Петр кивнул и демонстративно устроился рядом со мной. Подтянул повыше подушку, откинувшись на высокую зеркальную спинку широченной кровати. Аккуратно, чтобы не оголить меня, закутавшуюся в материю, как куколка в кокон, выпростал уголок простынки и прикрыл низ живота. Все это он проделал подчеркнуто спокойно и неторопливо. Словно бы и не были мы сейчас в ситуации совершенно немыслимой.
- Ты что с ней сделаешь? - закончив свои манипуляции, кивнул Мезенцев в мою сторону.
- С ней? - переспросил Вячеслав Михайлович. - Вот это я понимаю, истинный джентльмен… В первую очередь думает о даме, а о себе даже не вспоминает… Не беспокойся, Петро, с ней все будет в порядке…
Только теперь, оправившись от первого шока, в который ввергло меня их нежданное вторжение, я решилась заговорить. В конце концов, по какому праву в мою спальню кто-то врывается среди ночи, почему кто-то смеет заглядывать в мою постель? Я - свободный человек и занимаюсь чем захочу, с кем захочу и когда захочу.
- А что вообще тут происходит?
Мне очень хотелось верить, что мой голос звучит громко и грозно. Хотя, вполне возможно, он слышался лишь жалким писком.
- Погодите, Виолетта Сергеевна, - небрежным движением руки остановил меня Самойлов. - С вами мы поговорим чуть позже. А пока пообщаемся с вашим возлюбленным…
Я почувствовала, что рука Мезенцева успокаивающе коснулась меня.
- Не вмешивайся, милая, - мягко и ласково сказал он. - Ни во что не вмешивайся, что бы здесь ни происходило. Если он сказал, что ничего плохого тебе не сделает, значит, не сделает. Вячеслав порядочная сволочь, но всегда держит данное слово.
Ничто не изменилось в лице Самойлова, когда он услышал столь сомнительную характеристику в свой адрес. Он не усмехнулся насмешливо, не прищурился со злобой, не скривился презрительно. Просто выслушал оценку и проигнорировал ее, словно даже не заметив.
Вячеслав Михайлович прошел к стулу, на спинке которого висел пиджак начальника охраны, отодвинул его подальше от заметно напрягшихся ног Мезенцева и уселся. Заглянул за отворот висящей одежды, извлек оттуда большой пистолет. Повертел, осматривая, да так и оставил его в руках, небрежно поигрывая им, пощелкивая каким-то рычажком, расположенным сбоку, под большим пальцем. А сам глядел только на Мезенцева, старательно избегая даже покоситься в мою сторону, хотя мы с Петром и лежали рядом.
- А я ведь всех предупреждал заранее… - напомнил Самойлов. - В том числе и тебя.
- Предупреждал, - не стал отрицать Мезенцев. - И я знаю, что ты сейчас со мной сделаешь… Только прошу тебя об одном, - он замялся, не зная, как сформулировать свою просьбу. - Надеюсь, ты это выполнишь - все же мы с тобой давно знакомы…
Самойлов усмехнулся, всем своим видом показывая, что знает, о чем пойдет речь.
- Если это не пойдет вразрез моим планам, то я это выполню, - тем не менее предоставил Мезенцеву возможность высказаться.
Тот взглянул ему прямо в глаза.
- Думаю, что не пойдет. Прошу тебя только об одном: не сейчас и не здесь…
Он еще не закончил говорить, а Самойлов уже качал отрицательно головой, по-прежнему улыбаясь своей коварно понимающей улыбкой.
- Нет, Петро, нет и нет. Это исключено. Именно здесь и только сейчас.
Я почувствовала на себе взгляд Мезенцева. Повернула голову и увидела в его глазах столько адресованной мне любви, нежности, сочувствия…
- Прости, милая, что так получилось, - ласково сказал он. - Сама понимаешь, что я этого не хотел. - Потом повернулся к Самойлову и по-прежнему спокойно произнес - Ну так не тяни! Начинай!
Простынка, которой он прикрывался, сдвинулась, обнажая его. Тогда я, уже немного успокоившись, словно пришла в себя после шока. В конце концов, мы здесь вдвоем. Пусть я не понимаю, о чем они говорят, пусть я вообще ничего сейчас не понимаю. Но мы здесь вместе, и я тоже виновата в том, за что сейчас в одиночку расплачивается мой любимый человек.
Когда я это поняла, решительно и демонстративно подвинулась к Петру, прижалась, укутала материей. Петр ласково провел ладонью по моим волосам.
- Ах, как это трогательно, - ёрничая воскликнул Вячеслав Михайлович, делая вид, что утирает слезу. - Право же, я сейчас разрыдаюсь…
Мезенцев проигнорировал его выходку.
- Тебе, Слава, и в самом деле никогда не понять людей, которые испытывают муки совести и которые настолько запутались в этой жизни, что для них смерть может превратиться в избавление…
В этот миг лицо Самойлова как будто передернула болезненная судорога. Правда, уже в следующее мгновение оно опять приняло все то же снисходительное, сочувствующее выражение превосходства, с которым он и дослушал Мезенцева до конца.
- У тебя, Слава, есть только критерий морали: выгодно это тебе лично или нет, - продолжал Мезенцев. - Тебе плевать на всех и вся - лишь бы только удовлетворить собственные желания. Разве не так? И ты переступишь через все, лишь бы тебе лично было хорошо.
Самойлов согласно кивнул.
- Да, Петя, ты почти прав. Я действительно эгоист и циник - и не считаю нужным скрывать это. Но при этом я и не фарисей, который долдонит о морали, а сам отнюдь не являет собой образец примерного поведения. И еще неизвестно, кто из этих категорий людей хуже… Но я сказал слово "почти". Потому что помимо своего личного эгоизма есть в подлунном мире еще две вещи, ради которых я пойду на все.
- И что же это?
Вячеслав Михайлович глядел ему точно в глаза. И слова выговаривал медленно, четко, внятно.
- Я, Петя, превыше всего ставлю интересы дела, которому служу. Пусть это дело даже аморально, преступно и антиобщественно. Поэтому сегодня я много чего сделал и сделаю ради него.
Уже второй раз Самойлов намекал на то, что сегодня еще предстоят какие-то события. Меня это пугало. Я, конечно, не думала, что за этот вечер со мной Мезенцев будет так уж сильно наказан. Но что же тогда другое должно сегодня произойти? То, что нам не позволяют одеться, было вполне понятно - Шеф именно этим унижением решил наказать нас. Ну да ладно, скоро все это закончится. И они уйдут, эти люди. И мы с Петром уйдем. Ко мне. Жене я его больше не отдам!
И я издам книгу. Там Шеф будет расписан во всей красе, этот самоуверенный, самовлюбленный мафиози!
- Ладно, может быть, мне трудно судить… - Я почувствовала, что Мезенцев пожал плечами. И спросил - Ну а вторая дорогая тебе вещь?
Самойлов откинулся на спинку стула, сминая воротник висящего там пиджака. Вспомнилось невпопад, как я всегда ругала мужа за это.
А Шеф между тем произнес весомо:
- Ну а вторая вещь… Это не вещь. Это существо, самое дорогое для меня существо… У меня есть дочь, Петя. Об этом мало кто знает, но тебе скажу… Чудная девушка, вон на нее похожа, - он кивнул в мою сторону. - Она живет за границей, у нее имеется солидный счет, она ни в чем не нуждается и никогда не будет нуждаться. А завтра на ее счет поступит очередная, очень большая, сумма. Так-то вот.
Петр задал вопрос, который и я хотела задать, да только он меня опередил:
- А она знает, чем ты занимаешься?
- Пока нет. Но надеюсь, что благодаря ей, - опять кивок в мою сторону, - узнает. Потому что книгу про меня она получит обязательно. Я об этом позабочусь.
- И тебе не будет стыдно?
Самойлов рассмеялся. Правда, смех у него был не очень веселый.
- Петя, Петя, черт тебя побери, как же ты наивен!.. Да разве может быть стыдно отцу, который обеспечил своей дочери безбедное существование на всю ее жизнь, даже если она проживет тысячу лет? И разве дочь, получив состояние, сопоставимое с наследством дочери, скажем, барона Ротшильда, станет осуждать отца за то, каким путем он добыл все это?.. Быть может, где-то в Америке или во Франции в восемнадцатом веке кто-то так и поступил бы. Но у нас в стране сегодня, когда народ нищает, а одно из первых лиц государства не спешит уплатить налоги с доходов, сопоставимых с бюджетом небольшого государства… Нет, Петя, нет, в этом отношении можешь быть спокоен: она меня не осудит, она меня поймет, она мне вечно будет благодарна…
- Это ты мне доказываешь или себе? - негромко спросил Мезенцев.
Вячеслав Михайлович словно споткнулся на полуслове. Задумчиво поджал губы.
- Ты прав, отставной подполковник Мезенцев, - с подчеркнутой торжественностью произнес Самойлов. - Наше общение затянулось.
Он слегка кивнул. И тут же раздался громкий хлопок. Я почувствовала, как дернулось тело Петра, к которому прижималась. Хлопок послышался от двери, где молча стоял Игорь Викторович. Невольно взглянув в ту сторону, увидела, что Игорек держит в руке непривычной формы пистолет, с большим черным цилиндром на стволе.
И только увидев все это, я поняла, что же произошло. Отпрянула от Петра, на мгновение даже забыв потянуть за собой простыню.
Тело Мезенцева боком, медленно сползало с подушки на крахмальную простыню. Глаза его были открыты, выражение лица, казалось, совсем не изменилось. Только на его мускулистой шее появилась маленькая ранка, из которой толчками выдавливалась алая кровь. Она, эта живая струя стекала на постель и собиралась в лужицы, не сразу пропитывая плотную материю.
Все это произошло настолько просто, буднично и неожиданно, я была настолько ошеломлена, что даже не вскрикнула, не забилась в истерике, что непременно должно было со мной произойти.
- Хороший выстрел, Игорек, - буднично похвалил Самойлов. - Классный.
Лишь теперь, услышав звук его голоса, я в полной степени осознала весь ужас происшедшего.
Только что человек разговаривал, спорил, что-то доказывал, только полчаса назад он меня обнимал, только два часа назад нежно и сильно ласкал меня… Всего-то ничего прошло с той поры, как он был ЧЕЛОВЕКОМ! И вот он уже не человек, а просто тело, из которого и кровь уже не течет, а только капает!
Я рванулась с кровати. Не обращая внимания на мужчин, голая, начала рыться в небрежно сваленных возле зеркала вещах. Сказать, что я искала что-то конкретное, было бы сказать неправду. Я просто судорожно перебирала все, что мне попадалось под руку, не понимая, не соображая, что же именно мне надо. Наконец выхватила из груды тряпок длинный шелковый халат, начала торопливо, суетливо, бестолково натягивать его на себя, путаясь в полах, рукавах, карманах, пришитом поясе…
- Сядь! - вдруг рявкнул Самойлов.
От этого окрика я вздрогнула и мгновенно пришла в себя. Увидела себя голой, держащей в руках скрученный едва ли не в жгут халат. И почувствовала себя такой беззащитной и беспомощной… Хотела было схватить простыню, чтобы закутаться в нее, но она была в крови…
И мне стало неимоверно жутко. Как просто эти люди убивают! Как легко и непринужденно лишают они человека права на жизнь!
6
В нос остро ударил знакомый запах нашатыря. Я попыталась резко отдернуть голову. Однако меня крепко держали. И тогда я открыла глаза.
- Очухалась?
Голос был слишком хорошо знаком. Однако доносился вроде как откуда-то издалека.
Пришлось повернуть голову в сторону голоса. Говорил, естественно, Вячеслав Михайлович Самойлов. Все так же безукоризненно одетый, в белоснежной рубашке, с жемчужной заколкой на "бабочке" под жестким воротничком, он глядел на меня, небрежно поигрывая пистолетом.
Я сидела на стульчике перед трельяжем. На кровати по-прежнему лежал Петр - его так никто не удосужился прикрыть хотя бы простыней. Игорь Викторович перегораживал дверной проход, прислонившись плечом к косяку; в опущенной к полу руке он держал оружие. А из угла, с привычного места, напряженно улыбалась отошедшая туда от меня Настоятельница, которую Шеф назвал Таисией.
Все было по-прежнему. Кроме одного. У меня все в душе притупилось, даже была готова покориться происходящему.
- Ну и как ты себя чувствуешь?
Я перевела глаза на Самойлова.
- Дайте мне попить…
Признаться, я сама удивилась глупости того, о чем просила - до питья ли в такой обстановке… И при этом как-то отстраненно отметила про себя, насколько хрипло выговаривались эти слова.
- Дай Виолетте ее питья, - велел неведомо кому Вячеслав Михайлович.
Настоятельница и Игорек переглянулись. Поскольку женщина не пошевелилась, мгновение поколебавшись, к столику с бокалами и бутылками двинулся мужчина. Игорь Викторович наполнил из кувшина стакан, сделав два шага, протянул его мне.
- А ты позови сюда Светланку! - вновь, не поворачивая головы, приказал Шеф. - Вечер продолжается.
Настоятельница послушно поднялась и торопливо покинула комнату.
Я жадно, в несколько глотков, проглотила смесь.
- Виолетта, ты хорошо помнишь день, когда мы с тобой приехали в этот дом?
Вячеслав Михайлович говорил размеренно, по-прежнему поигрывая пистолетом, который вытащил из пиджака убитого Мезенцева.
Как же его не помнить? Это тот день, когда убили Хакера, когда тот же Самойлов вдруг совершенно неожиданно и сумбурно объяснился мне в любви, когда я познакомилась с Настоятельницей и после чего вот уже две недели не покидаю этот бордель… Как же его не помнить?
- Итак, ты знаешь, что это за дом и чем тут занимаются, - удовлетворенно констатировал Самойлов.
Я согласно кивнула.
- Естественно, ты понимаешь, что и здесь тоже, как и на "объекте", все комнаты снабжены телекамерами. Это очень удобно, потому что мы записываем на пленку все, что тут происходит, монтируем все это, а потом продаем через сеть "комков" как порнографию. Удобно, знаешь ли, и немалый доход приносит…
Он еще не закончил говорить, а я почувствовала, как по спине, несмотря на жару, прошелся озноб. Что еще задумал этот жестокий, безжалостный человек? Почему он вдруг заговорил про телекамеры?
А если… Мне от этой мысли вдруг стало нехорошо… А если они сейчас продемонстрируют мне запись того, как меня ласкал Петр?! Ведь это будет… Это будет вполне в стиле Самойлова: вот он, Петенька, лежит мертвый, и вот он, любимый, жаркий, в моих объятиях… Неужто у этого мафиози хватит совести сотворить такое? Коллективный просмотр этой ленты с комментариями устроить…
Не знаю, что было бы хуже: эта моя мысль или реальная картина, которая через несколько минут развернулась у меня перед глазами…
Они в комнату вошли вместе, Настоятельница и какая-то красивая женщина, облаченная в короткий шелковый халат. Она вошла, растерянно оглядываясь по сторонам, явно не понимая, зачем ее сюда позвали среди ночи.
Вячеслав Михайлович на нее демонстративно не обратил внимания, как и прежде, продолжал разговаривать исключительно со мной.
- Так вот, Виолетта Сергеевна, вам сейчас предстоит узнать некую важную тайну, о которой пока не знает никто, - с некоторой торжественностью в голосе начал Самойлов. - Понимаете? Никто!
Нужны мне твои тайны!
Однако я только подумала об этом, вслух ничего не сказала. Слишком я запуталась в происходящем, слишком была подавлена всеми трагедиями, понять которые было мне не под силу.
- Дело в том, Виолетта, - нарочито медленно, растягивая слова, проговорил Самойлов, - что я тебе обещал изначально, что тебе у меня никто не причинит физического зла. И я, как видишь, сдержал свое слово…
Он вдруг умолк. Было похоже, что он говорил заранее продуманные слова, а сейчас запнулся, понимая, что осталось сказать самое главное, в то время как на это у него уже не хватало духа.
Вячеслав Михайлович вдруг попросил вполголоса:
- Игорек, дай чего-нибудь выпить!
Его подручный замялся.
- Вам нельзя, Шеф…
Где-то в глубине сознания мелькнуло, что сейчас Самойлов вскипит, рявкнет на зарвавшегося секретаря, поставит того на место.
Однако вместо этого Вячеслав Михайлович только повторил еще раз:
- Дай чего-нибудь выпить, Игорек…
Тот опять прошел к столику. Плеснул в стакан коньяку. Хотел было нести Самойлову.
Однако тот остановил его.
- Да ладно тебе, Игорек, чего уж там, налей побольше, не жалей…
Игорь Викторович еще мгновение поколебался, потом нацедил в стакан напитка до половины, подал его Шефу.
Самойлов от души выпил. Сморщился, однако лимон на вилочке, который ему протянул Игорек, попросту проигнорировал.
- Так вот, Виолетта, - продолжил Вячеслав Михайлович, громко выдохнув после коньяка. - Теперь я тебе скажу самое главное, после чего ты многое поймешь из происходящего. Дело в том, что у меня…
Шеф опять сделал паузу. Опять отхлебнул коньяку.
И закончил, скосив глаза на стакан и болезненно скривив губы:
- У меня СПИД, Виолетта!
Живи Гоголь в наше время, картину немой сцены он списал бы с той паузы, которая воцарилась в комнате после заключительных слов Самойлова.
Сам Вячеслав Михайлович долгим и тоскливым взглядом глядел на меня, словно хотел одними глазами передать мне все, о чем бессилен сказать наш бесконечно богатый и в то же время неимоверно косный язык. Игорек провел языком по пересохшим губам; я, признаться, так и не знаю, было ли ему до того известно о болезни Шефа или нет. Настоятельница выпучила глаза, впившись могучими пальцами в подлокотники своего кресла.
Первой из присутствующих среагировала на эти слова Светлана. Она пронзительно, жутко заверещала, отделилась от стены и бросилась к Самойлову. Упала на пол возле него на колени, вцепилась в рукав его пиджака.
- Нет!!! - трясла она мужчину. - Скажи, что это не так! Скажи!..
Вячеслав Михайлович повернул к ней лицо, едва ли не впервые после того, как ее привела Настоятельница.
- Да, Светлячок, да…
Даже несмотря на то, что к тому времени я порядком отупела от происходящего, даже несмотря на это, меня поразила мягкость тона, которым говорил с несчастной безжалостный и циничный Шеф.
- Но почему я? - отпрянула от него женщина. - Ну почему именно я?
Она обессиленно растянулась на полу и зарыдала в голос, в отчаянии колотя кулачками по мягкому ковролину.
- За что?.. - повторяла она сквозь рыдания. - Господи, да за что же?..
Вновь негромко хлопнул выстрел. Однако в этот раз пуля не сразу оборвала жизнь бедняжки. Ее тело еще долго подрагивало в конвульсиях, ноги елозили по пушистой синтетике. И из васильковых глаз умирающей беспрерывно струились слезы.
7
Однако ни Самойлов, ни Игорек внимания на нее больше не обращали. Только Настоятельница с нарастающим беспокойством поглядывала на мучения ее подопечной, которую просто так взяли и пристрелили. Смерть близких или хотя бы просто знакомых мы всегда воспринимаем иначе, чем смерть постороннего.
- Ну а теперь мы переходим к заключительной фазе нашего разговора. - Самойлов снова подчеркнуто обращался исключительно ко мне. - В связи с тем, что я подцепил эту заразу, вся моя жизнь теперь пошла по иному сценарию. Теперь ты, наверное, понимаешь, что и в самом деле мне глубоко наплевать, что и как ты напишешь обо мне. Главное, что после моей смерти память обо мне останется. Пусть и память Герострата… Неважно. Неважно даже то, что эта память только на несколько лет! Главное, что от меня что-то останется, помимо миллионов долларов для моей дочери. Я, Вячеслав Михайлович Самойлов, стану героем книги! Пусть даже отрицательным героем плохой книги…
Он повернулся к Игорьку.
- Ну что, Игорек, пора кончать комедию.