремительно понижался. Мейми нюхала табак. Время от времени кто-то что-то спрашивал и кто-то безучастно отвечал.
Никто не звонил ни в дверь, ни по телефону.
Дульси снова и снова ставила одну и ту же пластинку.
- Господи, скорее он вернулся бы и убил меня, раз уж у него так чешутся руки, - тоскливо проговорила она.
Загремел замок парадной двери, и вошел Джонни. Он показался в спальне в том же самом зеленом шелковом костюме и розовой рубашке, в которой был накануне в клубе. Только рубашка была несвежей и мятой. Правый карман пиджака бугрился от пистолета 38-го калибра. В руках у него ничего не было. Глаза горели как угли, но взгляд был усталым, на седеющих висках, словно корни деревьев, выступали вены. Шрам на лбу набух, но осьминог пока дремал. Джонни был небрит, и седые волоски в щетине выделялись на темной коже. Лицо было непроницаемо.
Увидев Дульси и Мейми, он хмыкнул, но ничего не сказал. Обе женщины с испугом наблюдали за его движениями. Он выключил проигрыватель, затем подошел к окну, распахнул шторы, поднял раму. Дождь кончился, и дневное солнце отражалось в окнах противоположного дома.
Наконец он подошел к кровати, поцеловал Мейми в лоб и сказал ровным голосом:
- Спасибо, тетя Мейми, можете ехать домой.
Мейми не шелохнулась. Она с испугом посмотрела на него своими старческими глазами с голубоватыми белками, но его лицо оставалось непроницаемым.
- Нет, - сказала она. - Раз уж я здесь, давай поговорим.
- О чем? - удивился Джонни.
Мейми посмотрела на него в упор.
- Ты разве меня не поцелуешь? - с вызовом спросила Дульси.
Джонни поглядел на нее изучающим взглядом, словно в микроскоп, и сказал ровным тоном:
- Сначала протрезвей.
- Не надо делать ничего такого, Джонни, - сказала Мейми. - Умоляю тебя на коленях!
- Чего не делать? - спросил Джонни, не отводя глаз от Дульси.
- Не надо смотреть на меня так, словно я распяла Иисуса Христа, - плачущим голосом сказала Дульси. - Делай, что задумал, только не смотри так.
- Я не хочу, чтобы ты считала, что я воспользовался твоим пьяным состоянием, - сказал Джонни. - Протрезвеешь, тогда разберемся.
- Сынок, послушай… - начала было Мейми, но он ее перебил:
- Сейчас я хочу спать. Вы думаете, человек может жить без сна? Напрасно…
Он вынул пистолет, положил его у подушки и начал снимать пиджак. Мейми встала со стула.
- Отнесите на кухню, - попросил он, передавая ей почти совсем пустую бутылку и стакан.
Она молча взяла их и вышла. Джонни складывал одежду на стул, на котором только что сидела Мейми. Его тяжелое мускулистое тело было покрыто шрамами. Раздевшись догола, он поставил будильник на десять и улегся рядом с Дульси. Она погладила его, но он ее отпихнул.
- Во внутреннем кармане пиджака десять тысяч сотенными, - сказал он ей. - Если это то, что тебе так необходимо, бери и уматывай, пока я не проснулся.
Мейми еще не успела уйти, а Джонни уже крепко спал.
Глава 19
Когда Чинк вошел в квартиру, где снимал комнату, зазвонил телефон. Чинк был грязный, небритый, а у его бежевого костюма был такой вид, будто в нем спали.
Желтая кожа лица Чинка была как пергамент.
Под его мутными глазами виднелись большие синяки.
Чтобы добиться освобождения под залог, его адвокат внес все деньги, что Чинк получил от Дульси. Теперь он чувствовал себя словно побитая, обиженная собака. Его отпустили, но он не мог понять, не лучше ли ему было вообще остаться в тюрьме. Если полицейские не задержали Джонни, ему лучше было бы куда-нибудь смыться, но нигде в Гарлеме он не мог почувствовать себя в безопасности. Теперь, когда он раскололся, все будут настроены против него.
- Тебя к телефону, Чинк! - крикнула хозяйка.
Он вошел в спальню, где она держала телефон с замочком на диске.
- Алло, - сказал он недовольным голосом и сделал гримасу, чтобы хозяйка не стояла рядом и не подслушивала.
- Это я, Дульси, - услышал он голос в трубке.
- Ох! - только и сказал он, и его руки задрожали.
- Я достала деньги.
- Что? - сказал Чинк таким голосом, будто кто-то сунул ему в живот пистолет и предложил поспорить, заряжен он или нет. - Его арестовали? - непроизвольно вырвалось у Чинка, прежде чем он успел спохватиться.
- Арестовали? - В ее голосе зазвучало подозрение. - Это еще почему? Разве что ты настучал про нож.
- Ты прекрасно знаешь, что я не стучал! - крикнул он в трубку. - Я не такой дурак, чтобы лишиться десяти тысяч. Просто я его весь день не видел.
- Он летал в Чикаго, проверить насчет нас с Вэлом.
- Откуда же у тебя десять тысяч? - поинтересовался Чинк.
- Не твое дело.
Он заподозрил ловушку, но мысль о десяти тысячах заглушила чувство предосторожности. Надо было держать себя в руках. Его так и распирало ликование. Всю жизнь он мечтал стать большим человеком, и вот до счастья было рукой подать. Надо только правильно разыграть хорошие карты.
- Ладно, - сказал Чинк. - Мне плевать, как ты их добыла - украла или зарезала его, главное, деньги у тебя.
- У меня, - подтвердила она. - Но если хочешь получить их, покажи мне нож.
- За кого ты меня принимаешь? - вспылил он. - Приноси деньги - и потолкуем о ноже.
- Нет, приезжай ко мне - получишь деньги, если покажешь нож.
- Я еще не совсем спятил! - крикнул Чинк. - Я не боюсь Джонни, но зачем же самому нарываться на неприятности? Это твой хвост в капкане, так что изворачивайся сама.
- Слушай, у меня все спокойно, - сказала Дульси. - Его нет, и раньше чем завтра вечером он не вернется. У него уйдет весь завтрашний день, чтобы выяснить все, что он хочет. А когда он вернется, меня уже не будет.
- Я ничего не понимаю, - буркнул Чинк.
- Значит, ты не такой смышленый, как я думала. Когда он наведет все справки, то поймет, почему Вэла не стало…
Внезапно Чинк стал соображать, что к чему.
- Выходит, это ты…
- Какая разница, - перебила его Дульси. - Когда он вернется, меня не будет. Только я оставлю ему сувенир…
Чинк вдруг просиял:
- А, так ты хочешь, чтобы я в его доме…
- В его собственной постели, - подтвердила Дульси. - Сукин сын ревновал меня, и совершенно напрасно. А теперь вот я ему за это отплачу.
- Мы ему вместе отплатим, - злобно усмехнулся Чинк.
- Ну так поторапливайся.
- Буду через полчаса.
Дульси отключила телефон в спальне и говорила с телефона на кухне. Повесив трубку, она пробормотала:
- Ну что ж, ты сам напросился, солнышко.
Когда Чинк вышел из лифта, Дульси уже смотрела в глазок и открыла, прежде чем он успел позвонить.
Под халатом у нее ничего не было.
- Входи, солнышко, - сказала она. - Теперь мы тут хозяева.
- Я знал, что рано или поздно до тебя доберусь, - хохотнул Чинк и попытался ее ухватить, но она извернулась и сказала:
- Отлично, но не надо мешкать.
Чинк заглянул на кухню.
- Если ты боишься, можешь обыскать всю квартиру, - усмехнулась Дульси.
- Кто боится? - окрысился он.
Маленькая спальня, в которой жил Вэл, была рядом с кухней, а затем через ванную была большая спальня, за которой располагалась гостиная.
Дульси повела было Чинка в комнату Вэла, но он прошел дальше, заглянул в гостиную, затем замешкался у двери в большую спальню. Дульси заперла ее на тот самый висячий замок, каким недавно воспользовался Джонни.
- Что там? - спросил Чинк.
- Там жил Вэл.
- А почему замок?
- Полицейские заперли. Если хочешь, можешь сломать дверь и посмотреть.
Он засмеялся и вошел в ванную. Ванна наполнялась водой.
- Сначала я приму ванну, - пояснила Дульси. - Если, конечно, ты не против.
- Ты баба первый сорт, - сказал он, беря ее за руку и толкая по направлению спальни Вэла, а там укладывая на кровать. - Я знал, что ты настоящая баба, по не подозревал, что такая…
Он начал ее целовать, но она сказала:
- Дай сперва вымыться. А то я вся потная.
Чинк расхохотался, словно только что удачно пошутил.
- Настоящая стопроцентная баба, - сказал он и вдруг спохватился: - А где деньги?
- А где нож?
Чинк вынул из кармана нож. Дульси показала на конверт на стойке.
Он взял его одной рукой, по-прежнему держа в другой нож, и вытряс на покрывало кровати банкноты. Она тихонько вынула нож из его ладони и сунула в карман халата. Чинк не обратил на это внимания. Он уткнулся носом в деньги, словно свинья в помои.
- Убери их и раздевайся, - сказала Дульси.
- Пусть лежат - приятно посмотреть, - отозвался Чинк.
Она присела за туалетный столик и массировала лицо, пока он не разделся.
Вместо того чтобы забраться под покрывало, Чинк остался лежать на нем, время от времени осыпая себя долларами, будто падающими листьями.
- Приятного времяпрепровождения, - сказала Дульси и вышла в ванную, прикрыв за собой дверь. Ей было слышно, как Чинк то и дело разражался приступами хохота.
Она же быстро перелезла через ванну и вошла в большую спальню. Джонни спал на спине, закинув одну руку на одеяло, а другую спрятав на животе. Он тихо похрапывал.
Дульси затворила дверь в ванную, быстро прошла к радиоприемнику и поставила его так, чтобы он включился через пять минут. Затем она быстро оделась в красный брючный костюм - прямо на голое тело, накинула поверх него халат и вернулась в ванную. Ванна уже наполнилась чуть не до краев. Дульси выдернула затычку, закрыла кран и пустила душ.
Затем она вышла в холл, прошла на кухню, взяла с полки кожаную сумочку и вышла через черный ход.
Спускаясь по лестнице, она плакала и не заметила, как столкнулась с двумя полицейскими в форме. Те расступились, давая ей пройти.
Глава 20
В комнате заорало радио. Оркестр играл рок-н-ролл. Джонни проснулся так, словно его укусила змея, выскочил из постели и схватил пистолет.
Затем он понял, что это радио. Он смущенно хмыкнул и заметил, что Дульси уже встала. Он пощупал внутренний карман пиджака левой рукой, не выпуская пистолет из правой, и обнаружил, что конверт с десятью тысячами исчез.
Он машинально похлопывал рукой по пиджаку на стуле, но глаза его были устремлены на пустую кровать. Он часто дышал, но лицо оставалось непроницаемым.
- Ушла, - пробормотал он. - Выходит, проиграл.
Радио так орало, что он не услышал, как открылась дверь в ванную. Джонни поймал какое-то мелькание краем глаза и резко обернулся.
В дверях стоял Чинк в чем мать родила. Глаза его были как блюдца, рот широко открыт.
Они уставились друг на друга в оцепенении.
Затем на висках Джонни вены набухли так, что, казалось, еще немного - и они лопнут. Осьминог ожил на лбу, и щупальца устроили такую пляску, словно собирались спрыгнуть со лба. В мозгу взорвалась бомба.
Дальше Джонни уже ничего не помнил.
Он стал стрелять в грудь, живот, голову Чинка и нажимал на спуск, пока не расстрелял всю обойму. Затем он подбежал к распростертому телу и стал его топтать, пока два зуба не вонзились ему в пятку. Тогда он нагнулся и стал лупить по лицу Чинка рукояткой пистолета, превращая его в кровавое месиво.
Он не ведал, что творил.
Первое, что он осознал после всего этого, - это то, что его держат за руки двое полицейских в форме, что труп Чинка лежит на полу, частично в спальне, частично в ванной, и что душ поливает пустую ванну.
- Пустите, я оденусь, - ровным голосом сказал Джонни. - Вы же не потащите меня в тюрьму нагишом.
Полицейские отпустили его, и Джонни стал одеваться.
- Мы позвонили в участок, и они вызвали ребят из "убийств", - сообщил один из них. - Никому звонить не будете, пока они еще не подоспели?
- А зачем? - ровным голосом спросил Джонни.
- Мы услышали выстрелы, а задняя дверь была открыта, вот мы и вошли, - сказал второй полицейский извиняющимся тоном. - Мы думали, вы стреляете в нее.
Джонни промолчал. Когда он полностью оделся, приехали сотрудники отдела по расследованию убийств. Они оставались с ним до приезда сержанта Броди.
- Вы его убили, - сказал Броди.
- Похоже, убил, - отозвался Джонни.
Для допроса его отвезли в участок на 116-й улице: этим делом занимались Гробовщик и Могильщик, а они работали в этом участке.
Как и тогда, Броди сидел за столом в "Стукачином гнезде". Могильщик примостился на краешке стола, а Гробовщик затаился в тени.
На часах было 20.37, на улице еще не стемнело, но в камере все равно окон не было.
Джонни сидел на табуретке под прожектором в центре комнаты, лицом к Броди. Вертикально падающий свет причудливо очерчивал шрам на лбу и вены на висках. Но большое мускулистое тело Джонни было расслаблено, а на лице ничего не отражалось. У Джонни был вид человека, сбросившего с плеч тяжкую ношу.
- Почему вы не хотите, чтобы я рассказал то, что мне известно? - ровным тоном осведомился он. - Если вам этого не будет достаточно, можете продолжать допрос.
- Ладно, говорите, - разрешил Броди.
- Начнем с ножа, - сказал Джонни. - Я нашел нож у нее в ящике недели две назад. Во вторник. Я решил, что она купила его, чтобы в случае чего защититься от меня. Я положил его в карман и взял с собой в клуб. Затем я стал думать, как поступить, и решил было вернуть на место, но он попался на глаза Большому Джо. Если она так меня боялась, что держала в ящике под бельем охотничий нож, каким свежуют добычу, на здоровье, думал я. Но Большому Джо нож приглянулся. Он сказал, что хотел бы иметь такой, и я ему его отдал. С тех пор ножа я больше не видел. Потом вы выложили его на этот вот стол и сказали, что этим ножом убили Вэла и что преподобный видел, как Чинк давал этот нож Дульси.
- Вам не известно, что делал с ножом Большой Джо? - спросил Броди.
- Нет. Он только сказал, что боится носить его с собой. "Не дай Бог, - говорит, - выйду из себя, выхвачу его и зарежу кого-нибудь". Он говорил, что этим ножом можно запросто отсечь человеку голову, даже если захочешь только легонько пометить его.
- Вы когда-нибудь такие ножи видели? - спросил Броди.
- Точно такие - нет. Похожие видал. Но вот точно такие - не приходилось.
Как и в тот раз, Броди вынул из ящика стола нож и подтолкнул его через стол к Джонни.
- Это и есть тот самый нож?
Джонни наклонился вперед и взял его.
- Да, но я понятия не имею, как им могли убить Вэла.
- Это не тот нож, которым убили Вэла, - сказал Броди. - Этот нож обнаружили в вашем кухонном шкафу с полчаса назад. - Он выложил на стол второй нож. - Вэла зарезали вот этим.
Джонни смотрел то на один нож, то на другой и молчал.
- Что вы можете сказать по этому поводу? - спросил Броди.
- Ничего, - ровным голосом произнес Джонни.
- Не могло так случиться, что Большой Джо когда-нибудь забыл его у вас в доме, а кто-то нашел и положил на полку?
- Если и забыл, то я про это слышу впервые.
- Ладно, нам все понятно, - сказал Броди. - Теперь вернемся к Вэлу. Когда вы видели его в последний раз?
- Без десяти четыре, когда я вышел из клуба. Я выигрывал, и партнеры никак меня не отпускали, вот я и припозднился. Вэл сидел в машине и ждал меня.
Броди удивленно посмотрел на него:
- Почему он не зашел в клуб?
- Ничего странного в этом нет, - ответил Джонни. - Он любил вот так сидеть в моем "кадиллаке" и слушать радио. И у него, и у нее были запасные ключи. Так, на всякий пожарный случай. Я никогда не пускал его за руль. Он сидел в машине часами. Он вроде как чувствовал себя большим человеком. Уж не знаю, сколько он тогда просидел. Я не спрашивал. Он сказал, что был у преподобного Шорта и хочет мне кое-что передать. Но было уже поздно, и я боялся, что поминки вот-вот закончатся…
- Он сказал, что говорил с преподобным Шортом? - переспросил Броди. - В такое время ночи - или даже утра?
- Да, но меня тогда это не удивило, - ответил Джонни. - Я велел ему погодить и рассказать мне позже, но не успели мы доехать до Седьмой авеню, Вэл сказал, что ему не хочется ехать на поминки. Он сказал, что уезжает утренним поездом в Чикаго, а там, мол, видно будет. Поэтому он попросил, чтобы я его выслушал, потому что это важно. Я притормозил и остановил машину возле дома Большого Джо. Вэл сказал, что был у преподобного в церкви, если это можно, конечно, назвать церковью. Это было в два часа ночи, и у них вышел долгий разговор. Но не успел Вэл продолжить, как я заметил типа, который пробирался по улице, прячась за машинами. Я понял, что он задумал ограбить бакалейщика. Я сказал Вэлу: погоди, сейчас будет комедия. Рядом с бакалейщиком стоял цветной полицейский, Харрис, а из окна спальни Большого Джо кто-то высовывался - тоже, видать, решил поглядеть на комедию. Тип вытащил мешок из машины бакалейщика, но тот увидел и вместе с патрульным побежал его догонять.
- Это нам известно, - перебил его Броди. - Что произошло после того, как преподобный Шорт вернулся в квартиру?
- Я понял, что это преподобный, только когда он вылез из корзины, - пояснил Джонни. - Потеха, и только. Он вылез и стал отряхиваться, как кошка, которая угодила в навозную кучу. Когда я понял, кто это, я сообразил, что он перебрал своего зелья - смесь бренди и опиума. Потом он еще разочек приложился к бутылке и пошел обратно. Он ступал осторожно и то и дело отряхивался - кошка, да и только.
Вэл тоже посмеялся. Сказал, что пьяных ангелы носят. Тогда я решил, что можно неплохо схохмить. Я велел Вэлу лечь в корзину, а сам отправился в ночное кафе Окорока, откуда позвонил Мейми и сказал, что в хлебной корзине под ее окнами покойник. Кафе Окорока на углу 135-й и Леннокс-авеню, и на звонок у меня ушло бы никак не больше пяти минут. Но какая-то цыпочка говорила по телефону, и я боялся, что, когда я дозвонюсь, кто-нибудь уже обнаружит Вэла и шутка пропадет.
- Как вы добрались до кафе? - спросил Броди.
- На своей машине. Доехал до 135-й и развернулся. А когда позвонил Мейми, то оказалось, что Вэла убили. Мейми сама сказала мне по телефону.
- Когда вы ехали по Седьмой, выходил ли кто-нибудь из дома? Никто не попался вам на улице?
- Ни души.
- Вы назвались, когда звонили Мейми?
- Нет, я попытался изменить голос. Если бы она меня узнала, шутка пропала бы.
- Но вы уверены, что она вас не узнала?
- По-моему, не узнала, - сказал Джонни. - Хотя, конечно, не поручусь.
- Ладно, с этим все ясно, - сказал Броди. - А зачем вы ездили в Чикаго?
- Пытался понять, что хотел мне рассказать Вэл перед смертью, - сказал Джонни. - После того как Куколка заявилась ко мне и сообщила, что Вэл собирался получить с меня десять тысяч и открыть винный магазин, я решил узнать, что же такое было ему известно, за что я выложил бы десять тысяч. Он не успел мне сказать, а стало быть, мне пришлось разбираться самому.
- Ну и что, выяснили? - спросил Броди, чуть подаваясь вперед.
Могильщик тоже подался вперед, а Гробовщик шагнул из темноты.
- Да, - ровным голосом ответил Джонни, а лицо его не изменилось. - Вэл был ее мужем. Он, похоже, хотел десять тысяч, чтобы уехать. С Куколкой…
Трое детективов слушали в таком напряжении, словно пытались уловить сигнал тревоги.