– Даниил, ты меня недооцениваешь. – Она со вздохом уселась обратно в кресло. – Я же проститутка из Благовещенска. Сегодня утром прибыла на заработки. Вот, вышла на первое задание. Кстати, мои "коллеги" сейчас реально находятся в номерах деятелей из Москвы…
– Но этого не может быть, – твердо сказал Даниил. – Так не бывает. Это невозможно.
Затем он встал и прикоснулся к ее руке. Рука была теплая и мягкая.
– Высший класс! – только и смог прошептать Даниил. Неожиданно ему стало смешно. Он сходит с ума? Ну и пусть! Разве не весь мир сошел с ума?! Он склонился над ней и поинтересовался самым наглым тоном, на который был способен:
– А как насчет обслужить клиента?
– Утром – деньги, вечером – стулья, – вежливо парировала Норма.
…Бар был почти совсем пуст. Уютный и небольшой зальчик, погруженный в мягкий полумрак, вмещал в себя всего три-четыре крохотных столика и одну очень короткую скамеечку возле стойки. Все было отделано толстыми слоями дерева – потолок, пол, не говоря уже о стенах; даже мебель оказалась сплошь деревянная, местного производства. Дерево бережно заглушало все звуки, что обоим гостям понравилось чрезвычайно.
Бармен, смазливый черноволосый мальчик с очень бледным лицом и тонкими красными губами, обслужил их с молниеносной быстротой. Они расположились в глубине. Даниил сел лицом к выходу, окинул зал профессиональным взглядом и определил наличие только двух скрытых микрофонов. Да и те находились далеко от них и вряд ли сейчас работали. Норма просканировала зал быстро, даже не глядя, то есть наоборот, прикрыв глаза на несколько секунд, затем открыла их и кивнула ему: "Можно говорить". Даниил, понимая, что от него, очевидно, требуется какая-то ответная услуга за сокрытие от вышестоящих инстанций информации о матери, совершенно не представлял, с чего начать разговор, поскольку инициатор встречи, не отличающаяся болтливостью, молчала, как партизан на допросе. Ему все-таки пришлось, набрав в легкие побольше воздуха, взять инициативу в свои руки.
– Зачем ты меня сюда привела? – спросил он.
– А мне неинтересно сидеть в твоем номере. Раз уж до утра я все равно здесь… Потом, мне нравится, когда меня приглашают в бары. – получил он более чем легкомысленный ответ. Эта женщина доводила его по-настоящему. Правда, пока неизвестно, до чего – до нервного срыва или сердечного приступа.
– Ты – и бары?! – поморщился Даниил.
– Ну почему нет. Так вот, твоя личность всегда вызывала у меня определенный интерес. Ты эмоционален, не чужд некоторой морали. У меня имеются пробелы в этой области, в работе это иногда мешает…
"Начало есть", – подумал Даниил и быстро перебил, избавляя себя и собеседницу от нудных объяснений, которые они оба ненавидели:
– То есть ты недостаточно сильно чувствуешь?
– Да, что-то вроде того. – кивнула Норма. – Признаться, я мало что вообще чувствую.
Даниил задумался, кто еще на всей земле мог бы говорить о себе подобные вещи. Затем улыбнулся:
– Неправда. Помню, как ты однажды расплакалась, стоя в углу.
Выражение лица Нормы не изменилось, но Даниил почувствовал, что это воспоминание как будто является приятным для нее. Потом она глубоко вздохнула.
– Знаешь, Даниил, это был единственный случай за всю мою жизнь. Я не шучу. Не то чтобы я сдерживалась, просто не умела. Да и не хотела, кроме одного раза. Что именно я тогда чувствовала, не знаю. Но я плакала, и это ощущение можно назвать приятным. Я бы хотела научиться…
Даниил озадаченно помолчал. Наконец спросил:
– Зачем, Норма?
– Это мешает карьере. Как редкая болезнь. Знаешь, что у меня в анкете написано? "Отсутствие моральных устоев и принципов. Полная бесчувственность. Излечимо в определенной степени, при длительной терапии". Проблема в том, что я не хочу всю жизнь руководить этим отделом. Это вы не можете никуда оттуда уйти. У меня же есть варианты. Но на той работе надо уметь хоть что-то чувствовать. И уметь располагать к себе.
– Но я не доктор, – возразил было Даниил, и сам поразился некоторой нелепости произнесенного им, и вообще, всей ситуации. Чтобы исправиться, галантно предположил. – Наверное, это единственное, что ты не умеешь делать…
Вышло еще более неловко. Норма посмотрела на него знакомым уничтожающим взглядом.
– Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши предположения относительно моих способностей и возможностей, доктор Вербицкий. Мне нужны инструкции и правила. По технике плача и изображению искренней улыбки.
"Да она просто сумасшедшая", – мелькнуло в распаленном алкоголем мозгу Даниила. Вслух он неприязненно произнес:
– Во-первых, сегодня мы на ты, не забывай. Сама сказала. Во-вторых, никаких секретных инструкций не существует, и ты это прекрасно знаешь.
Затем встал и со словами: "Погоди, сейчас еще принесу", – направился к бару.
В течение ночи он произносил эту фразу несколько раз, поэтому в дальнейшем она упоминаться не будет. Больше всего на свете Вербицкий желал, чтобы вся эта нелепая вечеринка провалилась куда-нибудь поглубже.
– Научиться плакать на самом деле очень трудно, – продолжила Норма, когда он вернулся. – Научиться улыбаться или даже смеяться куда легче. Теперь я могу сделать это в любой момент, даже сейчас.
– Нет, пожалуй, не сейчас, – торопливо отказался Даниил, представив ее отталкивающую холодную улыбку и деревянный смех. Смех он слышал всего раз, кажется (и слава богу). Когда один из коллег-подчиненных решился спросить, разрешат ли ему применить по отношению к "объекту" обычное оружие. Коллега хотел инициировать хулиганское нападение. Норма подумала, что он шутит. "Когда вы перейдете в другой отдел, возможно", – любезно заметила она с непроницаемым лицом. Все рассмеялись, и она тоже. Это была остроумная шутка, означающая: "Может быть, на том свете. Или в другой, более удачной, жизни". Из их отдела в другие отделы не уходили. Разве что на тот свет.
– У меня есть подруга. – сказала Норма. – Она актриса. Она утверждает, что у меня редкий случай глубокого эмоционального дебилизма. Мы даже резали лук, ну как актеры делают, чтобы в кино изобразить плач. Конечно, соленая жидкость из глаз потекла. Но никаких ощущений не было. А она такая эмоциональная…
– Извини, а вы с подругой… очень близки? – еще раз осмелился перебить ее Даниил. Задавая этот вопрос, он хотел узнать, какие струны ее загадочной души затрагивает эта дружба, какие чувства она у нее вызывает, привязана ли она хоть к кому-то на этой земле. Конечно, он никак не ожидал услышать то, что услышал.
– Как сказать. Мы, как пишут в западных журналах, делаем хороший секс. Больше ничего. Разумеется, она ничего не знает о моей работе, просто догадывается, что я где-то занимаю какой-то пост.
Норма держалась абсолютно спокойно. Даниил выглядел ошеломленным. "Этот человек никогда раньше об этом не слышал", – констатировала Норма. "Она извращенка, и это ужасно", – растерянно подумал Даниил. После неловкой паузы он неуверенно продолжил:
– А… вот допустим, когда ты ее представляешь с… мужчиной или… хм… с другой женщиной… неважно… у тебя бывает чувство ревности? Или когда долго не встречаетесь – скучаешь ли по ней, хочешь ли ее видеть?
– Нет. Зачем? У нее своя жизнь, у меня своя. Я помогаю ей, если она просит, ну со спектаклем, загранкомандировкой или чем там еще… Если ее долго нет, и мой организм хочет секса, я нахожу себе… кого-нибудь другого. Иногда она приезжает вдруг среди ночи, ругается с охраной, врывается ко мне в квартиру и кричит, что хочет меня… мм… видеть. – с некоторой заминкой, но вполне пристойно закончила она сложную фразу. – А когда застает меня с мужчиной, непременно бьет посуду… Много посуды…
Даниил улыбнулся, изо всех сил кусая губы, но все-таки не смог удержаться от накатившего хохота. Вид, с которым Норма произнесла последние слова, позволил ему живо представить всю сцену, особенно момент, когда она негромко осведомляется у бушующей стихии: "Зачем ты бьешь посуду?". С самым невозмутимым видом, самым спокойным тоном. Она не сердилась, не пугалась, – она просто хотела знать, почему люди иногда ведут себя так…
– Но ведь это аморально, Норма! – невольно воскликнул Даниил, отсмеявшись.
– Что именно? – она казалась слегка удивленной.
– Когда люди вместе "делают секс", как ты выразилась, они привязываются друг к другу, они хотят быть вместе, и…
– Всегда? – живо спросила Норма. – Всегда должно быть так?
Даниил растерялся.
– Нет, не всегда, – вынужден был он признать.– Например, когда снимаешь проститутку за деньги, об этом и речи нет.
– Я не могу понять – проблема в деньгах? В том, что заплатил?
– Ну не знаю… Наверное… Такие женщины доступны, их каждый может купить на ночь или на несколько минут, они никому не принадлежат…
– Значит, моя подруга проститутка, – неожиданно резюмировала Норма. – Она никому не принадлежит, без стеснения берет деньги у меня и у мужчин, с ней любой режиссер может договориться и на несколько минут. Но мне нравится ее эмоциональность.
Даниил молча поднял руки в знак капитуляции. Он знал, что есть разница между женщиной, которую покупаешь, скажем, за шубку, и которая отдается в гостиницах за несколько рублей. Некий, понимаете ли, нюанс. Но объяснить это Норме с ее своеобразной логикой не представлялось возможным. Тем временем Норма неторопливо отпила из бокала, подняла на него глаза и произнесла со странным выражением:
– Я заметила, женщины вообще более чувствительны. Это большой плюс.
На этом месте у Даниила впервые возникло ощущение, что он разговаривает не с человеком. А с каким-то иным существом – возможно, более разумным, но совершенно бесчувственным, которое ведет скучные наблюдения за очередным объектом с этикеткой "Люди". Раньше Даниил все же не сомневался, что Норма – человек, женщина. Правда, довольно необычная. Он поежился и захотел сменить тему:
– Хорошо, оставим женщин. А как у тебя с мужчинами?
– Мне нравится секс с ними. Больше ничего.
– Но почему ты делаешь это и с женщиной? – снова не удержался Даниил. Возможно, где-то в глубине души он чувствовал себя уязвленным этим фактом.
– Я же уже сказала – она эмоциональная. Мужчины более холодны и меньше могут дать в этом плане. – ровным голосом проговорила Норма, как будто вбивала надоевший примитивный урок нерадивому ученику.
Даниил, столь глубоко погрязший во всем традиционном, впервые в жизни подумал, что, пожалуй, в подобных рискованных экспериментах кроется некое привлекательное зерно, и поспешно закивал, соглашаясь.
– Как ее зовут? – Почему-то сейчас для него это было важно.
Норма скользнула по нему безразличным взглядом.
– Никогда.– спокойно ответила она. – Ты никогда не узнаешь ее имени.
Даниил почувствовал легкую детскую обиду. Он молча посидел, повернув голову в сторону и глядя на деревянные стены. Норма, откинувшись на спинку стула, закурила.
– Неужели ты не хочешь быть всегда с одним человеком? – спросил наконец Даниил и сразу понял, что сморозил глупость.
– Брось, с нашей-то работой, – почти мягко сказала Норма. Он был благодарен ей за проявленную тактичность. И вдруг его осенило.
– Какими чувствами ты руководствовалась, когда сделала вид, что не обратила внимание на мой ляпсус? Вспомни!
– А, эта фраза насчет одного человека? Зачем тратить время на то, чтобы указывать тебе на твою ошибку, если ты уже сам все понял, не успев сказать? Мы знаем, что не можем спрашивать друг у друга: "Почему ты не живешь с одной женщиной/одним мужчиной?"
– Нет, нет! Там еще что-то было! Я только уловить не могу!
Норма сосредоточенно помолчала. Даниил знал, что в это время она блуждает в отдаленных коридорах своей души. Потом, не поднимая глаз, Норма начала говорить, медленно и отстраненно, как в трансе:
– Ну… если все разложить… ты произносил… я уже знала что именно ты произнесешь… мне сначала стало вроде бы скучно… потом решила сказать что-то язвительное… но это не в моем характере… да я и не хочу… почему не хочу… не знаю… наверное потому что нерационально… силы уходят на это… ах да я еще вспомнила как ты меня дразнил в тот вечер… а… когда ты наконец закончил говорить свою фразу… я… мне захотелось еще раз повторить с тобой тот прием… так несерьезно… потом мне это все надоело и я сказала "брось, с нашей-то работой"… в этот момент я подумала… нет скорее это обозначается словом "почувствовала"… что мы с тобой как-то близки… как бы находимся в одной связке… когда я на тебя смотрю, я все время где-то на заднем плане вспоминаю, как ты заставил меня плакать… я бы хотела узнать почему…
– Вот, – Норма честно глядела на него своим светлым взглядом. – Больше ничего.
Даниил, в свою очередь, уставился на нее во все глаза, замерев. В какой-то момент ему показалось, что ее лицо начало отдаляться от него. Он увидел ее как бы сквозь размытое дождем стекло, лишь руки были ясно различимы. Это мутное изображение, вдобавок окутанное легкой голубоватой дымкой, вызывало в памяти образ той, привычной Нормы. Боясь даже вздохнуть, Даниил бережно прикоснулся к ее длинным пальцам, держащим бокал с темной жидкостью.
– Как? Как ты это делаешь? – восторженным мальчишеским полушепотом выдохнул он, отдергивая руку. – Почему я ощущаю тебя физически? Так не бывает!
Норма только пожала плечами, снова становясь реальной. Она никогда не стала бы отвечать на подобные вопросы. Главным образом потому, что люди, их задающие, плохо представляли предмет обсуждения и мало что поняли бы из ее объяснений. А тратить время на пустую болтовню Норма не очень любила. Так же, как и Даниил.
– Хорошо, – очнулся, как от гипноза, Даниил. – Я и не требую ответа. Что касается твоих вопросов, могу сказать, что я сам пытался разобраться, почему так сильно доводил тебя в тот вечер. Во-первых, я испугался. Я понял, что ты сильнее меня, причем намного. Потом, почувствовав себя в безопасности, когда тебя наказали и запретили применять "это", я пытался преодолеть свой страх. Вот и вел себя, как обезьяна. – Даниил был признателен ей за откровенность и потому великодушен. Чувствовалось, что Норма оценила это. Помолчав в некотором подобии блаженства от внезапно осознанного им ощущения ее близости, Даниил спросил:
– А ты помнишь, из-за чего вообще началась ссора?
Норма улыбнулась краем губ:
– Что-то на тему "кто умнее?"
– Да, я утверждал, что мужчины умнее женщин. – виновато произнес Даниил. – Я был раздосадован тем, что девочки в нашем классе учились лучше мальчиков.
– Какой глупый спор! – воскликнула Норма. – Помню, перепалка длилась довольно долго. А на твой последний "аргумент" мне просто нечего было ответить, и вот… Это получилось само собой, правда.
– Верю, – с кислой миной согласился Даниил. – Но спина потом болела долго…
– Зато этот случай научил меня лучше управлять собой.
– Ты всегда слишком хорошо управляла собой, ты… – у Даниила вдруг перехватило дыхание. Он ни с того, ни с сего вспомнил, в каком виде она предстала перед ним в самолете.
– Расскажи, что чувствуют, когда любят? – быстро спросила Норма.
– Когда любят? – Даниил начал лихорадочно перебирать в уме всех своих женщин, выбирая кого-нибудь из них, кто мог бы прослужить удачной иллюстрацией к примеру: "Вот так бывает, когда любят". Их всех перебивал образ Нормы в самолете. Он еще ни на ком не остановился, когда снова услышал голос Нормы:
– Не обязательно любовница. Ведь тебя очень сильно любит твоя мама. И ты ее любишь. Расскажи про это.
– А откуда ты знаешь, что мы любим друг друга? – удивился Даниил.
– Это всегда видно, энергетика другая. Собственно, ради этого мы ее и оставили. Она давала тебе силу.
Даниила передернуло от этих слов.
– Начнем с того, что мне не нравится, когда про любимых людей говорят как про какие-то вещи: "оставили", "убрали"… Я хочу сказать, что они существуют не для конкретной пользы конкретного дела, а просто так… Они существуют сами по себе…
– Многие вещи и люди существуют сами по себе, не вредя нам и не принося никакой пользы.
– Нет, не так. Не так я хотел сказать. Ты неравнодушен к ним…
– Это я поняла. Но как именно – неравнодушен? – терпеливо добивалась Норма.
– Существование этих людей радует…
– Меня радует секс.
– Любимому человеку хочешь добра…
– Я никому не желаю зла.
– Ради любимого человека готов пожертвовать многим…
– Ради своей работы я готова пожертвовать даже жизнью.
– Чужой? – зло усмехнулся Даниил. Эта женщина опять начинала его раздражать.
– Нет, своей, – спокойно возразила Норма. Даниил знал, что это правда. И уже пожалел о своей неуместной вспышке. Кто он такой, чтобы судить ее?
– Значит, это неправильно, – чуть успокаиваясь, примирительно сказал он.
– А как надо правильно? – с еле заметной издевкой спросила Норма.
Даниил, чувствуя, что сходит с ума окончательно и навсегда, встал, запустил пальцы в ее чудесные волосы, грубо дернул, запрокидывая ей голову, наклонился и поцеловал в губы. При этом его левая рука прошлась по ее прекрасной груди, разом уловив все скрытые от глаз особенности. Пальцы у него всегда отличались невероятной чувствительностью и чуткостью.
– Сядь, – сказала Норма, освобождаясь от его объятий. – Мы привлекаем внимание.
– Извини, – он сел на свое место, стараясь придержать дыхание, и только тогда заметил новых посетителей. Две молоденькие девушки, расположившиеся за стойкой бара, смотрели на них, улыбаясь, а когда он сел, захлопали в ладоши и крикнули ему: "Молодец!". Норма, с отстраненным видом поправляя помаду на губах, спросила:
– И это все? Все, что ты можешь сказать мне о любви? То есть для тебя это все-таки секс?
– Знаешь, когда речь заходит об отношении мужчины к женщине, наверное, где-то близко.
– Неужели все так примитивно? Ты мог бы назвать любовью вожделение, охватившее тебя в самолете при виде короткой юбки…
Она не то спрашивала, не то утверждала. А может, просто насмехалась над ним. Разве поймешь эту женщину. Даниил снова задохнулся от воспоминаний. "Может быть", – с нежностью допустил он где-то в глубинах сознания.
– Нет, – сказал он вслух.
– Удачный секс ты называешь любовью?
– Нет.
"Хотя… если он настолько удачен, что забываешь, как тебя зовут и где ты находишься… не знаю…", – подумал он про себя.
– Ты лжешь. – Норма смотрела на него инквизитором. Взгляд был правдивый и строгий.
– Ты ищешь истину? – спросил Даниил, прямо встречая ее взгляд и больше уже не отрывая от него глаз. Его завораживал бесцветный, бездонный омут этих застывших северных озер.– Хорошо. Что касается любви матери, должен тебе признаться, что она меня иногда тяготит. Может быть, я слишком слаб и труслив. Я… я бы не хотел, чтобы она меня так любила. Это слишком много для меня. Позвольте мне оставаться в дерьме, в котором я сижу!
Норма выглядела заинтересованной.
– Откуда ты знаешь, что она тебя любит?
Даниил растерялся.
– Это… это всегда видно. Ты сама говорила только что.
– А откуда ты знаешь, что ты ее любишь?
– Я… я чувствую, что я ее люблю, и все.
Наступило молчание.