Самойлов грузно, будто от собственных слов вдруг постарел, вместе со стулом повернулся к Настоятельнице. Чуть подвинулся в сторону, чтобы ноги не задели все еще подрагивающее тело Светланы.
- Ты, Таисия, сегодня много чего тут слышала… - начал было он.
- Я ничего никому не скажу!
На мертвенно-бледном лице мужеподобной женщины выпученные, налившиеся кровью глаза сияли ярко, словно рубиновые звезды в ночи.
- В этом, Таисия, никто и не сомневается, - спокойно подтвердил Самойлов. - Ты действительно никому ничего не скажешь. Более того, я тебе благодарен за все, что ты для меня делала. Только вот имеется один момент, который я игнорировать никак не могу. Я сегодня обрываю все концы. Понимаешь? Абсолютно все. Сейчас уже полыхает моя квартира на Кутузовском проспекте, горит дача, а через полчаса будет гореть и этот бордель. Я должен исчезнуть, вообще исчезнуть, бесследно…
- Ну так исчезай! Я-то чем тебе мешаю?
Настоятельница оценивающе бросила взгляд в сторону двери, но там, сжимая пистолет, на нее неотрывно глядел Игорек. Против оружия не попрешь. И она опять со страхом, не моргая, смотрела на Шефа.
- Как это ни банально звучит, ты слишком много знаешь, - усмехнулся Вячеслав Михайлович. - Ты ведь уже слышала, что я говорил: даже исчезая, я должен позаботиться о своем деле. Ну а к тому же самое важное: до тех пор, пока моя дочь не получит всех денег, которые я ей отправил, о ее существовании никто не должен знать.
- А она? - остро кольнула меня взглядом Настоятельница. - Она останется?
- Виолетта будет единственным исключением, - не оборачиваясь в мою сторону, ответил Самойлов. - Впрочем, лично тебя это уже не должно касаться. Прощай, Таисия!
- Нет! Я не хочу! Будь ты проклят!
Не могу поручиться, что Настоятельница кричала именно это. Примерно это - так будет точнее.
Огромная женщина вскочила с места. И бросилась на замершего в двери Игорька. Тот ждал этого, нажал курок, выстрелив почти в упор. Пуля отшвырнула Таисию обратно, в кресло.
- А-а-а!
По-волчьи оскалив зубы, она снова вскочила, подняла руки с растопыренными мощными пальцами и двинулась на опешившего мужчину. Он еще раз, потом второй нажал спусковой крючок. Ее огромное тело оба раза дернулось, подаваясь назад. Однако она продолжала рычать, надвигаясь на попятившегося Игорька. Таисия дотянулась-таки, вцепилась руками в его шею и, выпучив глаза, выдавливая сквозь оскаленные зубы на глазах густеющую пену, начала его душить.
- Уйди! - взвизгнул убийца.
Я видела, как он судорожно старается приставить пистолет к ее груди, чтобы последним выстрелом покончить с происходящим. Однако ему теперь мешал длинный цилиндр глушителя. Из ран Таисии на него обильно текла кровь.
Наконец грохнул еще один выстрел. Пуля опять отшвырнула женщину обратно, в кресло. Однако она была еще жива. Вся залитая кровью, попыталась снова подняться. А Игорек с ужасом глядел на свой пистолет, у которого затворная рама замерла в крайнем заднем положении. У него кончились патроны.
- Да, Игорек, так из тебя ничего и не вышло, - флегматично прокомментировал ситуацию Шеф. - Неужели до тебя так и не дошло, что я сказал, причем говорил неоднократно, что я сегодня обрубаю все контакты. Ты понял? Все!.. А ты дураком был - дураком и останешься. Как же ты умудрился все патроны расстрелять?
По мере того как Самойлов говорил, глаза Игоря Викторовича наливались ужасом.
- Но Шеф, я же не думал, что и я тоже… Шеф, я же всегда…
- Ну и что, что всегда, Игорек? Нужно было бы и о себе подумать, а то привык чужим умом жить. Ты мне больше не нужен. Единственный человек, которого я мог бы оставить в живых из всех вас - это вот он.
Самойлов кивнул за спину, где неподвижно лежал обнаженный труп Мезенцева.
- Ну а если я не помиловал даже его, то уж тебя-то, "шестерку"…
С жестяным звяканьем стукнулась о дверной косяк вылетевшая из рукояти пистолета, который держал в руке Игорь Викторович, пустая обойма. Сам он сунул руку в карман, чтобы достать магазин с патронами.
- Слишком поздно, Игорек!
Два выстрела прозвучали без перерыва, дуплетом. Одна пуля раздробила лобовую кость Игорька, другая добила Таисию, которая все еще пыталась подняться с кресла.
- Вот и все!
Самойлов повернулся ко мне.
Ну кто может представить себе мое состояние в этот момент? Небольшая комнатенка, в которой я всего лишь несколько часов назад пережила самый чудесный вечер в своей жизни, теперь являла собой иллюстрацию к фильму ужасов. В различных позах лежали четыре трупа. Всюду лужи, потеки, разводы крови.
А посреди всего этого спокойно восседал безукоризненно одетый, невозмутимый Шеф, Вячеслав Михайлович Самойлов, крупный российский банкир и предприниматель, входящий в число богатейших людей страны, преступник, на руках которого кровь неведомо скольких людей, "крестный отец", возглавляющий один из мафиозных кланов, имеющий обширные связи, в том числе и за рубежом… Человек, безумно любящий свою дочь… Несчастный, съедаемый изнутри самой страшной болезнью человечества.
Безжалостный убийца, в опытных руках которого находится пистолет.
И перед ним - я, полуголая беззащитная женщина. Женщина, к которой он неравнодушен, женщина, которая только что принадлежала его врагу, женщина, которая уже почти выполнила работу, для которой была нанята, а потому превратившаяся в лишнего свидетеля.
Наверное, я должна была бы упасть в обморок или биться в истерике. Я должна была бы ползать на коленях, пытаясь вымолить пощаду…
Однако я просто сидела, глядя на него. И молчала. Молчала в оцепенении, ожидая следующего выстрела. Который оборвет и мое существование. Я перешла за роковую черту. И была готова к тому, что умру.
- Ну и как получился у нас роман?
Самойлов спросил это в привычной для него манере, равнодушно и буднично. И опять спросил совсем не то, что я от него ожидала.
- Что? - не поняла я.
- Как вы находите, получился у нас роман? - терпеливо повторил он.
- Какой роман?
- Ну как это какой? Роман из серии "Современный российский детектив", черновик которого вы мне сегодня передали…
Боже мой! Среди этого кошмара он говорит о каком-то романе! О книжке!..
- По-моему, все получилось, - не дождавшись ответа, удовлетворенно констатировал Вячеслав Михайлович. - И вы со своей частью работы справились прекрасно. Конечно, еще кое-что сыровато. Кое-что требует шлифовки. Где-то пропущены целые куски информации. Заголовок "Наследник Герострата" какой-то аморфный, не привлекает… Но это все мелочи, детали, неизбежные, при условии, что вы написали книгу в таком темпе… В целом я вами, милая Виолетта Сергеевна, вполне доволен.
Самойлов поднялся, переступил через неподвижное тело Светланы. Дотянулся до столика, взял бутылку с коньяком, вернулся на свое место. Покосился на стекленеющие, по-прежнему открытые глаза лежащей на полу женщины и опять уставился на меня. Отпил коньяк прямо из горлышка, сделав несколько больших глотков. Мне было хорошо видно, как по толстой, в складках, шее могучим поршнем несколько раз прошелся кадык.
- Ну а теперь, милейшая моя писательница, вам осталось дописать только эпилог.
- Эпилог? - переспросила я.
Какой тут эпилог?
- Да, вот эта сцена, - он широко повел рукой вокруг, - может, конечно, годиться для финала. Но на эпилог она явно не тянет. Эпилог предусматривает какой-то вывод, какую-то глубокую философскую мысль. Так что вам нужно будет еще над этим подумать…
Он опять глотнул коньяку. Поморщился, но теперь было похоже, не от спиртного, а от боли. Только вот какой - телесной или душевной? Или на душевную боль он вообще не способен?
- Я хочу приоткрыть вам, Виолетта Сергеевна, еще одну тайну, - доверительно понизил он голос. - Вас она просто потрясет.
Самойлов меленько засмеялся. Засмеялся, словно нашкодивший мальчишка - поглядывая на меня чуть смущенно и в то же время в предвкушении моей реакции, которая его должна позабавить.
А я напряглась. Ну сколько еще можно узнавать тайн! Особенно если учесть, что каждая последующая влечет за собой новые жертвы.
- Скажите мне, Виолетта, вы раньше часто влюблялись вот так, вдруг, в человека, который во время первой встречи никакого особого впечатления на вас не произвел? В человека некрасивого, интересы которого слишком далеки от ваших… А, часто?
- Вы это о чем? - Я и в самом деле не могла понять, на что намекает собеседник.
Он ответил не сразу. Поставил бутылку на пол, достал из внутреннего кармана своего пиджака пачку фотографий и небрежным жестом бросил их на кровать поближе ко мне. Я смотрела на них со страхом. Что еще приготовил для меня этот страшный человек?
- Бери-бери, не бойся…
Вячеслав Михайлович весь этот вечер обращался ко мне то на "ты", то на "вы".
Подчинившись, я взяла в руки снимки. Начала перебирать их, просматривая, тщетно пытаясь понять, с какой целью они мне переданы.
На некоторых из фотографий был запечатлен Петр Мезенцев. Еще живой Петя. Причем они были подобраны так, что на всех он выглядел красиво… Знаете же, как это нередко бывает: вроде бы на снимках один и тот же человек - но почему-то на одном он выглядит прекрасно, а на других его и узнать непросто… Здесь, наверное, специально были подобраны самые удачные фотографии Мезенцева… Вот он стоит, по-мужски гордо откинув голову назад, глядит дерзко, смело, выразительно… Вот он же в спортивном зале - и даже на расстоянии видно, какой силой налито его ладное тело… Вот он смеется - искренне, заразительно, веселье так и брызжет из него… Вот Петя в тире - вытянул руку с пистолетом, внимательный взгляд, легкий прищур, лучики морщинок возле глаза… А вот он снят по пояс в душе - так интимно смотрится сквозь искристо рассыпающиеся струи воды…
А вперемешку с фотографиями Петра - снимки совсем другого плана. На них - сплошная эротика. Не грубая грязная порнография, на которую смотреть неприятно, нет, тут все было красиво. Фотографии были подобраны сродни четырем знаменитым прекрасным роденовским целующимся скульптурам. На снимках я видела переплетенные, обнимающиеся, ласкающиеся, целующиеся пары…
Вячеслав Михайлович опять глотнул коньяку. Он, похоже, начал уже хмелеть. И я не знала, чем мне это грозит, чем все это кончится.
- Когда-то был проведен такой эксперимент, - начал он. - Для контрольной группы зрителей и для согласившихся на эксперимент в разных залах был показан один и тот же небольшой видеофильм. Когда он закончился, подопытные зрители тут же устремились в расположенный рядом пивной бар. Вопрос на засыпку: почему?
Что-то подобное я когда-то слышала. И потому глядела на Шефа с нарастающим беспокойством.
- И почему?
Он снисходительно усмехнулся.
- Ты прелестна, Виолетта. Но только ты не слишком начитана и эрудирована. В этом беда всех вас, баб… Да потому что посредством одного и того же ролика можно внушить человеку, чтобы он совершил какое-то вполне определенное действие.
Похоже, я начинала что-то припоминать и понимать. Ведь и в самом деле, всякий раз, когда я смотрела любую видеокассету, которую мне передавал Самойлов, я испытывала неодолимую тягу именно к Мезенцеву. Мне хотелось его… Так, значит…
- И как вы это делали?
Самойлов довольно улыбался, увидев, что я начинаю что-то понимать.
- А-а, дошло?.. Да очень просто! Берется любой фильм, любая видеопленка, а каждый двадцать пятый кадр ставится тот, который нужно внушить человеку. Сознание этого не замечает. А подсознание фиксирует. Это так и называется "эффект двадцать пятого кадра". Поставь каждый двадцать пятый кадр с кружкой пива - по окончании сеанса подопытный побежит в пивной бар. Поставь кадр приятного тебе мужчины, а еще через двадцать пять кадров интимную сцену - и ты будешь мечтать только об одном: поскорее отдаться именно ему. Поставь умело подобранные кадры - и ты сможешь управлять человеческой психикой так, как ты сам того пожелаешь.
Боже ты мой! Значит, мое отношение к Петру было привнесено, привито мне, словно ветка груши к яблоне, этим безжалостным монстром! Сначала он при помощи техники влюбил меня в Мезенцева, а потом его же за это и убил!
Но ведь тогда, выходит, можно манипулировать человеческим сознанием и человеческими потребностями как угодно!
- Но ведь это подло!
Даже сквозь мое заторможенное сознание пробилось понимание этого факта.
- Да мало ли что мы делаем подлого в этой жизни, Виолетта! - ухмыльнулся Вячеслав Михайлович.
И по его многозначительной, дьявольской ухмылке я поняла, что он и сейчас говорит мне не до конца всю правду.
- И что же вы мне еще внушили?
Не скрою, эту фразу я произнесла едва ли не с ужасом. Больше всего сейчас боялась, что он и в самом деле подтвердит, что я еще на что-то запрограммирована, "зазомбирована". Право же, мне легче было бы сейчас же принять смерть и упасть рядом с Петром, чем знать, ожидать постоянно, что рано или поздно сработает какой-то запрятанный в меня механизм.
С Петром… Но погоди-ка, ведь тогда получается, что настоящей любви к этому человеку у меня никогда и не было! Что чувство к нему у меня было привнесенное, что исходило оно от этого исчадия ада, которое сейчас сидит передо мной и усмехается.
- Так что же ты мне еще внушил, мерзавец?!
И снова он не ответил. Опять припал к бутылке. Оторвавшись от нее, заговорил уже иначе, искренне, без рисовки и снисходительного хвастовства.
- Так ты теперь поняла, Леточка, почему я тебя пригласил и посулил за твою работу такие деньги?
Он вдруг небрежно отбросил в сторону недопитую бутылку. Она ударилась о труп Игорька и покатилась по полу, проливая содержимое на пол.
- Да, Леточка, мне страшно умирать, - говорил он горячо, словно в бреду. - Умирать всегда страшно. Но мне сейчас, когда я достиг такого положения, такого могущества, когда обладаю такими деньгами, сейчас умирать куда страшнее… А потому я и себе внушил, специально подобрал подходящие кадры, как легче умереть… И я сейчас тоже уйду, застрелюсь, уйду в небытие! Не знаю, что меня там ждет. Если и в самом деле сказочки про Христа хоть в какой-то степени справедливы, меня там не ждет ничего хорошего. Да только не верю я ни во что такое. Я просто уйду, исчезну, распадусь, перестану существовать. И это прекрасно, потому что вместе со мной прекратят существование все те твари, которые множатся, поедают меня изнутри. Хоть этим я им отомщу.
Он пошарил вокруг себя, разыскивая бутылку. Не нашел. И продолжил:
- Я умру сегодня. Сейчас. А ты останешься жить. Пока, во всяком случае.
Вот оно! Значит, мне сейчас придется пережить зрелище еще одной смерти.
- Погоди, я уйду, - попыталась я подняться.
- Сиди! - сказал он негромко, но властно. - Я пока еще жив и пока еще в силах заставить тебя выполнять все то, что скажу.
Самойлов поднялся с места. Я вся сжалась, ожидая, что он сейчас подойдет ко мне.
Только теперь я подумала о его болезни. Ведь если он сейчас попытается со мной что-то сделать, мне не отбиться от него. И тогда я останусь носителем той заразы, против которой все человечество не в состоянии придумать противоядие!
Однако Шеф снова перешагнул через тело Светланы - Своей Женщины! - поднял с пола бутылку и вернулся на место. Посмотрел, осталось ли в ней еще хоть что-то. Удовлетворенный увиденным, опять обратился ко мне.
- Короче говоря, Виолетта Сергеевна, время нашего договора подходит к концу, - проговорил он. - Теперь вы видите, что никто не сможет обвинить вас ни в чем, ни в клевете, ни в том, что вы замараете мое имя. Ну а что касается других людей, то тут ваше полное право: кого хотите, того и упоминайте - мне это, признаться, все равно…
Он глядел на меня уже заметно хмельно. Но и как-то отрешенно, будто видел, познал уже нечто недоступное простым смертным. И говорил о земном с какой-то натугой, будто довыполнял какую-то миссию.
- Короче, издавай книгу, делай с моим именем что хочешь. Кстати, где деньги?
- Какие деньги? - не поняла я, о чем он говорит.
В самом деле, до денег ли тут было?
Он усмехнулся:
- Что значит "какие"? Деньги, которые тебе должен был передать мой друг Мезенцев!
Мы оба посмотрели на труп.
- Не помню…
- Поищи.
Мне было страшно подниматься и передвигаться по этой жуткой комнате. Впрочем, идти далеко не пришлось. Конверт с долларовыми бумажками лежал неподалеку, на столике.
- Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул Самойлов. - А теперь одевайся!
Снова я уставилась на него с недоумением.
- Что вы сказали?
- Одевайся. Ну не можешь же ты идти по городу в таком виде…
Я невольно покосилась в зеркало. В самом деле: небрежно напяленный сексуальный халатик, растрепанные волосы, размазанная косметика…
- Давай-давай, переодевайся!
Взявшись за концы слабо затянутого поясочка халата, я покосилась на Самойлова.
- Ну а как же вы… - проговорила несмело.
- Мне так мало в этой жизни осталось, что доставь еще хоть одно удовольствие, - ухмыльнулся он.
Признаюсь, колебалась я недолго. В конце концов желание как можно скорее покинуть этот дом кошмаров и этого полусумасшедшего человека быстро победило чувство стыдливости. Под его жадно горящим взглядом я постаралась как можно быстрее облачиться в одежду. Но, как обычно бывает в спешке, никак не могла попасть руками и ногами куда следует.
Но в конце концов справилась и с этой задачей. И замерла перед ним, не зная, что еще мне прикажет делать человек, решившийся на смерть и в то же время имеющий на меня такое влияние.
- Умойся. И причешись! - продолжал распоряжаться он. - Побыстрее.
Чтобы попасть в крохотную туалетную комнату, расположенную за дверцей в дальнем углу, надо было обогнуть кровать, на которой лежал Петр, пройти мимо Самойлова, миновать тела Светланы и Таисии… Пересилить себя и сделать это я не могла. Однако, даже несмотря на свое состояние отупения, понимала, что с лицом что-то нужно сделать.
Схватив со столика флакончик с какой-то пахучей жидкостью - уж не знаю какой, - плеснула ее на ватку и быстро вытерла ею лицо. Потом столь же торопливо провела щеткой по волосам.
- Вот и отлично.
Вячеслав Михайлович был явно удовлетворен.
- Теперь возьми свои документы и деньги!
Благо, сумочка находилась тут же. Конверт с деньгами - тоже!
Самойлов между тем достал из кармана пухлый бумажник, швырнул его мне. Я его неловко поймала.
- Забери себе из него все!
- Мне не надо…
Он цинично ухмыльнулся: