Джонни с удовольствием ощущал под подошвами туфель опилки и думал о том, как хорошо ему жилось в Джорджии, пока он не убил того человека.
В дверном проеме, что вел в кухню, показалась голова повара. Он крикнул:
- Привет, Папаша.
Джонни помахал ему рукой.
За тремя другими столиками сидели клиенты - сплошь игроки и проститутки высшего класса. Других сюда не пускали. Все прекрасно знали друг друга. Они говорили вслед проходившему Джонни:
- Жаль, что Большого Джо больше нет.
- Игра продолжается, хотя и нет банкомета.
О Вэле не было сказано ни слова. Было известно, что его убили, но неизвестно, кто это сделал. Это было дело Джонни, Дульси и полиции, и никто не собирался совать сюда свой нос.
Джонни сел. Официант подал меню, а Малыш принес и поставил на стол большой кувшин с лимонадом, в котором плавали куски лимона и кубики льда.
- Я хочу "Сингапур", - сказала Дульси, а когда Джонни на нее косо посмотрел, добавила: - Тогда бренди с содовой. От холодных напитков у меня расстраивается живот.
Официанты принесли тарелки, ножи, вилки, салфетки, стаканы, Аламена подала адвокату меню. Он с улыбкой стал его читать:
"Главные блюда:
Хвост аллигатора с рисом.
Запеченный окорок - сладкий картофель и суккоташ.
Цыплята с клецками - рис или сладкий картофель.
Жаркое на ребрышках.
Свиные ножки.
Шейные хрящики с мамапыгой (горячие лепешки или кукурузный хлеб).
Гарниры:
Капуста - окра - черная фасоль - рис - кукуруза в початке "суккоташ" - огурцы и помидоры.
Десерт:
Домашнее мороженое - сладкий пирог с картофелем - персиковый пирог - арбуз - пирог с черной смородиной.
Напитки:
Чай со льдом - пахта - шалфеевый чай - кофе".
Но, подняв голову, адвокат увидел мрачные лица своих спутников, и его улыбку как ветром сдуло.
- Я еще не завтракал, - сказал он официантке. - Я бы съел яичницу с мозгами и лепешки.
- Да, сэр.
- А мне жареных устриц, - сказала Дульси.
- Устриц сейчас нет, не сезон, - сказала официантка, бросив на Дульси слегка иронический взгляд.
- Тогда цыпленка с клецками. Но только ножки! - надменно сообщила Дульси.
- Да, мэм.
- А мне ветчины, - сказала Аламена.
- Да, мэм, - отозвалась официантка и, глядя на Джонни с телячьей преданностью, спросила: - А вам как обычно, мистер Джонни?
Он кивнул. Его завтрак неизменно состоял из большой тарелки риса и четырех кусков жареной свинины. Все это он обильно поливал сортовой черной патокой. Кроме того, ему всегда подавали тарелку с восемью домашними лепешками, каждая в полтора дюйма толщиной.
Он шумно и молча жевал. Дульси выпила три бренди с содовой и сказала, что есть не хочет.
Джонни перестал жевать, чтобы сказать:
- И все-таки ты поешь.
Она лениво клевала еду на своей тарелке, поглядывая на других обедающих, прислушиваясь к обрывкам их разговоров.
Из-за дальнего стола поднялись двое. Официантка стала убирать посуду. В зал вошел Чинк с Куколкой.
Она переоделась в розовое полотняное платье. На ней были большие черные очки в розовой оправе.
Дульси уставилась на нее, источая ненависть. Джонни выпил подряд два стакана лимонада.
В зале воцарилось молчание.
Внезапно Дульси встала.
- Ты куда? - спросил Джонни.
- Хочу поставить пластинку. Что, нельзя?
- Сядь, - ровным голосом приказал он. - И не валяй дурака.
Дульси села и снова стала грызть ноготь.
Аламена теребила высокий ворот платья и смотрела в тарелку.
- Скажи официантке, - посоветовала она Дульси. - Она поставит.
- Я думала поставить песенку Ролла Мортона "Я хочу, чтобы маленькая девочка меня полюбила".
Джонни поднял голову и посмотрел на нее. В его глазах бушевала ярость.
Дульси подняла свой стакан, чтобы спрятать за ним лицо, но рука ее дрожала, и она пролила бренди себе на платье.
С другого конца зала Куколка громко сказала:
- В конце концов, Вэл был мой жених.
Дульси напряглась.
- Ты лживая дрянь! - крикнула она в бешенстве.
Джонни грозно на нее посмотрел.
- На самом-то деле его и убили, чтобы он на мне не женился, - сказала Куколка.
- Его от тебя тошнило, - сказала Дульси.
Джонни ударил ее по лицу так, что она полетела со стула и осела на пол у стены.
Куколка пронзительно расхохоталась.
Джонни откинулся на стуле так, что тот закачался на задних ножках.
- Пусть эта стерва помолчит, - сказал он.
К столику подковылял Толстяк и положил свою пухлую руку Джонни на плечо.
Малыш вышел из-за стойки бара и застыл в проходе.
Дульси молча встала с пола и села обратно на стул.
- Пусть лучше твоя помолчит, - отозвался Чарли Чинк.
Джонни встал. Вокруг заскрипели стулья - все, кто сидел рядом со столиком Чарли, сочли за благо убраться подальше. Куколка вскочила и бросилась на кухню. Малыш подошел к Джонни.
- Тихо, Папаша, - сказал он.
Толстяк проковылял к столику Чинка и сказал:
- Бери ее, уходи и больше никогда сюда не показывайся. Ишь заявился на мою голову…
Чинк встал. Его желтое лицо потемнело и распухло. Куколка вышла из кухни и присоединилась к нему. Уходя, он обернулся и бросил через плечо Джонни:
- Мы еще поговорим, дружок.
- Давай поговорим сейчас, - ровным голосом отозвался Джонни, двинувшись в его сторону. Шрам на его лбу ожил, заиграл щупальцами. Малыш заслонил ему дорогу:
- Об этого ниггера не стоит и руки марать, Папаша!
Толстяк пихнул Чинка в спину.
- Тебе повезло, гаденыш, ох как повезло, - просипел он. - Сматывайся, пока везение не кончилось.
Джонни посмотрел на часы, потеряв интерес к Чинку.
- Пора, похороны уже начались, - возвестил он.
- Мы все придем, - сказал Толстяк, - но ты давай вперед, ведь ты там второй человек.
Глава 9
Черный, сияющий лаком катафалк испускал жар, как печка. Он стоял перед Первой церковью Святого Экстаза на углу 143-й и Восьмой авеню. Тощий черный мальчуган, сверкая белками глаз, дотронулся рукой до раскаленного крыла и тотчас же ее отдернул.
В закрашенных черной краской окнах церкви, ранее бывшей супермаркетом, отразились три черных "кадиллака"-лимузина и вереница роскошных машин, гуськом расположившихся за "кадиллаком", словно куры-несушки за петухом.
Люди всех цветов и оттенков кожи в пестрых одеждах запрудили улицу, чтобы поглазеть на сливки гарлемского преступного мира, почтившего своим присутствием похороны Большого Джо. Черные женщины защищались от палящего солнца яркими зонтиками и зелеными козырьками.
Эти люди угощались красными арбузами, выплевывали черные семечки и потели под вертикальными лучами июльского солнца. У многих в руках были большие винные и пивные бутылки и бутылки поменьше - с шипучкой или кока-колой, приобретенные в соседней засиженной мухами бакалее. Они лизали покрытые шоколадом брикеты мороженого, подававшиеся с тележки, уплетали сандвичи с жареной свининой и кидали обглоданные косточки на мостовую веселым кошкам и собакам, а крошки - нахальным гарлемским воробьям.
Ветер гонял мусор по грязной улице, пускал пыль в глаза, пачкал лица. Громкие голоса, раскаты смеха, колокольчики уличных торговцев сливались со звуками заупокойной службы из открытых дверей церкви и гулким летним грохотом автомашин на улице.
Получился отменный пикник.
Потные полицейские на лошадях, пешие полицейские с расстегнутыми воротниками форменных рубашек, а также патрульные машины с опущенными стеклами управляли толпой.
Когда Джонни поставил свой длинный "кадиллак" на отведенное место и вылез вслед за Дульси и Пламенной, по толпе прокатился легкий гул. То здесь, то там вслух называли его имя.
В церкви было жарко, как в духовке. Грубые деревянные скамейки были до отказа заполнены друзьями Большого Джо - там собрались игроки, сутенеры, проститутки, официанты вагонов-ресторанов, поборники Святого Экстаза, масоны - они пришли проводить его в последний путь и теперь поджаривались на медленном огне.
Джонни со своими женщинами протиснулся вперед. Оки уселись рядом с Мейми, Сестренкой и теми, кто должен был нести гроб, - были там белый стюард из вагона-ресторана, Великий Магистр ложи, к которой принадлежал Большой Джо, разодетый в роскошную красно-белую золоченую форму, седой плоскостопый официант, известный как дядя Джин, и два дьякона из церкви Святого Экстаза.
Гроб Большого Джо, уставленный корзинами с розами и ландышами, занимал почетное место перед кафедрой проповедника. Над гробом летали зеленые мухи.
За гробом на кафедре метался преподобный Шорт, словно под его ногами был не пол, а раскаленная плита.
Его костлявое лицо горело религиозным жаром, и с него градом лил пот, стекавший за целлулоидный воротничок на черный шерстяной костюм. Очки в золотой оправе запотели. Пиджак и брюки были в пятнах пота.
- И сказал Господь, - верещал он, отмахиваясь от зеленых мух, что норовили сесть ему на лицо, и брызгая слюной, как садовая лейка. - "Тех, кого Я люблю, Я упрекаю и наказываю". Вы меня слышите?
- Слышим! - отвечали хором прихожане.
- Так проявите усердие и покайтесь…
- …покайтесь…
- Я обращаюсь к Книге Бытия…
- Бытия…
- Господь создал Адама по образу и подобию своему…
- По образу и подобию…
- Я ваш проповедник и хочу рассказать притчу…
- Проповедник расскажет притчу…
- Вот лежит в гробу Большой Джо Пуллен, такой же человек, как и Адам, также созданный по образу и подобию Господа…
- Большой Джо… по образу и подобию Господа…
- Адам родил двух сыновей, Каина и Авеля.
- Каина и Авеля.
- Каин восстал против своего брата и вонзил ему нож в сердце и убил его.
- Иисус Спаситель… убил его…
- Я вижу, как Спаситель покидает небеса, одевается в одежды вашего проповедника, лицо Его становится черным, Он грозит перстом нераскаявшимся грешникам и говорит: "Кто с мечом придет, тот от меча погибнет".
- От меча погибнет. Спаситель…
- Я вижу, как Он грозит перстом и говорит: "Живи Адам сейчас, он бы ныне лежал в гробу и его звали бы Большой Джо Пуллен".
- Смилуйся, Господи…
- И был бы у него сын Авель…
- Сын Авель.
- И он женился бы на дочери Каина.
- На дочери Каина.
- И я вижу, как Он выходит и говорит…
- И говорит…
Брызжа слюной, разевая свой рыбий рот, он ткнул своим дрожащим пальцем в сторону Дульси:
- Я слышу, как Он вопрошает: "О, сестра Каина, зачем убила ты своего брата?"
Гробовое молчание окутало, словно саваном, разгоряченное собрание. Все взоры устремились на Дульси. Она заерзала на скамье. Джонни быстро вскинул глаза на проповедника, и шрам у него на лбу снова ожил.
Мейми привстала с места и крикнула:
- Это не так, вы же знаете, это не так!
Тогда в углу вскочила сестрица, простерла руки к потолку, растопырила пальцы и завизжала:
- Господи, смилуйся над бедной грешницей!
В церкви начался бедлам. Поклонники Святого Экстаза повскакивали с мест и, повалившись на пол, стали кататься в конвульсиях.
- Убийца! - неистово визжал преподобный Шорт.
- Убийца! - хором вторили ему прихожане.
- Неправда! - кричала Мейми.
- Распутница! - визжал преподобный.
- Распутница! - вторил хор.
- Лживый подлец! - обрела наконец дар речи Дульси.
- Пусть покричит! - ровным голосом отозвался Джонни. Его лицо было непроницаемо.
- Прелюбодеяние! - верещал преподобный.
При упоминании прелюбодеяния собрание и вовсе обезумело.
Братья и сестры добавили жару: перекатываясь с боку на бок, они молотили руками и ногами и с пеной у рта вопили:
- Прелюбодеяние!
Мужчины и женщины катались по полу. Скамейки трещали. Церковь шаталась. Гроб ходил ходуном. Запахло потными телами. "Прелюбодеяние! Прелюбодеяние!" - взывали религиозные безумцы.
- Я ухожу! - объявила Дульси, вставая с места.
- Сядь, - приказал Джонни. - От этих святош можно ждать чего угодно.
Церковный органист заиграл "Роберту Ли", чтобы как-то восстановить порядок, а толстый официант запел высоким тенором "Дорога длинная лежит передо мною…".
Услыхав про длинную дорогу, фанатики стали подниматься с пола. Они отряхивали одежду, смущенно поправляли сдвинутые, а где и поломанные скамейки, а органист играл "Кати свои воды, Иордан".
Но преподобный Шорт уже не был властен над собой. Он сбежал с кафедры и, оказавшись перед гробом, стал тыкать пальцем в Дульси. Тогда два помощника хозяина похоронного бюро повалили его на пол и держали, придавив коленями, пока он не успокоился. Затем траурная служба пошла своим чередом.
При звуках гимна "К Тебе, Господь" собравшиеся встали с мест и вереницей двинулись мимо гроба, чтобы в последний раз взглянуть на бренные останки Большого Джо Пуллена. Последними подошли родственники, а когда гроб накрыли крышкой, Мейми Пуллен упала на него с криком:
- Не уходи, Джо, не оставляй меня одну!
Хозяин похоронного бюро с трудом оттащил ее от гроба, а Джонни обнял за талию и повел к выходу. Но владелец похоронной конторы потянул его за рукав:
- Не уходите, мистер Перри. Вы понесете гроб.
Джонни передал Мейми на попечение Дульси и Аламены.
- Будьте с нею, - распорядился он.
Затем он присоединился к остальным пятерым. Они подняли гроб, пронесли его по проходу мимо полицейского кордона и погрузили на катафалк.
Собратья Большого Джо по ложе стояли на улице в полном параде: алые мундиры с золотом, голубые брюки с золотыми лампасами. Впереди шел оркестр ложи.
Оркестр заиграл "Пришествие Иоанна", и люди на улице стали подпевать.
За марширующими братьями двинулась и похоронная процессия.
Дульси и Аламена сидели по обе стороны от Мейми в первом из трех черных лимузинов. Джонни ехал за третьим из них в своем огромном "кадиллаке" с открытым верхом.
Через две машины от него ехали в голубом "бьюике" Куколка и Чарли Чинк.
Оркестр играл старый похоронный марш в ритме свинга, трубач посылал в раскаленный гарлемский воздух высокие ясные аккорды. Толпа была наэлектризована до предела. Люди входили в экстаз, пританцовывая. Они двигались в самых разных направлениях - вперед, назад, кругами, зигзагами, покачиваясь под воздействием синкопов. Они шли по мостовой, по тротуарам, протискивались между стоявшими машинами. Порой начинали кружиться парочки, но чаще каждый танцевал сам по себе, иногда и не в такт, но, подчиняясь магии музыки, в конечном счете они двигались вместе с процессией.
Процессия прошла по Восьмой авеню до 125-й улицы, двинулась на восток к Седьмой авеню, свернула у отеля "Тереза" и пошла в северном направлении к мосту на 155-й улице в сторону Бронкса.
На мосту оркестр остановился, масоны тоже, прецессия стала редеть. За мостом Гарлем кончался, и туда двинулись лишь главные участники. Они отправились в долгий путь по Бронкс-парк-роуд мимо зоопарка к кладбищу "Вудлоун".
Проигрыватель, встроенный в катафалк, начал играть пластинку с органной музыкой. Процессия прошла в арку и оказалась на огромном кладбище. Вскоре они окружили свежевырытую могилу с горой желтой глины. Шестеро мужчин выгрузили гроб из катафалка и поместили его на приспособление, с помощью которого гроб медленно опустился в могилу. Орган на пластинке заиграл "Опускается твоя колесница", и толпа скорбящих стала с завываниями подпевать. Преподобный Шорт, уже полностью овладев собой, стоял у могилы и хриплым речитативом читал молитву.
Когда гроб опустился на дно могилы, Мейми зарыдала и попыталась сама последовать за гробом. Внезапно Дульси зашаталась, стала оседать и чуть было не рухнула в могилу. Аламена обхватила ее за талию, но Чарли Чинк подошел сзади и, вовремя подхватив Дульси, уложил ее на траву. Джонни увидел это краем глаза, сдал Мейми на руки одному из дьяконов и двинулся в сторону Чинка. Лицо его пожелтело от злости, а шрам опять ожил, щупальца осьминога запрыгали.
Увидев Джонни, Чинк попятился и попытался выхватить нож. Но Джонни сделал выпад и левой ногой заехал Чинку по правой голени. Острая боль заставила Чинка согнуться пополам. Не давая ему опомниться, Джонни ударил Чинка правой рукой в ухо, а когда тот полетел на землю, попытался левой ногой ударить ему по голове, но промазал и попал по плечу.
Затем, увидев в руках могильщика лопату, Джонни выхватил ее и ударил, метя лезвием по шее Чинка. Крошка-Великан из ресторана Толстяка успел схватить Джонни за руку.
В результате удар пришелся плашмя по затылку, отчего Чинк полетел в могилу и упал на гроб.
Затем Крошка-Великан и с полдюжины помощников разоружили Джонни и отвели его подальше от Чинка.
Там его взяли в кольцо темные личности, его дружки по клубу. Толстяк просипел:
- Черт побери, Джонни, хватит нам покойников. Зря ты так рассвирепел.
Джонни, отмахиваясь от их сдерживающих рук, стал оправлять растрепанную одежду.
- Я не хочу, чтобы этот ублюдок полукровка до нее дотрагивался, - сообщил он своим привычным ровным голосом.
- Господи, да она же грохнулась в обморок, - сказал Толстяк.
- Даже если бы отдала Богу душу, - отчеканил Джонни.
Друзья только покачали головами.
- На сегодня с него хватит, шеф, - заметил Кид Никель. - Ему здорово досталось.
- Я больше его не трону, - пообещал Джонни. - Где там мои женщины? Я отвезу их домой.
Он двинулся к своей машине. Тут же прекратилась музыка. От могилы убрали лебедку. Могильщики стали закапывать гроб. Собравшиеся молча побрели к своим машинам.
Мейми, сопровождаемая Дульси и Пламенной, подошла к машине Джонни и села на заднее сиденье. За ней последовали Аламена и Сестренка.
- Господи, Господи, - горестно произнесла Мейми. - Это не жизнь, а сплошные неприятности. Но ничего, я не долго задержусь в этом мире.
Глава 10
После похорон процессия распалась, каждый поехал своей дорогой. Машина Джонни, не доезжая до моста, за которым начинался Гарлем, угодила в пробку. Болельщики разъезжались с "Янки стэдиума" после бейсбола.
Он и Дульси, а также другие известные гарлемские сводники, игроки, проститутки жили в комплексе "Роджер Моррис" на шестом этаже. Дом стоял на углу 187-й улицы в Эджком-драйв, и из него открывался вид на стадион "Поло Граундс", реку Гарлем и улочки Бронкса за рекой.
В семь вечера роскошный "кадиллак" Джонни остановился у комплекса "Роджер Моррис".
- Я слишком далеко ушел от сборщика хлопка в Алабаме, чтобы тащиться обратно на Юг, - сказал он.
Все в машине посмотрели на него, но только Дульси спросила:
- Это ты о чем?
Джонни промолчал.
Мейми стала подниматься, отчего ее суставы затрещали.
- Вылезай, Сестренка, - распорядилась она, - мы возьмем такси.
- Зайдите к нам поужинать, - сказал Джонни. - Сестренка с Пламенной приготовят поесть…
Но Мейми покачала головой:
- Мы с Сестренкой едем домой. Только меня еще тут не хватало.