- Но у меня действительно ничего нет! - воскликнула она. - Я не знаю, что вам нужно!
Предчувствуя, что может, что должно произойти, она не выдержала, сорвалась на крик.
- Не нужно кричать! - поморщился киллер. - Иначе нам придется применять силу и заткнуть вам рот. А это не нужно ни вам, ни нам. Прошу вас, подчинитесь - и все будет в порядке. Убивать вас не входит в наши планы.
Джонни знал, что не все будет в порядке, - Самурай не был бы собой, если бы просто так отпустил женщину. Но с этим уже ничего поделать не мог. В конце концов, это дело Самурая, он получил задание от Боксера.
Еще мгновение жертва колебалась. Потом коротко и тоскливо произнесла:
- Какие же вы сволочи!
И вышла из "Жигулей".
Славик тяжело вздохнул за рулем.
- Ты чего? - еще на мгновение задержался Джонни, уже поставивший ноги на траву.
- Чего-чего? - угрюмо буркнул водитель. - Сам знаешь чего! - и махнул рукой безнадежно.
Женщина стояла перед Самураем.
- Ну что ты стоишь? - снова оскалил тот зубы. - Я жду, приступай!
Она побледнела, на лбу заблестели капельки пота. Грудь тяжело вздымалась под сарафаном.
- Сама! - велел Самурай.
Он, по всему было видно, начал заводиться. Это почувствовали все.
- Что? - переспросила женщина.
- Сама раздевайся! - поторопил бандит. - И побыстрее. Я жду.
Она понимала, что сопротивляться бесполезно. Что никто ей не поможет. Что попытка бежать может только усугубить ее участь.
Женщина послушно подхватила сарафан за подол и стянула его через голову. Швырнула под ноги своего мучителя. Тот даже не взглянул на цветастую ткань.
- Дальше!
Самурай уже сопел, с вожделением глядя на выпирающие из-под открытого сверху бюстгальтера груди.
Женщина закинула руки на спину - и бюстгальтер тут же опал, словно пружинка сжалась, бретельки легко соскользнули по рукам к локтям. Она побледнела еще больше, хотя это, казалось, просто невозможно. Отшвырнула и лифчик. Опустила руки. Стояла с закрытыми глазами и что-то неслышно шептала, словно молилась.
Больше Самурай вытерпеть уже не мог. Он с громким треском расстегивающихся кнопок распахнул рубашку, рванул ремень брюк. В траву упал и подпрыгнул, ударившись о корень, пейджер. И боевик шагнул к своей жертве.
4
Признаться, поначалу я думала, что после этого происшествия мы отправимся на дачу. Или как там они этот загородный особнячок называют - на "объект". Мне очень хотелось побыть сейчас одной, попытаться разобраться в происходящем. Вернее, не так, не в происходящем, тут все было более или менее ясно, а в себе самой, в своих мыслях и чувствах. Чувствуя, что в душе прочно угнездился страх за себя, я сейчас хотела едва ли не единственного - попасть в свою комнату, вызвать Василину и лежать, свернувшись под одеялом в клубочек.
Однако вместо того, чтобы свернуть с Кольцевой дороги направо, на одном из перекрестков мы пошли по широкой дуге вниз, под мост, по направлению к городу. У выезда на магистраль пришлось притормозить, пропуская плотный поток машин, протискивающихся между сужающими проезжую часть опорами.
Значит, мы сейчас опять куда-то едем, и неведомо, что мне там еще предстоит увидеть.
- Куда мы сейчас?
Самойлов улыбнулся. Но не так, как улыбался совсем еще недавно, когда он выглядел добрым учителем, разъясняющим бестолковой школьнице прописные истины. Теперь он лишь жестко скривил губы.
- Мы же договорились, Виолетта Сергеевна, подобные вопросы никогда не задавать… - напомнил с едва приметной ехидцей.
…Телефон в руке Вячеслава Михайловича негромко пискнул. Он прижал аппарат к уху.
- Ну что там? - коротко, не представляясь, бросил в микрофон.
Выслушал, что ему доложил собеседник. Потом так же коротко обронил:
- Ясно. Мы будем минут через двадцать. Приготовь любимый коктейль нашей гостьи. Все.
На пороге дома нас встретил человек, которого я ни разу до того не встречала в окружении Вячеслава Михайловича. Это была женщина.
До сих пор Самойлов вообще в моем присутствии общался, если это, конечно, можно назвать общением, с женщиной только один раз. Это когда он что-то небрежно-приветственное обронил секретарше Лидочке в приемной своего банковского кабинета.
Да и теперь вышедшего нам навстречу человека трудно было бы назвать просто женщиной… Она заслуживает того, чтобы ее описать подробнее.
Прежде всего женщина была очень крупной. Не в том смысле, что толстая или расплывшаяся, нет - она была именно крупная. Как будто природа, работая над мужским телом, вдруг решила пошутить и придать этому торсу женский пол. Лицо у нее было довольно приятным - насколько, конечно, можно применить это слово к мужеподобной женщине. Глаза ее тоже глядели по-мужски жестко, холодно, оценивающе, я бы сказала, раздевающе. Открытые плечи, судя по всему, "накачаны" на тренажерах, руки играют мышцами. И мощные груди между этими клубками мускулов смотрятся совершенно нелепо.
- Здравствуй, хозяюшка, - приветливо заговорил с ней Вячеслав Михайлович, здороваясь за руку. - Давно не виделись. Вот решил тебя проведать…
Голос у нее оказался под стать внешности: сильный, низкий, какой-то рокочущий.
- И правильно сделали, Вячеслав Михайлович: давненько вы нас не навещали.
- А я к тебе с гостьей, хозяюшка.
- Я уже вижу, - теперь уже откровенно воззрилась на меня непонятная женщина.
- Знакомьтесь: Настоятельница - Барби.
- Как? - не поняла хозяйка. - Почему Барби? - она была искренне удивлена.
Я уже и сама не раз успела раскаяться, что в тот день столь опрометчиво ляпнула именно это имя. Но теперь отступать было уже поздно. Поэтому я тоже уставилась на нее дерзко, с прищуром.
И спросила с вызовом:
- А почему Настоятельница? Позвольте узнать, какого монастыря?
Вячеслав Михайлович громко расхохотался. На что уж Шкаф никогда не позволял себе такого - и тот хохотнул. Рассмеялась и хозяйка.
- Колючая, - прокомментировала она. - Люблю колючих… - и пригласила: - Прошу в дом!
Мы прошли через одни двери, вторые и оказались в небольшом коридорчике. В него выходило несколько дверей.
- Вы бы знали, Вио… Барби, сколько телекамер сейчас на нас нацелено, сколько мужчин разглядывает вас, какими репликами они обмениваются по вашему поводу, - сообщил Вячеслав Михайлович, едва не проговорившись, назвав меня настоящим именем. - Кстати, специальная аппаратура уже проверила нас на наличие оружия…
Я невольно покосилась по сторонам, но, естественно, ничего не увидела. Зеркало, вазочки с искусственными цветами, оригинальные светильнички по стенам…
С чего это вдруг он решил мне об этом сообщить? Просто так? Просто так Шеф никогда ничего не делает и не говорит. На всякий случай? На какой случай? На случай, если я попытаюсь бежать? А почему я должна пытаться бежать? Зачем? Если бы я хотела сбежать, уже давно попыталась бы это сделать. Да и какой смысл бежать, если они знают, где я живу и чем занимаюсь? Что стоит за этим его откровением?
Наверное, просто так сказал, чтобы похвастаться, - решила я. Решила, хотя сама в такое объяснение не поверила.
Между тем мы прошли в одну из дверей. Это, как я сразу поняла и в чем в дальнейшем убедилась, был личный кабинет Настоятельницы. На столике между креслами стояли две рюмки коньяка и бутылка этого напитка между ними, бокал с моим любимым коктейлем и хрустальный кувшин, очевидно, с ним же, рядом маленькие тарелочки с орешками, печеньем, конфетами, лимоном… А также большая чаша с кубиками льда под прозрачным, чуть подернутым инеем, колпаком.
Я взяла бокал, отпила несколько глотков прохладной горьковато-обжигающей жидкости. И стала ждать, что же произойдет дальше.
Однако Самойлов не торопился. Настоятельница тоже молчала, только поглядывала на меня время от времени своими по-мужски оценивающими глазами.
- Ну что ж, любезная моя Барби, - по серьезности тона я поняла, что Вячеслав Михайлович приступает к какому-то важному для нас разговору. - Сегодня наше с вами общение подходит к концу.
Вот оно что! Скажу честно: в тот момент, когда я услышала эти слова, я даже не могла бы сказать, обрадовало это меня или не очень.
- Вот как? - спросила я. - Но вы же говорили, что буду возле вас целую неделю…
Тут же одернула себя: вроде бы расписываюсь в том, что мечтаю с ним побыть еще несколько дней. Однако он не обратил внимания на мою оговорку. Вернее, точнее будет сказать, он лишь сделал вид, что не придал значения глубинному смыслу моей реплики.
- Совершенно верно, Барби, поначалу у нас с вами речь шла о неделе. Но сейчас несколько изменились обстоятельства, а потому, сообразуясь с этим, мы с вами также несколько изменим программу нашего совместного предприятия.
Что тут скажешь? Даже себе в душе я не могла ответить на вопрос, хочу ли я этого изменения.
Весь тот ужас, в котором я прожила эти несколько дней, те убийства, которые произошли у меня на глазах и к которым я так или иначе стала причастной, все это успело наложить на мое представление о мире свой отпечаток.
Нет, я ни в коем случае не хотела бы снова оказаться причастной к чужим смертям. И все же…
Все же мне вдруг показалась неимоверно пресной и скучной моя постоянная жизнь. Это прозябание, в котором за событие считается поездка за город на пикничок или бурный недолгий романчик с каким-нибудь случайным мужчиной. А здесь… Здесь такого прозябания нет. Тут все время балансирование на лезвии ножа, тут в любой миг можно поскользнуться. И это вынуждает тебя все время быть в форме…
Окончание моего "секретарства" при Вячеславе Михайловиче означало, что больше мне не придется быть свидетелем и, по сути, соучастником преступлений. И в то же время оно подводило черту под скоротечным отрезком времени, в котором я себя чувствовала приобщенной к некой тайне, вернее, к некой тайной жизни. Это было попросту романтично - как бы пошло и избито ни звучало это слово.
5
- Таким образом, уважаемая моя Барби, сегодня мы с вами в последний раз выезжали вместе, - продолжил Самойлов. - Это дело нужно отметить.
Он элегантно поднял свою рюмку, легонько, но со звоном, коснулся ею моего фужера, кивнул Настоятельнице и опрокинул коньяк в рот.
А я уже собралась с мыслями. В конце концов, о том, что продолжительность нашего общения с Самойловым не будет слишком уж долгой, они мне сообщили заранее.
Отпив несколько глотков своей смеси, я небрежно поинтересовалась:
- Ну что ж, финиш так финиш… Так как же у нас пойдут дела дальше?
Самойлов с видимым удовольствием сморщился, положив на язык ломтик лимона.
- Видите ли… - Вячеслав Михайлович опять запнулся на имени и начал фразу сначала. - Видите ли, Барби, я и в самом деле все продумал так, чтобы и волки оказались накормленными, и овцы не претерпели неприятностей…
Самойлов сегодня был как-то непривычно весел, позволял себе шуточки… Будто что-то будоражило его изнутри, будто он знал нечто такое, что переполняло его, но рассказать о чем он не имел возможности.
Настоятельница по-прежнему сидела напротив нас на просторном диване.
- Однако, прежде чем мы с вами окончательно расстанемся, - продолжал между тем, глотнув немного коньяка, Вячеслав Михайлович, - я хочу еще сказать вам кое-что. Ну, конечно же, ответить на ваши вопросы, если у вас таковые возникнут. Годится?
Что я могла ему на это сказать? Что мне хотелось бы… И что я бы не отказалась еще раз испытать то волнение, тот страх, даже тот ужас, который испытываешь в момент, когда видишь, как пуля впивается в живое еще тело, как этот крохотный кусочек горячего металла обрывает эфемерную пуповину, соединяющюю непознаваемую душу с кожаным мешком мяса и костей, в совокупности называемыми ЧЕЛОВЕКОМ.
Нет, ни в коем случае не хотелось бы, ни за что!
Но только я теперь убеждена, что ПОТЕНЦИАЛЬНО среди женщин куда больше жестоких людей, чем среди мужчин. Они все же проще. Ну а у женщины всегда есть нечто скрытое, изощренное, внутреннее, подспудное, что позволяет ей третировать, командовать, повелевать мужиками. Причем, чем умнее, чем тоньше женщина, тем она делает это незаметнее для "сильного пола".
Однако я, конечно, старалась не показывать все то "брожение", что происходило у меня в душе.
- Слушаю вас, - произнесла, старательно делая вид, что все происходит именно так, как я и предвидела.
Самойлов кивнул, долил себе еще коньяка из бутылки. Потом перевел взгляд на Настоятельницу.
- Нам надо бы с полчасика побыть вдвоем, - не слишком корректно попросил он ее выйти.
…Что я испытывала в тот момент? Я прекрасно понимала, что полностью в его власти. Да и он прекрасно знал, что попытайся совершить надо мной насилие, я, осознавая свою беспомощность, даже сопротивляться особенно не стала бы, несмотря даже на то, что как мужчина он мне был неприятен. Тем не менее, не дура же я - понимала, что дергаться в такой ситуации бесполезно.
Однако вновь я ошиблась в своих предположениях.
- Виолетта, милая, я вам все равно не могу всего сказать, чего хотел бы, - заговорил Самойлов, покачивая в руках свою рюмку. - Я примерно представляю, как выгляжу в ваших глазах в результате всех этих событий. И тем не менее, прошу вас учесть вот что… - он глотнул из рюмки и продолжил: - Виола, ты даже не представляешь, как ты прекрасна. Ты бы могла стать мне идеальной подругой… Да, я знаю, что я тебе не нравлюсь. Но ведь ты же не станешь отрицать, что есть во мне что-то, что тебя ко мне влечет… Впрочем, я сейчас не о том. Виола, милая, я хочу, чтобы у нас во взаимоотношениях не осталось никаких недоговоренностей. Итак…
Он сделал паузу. А я растерянно молчала. Потому что поняла, что именно он мне сейчас скажет.
Мне в любви, естественно, признавались уже не раз и не два. Признавался юный прыщавый подросток, который был моложе меня почти на десять лет и которого мне пришлось отвести к его потрясенной мамаше, с ней, с мамашей, мы потом даже подружились. Мне, что сейчас-то скрывать, признавались в любви богатые нувориши, которым, понимала я, нужна была эффектная и неглупая женщина, которую они могли бы брать с собой на всякие презентации и при необходимости подкладывать под нужных людей. Мне признавались в любви весьма симпатичные мужчины, которые не имели прописки в Москве и всячески пытались зацепиться за малейшую возможность осесть здесь. В конце концов, мне признавались в чувствах и те, кто от меня ничего не ждал, но в то же время и дать мне ничего не мог, кроме обывательской любви, последствием которой являются лишь выводок детей да трехкомнатная квартира с тремя телевизорами.
Но вот так, ничего не обещая и в то же время делая аванс на многое, мне не признавался никто.
Словно услышав мои мысли, Самойлов продолжил:
- Так вот, Виола… Кто ж тебя умудрился назвать в честь сыра… Так вот… Виола, милая, все наши с тобой предварительные договоренности, конечно же, остаются в силе. Ты остаешься здесь, пока не закончишь книгу обо мне. Потом, когда рукопись будет завершена, ты отсюда уйдешь. И мы с тобой, насколько я понимаю, в будущем встретимся еще только лишь один раз.
Он опять глотнул коньяку, посмотрел мне прямо в глаза. И произнес слова, которые до сих пор напрочь засели у меня в мозгу.
Вячеслав Михайлович снова уставился мне в глаза и заговорил просто, искренне, без всякой рисовки и в то же время без деланого равнодушия:
- Виолетта, милая, я боюсь влюбиться в тебя! Это звучит глупо, я понимаю. Мне уже далеко за сорок - а ты так молода в сравнении со мной… И тем не менее, это так, да и нет необходимости скрывать… Именно потому я и сократил время нашего совместного пребывания. Мне просто трудно постоянно видеть тебя рядом с собой и при этом понимать, что у нас с тобой ничего быть попросту не может.
Я ошарашенно молчала. Да и что тут скажешь? Это было совершенно не то, чего можно было ожидать услышать…
Ну а кроме того, вновь, уже в который раз, мне почудилась в его словах некая недоговоренность. Она проявилась хотя бы в том, что последние произнесенные Самойловым слова просто напрашивались на вопрос: "А почему, собственно, НЕ МОЖЕТ ничего быть? Человечество знает куда более нелепые пары, чем мы…"
Однако я не стала задавать такой вопрос. Да и Вячеслав Михайлович понимал мою растерянность, паузу не сделал, ответа требовать не стал.
Продолжал говорить:
- Ну а коль так, то я и вести себя буду соответственно. Итак, Виолетта, у меня имеется еще некоторая дополнительная информация о том, что тебе будет интересно знать.
Он поднялся. Потом долил себе рюмку доверху и начал прохаживаться по кабинету, говоря размеренно, словно читал мне лекцию.
- Так вот, Виолетта, после того, как ты узнала самое главное, я хочу тебе рассказать еще кое что. Причем имей в виду, что сейчас у меня прорвалася блок защиты, и потому я могу говорить о вещах, о которых никогда никому более откровенно не расскажу.
Мне говорить ничего не хотелось. Я просто не знала, что тут ему можно еще сказать.
Впрочем, он в моих словах и не нуждался. Он говорил, говорил сам.
- Итак, кое-что о сферах моей деятельности вы, Виолетта Сергеевна, уже знаете. Ну а теперь несколькими штрихами я обозначу еще некоторые направления этой работы. Итак, в настоящее время мы с вами находимся в доме, который можно было бы мягко назвать домом свиданий…
Час от часу не легче! Дом свиданий - почитай, тот же бордель. Только этого мне еще и не хватало для полного счастья!
Что и говорить, я прекрасно знала и раньше, что проституция у нас процветает и имеются у нас всевозможные притоны и публичные дома. Но до сих пор я считала, что все это должно делаться как-то скрыто, секретно, неприметно, не выставлять же все это напоказ. А тут - такой домина совсем близко от центра Москвы…
- Дом свиданий? Так вот в открытую?.. - пролепетала я.
Самойлов нетерпеливо махнул рукой: чего ты, мол, лезешь со своими глупостями!
- Виолетта, да вы возьмите любую газету с объявлениями и почитайте рекламу - там ведь открытым текстом даются адреса подобных борделей! Неужто вы думаете, что наши власти не знают их?.. Да, такие услуги чем-то маскируются. Но такая маскировка - не более чем фиговый листок для голого человека. Официально домик, в котором мы находимся, именуется культурно-оздоровительным центром, ну а на самом деле…
Мужчина долил себе коньяку, отпил несколько глоточков, зажевал лимоном. Только после этого продолжил:
- Но должен вам сказать, Виолетта, что это и в самом деле именно дом свиданий, а не штатный публичный дом, как вы могли бы подумать. Знаете же, как нередко бывает: он женат, она замужем, а встречаться хочется. Но негде. Вот и приезжают люди сюда… Дорого, конечно, но если есть желание и возможность, можно и потратиться. У нас тут сервис, напитки, гигиена… При необходимости можно даже водителя заказать, который клиента и его подругу по домам развезет… Это не в подъезде стоять и не на чужой квартире от каждого стука вздрагивать.
Это ж надо, из всего умеют извлекать деньги!
Вячеслав Михайлович опять подошел к столику, долил себя коньяку.
- А вы чего ж не пьете? - напомнил мне.
И в самом деле!..