Он вошел, опустив глаза. Это простой прием: он должен сначала оценить, кто его ждет. Сейчас он мельком посмотрит на меня. Мне надо отвернуться, и он поймет, что мы незнакомы. Потом он посмотрит на Мальвину, встретится взглядом, догадается, что разговаривать надо с ней. И будет ждать, когда мы заговорим. Он профессионал.
– С вами хотела поговорить синьорина Элиза Пуэрту. Хотите вы с ней говорить? – спросил средний начальник.
Микеле продолжал смотреть в пол, он надеялся получить от меня какой-нибудь сигнал.
– Вы хотите поговорить с синьориной Элизой Пуэрту? Она собирается сообщить вам интересную для вас новость.
Неожиданно Мальвина вскочила со стула и быстро затараторила на плохом португальском что-то вроде: "Ну, конечно, он не хочет меня видеть! Посмотрите, ему стыдно смотреть мне в глаза!"
Я перевел, добавив от себя:
– Но я уверена, что ты не такой плохой. Чтобы забыть все, что мне говорил!
Теперь Мигель взглянул на меня, потом на Мальвину. В его маленьких глазках мелькнула веселая искорка: он все понял.
– Ты можешь обо мне всякое думать, – медленно произнес он. – Ты имеешь право так обо мне думать. Но я каждый день молюсь за тебя, молюсь, чтобы ты была счастлива.
Да, мне было трудно представить Микеле молящимся за кого-нибудь каждый день, тем более за того, о ком он не слыхивал. Зато я подумал: "Молодец! Профессиональные привычки не растерял. Ничего не значащие, нейтральные фразы".
– Но ты должен еще молиться и за наше дитя! – произнесла Мальвина.
Я перевел. Микеле обалдел. Он посмотрел на меня, потом на Мальвину, потом на начальника тюрьмы. Все замерли. И тут Мальвина вскочила и, отбросив начальника тюрьмы и среднего начальника, подбежала к Микеле, влепила ему увесистую пощечину и начала колотить по груди кулаками. Средний начальник хотел дать указание тюремщикам вмешаться, но директор тюрьмы показал рукой: не трогайте ее.
Потом Мальвина отскочила и, вернувшись на свой стул, села, закрыв глаза руками. Это означало, что она успела сказать Микеле фразу, которую заучивала по-итальянски весь день:
"Cerco un uomo chi conosce i banchi privati svizzeri".
"Я ищу человека, который знает частные швейцарские банки".
Теперь Микеле все понял. Он вскочил, глазенки его завертелись.
– Скажи мне скорее, Элиза, кто он: мальчик или девочка?!
– Мальчик! – хором ответили директор тюрьмы, средний начальник и два надзирателя.
– О, небо смилостивилось надо мною! – возопил Микеле, вздернув руки вверх. – Значит, дошли до неба мои молитвы! Значит, я, грешник, еще могу стать достойным человеком.
– Наш малютка будет… будет… – Пока Мальвина решала, как закончить фразу, Микеле ее опередил:
– На кого похоже наше дитя?
– На тебя! На тебя! – радостно воскликнула Мальвина, хотя, взглянув на "отца", радоваться по этому поводу было бы странно.
– Как ты назвала его, Элиза?
– Как мы и договаривались, – удивилась Мальвина. – Микеле. Он будет вторым Микеле.
– О радость! – снова возопил Микеле. – Небо смилостивилось надо мною!
По его щекам поползли слезы. Мерзавец плакал по-настоящему. Это настолько удивило Мальвину, что она повернулась ко мне и что-то пролепетала, как ей казалось, по-португальски.
Пока я соображал, как это перевести, Мальвина заговорила уже на понятном языке. И я переводил:
– Микеле, ты должен слушаться своих начальников. Это замечательные люди, они хотят тебе добра. Мы все хотим, чтобы ты скорее вернулся в семью. Мы будем тебя ждать.
Я не знал, на сколько лет посадили Микеле, но, будучи в курсе, за что он отбывает срок, мог предположить, что воссоединиться со своей семьей "отец" сумеет только в следующем веке.
– Как тебя здесь кормят? Не нужно ли тебе чего? – заботливо спрашивала Мальвина.
Хитрый сицилиец развел руками:
– А много ли мне нужно?! Хлеб и вода. Я слишком много времени провел в чревоугодии, но вот сейчас понял цену простой пищи, предназначенной только для утоления голода.
– Может, тебе принести что-то? – не отставала Мальвина.
– Нет, нет! Самой лучшей наградой для меня будут воспоминания. Воспоминания о море, о пляже, где я впервые обнял тебя. О Элиза! Прости меня!
Мерзавец снова приготовился рыдать. Я с укоризной посмотрел на Мальвину: ей бы тоже самое время облиться слезами! Микеле продолжал вспоминать:
– И украинский ресторан в Монтрё, где в баре я сказал тебе, что хочу мальчика.
А вот это уже интересно! Это ответ.
Передав мне информацию, Микеле стал попроще. Он попросил навещать его почаще. Передал привет какой-то Джулии, которая "хоть и не любит его, но он к ней хорошо относится".
Скомкала эмоции и Мальвина.
А потом и директор тюрьмы сказал, что положенные двадцать минут истекли.
– Хоть еще минутку, – не очень настойчиво попросила Мальвина.
Микеле опустил голову и, не обернувшись, вышел.
Директор тюрьмы пригласил нас на кофе, но мы отказались.
– Моя сестра сегодня пережила так много, – объяснил я, – ей надо успокоиться.
Директор нас понял и пригласил еще раз навестить заключенного. Мы согласились.
– Завтра утром в Монтрё? – спросила меня Мальвина, когда мы вышли из тюрьмы.
– Непременно, – ответил я.
– Ты знаешь там украинский ресторан?
– Нет. Но совершенно уверен, что если таковой там есть, то он один.
* * *
На следующее утро такой же самолет, что и день назад, доставил нас в Женеву.
– В Эвиан или сразу в Монтрё? – спросила Мальвина.
– В Монтрё.
Мы добрались на такси до женевского вокзала Корнавен, откуда раз в час отправлялись поезда до Монтрё. Шел нудный швейцарский дождь. Поезд уже стоял на платформе и, закрыв зонты, мы прошли в вагон. В вагоне я принялся изучать справочник-гид "Мишлен – все гостиницы и рестораны Швейцарии". В Монтрё украинских ресторанов не значилось.
102. Банк, который нам нужен
Тем не менее украинский ресторан в Монтрё мы нашли быстро. Не какая-нибудь этническая забегаловка, а солидный ресторан на набережной.
– Можно говорить по-русски? – спросил я встречавшую нас даму.
– Конечно. Мы всякому гостю рады, – ответила она без акцента.
– Сначала мы хотели бы выпить что-нибудь в баре.
– Бар работает только вечером.
– Но нам бы хотелось перекинуться парой слов с барменом.
– С Мишей?
– Да, да.
– Он приходит значительно позже. Хотя… Кажется, только что был здесь. Я спрошу.
Она отошла на минуту и вернулась с официантом, высоким хлопцем средних лет в роскошной национальной одежде и с усами под Тараса Шевченко.
– Вы ищете Мишу? – спросил он.
– Да.
– Так вы разминулись с ним пятью минутами. Но вы найдете его на набережной. Он всегда после обеда гуляет там.
Вмешалась встречавшая нас дама:
– Даже если вы его не найдете, то погуляете по набережной. Вы знаете, какая она у нас? Просто самая лучшая в мире.
– Я слышал об этом. Но как я его узнаю?
– Вы знаете его фамилию?
– Нет.
– Таль. Он – Миша Таль. Гроссмейстера Таля вы должны знать. Так вот наш Миша похож на гроссмейстера: небольшого роста и хлипкий.
– И у него в руках большой зонт с черно-белыми полосками, – добавила дама. – Он болеет за какой-то итальянский клуб, и это цвета клуба.
"Прямо наваждение какое-то! – подумал я. – После Мишеля Платини Михаил Таль. Не иначе следующий будет Михель Шумахер!"
Однофамильца гроссмейстера мы узнали сразу. Он шел не спеша, размахивая большим черно-белым зонтом.
Мы обогнали его. Потом остановились. Начала Мальвина:
– Мы специально приехали из Бразилии, чтобы поговорить с вами.
Маленький человек застыл, смерил взглядом сначала Мальвину, потом меня и грустно изрек:
– Я еще не знаю, хорошо это или плохо. Но Бразилия очень далеко и, если вы действительно приехали оттуда, а не из Москвы, то, наверное, у вас есть основания для того, чтобы останавливать меня на набережной.
Он явно волновался, и я решил его успокоить:
– Нам срочно нужна ваша консультация. Только консультация. А остановили мы вас потому, что сами хотим подышать воздухом, полюбоваться вашей набережной.
– Тем более, что погода сегодня отличная, – продолжила Мальвина.
– Тогда давайте присядем, – предложил Миша. – Скамейки уже сухие.
Мы сели.
– Так что вам надо? Хотя сначала я хотел бы знать, кто вас ко мне прислал. Я не спрашиваю, кто вы такие, потому что вы не скажете. Да и, откровенно говоря, мне это неинтересно.
– Мы вчера беседовали с Микеле Платини.
– Как он себе чувствует? Дома у него все в порядке?
– Как дома, не знаю. Мы беседовали с ним в Сгрене, есть такая тюрьма в Милане.
– Да, – вздохнул Миша, – ему не повезло. Он просил передать мне привет?
– Я думаю, что он непременно сделал бы это, но ему мешали надзиратели.
– Я понимаю, – снова вздохнул Миша. – Вы старый знакомый Микеле?
– Мне приходилось с ним работать.
– Вы уже не молодой человек и хорошо говорите по-русски, значит, вы учились в России еще в то время. В таком случае вы должны были изучать закон перехода количества в качество.
– Я представляю, что это такое.
– Вы представляете. А я знаю. Я преподавал философию в Одесском университете. Так вот. Если количество информации, которую вы хотите получить от меня, перейдет в новое качество, то мне хотелось бы иметь более веские гарантии, чем рассказ о встрече с уголовником в тюрьме. Гарантии – это всегда гарантии. Хотя какие могут быть поручительства теперь, когда все перемешалось?! Так что за информацию вы хотите получить?
– Меня интересуют частные швейцарские банки.
– Вы хотите положить деньги в банк. Зачем? Пользуйтесь жизнью, пока вы молоды. Да-да, вы еще молоды. Вам нужно тратить деньги на вашу замечательную спутницу, а не гноить их в банке.
– Я не хочу класть деньги в банк. Как раз наоборот.
– Надеюсь, вам не пришла в голову мысль ограбить банк! От друзей этого сицилийца можно ожидать всякого.
– Я знаю номер счета. Но не знаю банка.
– А это понятно. Но хоть что-нибудь вам известно о банке?
– То, что его владелец был или есть человек по фамилии Энгельс. Хотя человек, от которого я узнал название банка, мог зашифровать имя. Он склонен к мистификациям.
– И это понятно. То есть это может быть банк Крюмме, Энгель и сыновья.
– Такой есть?
– Нет. Просто предположение.
– Вы нам поможете?
– Ради бедолаги Микеле.
– Когда я могу получить ответ?
– Завтра. В это же время. На этом же месте.
– И посмотрите, нет ли банкиров по фамилии Маркс.
– Я уже догадался.
– Почему-то я не очень верю, что этот бывший преподаватель философии поможет нам, – размышляла Мальвина за ужином. – Не похож он на специалиста по швейцарским банкам.
– А он и не специалист. Он просто знает этих специалистов.
На следующий день пароход снова доставил нас в Монтрё. Миша сидел на скамейке неподалеку от ресторана. Мы подсели к нему.
– Увы, – начал он, – банков, с указанными вами координатами, в Швейцарии нет. Не могли бы вы дать мне еще какие-нибудь данные?
Мне ничего не оставалось, как рассказать ему, что мы получили записку, где есть указание на Эвиан, рейс парохода и на имя Энгельс.
– Есть и номер счета, – добавил я.
Миша поразмышлял с пару минут.
– Все правильно. Вы мыслили верно. Но где здесь ошибка? Покажите мне точно, как было указано в записке.
Я написал: "Evian 10.45. – Engels".
– Почему перед Энгельсом стоит тире – вслух рассуждал бывший преподаватель философии. – Это может быть, как вы и предполагали, "кто-то и Энгельс". Или это не тире, а минус, тогда это может означать: "Но не Энгельс". В этом случае, конечно, Маркс. Нет, вы рассуждали правильно. Но я еще посмотрю Фейербаха, Лафарга. Вам повезло, что вы попали на преподавателя марксистской философии. Где вы остановились в Эвиане?
– В отеле Ализе. Знаете такой?
– Я знаю все гостиницы в Эвиане. Номер, в котором вы остановились?
– Двадцать четыре.
– А! Этот в углу! В таком случае у вас должен быть хороший вид на Лак Леман.
* * *
– Всё, рыбу я есть больше не могу, тем более, что и фера, и омбль все-таки одно и то же, – решительно изрекла Мальвина, разглядывая меню в ресторане.
Действительно, в какой бы ресторан мы ни заходили в Эвиане, в Швейцарии и на пароходе, в меню на первом месте значились "perches", маленькие рыбешки вроде ершей, местная достопримечательность, везде одинаково поджаренные и вкусные в зависимости от мастерства повара, и рыба, которая, в Эвиане называлась "fera", а в Швейцарии и на пароходе (пароход все-таки швейцарский) "omble". Мальвина сразу определила, что это одна и та же рыба. Я спрашивал у официантов, и мне доказывали, что нет. В туристском бюро в Эвиане мне даже показали рисунки обеих рыб. Разница на вид есть, но малозаметная. А вкус один и тот же. Русского перевода названия этих рыб я не мог найти ни тогда, ни после.
На этот раз мы обошлись без местных рыб и ограничились рябчиками с клюквенным вареньем и трюфелями, еще раз убедившись, что настоящую французскую кухню можно еще найти только в провинции, лишенной предприятий, притягивающих эмигрантов.
Столбик термометра поднялся до пятнадцати. Гуляющие вышли на набережную без плащей, и она сразу расцвела всеми цветами радуги.
Некоторых мы уже узнавали, с некоторыми раскланивались. На Мальвину обращали внимание, и она переживала, что второй раз выходит на променад в одном и том же костюме.
– Если бы ты меня предупредил! – ворчала она. – И заметь, каждая вторая в светло-фиолетовых тонах. Это сейчас модно.
Месье неопределенного возраста, с которым мы познакомились за завтраком в гостинице, остановился возле нас.
– Не правда ли, Эвиан – единственное место в Европе, где сохранились обычаи довоенной Франции?
Я с ним согласился, тем более, что уже успел ознакомиться с этой оценкой города в справочнике Мишлен. По правде говоря, Мишлен не обманывал, городок был действительно необыкновенным. Время в нем как бы застыло. Только современные машины не вписывались в начало двадцатого века.
– И ваша дама удивительно напоминает красавиц прошлого. Теперь таких красивых дам нет.
По тому, как он смотрел на Мальвину, я понял, что пред нами поклонник крупных женщин.
– Может быть, рюмку коньяку? – предложил он.
– Охотно, – ответил я.
Слово "красавица" (так я перевел "beauté") оказало на Мальвину столь магическое впечатление, что она, отнюдь не поклонница времяпровождения в барах, промурлыкала:
– С удовольствием.
Поболтав в баре с полчаса, вежливо поругав французское правительство, мы разошлись.
В три часа ночи нас разбудил телефонный звонок.
– Вы не спите? – вежливо спросил Миша. – Приезжайте завтра в то же время на то же место. Я нашел ваш банк.
* * *
Снова замечательная рыба omble на пароходе и снова Миша на скамейке. Только теперь Миша ликующий.
– Вам повезло, что вы попали на бывшего преподавателя марксистской философии. Я все время думал, что может означать тире перед Энгельсом. Это и тире, и минус. Но это еще и антитеза, то есть противоположность, или, говоря научным языком, противопоставление контрастных понятий. То есть это не Маркс и Фейербах. Это кто-то из противоположного лагеря. Это должен быть "анти-Энгельс". Расшифровка минуса – "анти-Энгельс". Молодая дама, конечно, не изучала диалектический материализм… Кстати, очень напрасно. Это наука, отменить которую невозможно. Другое дело, что ее в наших вузах заставляли изучать насильно. Но если вас вынудят учить наизусть Пушкина, разве Пушкин… Впрочем, я увлекся. Итак. Молодая дама, конечно, не изучала диалектический материализм, но вы должны помнить работу Энгельса, которая называется анти… анти кто?
– Анти-Дюринг, – это я еще помнил.
– Вот и прекрасно. Так "анти– Энгельс" и означает Дюринг. Тем более, что банк Дюринга имеется. И недалеко отсюда. В Виве. Вам известен этот город. Его знают теперь все. Там жил и умер Чаплин. Вы знаете, я не могу понять, почему Чаплина считают великим актером. По-моему, все его искусство – кривлянье. В Советском Союзе актеры были лучше. Я не буду перечислять, вы знаете не хуже меня.
– Что это за банк?
– Не банк, а так…Там нет миллионов. Это вроде камеры хранения, но за большие деньги. Очень большие… Кстати, вам привет от старины Платини.
"Ну, это он набивает себе цену, – подумал я. – За это время он не мог связаться с заключенным в миланской тюрьме".
– Особо он просил передать привет Элизе, – продолжал Миша, – уж не Дулитл, случаем? И просил ее навещать его почаще. Он даже согласен, если она еще раз влепит ему пощечину. – Он засмеялся.
"Не врет, – отметил я про себя. – Информация у них налажена. Может быть, оно и к лучшему. Иначе он бы нам не помогал".
– Вы знаете этот банк? – спросил я.
– Что значит "знаю"? Если меня спросят, куда положить деньги, я не дам адреса этого банка. Если меня спросят, где оставить компрометирующее письмо… я тоже дам другой адрес. Кстати, об адресе. Это в одном квартале от рынка. Одно это говорит о банке. Улица Мадлен. Дом… сами найдете. Будете в Виве… к слову, в Виве – тоже стоянка вашего парохода. Как название парохода? "La Suisse"?
– "La Suisse".
– О! Это история. Вы уже пробовали рыбу в ресторане?
Ответила Мальвина:
– Да! Она замечательна.
– Она действительно замечательна. Это говорю вам я, одессит. А в Одессе в рыбах разбираются. Когда будете в Виве, не ходите в музей Чаплина, потеряете время. Лучше погуляйте по арабскому парку. Вот и все. Мне жалко с вами расставаться. И что вам сказать на прощание? Хотя почему на прощание? Вам может еще понадобиться старина Таль. Давайте договоримся. Если вы найдете кучу денег – вы на это надеетесь и я вам этого желаю – я вам подскажу, куда их положить. Если вы найдете немного денег, я вам подскажу, как их истратить. Если вы ничего не найдете, приходите вечером ко мне в ресторан, я вас угощу замечательным коктейлем.
– Мы должны были ему что-то заплатить? – спросила Мальвина в троллейбусе.
– У итальянских мафиози это не принято. Услуги друзьям оказываются бесплатно.