В Индию меня не тянет ни в малейшей степени, никогда не интересовалась культурой Востока. Две недели - это целая вечность, да еще и во влажной жаре. К тому же растет ощущение, что меня попросту отодвигают в сторону от того самого расследования, в котором разрешила участвовать Элизабет Форсайт. Возможно, она пообещала сгоряча, а потом с моим возвращением возникли проблемы, которые не может решить даже она.
Как бы то ни было, отказываться я не могу. Если Элизабет Форсайт действительно хочет мне помочь, то, расследовав убийство индийского продюсера, я дам ей в руки хороший козырь. А если все было ради эффектной сцены, то этот же козырь выложу перед ней.
В общем, у меня нет другого выхода, кроме как лететь вместе с Чарлзом Престоном в Индию и найти там алмаз "Тадж-Махал" и заодно убийц Хамида Сатри. Ладно, справлюсь, и не с таким справлялась.
Остается еще одно - я не могу улететь, не побывав у Джона. За прошедшие месяцы я так и не решилась на это, но сейчас пора.
Мы с Эдвардом, не сговариваясь, избегали разговоров о Джоне, Ричардсон лишь коротко сообщил, что Линч похоронен на Рован-роуд, не уточнив, кто все организовал. Я подозревала, что он сам ради меня, была благодарна, хотя Джон предпочел бы быть погребенным в дорогой его сердцу Северной Ирландии. Но так сложилось, что наши с ним сердца не имели права выбора.
Попросив таксиста подождать, я отправляюсь в администрацию. Там подтверждают факт захоронения и называют координаты, лишь уточнив степень родства. Впрочем, их устраивает и короткое:
- Подруга детства.
Как все просто! От Джона осталась небольшая урна в нише стены рядом с другими такими же урнами. А еще воспоминания. Мои воспоминания, в которых Джон вопреки этой урне живой.
Я категорически запретила себе думать о том, КЕМ он был, вспоминая лишь то, КАКИМ. У Джона все по максимуму, жизнь сплошная игра, с ним было легко и очень трудно одновременно.
Я не верю в переселение душ, второго такого на Земле не будет. И я больше никогда никого не смогу полюбить. После Джона влюбиться в кого-то невозможно. Да и кому это нужно?
Под скромной табличкой "ДЖОН ЛИНЧ" только букетик, который кладу я.
Джон шутил, что его фамилия отражает его жизнь - бесприютный моряк. Окруженный друзьями, единомышленниками и даже поклонницами, он одинок. Мне тоже не удалось пробиться к его "я" через старательно возводимую стену отчуждения. Думала, что сумела, но в последний миг его (и моей) жизни выяснилось, что нет.
Сердце Джона сгорело в печи крематория, мое разорвалось - подозреваю, что в то же мгновение. Джона больше нет, а я существую с чужим сердцем. И как бы оно ни было физически совершенно и принято моим организмом, моя душа в него не переселилась.
Так где же она теперь, моя израненная душа?
Любовь у человека в сердце, а в голове только память - это точно. Моя память хранит о Джоне все, а чужой камень в груди остается глух. Значит, больше не замрет при мысли об объятиях любимого, не будет тосковать из-за того, что Джон не позвонит, чужое сердце не обольется кровью при воспоминании о моей вине.
Внутри кусок льда, холодный, безжизненный. Он исправно гонит по моим артериям кровь, изображает ритмичное биение, но остается бесчувственным. От этой ледышки начала покрываться инеем и остальная я. Обычный лед белый, а лед внутри меня - черный.
Стоявшая неподалеку перед такой же нишей женщина направляется мимо меня к выходу, но останавливается.
- Муж?
Не дождавшись ответа, она протягивает руку, словно желая проверить, жива ли я, но пальцы замирают в нескольких дюймах от моего плеча, наверное, наткнувшись на холод черного льда.
- Поплачьте, станет легче. Я здесь всегда плачу…
Я прикрываю глаза и коротко киваю.
Поплакать бы… Тихо поплакать… завыть от тоски… забиться в истерике…
Если бы я могла! Люди плачут сердцем, именно в нем рождаются слезы.
Но у меня теперь нет даже этого - слез. Нет сердца - нет возможности выплакать свою боль.
Женщина ушла, а я все стою - обледеневшая, бесчувственная, неживая.
Ад бывает разный. Тот, которого боятся все, - горячий, освещенный пламенем костров. Но на Земле есть другой - черный и холодный, в нем невозможно испытать душевные мучения, потому что там умирают даже бессмертные души. В этом аду ярко светит холодное черное солнце, которое для остальных оранжевое и горячее. И спасения в черной ледяной пустыне не существует.
Хочу ли я спасения? Едва ли.
Я вдруг понимаю, почему столько времени не решалась сюда прийти, - было страшно понять, что в своей душевной пустыне я не способна даже страдать.
Сколько проходит времени, не знаю. Поняв, что ни облегчения, ни большей, чем уже есть, боли не будет, я на прощание касаюсь кончиками пальцев урны с прахом Джона и плетусь в администрацию, чтобы оплатить уход за могилой на ближайший год.
У таблички с его именем всегда будут свежие цветы.
Это все, что я теперь могу для него сделать.
Таксист терпеливо ждет…
Я уже в машине, когда звонит Ричардсон с вопросом, где я нахожусь.
- Заехала попрощаться с Джоном.
Эдвард мгновение молчит, потом уточняет:
- Зачем?
- Так было нужно.
Больше меня в Лондоне не держит ничто. Остается только лететь в Мумбаи, распутать дело об убийстве Хамида Сатри и доказать, что готова вернуться в строй.
Мои родители погибли во время теракта.
Сейчас жизнь, в которой не надо прикрываться легендой, помнить, что у тебя есть собственное имя, а не то, которое значится в очередных специально изготовленных документах, не надо быть осторожной и недоверчивой… кажется такой далекой и даже чужой. У меня были любящая семья, мечты, надежды… Все это однажды перечеркнула чья-то злая воля, взорвавшая бомбу в припаркованном рядом с машиной моих родителей автомобиле.
Мне едва исполнилось двадцать, и с того дня все мое существование оказалось подчинено уничтожению тех, кто планировал, организовывал или оплачивал подобные взрывы. Лучше я, чем кто-то другой, лучше убить заранее, чем эти люди убьют кого-то еще. И лучше обезглавить организацию, чем гоняться за каждым возможным исполнителем отдельно.
Но при такой работе невозможна семья, невозможно будущее.
Десять лет я была одинокой волчицей с ожесточенной душой, а потом встретила Джона и словно оттаяла. Вдруг показалось, что я сумею исправить все и в его, и в своей судьбе, смогу жить нормально, как миллионы других женщин. Вместо этого я застрелила Джона и получила чужое сердце-ледышку.
Пересадка сердца выбила меня из привычной колеи, я даже попыталась жить как обычные люди - смотреть телевизор, читать не только информацию с экрана компьютера, но и просто книги, ходить в кинотеатры и театры, гулять без оглядки на возможный хвост и прочее… Но очень быстро выяснила, что все это невозможно.
Теперь у меня снова нет ничего, кроме моей работы…
Наверное, именно такими должны быть лучшие агенты, их не могут отвлекать никакие сердечные проблемы.
Глава 6
Только что прошел дождь. Пока не сильный, это лишь преддверие сезона муссонов, когда ливни будут хлестать по стенам каждый день и превращать любую ямку в огромную лужу, а дороги в грязное месиво. Реки вздуются и размоют берега, будут нести выкорчеванные деревья, разрушенные постройки, сорванные с привязи лодки… За три месяца муссонов вода дочиста вымоет все вокруг, станет свежо и ярко.
Но ненадолго, совсем скоро после окончания дождей, горячее солнце сначала высушит остатки влаги, превратив вчерашнюю грязь в пыль, а потом сделает яркую зелень бледной и серой…
Наверное, поэтому лучшее время - конец весны, когда дождь еще не льет без конца, но влаги уже достаточно и природа встрепенулась ей навстречу, распустилась, расцвела… Вот как сейчас.
Падишах Джехангир стоял возле ограждения башни Ясмин Красного Форта Агры и смотрел на вяло текущие воды Джамны и густую зелень садов на левом берегу.
Его прапрадед Бабур, завоевав город, решил сделать его столицей, но Великому Моголу было тошно без прохлады звонких водных струй и множества деревьев и цветов. Это особенность родины основателя династии - прозрачные горные речки, стекающие с хребтов Тянь-Шаня. Ферганская долина, зажатая между двумя горными хребтами, но ими же защищенная от холодных ветров с севера, долина словно подарок Аллаха людям - благодатна сверх меры.
Все есть в Ферганской долине, недаром название "Фаргона" означает "разнообразие".
Там не нашлось только одного - места Бабуру, вернее, места на троне. А делить трон с кем бы то ни было, тем более ходить в подчинении, ежедневно ожидая опалы или унижения, Бабур не пожелал. Он увел своих людей через горы Афганистана, где быстрые речки тоже хороши, но долины мало напоминали благословенную Фергану. Бабур мечтал завоевать весь Хиндустан, хотя тот слишком разный на севере и юге, западе и востоке.
Захватив Агру, Бабур первым делом приказал разбить на левом берегу большой сад, за новым правителем поспешили сделать это его приближенные, и постепенно весь левый берег представлял собой дивное зрелище. Река Джамна не стала от этого быстрей или чище, но облик ее берегов при Бабуре, потом его сыне Хумаюне, великом внуке Акбаре сильно изменился.
И вот теперь на крепостной стене стоял правнук основателя династии падишах Джехангир, но думал он вовсе не о новых завоеваниях или обустройстве берегов реки, а о… любви. Его любимый сын принц Хуррам на рынке встретил девушку, в которую влюбился с первого взгляда. Это неудивительно для пятнадцатилетнего юноши. Падишах бы не противился, реши принц взять эту красавицу в гарем наложницей, но красавица почему-то избегала наследника престола, а тот искал ее по всей Агре, забыв о делах.
И это не удивило бы отца, он всего лишь поручил сыну главного визиря Асаф-Хану найти чаровницу, вернее, проследить, с кем же тайно встречается на рынке его сын. Час назад Асаф-Хан повинился в страшном проступке своей дочери и спросил у падишаха, каким должно быть наказание девушки.
И тут Хуррам, который не подозревал, что перед ним внучка Итимада-уд-Даула и страшно обиделся из-за обмана с ее стороны, вдруг потребовал не наказывать красавицу. В глазах сына отец увидел любовь.
Он приказал уйти всем и пока молчать о случившемся. И теперь стоял и размышлял, как быть.
В комнате раздался легкий шум. Падишах резко обернулся, схватившись за рукоять меча. Такова жизнь правителя - почти всегда быть начеку, готовым к нападению и опасаться любого шороха. Во всяком случае, сейчас, когда уничтожены еще не все сторонники его старшего сына Хосрова, пытавшегося после смерти Акбара захватить трон. Джехангир сумел победить взрослого сына, Хосрова пришлось ослепить, но угроза осталась.
Но опасаться не стоило, к падишаху пришла единственная женщина гарема, которой никто не мог преградить путь почти в любое помещение, - королева Рукия, старшая жена, вернее, теперь вдова Акбара. Рукия чувствовала власть над Джехангиром по простой причине - она его воспитала, как после до тринадцати лет воспитывала Хуррама. У Рукии не было своих детей, и Акбар поступил по обычаю своего великого предка Тимура Хромого - отдал ребенка своей любимой жены Джодхи на воспитание Рукие.
Рукия научила принца Селима (Джехангиром он стал, получив трон) многому, в том числе пристрастила к кальяну с опиумом. Но научила и быть разумным, мудрым и очень расчетливым. В результате природных задатков и воспитания получилось невесть что. Новый падишах (а Джехангир сел на трон всего два года назад) шарахался от величайшей разумности и справедливости к таковой же жестокости и необузданной ярости. Он много думал и еще больше пьянствовал, пристрастился к опиуму и женщинам, хотя умел быть блестящим политиком.
И никто не знал, чего ждать от падишаха.
- Селим, я хочу поговорить с тобой.
Любого другого Джехангир немедленно вышвырнул бы вон, даже собственную мать Джодху, но не Рукию. Темные глаза этой красавицы, которую, казалось, не брало время, смотрели прямо в душу, отчего хотелось взвыть или… расплакаться.
- Зови меня Джехангиром, - только и проворчал падишах.
Он не сомневался, что Рукие известно о произошедшем с ее любимцем Хуррамом, - Рукие всегда известно все. Принца оскорбили, обведя вокруг пальца. Девчонка хотела посмеяться? Все осложнялось тем, что она внучка Гияз-Бека, "Столпа империи", в руках которого слишком многое в самой империи, и дочь Асаф-Хана - визиря, от которого тоже немало зависело. Расправиться с нарушительницей спокойствия означало обидеть ее отца и деда.
Потому появлению мудрой Рукии Джехангир даже обрадовался, уж она-то наверняка найдет выход из ситуации, придумает, как наказать эту девчонку, чтобы родственники не перешли на сторону врагов. Или сумеет договориться с ними.
- Хорошо, Джехангир, - согласно кивнула Рукия. Носовое кольцо, которое она продолжала носить, легко качнулось. - Девушку, в которую влюбился принц Хуррам, зовут Арджуманд. О том, что она внучка Гияз-Бека и дочь Асаф-Хана, ты уже знаешь.
- Да, в том-то и сложность.
- Почему сложность?
- Я не могу наказать эту дурочку, не обидев Гияз-Бека. Хотя Асаф-Хан сам попросил меня определить наказание. Терпеть не могу таких вопросов!
Рукия словно не заметила всех слов своего бывшего воспитанника, кроме одного, она усмехнулась:
- Дурочку? Ты помнишь, что купил на мина-базаре твой сын?
- Персидскую поэзию. При чем здесь это? Я знаю, что он влюбился, тем сильней вина этой девчонки.
Падишах начал раздражаться, но это нисколько не задело и не испугало его названую мать. Она не боялась гнева Джехангира, потому что знала, как его усмирить или направить его гнев в нужное русло.
- Дело в том, что эту книгу во дворец принесла именно Арджуманд, они познакомились на рынке, когда девушка выбирала книгу для продажи на мина-базаре.
- Я уже ничего не понимаю!
- Арджуманд с подругой…
Рукия обстоятельно объяснила, как познакомились принц и внучка Гияз-Бека, зачем Арджуманд тайно ходила на рынок и почему не рискнула идти на сам базар.
- Хуррам, приобретя у ее подружки книгу, решил подарить ее Арджуманд при встрече на рынке!
Джехангир просто растерялся.
- И что теперь делать?
Глаза Рукии блеснули чуть лукаво:
- По-моему, самое время познакомиться с самой нарушительницей спокойствия.
Королева хлопнула в ладоши и кивнула появившемуся евнуху. Тот исчез и вскоре возник снова, ведя закутанную в покрывало девушку. Падишах раздраженно подумал, что прикрывать лицо лучше было раньше, и вообще не ходить на рынок без сопровождающих.
Девушка попыталась сделать корниш - полный поклон, при котором встают на колени и касаются лбом пола, но Рукия не позволила. Напротив, она откинула покрывало с головы Арджуманд.
Джехангир обомлел, он стоял, растерянно глядя на юную копию… Мехрун-Ниссы.
Арджуманд была удивительно похожа на свою тетушку, ту самую Мехрун-Ниссу, в которую без памяти (и взаимно!) был влюблен принц Селим. Тогда его великий отец не позволил принцу взять дочь Гияз-Бека в жены, девушку отдали Шер-Афгану, а принц в знак протеста против отцовской жестокости начал сильно пить и курить опиум. Селим баловался этим и прежде, но тогда вышел из-под влияния даже Рукии. Акбар поселил наследника в своем гареме, позволив тому все.
Целых пятнадцать лет принц пил, курил опиум, развлекался с многочисленными наложницами, женился, рожал детей, но ни на минуту не забывал свою Мехрун-Ниссу.
Два года назад Акбар умер, умер и Шер-Афган, а Мехрун-Нисса приехала в Агру и стала придворной дамой одной из вдов Акбара. Ее красота изменилась, но не поблекла, а ум развился и стал более острым. Но что теперь мог предложить уже падишах Джехангир своей бывшей возлюбленной? Стать двадцатой женой? Это оскорбительно для одной из красивейших и умнейших женщин не только Хиндустана, но и всего мусульманского мира.
Джехангир не подозревал, что Мехрун-Ниссе по-прежнему нужна его любовь. Ну, и конечно, трон в придачу.
Рукия внимательно наблюдала за реакцией своего пасынка. Тот перевел растерянный взгляд на королеву. Рукия кивнула:
- Да, Джехангир. Ты был в таком же положении семнадцать лет назад. Пойми Хуррама.
- Пусть женится… - чуть сдавленно произнес падишах.
Рукия сделала знак Арджуманд и евнуху, чтобы удалились.
- А ты?
Ее вопрос изумил Джехангира.
- Что я?
- Почему бы не жениться тебе?
- На ней?! - падишах кивнул в сторону удалившейся девушки.
Королева звонко рассмеялась. Вернее, смеялась Рукия хрипло из-за того, что часто курила, но ее голос и смех за столько лет ничуть не изменились и казались молодыми.
- О, Аллах! О чем ты говоришь, Джехангир? Оставь Арджуманд своему сыну, а сам женись на ее тетушке.
- Как я могу? Что я ей предложу - стать двадцатой женой?
Рукия улыбнулась, она поняла, что названый сын до сих пор любит эту женщину всем сердцем.
- Любимой женой, Селим, и не важно, какой по счету. Твоя мать была у твоего отца… даже не помню какой, но именно Джодху Акбар любил больше всех.
- Тебя! - возразил Джехангир.
- Меня как друга, ее - как женщину. А Мехрун-Нисса сможет объединить оба эти чувства у тебя.
Но падишах снова возразил:
- Я уже ничего не смогу ей дать.
- Свою любовь и власть. Этого достаточно любой женщине, даже такой, как Мехрун-Нисса.
- Власть она любит, - кивнул Джехангир. - Всегда любила.
- Но еще она любит тебя. Не будь глупцом.
Только Рукия могла разговаривать с падишахом вот так - как с неразумным мальчишкой. Но она свободно разговаривала и с великим Акбаром - чего же бояться его сына, которого сама и воспитала?
Джехангир перевел разговор на другое:
- Посмотри, что мне подарили.
Он подвел Рукию к мраморному столу, на котором был разложен открытый атлас. Большая карта всего мира.
- Вчера проезжал мимо двора фиранги Роу. Слышала о таком?
Королева кивнула:
- Да, он очень въедливый, сует нос повсюду.
Падишах усмехнулся:
- Ему, видно, нечем было меня порадовать, эти фиранги просто нищие, вот и вынес атлас, начертанный соотечественником. Или кем-то другим, но из тех, кто живет на заходе солнца на самом краю земли.
- Забавно.
Рукия с интересом начала разглядывать карту Меркатора, которая действительно была подарена Джехангиру англичанином Томасом Роу. И то, почему ему подарили именно атлас, падишах тоже прозорливо угадал.
Это обычай - одаривать падишаха чем-то необычным или очень ценным, даже если высокий гость просто проезжает мимо твоих ворот, не заходя в дом. Правитель может отказаться от подарков и взять лишь то, что привлекло его особое внимание, а может и вернуть потом дар со словами благодарности. Что падишах и собирался сделать с атласом.
- Почему? - удивилась Рукия. - Это же так забавно…
- Где здесь Хиндустан?
Королева нашла не сразу…