- Вы кажетесь вполне приличным человеком, - отвечал Йомен. - Почему вы позволили втянуть себя в глупейшую комедию? Она вам поплакалась, что я украл деньги ее отца, что жестоко обращаюсь с ней? Дружище, Моне вожжа попала под хвост, и тут уж ничего не поделаешь, нужно просто переждать. Вскружила себе голову романтикой, как зеленая девчонка. Я вам кое-что открою. Она не совсем… уравновешенная. До свадьбы была в таком загуле, что еле-еле удалось привести ее в чувство. Ей нужна твердая рука. Нужен мужчина, который для нее и муж и отец. Тому профессоришке заморочила голову. Имея такого старого мужа, как я, она вообразила, что жизнь проходит мимо. Если б могла иметь детей, наверно, стала бы другой. Ей ведь нравится беззаботная жизнь, и пока не напала эта романтическая придурь, думаю, что жизнь со мной ее вполне устраивала. Мона меня переживет, и я оставлю ей столько имущества, что она сможет проматывать его, где угодно на свете, если захочет. Но пока я ей муж, мне лучше знать, что для нее нужнее. Она всегда получала встряску, если заслуживала, ее это приводило в чувство, и сама потом меня благодарила. Я покупал все, стоило только ей заикнуться. Но я пришел сюда не для того, чтобы поплакаться. Если вам известно, где они приземлятся, скажите, и все мы избавимся от множества забот и неприятностей. Слушайте, я хочу даже большего. Когда они скроются где-то, я не стану им мешать, подожду неделю, дней десять. Стоит ей попробовать с тем, с кем приспичило, живо вернется домой.
- Джас, - остановил его шокированный Бакльберри.
- Ладно, ладно, Фред. Разговорился об интимных делах.
Вглядевшись в него, я понял, что Йомен пьян. До сих пор это не было заметно. Как опытный выпивоха, он не терял над собой контроля, учитывая последствия и умело устраняя их. Сокрушенно покрутил головой:
- Боже мой, каких только гадостей она не напела всем своим друзьям с востока! Когда эта Виверша гостила у нас, она смотрела на меня как на гадюку. И вы, чего доброго, поверили, что я ее заставил выйти за меня замуж.
Убрав ногу с кресла, он нагнулся вперед.
- Мистер Макги, мы с ее отцом двадцать лет пахали как лошади, чтобы выйти в люди. А потом он мне ее оставил, повесил на шею. Мне и в голову не приходило жениться на ней. Когда девять лет назад я выгребал ее из Парижа, она была на краю. Ничего более жалкого вы не видели. Крупная девушка, она тогда исхудала, весила сорок пять килограммов. Стала истеричкой - крик, визг, вообще не понимала, где находится. Сначала я не очень встревожился, но, когда представил, что подумал бы Кэб, стало совестно. Отвез ее в Швейцарию, поместил в хорошую лечебницу и подождал, пока ее привели в порядок. А что дальше? Опять спустить ее с цепи? Снова капризы, сумасбродство? Очень быстро она снова опустилась бы на дно со своими сомнительными знакомыми. Ну, я поступил так, как мне казалось разумнее. Пристегнул к ноге единственным доступным способом, женился и привез сюда, домой. Восемь лет все отлично срабатывало, лучше, чем можно представить. Знали бы вы, как она умеет пудрить мозги. Смотрите на нее, слушаете сладкие речи и воображаете, что перед вами спокойная, разумная женщина. Если вобьет себе в голову, сумеет убедить, что черное - это белое. Но по сути своей она по-прежнему осталась сумасбродным ребенком со взбалмошным характером. А в последнее время она вся как на иголках. Я держал ее в спокойной пристани приличной жизни. Приятель, я уже стар для того, чтобы выходить из себя оттого, что она поваляется с тем профессором. Огорчает меня это, противно даже, но я стараюсь ее понять. Признаюсь - сделаю из ее очаровательной задницы котлету, когда приведу назад, но ей это пойдет на пользу, она поймет, что вела себя плохо. Любой охотнее заплатит дань, чем станет жить с чувством вины. Моя гордость не пострадает, если все уладить. Вы не знаете, парень, и она тоже не понимает, что без меня она конченый человек. Я должен ее остановить, прежде чем она опять пойдет ко дну. Надеюсь, теперь вы нам скажете, куда они нацелились.
Я не знал, что ответить. Было ясно, что он неглуп, но не хотелось верить, что разыгрывал представление, зная, что она мертва. В раздумье я встряхивал остатки льда в стакане, а Фред Бакльберри забросал меня вопросами:
- Они что - достали документы или собираются через Хуарес махнуть в Мексику? Или направились самолетом на запад? В Калифорнию?
Не отвечая, я допил виски и пристально посмотрел на Джаспера Йомена.
- Ваша семейная жизнь меня не касается, мистер Йомен. Сегодня днем, в 14.25 я стоял рядом с вашей женой. Кто-то выстрелил из тяжелого, дальнобойного ружья, попал ей в шею сзади, и она умерла раньше, чем ударилась лицом о землю.
Очень темные, индианские глаза чуть дрогнули, губы разжались, но он тут же взял себя в руки:
- Я пытался говорить с вами как мужчина с мужчиной, хотел обойтись по-хорошему. Скажу еще кое-что. На всем белом свете нет никого, в чьих интересах было бы убить Мону. Скорее всего можно подозревать меня, только я никогда бы не сделал этого. Возможно, вы считаете своим долгом держаться как клещ за свою историю. Хотя на первый взгляд вы кажетесь умнее. Не дразните меня, парень, я натравлю на вас Фреда, чтоб выкурил из наших мест, и, если он при этом позабудет о приличиях, тем лучше.
Я пожал плечами.
- Фред чересчур задирает нос от благосклонности важного налогоплательщика, мистер Йомен, и совершенно забыл, что значит быть хорошим полицейским.
- Что, к черту, вы имеете в виду? - рявкнул Йомен.
- Я только любитель, дилетант. Но все-таки задал себе вопрос: та глыба, загородившая дорогу, - она свалилась случайно? Я вскарабкался вверх и обнаружил, что кто-то сбросил ее с помощью взрывчатки. Хотели, чтобы Мона пошла к даче пешком. Почему? Не знаю. Раз была не одна, кто-то обеспечил возможность уехать в машине и получить преимущество во времени, прежде чем узнает полиция. За это время успеют убрать и труп, и всякие следы.
- Он об этом даже не заикался, Джас, - вмешался Бакльберри.
- По-моему, хороший полицейский многое мог сделать, - продолжал я. - В той маленькой белой "альпине" мы были достаточно заметны. По пути от Карсона к даче кто-то обязательно нас видел и запомнил. И думаю, следовало бы послать на дачу экспертов. Та пуля пробила в ее шее дыру с кулак. Достаточно найти каплю крови или еще что-нибудь, упущенное убийцей. - Я встал. - С меня достаточно. Я собственными глазами видел, как убили женщину. Мы были знакомы с ней около двух с половиной часов. Она даже не слишком мне понравилась. Можете здесь рассиживаться и выдумывать сказки, где она теперь, но она покойница, как дважды два - четыре. Кому-то понадобилось мутить воду. И я еще думаю, что Джона Уэбба тоже нет в живых. Вы сняли отпечатки с его колымаги в аэропорте? Меня отсюда вы можете выгнать - мне же лучше. Но если останусь, буду совать нос куда не следует. У вас же в центре наверняка есть детектор лжи. Почему бы вам не проверить, говорю ли я правду? Черт побери, ведь это несложно!
В скулах Бакльберри заходили желваки, но он сдержался и, покосившись на Йомена, произнес:
- Можем все осмотреть заново, Джас.
- Действуйте.
- А с этим как быть?
Йомен, поднявшись, шагнул ко мне, оглядел с головы до ног.
- Как? Пожалуй, он заслуживает, чтоб оставить его здесь…
- Отправить в камеру?
- Может, он хочет остаться здесь по собственному желанию.
- Именно это я имел в виду, мистер Йомен.
Не сводя с меня глаз, Йомен распорядился:
- Фред, забери бутылку и подожди меня в машине. Мне нужно кое-что сказать тебе.
Чуть помешкав, тот забрал бутылку и удалился. Когда дверь за ним закрылась, Йомен объявил:
- Порой мне кажется, весь мир только и думает, как прижать Джаса Йомена. Если человек стоит на вершине, его видно со всех сторон. И как ни вертись, всегда окажешься к кому-нибудь спиной. До Моны никому нет дела, но, возможно, через нее хотят подобраться ко мне. Понимаете, о чем я?
- Пожалуй, да.
- Если старой собаке дать сразу много свежих следов, она заскулит и не возьмет ни одного. Вы видели тех клоунов, что удерживают на тросточках крутящиеся тарелочки и еще носятся по сцене из конца в конец?
- Да.
- Вот и я как раз теперь удерживаю в воздухе изрядную кучу фарфора. Пока я с ней ношусь взад-вперед, любой может дать мне подножку, и пока я соберу осколки, деньги растащат по углам. Кто-нибудь уже наготове и приберет их к рукам. Фреда тоже могут сбить с ног - чисто случайно.
- Следовательно?..
- Я привык полагаться на первое впечатление - подходит мне человек или нет. Не знаю, на чьей вы стороне. Но, кажется мне, умеете стоять на своем. Если у вас есть нечто ценное для меня, я готов купить.
- Что, к примеру?
- Раз вы не способны преподнести это, ничего ценного никогда продать не сумеете.
Подмигнув мне, он не торопясь направился к двери и, мигнув еще раз, вышел. Пьяный ли, трезвый, пока он в сознании, здравый смысл его не оставит. А вот меня Йомен оставил. Вел себя так, словно подозревает какой-то заговор, и, по его мнению, я играл в нем весьма глупую роль.
Сдаюсь. Возможно, появился бы проблеск, имей я больше информации. Я лег в постель. Он явно все еще не верит, что его жена умерла. И похоже, вообще не допускает такой мысли.
Мне так хотелось забыть обо всем случившемся, но, пока не заснул, продолжал ломать голову. К сожалению, с тем же успехом можно было в перчатках распутывать узелки.
Однако мне он показался симпатичнее, чем его молодая жена.
Глава 3
Утром я прошел километра полтора до центра и позавтракал в отеле, где, оказывается, проходил съезд избирателей, смешавшись с толпой типов со значками, приходивших в себя после ночной попойки. У стойки в вестибюле я попытался арендовать машину, но, когда девица выяснила, что я не из их постояльцев, она сначала тщательно сверила мое имя со списком людей, не оплативших прокат или не вернувших машину, и только потом соизволила взять мою кредитную карточку. Я заказал недорогую модель и, пока ждал, когда ее доставят к задним дверям, купил в газетном киоске карту округа.
Парень из гаража подогнал "фэлкон" песочного цвета. Осмотрев его, я обнаружил, что правое крыло сзади основательно помято. В договоре о прокате об этом - ни слова. Я пошел за девицей из вестибюля, потом мы втроем пялились на дефект, пока она не вписала его во все экземпляры договора. Их даже не упрекнешь за такие штучки - те, кто смял машину, бросают ключи на стойку и мчатся в аэропорт, с них взятки гладки. А я никогда не арендую машину без основательного досмотра. И счета официантов тоже проверяю. В контрактах читаю и то, что записано мелким шрифтом. В таких вещах я похож на придирчивую, мелочную старуху.
Университет находился в городе Ливингстон, километрах в восьмидесяти к югу от Эсмерелды по автостраде номер 100. Города, выстроенные в полупустыне, производят впечатление нереальности. Потому, наверное, что эта земля никогда ни на что не годилась. Там, где есть фермы, такого ощущения не возникает. Уже в пяти километрах от Эсмерелды само существование города казалось неправдоподобным. Я ехал по пустынному краю из скал, песка, чахлых кустов, с ящерками и солнечными зайчиками от брошенных пивных жестянок. По-моему, эта гигантская площадь когда-то могла быть дном древнего озера. Как сообщалось в местной газете, Эсмерелда располагает неограниченными запасами воды из артезианских источников. Видимо, благодаря этому обстоятельству и возник город в столь необычном месте - на голой песчаной равнине среди унылых скалистых холмов.
Километров пятьдесят дорога шла по плоской равнине, а потом стала делать широкие петли между кучками холмов и скалистыми грудами. Появилась зелень. Перевалив через гребень, я увидел вдали городок - он расположился метров на триста выше Эсмерелды, прижавшись к подножию длинной холмистой гряды, похожей на спящего коричневатого пса.
Университет относился к тем новым учреждениям, которые создавались второпях, чтобы забота о молодежи поспевала за ростом ее количества. Он раскинулся на окраине сонного городка. На огромной стоянке перед территорией университета сверкали в солнечных лучах сотни машин, а на всем пространстве беспорядочно разбросаны учебные корпуса, напоминающие гигантские коробки из-под обуви. Было десять утра, и молодежь торопливо сновала по тротуарам между зданиями. В стороне справа расположился комплекс общежитии и отдельно - жилые здания, вероятно, для профессорского состава и административных работников. Табличка перед входом на территорию гласила, что машинам студентов въезд запрещен. На торцовых стенах учебных корпусов яркими керамическими плитками были выложены разные девизы: Инициатива, Свобода, Мир и т. д.
Иссушенная земля была прочерчена асфальтированными дорожками. Кое-где пестрели крошечные островки зелени, рассаженной с продуманной тщательностью, но потребуются многие годы, пока замысел декораторов претворится в жизнь. Тощие студенты, воспользовавшись предобеденным перерывом, торопились по своим неведомым надобностям. Брюки цвета хаки, синие джинсы, бумажные майки и пестрые блузки. Безразличные взгляды, слепые, как линзы аппарата, скользили по мне, пока я медленно ехал мимо. Я был вне границ их возраста. В отношения со взрослыми они вступали лишь по необходимости. А посторонние значили для них не больше, чем окружающие камни или кусты. Они неслись в бурном, меняющемся потоке жизни, а мы были всего бледными тенями на обочине - нудные, замкнутые, вроде страшилищ. Я заметил, что масса студентов обильно разбавлена латинской кровью - много смуглых, пышных брюнеток и юношей, похожих на тореадоров. И во всех ощущалось тревожное напряжение от утомительного трехсеместрового учебного года. Их наспех напичкивают информацией, чтобы быстрее подготовить для коммерции, строительства, прогресса, и спешки, для жизни с регламентированным временем и распланированными деньгами, для существования в две смены, с отпусками, такси, вечеринками, нужными связями и интересами. Их приспосабливают к жизни на быстро бегущей полосе, и когда они станут свежеиспеченными так называемыми гражданами, они, как хорошо смазанная деталь, легко скользнут в запланированные компании с непрерывной конкуренцией, где жизнь представляет собой непрекращающийся бег наперегонки - организованный, неумолимый - до последнего издыхания, и тогда в погребальной конторе их обрядят, наложат грим, заколотят гроб, и они обретут тот недосягаемый покой, которого не изведали за всю жизнь.
Конечно, все в жизни функционально. Но есть здесь нечто подобное тому, как мы поступаем с цыплятами. Ускоренными методами растим их до оптимального веса, чтобы за восемь недель подготовить для вертела. И особенно безнадежно и комично выглядит ситуация, когда благодарная молодежь объявляет: "Нет, не хотим терять в университете четыре года, лучше кончить за два года и девять месяцев и сразу зарабатывать на жизнь!"
Образование и воспитание должны быть отделены от необходимости зарабатывать на жизнь, тогда они не будут инструментом, конвейером. Воспитание требует размышления, созерцания, вдумчивого и целенаправленного изучения произведений, где звучат наиболее часто и настойчиво повторяющиеся вопросы: зачем? почему? Сегодня пытливая молодежь, задающая подобные вопросы, не находит вокруг никого, кто заинтересован в ответах, и мы ее теряем, отталкиваем, ибо у этих юнцов так устроены мозги, что им невероятно скучна наша коммерчески-промышленная школьная система. Прекрасный техник редко бывает человеком образованным. Он может быть полезным обществу, удовлетворенным собой, трудолюбивым. Но понимания таинства жизни, ее чуда и парадоксов у него не больше, чем у тех цыплят, которых пичкают и раскармливают, чтобы потом на конвейере ощипать, заморозить и упаковать для потребления.
Отыскав административное здание, оставив машину на стоянке, я зашел и у стойки справочного бюро спросил седовласую даму, могу ли встретиться с Джоном Уэббом. Вопрос вызвал растерянность, она в замешательстве сказала, что Джон Уэбб - это профессор с кафедры гуманитарных наук. Мне нужен именно он? Может, я хочу видеть другого Джона Уэбба? У них есть и студент с таким именем, хотя они не родственники. Наконец ей пришлось признаться, что доктора Уэбба нет на работе.
- И как долго его не будет?
- Не могу сказать, к сожалению.
- А кто может знать, когда он появится?
- Я действительно не в курсе. Может, вам помогут на кафедре?
- У меня личное дело.
- М-м… тогда его сестра… она, наверно, знает.
- Как ее найти?
Порывшись в картотеке, она сообщила: блок номер семь. Квартал преподавателей вон там, напротив большой стоянки. Там есть таблички с фамилиями. Это третий дом в глубине сзади.
Я нашел его без труда. В каждом блоке было десять - двенадцать коттеджей со своей калиткой, расположенных по возможности укромнее, с бытовыми службами в центре. При строительстве были использованы плиты, кирпич, низкие стенки, дворики, крытые тротуары. Найдя калитку с цифрой "З" и толкнув ее, я прошел к дверям. При нажатии кнопки не услышал звонка и уже собирался стучать, когда дверь открылась и выглянула молодая женщина в клетчатой рубашке до Колен.
- Пожалуйста!
- Я ищу профессора Уэбба. Меня зовут Макги.
- Могу сказать вам то же самое, что уже сказала всем другим. И заведующему кафедрой тоже. Не имею представления, где мой брат.
Она собралась закрыть дверь, но я просунул ногу. Посмотрев вниз, она холодно произнесла:
- Разрешите?
- Не разрешу. Мне нужно поговорить с вами.
- Нам совершенно не о чем говорить.
- Что, если дело обстоит не так, как кажется?
- Что вы хотите этим сказать?
- Что, если он не уезжал с нею? Что, если это только должно так выглядеть?
- А вы здесь при чем, мистер Макги?
- Я единственный с абсолютной точностью знаю, что Моны нет с вашим братом. Все остальные, похоже, уверены в обратном.
Поколебавшись, она распахнула дверь:
- Тогда заходите.
Мы прошли в гостиную. Окна были закрыты шторами из тяжелой, плотной ткани. На просторном столе возле настольной лампы разложены стопки книг, блокноты, картотека. Из большого проигрывателя звучала негромкая музыка - казалось, кучка разозленных музыкантов настраивала инструменты, не в силах договориться, что играть. Выключив проигрыватель и подойдя к окну, она рывком раздвинула шторы, а потом погасила лампу на столе.
Я разглядывал женщину, легкие движения ее ног, обутых в поношенные мокасины из оленьей кожи. Вся она двигалась резко, энергично, так что клетчатая рубашка натягивалась на бедрах. Руки и плечи очень гладкие, белые, округлые, но упругие. Мягкий, удлиненный овал лица. Вокруг глаз темные круги. Маленький рот с полными губами без помады, точеный нос. Глаза опушены длинными темными ресницами. Темные, тускловатые волосы с прямым пробором собраны сзади в небрежный пучок. На столе стояла большая электрическая кофеварка.
- Кофе? - спросила она.
- Благодарю. Без молока, пожалуйста.
Она сходила на кухню за чашкой с блюдцем, налила мне и, захватив свою чашку, села на угол большого дивана, поджав под себя ноги и натянув короткий подол рубашки на белые колени. Я сел в противоположном углу, облокотись о цветную подушку.