Справа был отгорожен закуток деревянной стойкой. За ней сидел лысый коричневый толстяк в зеленых очках, в шелковой рубашке без ворота и черной жилетке с дешевой золотой цепочкой. Он сидел на высоком табурете у кассы, оглядывая время от времени шесть бильярдных столов в длинном узком зале.
Когда Гробовщик и Могильщик поднялись на площадку второго этажа, он приветствовал их низким басом, каким обычно говорят владельцы похоронных бюро:
- Здравствуйте, джентльмены, как поживает полиция в этот прекрасный летний день?
- Отлично, Туз, - отвечал Гробовщик, оглядывая столы. - В эту жару грабежей, драк и убийств куда больше, чем в обычную погоду.
- От жары люди делаются нервными, - отозвался Туз.
- Сущая правда, - сказал Могильщик. - А что делает Валет?
- Отдыхает, как обычно, - сказал Туз. - По крайней мере так говорят люди.
Валет был прежний хозяин бильярдной, и скончался он ровно двадцать один год назад.
Тем временем Могильщик обнаружил того, кто был им нужен, за четвертым столом и двинулся туда по узкому проходу. Он присел у одного края стола, а Гробовщик у другого.
Бедняк играл в пул по двадцать центов очко с ловким мулатом и уже проигрывал сорок долларов.
Они как раз устанавливали шары для новой партии. Разбивать должен был Бедняк, и он мелил свой кий. Он покосился сначала на одного детектива, потом на другого и снова принялся мелить кий. Он делал это так долго, что его партнер запальчиво сказал:
- Кончай тянуть, давай разбивай. У тебя на кие столько мела, что хватит на три партии.
Бедняк поставил шар-биток на место, долго водил кием взад-вперед по подставке из пальцев и ударил так неловко, что чуть не порвал концом кия бильярдное сукно, оставив на нем длинную белую полосу. Шар-биток еле-еле покатился вперед и слегка дотронулся до пирамиды.
- Мальчик нервничает, - заметил Гробовщик.
- Плохо спал, - отозвался Могильщик.
- Лично я не нервничаю, - сказал партнер Бедняка. Он ударил так, что положил в лузы сразу три шара.
Он набрал сто очков без перерыва, за один прием, и, когда это случилось, остальные игроки оставили свои партии и подошли посмотреть на это чудо.
Ас бильярда гордо поглядел на детективов и сообщил им:
- Ну что, видно теперь, что я не нервничаю?
- Ты, видать, новичок в Гарлеме, - ответил Гробовщик.
Когда маркер поставил мешочек со ставками на стол, Гробовщик встал со стула и взял его.
- Деньги мои, - сказал ас бильярда.
К компании подошел и Могильщик, а Бедняк и ас оказались между ним и Гробовщиком.
- Не бойся, друг, - сказал он асу. - Мы только поглядим, что это за денежки.
- Самые обыкновенные американские деньги, - фыркнул ас. - Вы что, никогда их не видали?
Гробовщик открыл мешок и высыпал его содержимое на стол. Монеты в десять, двадцать пять и пятьдесят центов образовали сверкающую гору на зеленом сукне. Был там и комок бумажных долларов.
- Ты в Гарлеме новичок, - повторил он асу.
- Он здесь долго не задержится, - уверил партнера Могильщик. Отделив бумажный комок от серебряной горки, он сказан: - Вот твои деньги, парень. Бери их и кати в другой город. Ты слишком ловкий для нас, гарлемских сыщиков-простофиль. - А когда ас открыл рот, чтобы возразить, Могильщик грубо добавил: - И помалкивай, а то проглотишь зубы.
Ас положил деньги в карман и мгновенно растаял. Бедняк помалкивал.
Гробовщик стал набирать пригоршни мелочи и класть обратно в мешок. Могильщик тронул за плечо Бедняка:
- Пошли, парень. Прокатишься с нами.
Гробовщик прошел вперед. Толпа расступилась.
Они посадили Бедняка в машину на переднее сиденье между собой, отъехали за угол, где Могильщик снова остановил машину.
- Выбирай, что хочешь, - предложил ему Гробовщик. - Год в федеральной тюрьме Оберн или месяц в местной каталажке.
Бедняк покосился на него своими грязноватыми глазами и спросил с интонациями уроженца Джорджии:
- Это как понимать?
- А так, что ведь это ты ограбил управляющего бакалеей на Седьмой?
- Нет, сэр, я и близко к этой бакалее не подходил. Я честно заработал эти деньги - чистил обувь у станции подземки на 125-й улице.
Могильщик взвесил на руке мешок.
- Да здесь добрая сотня долларов, - сказал он.
- Мне просто повезло. Давали четвертаки и полтинники, - сказал Бедняк. - Можете спросить людей.
- Пойми, парень, одну простую вещь, - сказал Могильщик. - Если ты украл больше тридцати пяти долларов, это считается крупной кражей, а стало быть, тяжким преступлением, и за это полагается от года до пяти федеральной тюрьмы. Но если ты готов нам помочь и признаешься в мелкой краже, судья тоже пойдет тебе навстречу: ведь ты экономишь государству расходы на процесс с присяжными, на назначение тебе адвоката и так далее. Тогда ты получишь месяц исправительных работ. Так что думай сам.
- Я ничего не крал, - упрямился Бедняк. - Я заработал деньги, чистил обувь…
- Боюсь, что патрульный Харрис и управляющий расскажут другую историю на завтрашнем опознании, - сказал Могильщик. - Лучше помоги нам.
Бедняк стал усиленно размышлять. На лбу, под глазами и на плоском носу появились капельки пота.
- А как я могу вам помочь? - наконец спросил он.
- Кто был в машине Джонни Перри, когда он проехал по Седьмой авеню за несколько минут до того, как ты украл мешок? - спросил Могильщик.
Бедняк фыркнул носом так, словно до этого сдерживал дыхание.
- Я вообще не видел машины Джонни Перри, - сказал он с явным облегчением.
Могильщик нагнулся, включил зажигание и завел мотор.
- Плохое у тебя зрение, парень, - сказал Гробовщик. - Это обойдется тебе в одиннадцать месяцев.
- Клянусь Господом, я два дня уже не видел "кадиллака" Джонни, - сказал Бедняк.
Могильщик вырулил на середину улицы и повел машину в сторону полицейского участка на 126-й улице.
- Я говорю правду, - хныкал Бедняк. - На всей Седьмой тогда не было ни души.
Гробовщик поглядывал на пешеходов, на тех, кто стоял на тротуаре или сидел на крылечках и ступеньках. Могильщик смотрел на дорогу.
- Честное слово, на Седьмой не было ни машин, ни людей, - скулил Бедняк. - Только подкатил тот тип из бакалеи, да еще стоял полицейский. Он там всегда стоит.
Могильщик подъехал к тротуару и притормозил перед самым поворотом на 126-ю.
- Кто был с тобой? - спросил он.
- Ей-богу, никого.
- Плохо твое дело, - изрек Могильщик, снова наклоняясь, чтобы включить мотор.
- Погодите, - сказал Бедняк. - Я правда отделаюсь месяцем?
- Это зависит от того, какое у тебя было зрение в четыре тридцать утра и насколько хорошая память сейчас.
- Я ничего не видел, - сказал Бедняк. - Я схватил мешок и дал деру. Где уж тут что увидеть. Но может, Утюг что-то углядел. Он прятался в подворотне на 132-й.
- А где ты был?
- На 131-й. Мы договорились, что, когда подъедет тот тип из бакалеи, Утюг станет кричать "караул", чтобы отвлечь полицейского. Но он не пикнул, и мне пришлось все сделать одному и бежать.
- Где сейчас Утюг? - спросил Гробовщик.
- Не знаю. Я его сегодня не видел.
- А где он обычно околачивается?
- В бильярдной у Туза. Или внизу в "Коробочке".
- А где он живет?
- У него комната в отеле "Маяк" на углу 123-й и Третьей авеню. А если его там нет, значит, он на работе. Щиплет цыплят у Голдстайна на 116-й улице - иногда они работают до двенадцати.
Когда они подъехали к участку, Бедняк спросил:
- Вы не обманете? Если я признаюсь, то получу только месяц, да?
- Все зависит оттого, что увидел твой дружок, - сказал Могильщик.
Глава 12
- Не люблю я этих чертовых тайн, - сказал Джонни. Его мощные мускулы напряглись под желтой рубашкой, когда он с грохотом поставил на стол стакан с лимонадом. - Это уж точно, - добавил он. - Не люблю.
Он сидел, подавшись вперед, в самом центре зеленого плюшевого дивана, поставив ноги в шелковых носках на ярко-красный ковер. Вены на висках набухли, словно корни деревьев, а шрам на лбу напоминал клубок сердитых змей. Его темно-коричневое бугристое лицо было напряжено и покрыто испариной. Глаза в красных прожилках тлели недобрым огнем.
- Я уже тысячу раз тебе говорила: понятия не имею, почему этот черномазый проповедник распускает обо мне эти небылицы, - сердито повторила Дульси. Она посмотрела на его напряженное лицо и поспешила перевести взгляд на что-то менее мрачное.
Но в этой цветастой комнате ничто не успокаивало нервы. Светлая мягкая мебель с обивкой горохового цвета плохо гармонировала с ярко-красным ковром.
Это была большая комната. Два окна смотрели на Эджком-драйв и одно на 159-ю улицу.
- Мне надоели твои вопросы, а тебе, наверное, уже надоели мои ответы, - пробормотала Дульси.
Стакан с лимонадом треснул в руке Джонни. Он швырнул на пол битый стакан и налил лимонаду в новый.
Дульси сидела на желтой оттоманке лицом к комбайну Телевизор и радиола - на этажерке перед закрытым камином.
- Ты чего дрожишь? - спросил Джонни.
- Здесь адский холод, - пожаловалась Дульси.
Она сидела в одной комбинации, с голыми руками и ногами. Ногти на руках и ногах были покрыты ярко-красным лаком. На ее гладкой коричневой коже показались мурашки, но над верхней губой скопились капельки пота, подчеркивая едва заметные усики. За ее спиной, в окне, вовсю работал большой кондиционер, а на батарее крутился вентилятор, обдавая ее волнами холодного воздуха.
Джонни осушил стакан и поставил его на стол с аккуратностью человека, который очень гордится тем, что в любых обстоятельствах держит себя под контролем.
- Ничего странного, - заметил он. - Ты бы взяла да оделась.
- В одежде слишком жарко.
Джонни налил себе еще лимонаду и залпом осушил стакан. Он словно опасался, что у него перегреются мозги.
- Учти, детка, я не спятил, - сказал он. - Я хочу знать три простые вещи.
- Это для тебя они простые, - жалобно произнесла Дульси.
Его жаркий взгляд подействовал на нее как пощечина.
- Я ума не приложу, почему преподобный Шорт так меня ненавидит.
- Послушай, детка, - ровным тоном продолжал Джонни, - объясни, ради Бога, почему Мейми вдруг начинает тебя защищать, хотя я и в мыслях не держал подозревать тебя? Это мне непонятно.
- Откуда мне знать, что творится в голове у тети Мейми, - запальчиво сказала Дульси.
Увидев, как лицо его вновь потемнело от ярости, словно летнее небо от грозы, Дульси сделала большой глоток из стакана с бренди и поперхнулась.
Спуки, черный спаниель, лежавший у ее ног, попытался вскочить ей на колени.
- И перестань так много пить, - сказал Джонни. - Ты напиваешься и несешь что ни попадя.
Она стала озираться с виноватым видом, куда бы поставить стакан, двинулась к телевизору, поймала недовольный взгляд Джонни и поставила стакан на пол.
- И перестань держать эту псину на коленях, - не унимался Джонни. - Мне надоело, что ты вся в собачьей слюне.
- Брысь, Спуки, - сказала Дульси, сталкивая собачку с колен.
Спуки угодила лапой в стакан с бренди и опрокинула его.
Джонни посмотрел на расплывающееся на ковре пятно, и на лице его заиграли желваки.
- Все знают, что я человек разумный, - продолжал он. - И я хочу знать всего-навсего три простые вещи. Во-первых, почему проповедник рассказал в полиции историю о том, как Чинк дал тебе этот нож.
- Джонни! - воскликнула Дульси, закрывая лицо руками.
- Пойми меня правильно. Я не сказал, что поверил этому. Но даже если этот сукин сын тебя ненавидит…
В это время на телеэкране пошла реклама, и четыре хорошеньких блондиночки в свитерах и шортах запели рекламную песню.
- Убери этот чертов телевизор! - рявкнул Джонни.
Дульси встала и убрала звук, но квартет блондинок продолжал свою веселую пантомиму.
На лбу Джонни стали набухать вены.
Внезапно Спуки залаяла, словно гончая, которая загнала на дерево енота.
- Перестань, Спуки! - крикнула Дульси, но было уже поздно.
Джонни вскочил с дивана как безумный, опрокинул столик и кувшин с лимонадом и ногой ударил собаку в бок. Та взлетела в воздух и задела красную стеклянную вазу с искусственными розами, стоявшую на зеленом полированном столике. Ваза ударилась о батарею, разлетелась вдребезги. Бумажные розы усыпали ковер, а нашкодившая собака, поджав хвост и громко тявкая, удрала на кухню. Стекло соскользнуло с покачнувшегося столика и разбилось о лежавший на боку кувшин. Осколки смешались с кубиками льда в большой лимонадной луже на ковре. Джонни повернулся и, стараясь не угодить в лужу, вернулся на диван с видом человека, который очень гордится тем, что в любых обстоятельствах держит себя под контролем.
- Слушай, детка, - сказал он Дульси. - У меня большое терпение, у меня здравый смысл, но я хочу знать…
- Три простые вещи, - тихо пробормотала Дульси.
Он глубоко вздохнул и пропустил ее слова мимо ушей.
- Я хочу знать, с какой стати этот чертов проповедник мог такое придумать.
- Ты готов верить всем, кроме меня, - буркнула Дульси.
- И почему он твердит, что это сделала ты, - продолжал Джонни, не отреагировав на ее реплику.
- Черт, ты действительно думаешь, что это я?
- Да не в этом дело, - отмахнулся Джонни. - Меня волнует другое: почему он убежден, что это ты? Какие у него причины думать, что ты тут замешана?
- Ты говоришь о тайнах, так вот и я тут вижу кое-какие тайны, - заговорила Дульси с истерическими нотками в голосе. - Как это случилось, что ты не видел Вэла вчера вечером? Он точно сказал мне, что обязательно заедет в клуб и вместе с тобой приедет на поминки. Если бы он туда не собирался, то не стал бы меня обвинять в обратном. Разве это не тайна?
Джонни задумчиво на нее посмотрел. После паузы сказал:
- Если ты будешь возникать с этой дурацкой идеей, нам всем будет плохо.
- Ну а зачем тогда ты лезешь ко мне с этим идиотским предположением, будто это я убила его? - перешла в атаку Дульси.
- Меня не волнует, кто его убил, - отозвался Джонни. - Его нет - и дело с концом. Меня волнует другое: что это за страшные тайны вокруг тебя? Ты-то не умерла и пока что остаешься моей женой. И мне хочется знать, почему посторонние люди могут думать о тебе такое, что мне в голову не приходило, а ведь как-никак я твой муж…
Из кухни появилась Аламена. Она безучастно посмотрела на осколки и черепки. Она так и не переоделась, только надела красный моющийся фартук. Собака выглянула из-за ее ног, пытаясь угадать, не прошла ли гроза, но, решив, что пока что нет, сочла за благо не высовываться.
- Вы так и будете сидеть и препираться до утра или что-то съедите? - равнодушно осведомилась Аламена, словно ей было совершенно наплевать, будут они есть или нет.
Какое-то время они оба молча на нее смотрели. Затем Джонни встал.
Считая, что Джонни не видит, Дульси быстро взяла стакан, который опрокинула Спуки, и наполнила его до половины бренди из бутылки, стоявшей за телевизором.
Джонни шел уже на кухню, но внезапно обернулся и не останавливаясь выбил у нее из руки стакан. Бренди выплеснулся ей в лицо, а стакан, описав в воздухе дугу, упал на пол и разбился.
Быстрым движением, словно кошка, ловящая рыбу, она ударила его по лицу кулаком правой руки. Удар получился сильным, и у Джонни на глазах показались слезы.
Охваченный яростью, он обернулся к ней и, схватив за плечи, стал трясти так, что у нее застучали зубы.
- Женщина! - произнес он совсем другим голосом. Казалось, он исходил из самых его глубин и подействовал на нее возбуждающе. - Женщина!
Дульси вздрогнула и как-то обмякла. Глаза у нее сделались влажными, рот тоже, и внезапно она тесно прижалась к нему.
Джонни тоже вдруг стал мягким, как аптечная вата, и, прижав ее к себе, стал целовать ее нос, рот, шею, впадины возле ключиц.
Аламена повернулась и прошагала на кухню.
- Ну почему ты мне не веришь? - проворковала Дульси в его бицепсы.
- Я хочу верить, детка, - сказал Джонни. - Но это так непросто.
Ее руки упали по бокам, он разжал объятия, сунул руки в карманы, и они пошли на кухню.
С левой стороны холла были две спальни, разделенные ванной, справа - столовая и кухня. Дальше начинался коридор. В его конце был выход на черную лестницу. В кухне был также выход на служебный ход.
Втроем они уселись на пенопластовые, крытые пластиком табуретки за стол, накрытый красно-белой клетчатой скатертью, и стали ужинать. На столе стояли дымящееся блюдо с окрой, капустой и свиными ножками, миска с черной фасолью и тарелка с кукурузным хлебом.
Была там и бутылка с бурбоном, но женщины к ней не проявили интереса, а Джонни осведомился, не осталось ли лимонаду.
Аламена вынула большую бутылку из холодильника и налила в стеклянный кувшин. Ели они молча.
Джонни поливал содержимое своей тарелки острым красным соусом из бутылочки, на этикетке которой два ярко-красных рогатых чертенка отплясывали в языках пламени. Он съел две полные тарелки, шесть кусков хлеба и выпил полкувшина лимонаду.
- Здесь адова жарища, - пожаловался он, встал и включил большой вентилятор на потолке. Потом вынул зубочистку из баночки, стоявшей среди бутылок и бутылочек с приправами, и начал ковырять в зубах.
- Что толку от вентилятора, когда ты налопался этого соуса? - фыркнула Дульси. - Когда-нибудь ты сожжешь себе все кишки и никаким лимонадом не зальешь пожара в животе.
- Кто произнесет проповедь на похоронах Вэла? - спросила Аламена.
Джонни и Дульси молча на нее уставились.
- Если бы я не почуял, что этот сукин сын будет стрелять, - заговорил Джонни, - я бы сейчас с вами не сидел.
- Ты имеешь в виду преподобного Шорта? - спросила Аламена. - Он в тебя стрелял?
Джонни не обратил внимания на ее вопрос и снова взялся за Дульси:
- Но не это меня беспокоит, а другое. Почему он это сделал?
Дульси продолжала молча есть. На лбу у Джонни набухли вены.
- Слушай, девочка, - сказал он, - я хочу понять: почему?
- Господи! - взорвалась Дульси. - Если мне придется отвечать еще и за этого психа, то лучше уж сразу отдать Богу душу.
В этот момент в дверь позвонили. Спуки залаяла.
- А ну перестань, Спуки, - велела Дульси.
Аламена встала и пошла к двери.
Затем вернулась и молча села за стол.
В дверях стояла Куколка.
- Не надо церемоний, - сказала она. - Я почти что член семьи.
- У тебя нервы как у бронзового истукана! - крикнула Дульси, вставая из-за стола. - Но ничего, я тебя сейчас заставлю заткнуться.
- А ну-ка сядь и замолчи, - прикрикнул Джонни.
Дульси на мгновение замялась, словно размышляя, не ослушаться ли его приказа, но затем решила не спорить и села. Но если бы взгляды убивали, Куколка упала бы замертво.
Джонни, слегка повернув голову к дверям, спросил:
- Что ты хочешь?
- То, что мне причитается, - ответила Куколка. - Мы с Вэлом были помолвлены, и я хочу часть его наследства.
Джонни уставился на нее. Дульси и Аламена тоже.